Текст книги "Тайна синих озер"

– Вот именно! Пухлый, похоже, отстал.

Ребята остановились на углу, у аптеки.

– Вон он! – Запыхавшийся Иваньков указал пальцем на шагавшего по тротуару мужика в серой рубахе и кепке. Мужик как мужик, лет за сорок, здоровый такой, а вообще – обычный. Разве что физиономия неприятная – красная.

– Мне с вами? – отдышавшись осведомился толстяк. – А то мне еще в магазин…

– Спасибо, Влад. Дальше мы сами.

Женька вскочила в седло и, нагло перегнав краснолицего, развернулась у столовой и поехала обратно. А кто обратит внимания на девчонку? Катается себе – и все тут! Туда-сюда ездит.

Вот и краснолицый не обратил.

– Я Иванькову ничего не рассказывала, – тормознув рядом с Максом, оправдалась Женька. – Так, сказала, что знакомого ищу… Не только Влад его видел, еще и Генька Смирнов, но тот – у Дома пионеров. Когда «Спидолу» нашли. Может, он ее и принес, ну, этот, краснолицый. Только тут Генька не уверен. Говорит, похоже, что тот кого-то высматривал, таился в кустах… Я понятно рассказываю?

– Почти, – усмехнулся Максим. – Ладно. Посмотрим за этим краснорожим. Надо бы установить – кто это вообще такой.

– Мы, да не установим? Едем!

Усевшись в седло, Женька закрутила педали.

Пройдя мимо выкрашенной в бордовый цвет ветлечебницы, краснолицый повернул направо, к почте. Там уселся на лавочку, снял кепку и закурил, поглядывая на прислоненный к невысокой ограде мопед. Темно-серый, с багажником. Мопед почтальона дяди Славы Столетова.

Не вызывая подозрений, преследователи остановились напротив, у киноафиши с большим темно-красным плакатом.

Девушка обернулась, якобы просто так. Занятый своими мыслями тракторист не обратил на нее никакого внимания. А вот Женя кое-что заметила: татуировку на левом запястье – сердечко и буквы «И» и «М».

«Ив Монтан? Хм, как же!»

– Гусарская баллада! – подъехав к афише, обрадовалась Женька. – Классный фильм! Смешной! Я смотрела.

– А я нет еще. Сходить, что ли?

– Здравствуйте, молодые люди!

Ребята обернулись разом, заметив только что подошедшего мужчину. Немолод, но весьма привлекателен, улыбчив. Одет по-городскому: светло-бежевый костюм, коричневые кожаные сандалии, рубаха с узеньким галстуком. Остренькая «чеховская» бородка, усы…

– Ой, Михаил Петрович… Здрасьте! – улыбнулась Женька. – Вы как здесь?

– Так за письмом заказным явился. Ты же сама, Евгения, мне весточку принесла, за что самое искренное спасибо. Как твой гербарий?

– Собираю, – девушка улыбнулась. – Правда, много чего еще нет.

– А я вот не далее как вчера такие изумительные вещи нашел! Ты вот что, Евгения, загляни ко мне прямо хоть завтра.

– Обязательно загляну! Даже, может, сегодня.

– Кстати, молодой человек, я – Мельников Михаил Петрович, инженер. Ныне – дачник.

– Максим… Макс.

– Очень приятно! Ладно, не буду вам мешать, – приподняв шляпу, Михаил Петрович откланялся.

– Новый наш сосед, Мельников, – наскоро пояснила Женя. – Ну, помнишь, я тебе говорила? Дачник, у Потаповых комнату снял. Ну, где мы молоко берем.

– А-а! Я его уже где-то видел.

– Он гербарий собирает, ну и я тоже… В школе по биологии задали. Как-то разговорились…

Между тем дачник вдруг подошел к сидевшему на лавочке краснолицему и приподнял шляпу:

– Ба! Семен Иваныч! Смотрю, не уехали еще в Ленинград? Как поживаете?

– Да неплохо, Михаил Петрович, неплохо, – вежливо отозвался бугай. – На почту, гляжу, собрались?

– Они что же, знакомы? – ошарашенно моргнула Женька. – Давай-ка отъедем. Вон туда, к кустам. Чтобы не на глазах.

Ребята переместились к зарослям акации.

– Да-да, на почту, – Мельников уселся на лавку. – Надобно заказное письмо получить. Сестра из Риги пишет. А вы какими путями здесь?

– Да вот, это… по межгороду только что говорил…

Макс скривил губы, прошептал:

– Ни фига он по межгороду не говорил!

– Врет, – так же тихо откликнулась Женя. – Значит, есть что скрывать! Все ясно – при делах он. Слышь, Макс, а может, в милицию надо?

– И с чем мы к ним придем? Проследим сначала, – юноша прищурился. – Да-а… Не так-то прост этот краснорожий! Как его…

– …Семен Иваныч. В Ленинград собирался ехать. А смотри-ка, он явно встрече не рад! Тяготится как-то, ерзает, глазами по сторонам стреляет!

Похоже, это заметил и дачник. Встал, приподнял шляпу:

– Хорошего вечера, Семен Иваныч!

– И вам.

Поднимаясь на крыльцо, Мельников едва не столкнулся с почтальоном. Дядя Слава посторонился, подкрутил усы.

– Извините. – Дачник зашел было внутрь, но тут же вышел: – Извините еще раз.

– Да ничего.

Спустившись по ступенькам, почтальон подошел к краснолицему, что-то негромко сказал, прикурил, уселся на мопед и уехал, чадя и треща двигателем.

Краснолицый тут же поднялся, оглянулся по сторонам и быстро зашагал обратно, в направлении Советской улицы. Зачем, спрашивается, приходил? Не звонил, ни письма, ни телеграммы никому не отправил. Вообще на почту не заходил!

Женька закусила губу:

– Тут явно что-то нечисто!

Переглянувшись, ребята поехали следом.

Выйдя на Советскую, краснолицый пошел тем же путем, что и прибыл, – все прямо и прямо, лишь за аптекой свернул в чайную. Поднявшись на невысокое крыльцо, оглянулся, скользнув по юным сыщикам равнодушным взглядом, и толкнул дверь…

– Смотри-ка! – Макс кивнул на знакомый мопед, прислоненный к теневой стене чайной. – У них тут встреча, что ли?

– А поглядим! – решительно заявила напарница. – Вот сейчас зайдем в чайную и лимонаду выпьем!

Положив велосипед на землю, Женька бросилась к двери.

– Постой! А, ладно…

Махнув рукой, Макс прислонил велосипед к забору и вошел следом. В конце концов, ну, катаются ребята – мало ли? Посмотрели у почты афишу, теперь вот заглянули в чайную – попить. Жарко же!

– Нам лимонад, два стакана! – подойдя к прилавку, быстро распорядилась Женька.

– Хорошо не пива! – пошутил буфетчик. – У нас только «Дюшес». Мест, правда, нет – сами видите. Здесь, стоя, выпьете?

– Ну да, дядя Жора. Выпьем.

В маленьком городке все друг друга знали. Ну, почти все…

Мест в чайной и в самом деле не было. Все четыре столика заняты, что и понятно – конец рабочего дня. Леспромхозовцы уже закончили работу, вон сидят теперь, дуют свое пиво, а кто и водку с бутербродами и котлетой.

Почтальон и краснорожий нашлись за дальним столиком у распахнутого настежь окна.

– Ну, я же говорила! – выдохнув, Женька поставила на стойку пустой стакан. – Спасибо, дядя Жора!

– Не за что. Шесть копеек с вас.

– Ой… – девушка растерянно моргнула. – А денег-то я и не взяла.

– У меня есть гривенник! – успокоил ее Макс. – Вот, получите.

– Ага, вот вам сдача. Женечка, отцу привет!

– Идем, – напарница потянула Максима за руку. – Там, под окном…

Выскочив из чайной, ребята расположились прямо у заборчика, напротив распахнутого окошка. Притащили велосипеды, Макс отцепил от держателей на раме насос и сделал вид, что подкачивает колеса.

Увы, слышно было плохо – мешал общий гул.

– Ну, во-от, – поправив носочки, разочарованно протянула Женя.

– Ничего, – Макс закрутил на колесе колпачок. Пластмассовый, красный – такие почему-то ценились среди ребятни куда больше черных, их постоянно свинчивали. – По крайней мере, кое-что уже ясно. Наш почтальон и краснолицый знакомы. Сейчас еще чуток последим…

– Ой, Михаил Петрович!

Оглянувшись на звук шагов, Женька увидела Мельникова. Ну да – он как раз с почты и шел. Верно, получил уже свое письмо – радостный.

– А я вот думаю, не выпить ли мне стаканчик портвейна? – подмигнув ребятам, расхохотался дачник. – Вам еще рано, а мне можно. Грешен, иногда балуюсь. Но – только стаканчик! Не знаете, есть здесь портвейн?

Женька взялась за руль:

– Не, Михаил Петрович, не знаем.

– Ах, ну да, откуда вам знать? Ладно! – еще раз подмигнув, Мельников сдвинул на затылок шляпу. – Зайду гляну. Ежели нет, пойду напротив, в рюмочную. Уж там-то, верно, есть.

– Веселый дядька, – проводив глазами скрывшегося в недрах чайной дачника, усмехнулся Максим.

Напарница согласно кивнула:

– Веселый. А сколько всяких историй знает! Я же за молоком захожу к Потаповым…

– Смотри, смотри!

Из чайной, один за другим, вышли двое – дядя Слава-почтальон и краснолицый. Почтальон сразу пошел к мопеду, завел и тут же уехал куда-то по своим делам, краснолицый же неспешно зашагал к автостанции.

– Уедет, наверное, – вслух предположила Женя. – Он же в Ленинград собирался.

– До автобуса-то еще почти три часа, – Макс глянул на часы и фыркнул: – Странно как-то они расстались. Не попрощались, ни слова друг другу не сказали. Рукой не махнули даже.

– Так, может, они в чайной уже попрощались?

– Может…

На автостанцию краснолицый не заходил, билеты в кассе не спрашивал, а завернул в продмаг, где купил себе тюльки, пачку грузинского чая, конфет-подушечек и жестяную коробочку бульонных кубиков.

– На ужин себе взял, – глянув на авоську подозреваемого, усмехнулся Макс. – Только еще хлеба нужно.

– Так он туда и идет… – напарница кивнула, смахнув упавшую на глаза челку. – Вон, в хлебный…

– Может, и в хлебный… а может, и в Дом крестьянина… – задумчиво протянул молодой человек. – Так и есть! Если он из деревни, приезжий – так где ж ему еще ночевать? Родственников, может, нет или идти к ним не хочет. Сейчас подождем: если не выйдет – заглянем!

– С ума сошел!

– Да мы осторожно. Вернее, я. Ты на улице подождешь. Иначе и впрямь подозрительно.

Подождав минут пять, Макс, оставив велосипед на попечение напарницы, быстро зашагал к магазину. В хлебном отделе краснолицего не было, так же как и напротив – в обувном. Встав у лестницы, ведущей на второй этаж, юноша прислушался и решительно поднялся наверх.

– Максим! – сидевшая за столом юная администраторша повернула голову: – Ты как здесь?

– Ой, Лен, привет! Да вот, знакомый тут… вроде. Ты как поживаешь-то?

– Так сам видишь – не поступила. Стаж не набрала. А осенью опять буду, да!

– Поступишь. Ты у нас упорная.

С Ленкой Авдеевой Макс когда-то ходил в Дом пионеров. Ленка занималась выжиганием, немного рисовала, а потом вообще перешла в лыжную секцию, чтобы лыжи на физкультуру не таскать: тем, кто занимался в секции, давали школьные.

Вообще Ленка была красивая – этакая фигуристая блондиночка с пышной грудью… ух! Они даже как-то раз танцевали в клубе. Хотя у Ленки парень был: она с Вадиком из леспромхоза ходила… или, может, уже и не только ходила…

– А ты повзрослел, изменился! Как экзамены?

– Да сдаю…

– Да ты садись вот, на диванчик, не стой. Сейчас чайку…

– Ой, Лен, некогда!

– Ну ладно. Так, поболтаем. Ты посмотри, жара-то какая стоит!

Усевшись рядом, красотка расстегнула пуговицу на блузке, потом еще две… Невольно скосив глаза, Максим закусил губу: узкая полоска лифчика не могла сдержать грудь, вызывающе тугую, красивую… даже сосочки сквозь лифчик просматривались…

– А я с Вадькой поссорилась, – администраторша облизнула губы и, словно невзначай, положила ладонь Максиму на колено. – Ты, как экзамены сдашь, сможешь меня поднатаскать по русскому и литературе? А то, боюсь, не сдам…

Авдеева вновь собралась поступать в пединститут в Новгороде, там у нее жила тетка. В прошлом году, сразу после школы, не поступила – не хватило производственного стажа, который должны были зарабатывать школьники. Недаром два дня в неделю у старшеклассников была практика «в народном хозяйстве»: в леспромхозе, на посадках, или в колхозе, на молочной ферме. Ленке вот практики не хватило, а без стажа в институт не брали. Ну, зато теперь…

– Конечно, помогу! – заверил Максим.

Сказал – и тут же почувствовал укол совести. Нет, не из-за Женьки – что между ними было-то? Да и не могло быть – Женька еще соплячка вообще. Так, по делу сошлись – разбежались. Иное дело – Лидия Борисовна, Лида… Как они с ней… как она… И так вот страшно погибла! Просто не верится…

– Ты что загрустил?

– Так… Знакомого ищу, не поможешь? Он из деревни приехать должен.

– Из какой деревни? – Ленка прижалась к нему бедром – горячим-горячим.

– Из… Койволы.

– Из Койволы у нас один – дядя Миша Крокотов, тракторист.

– Краснолицый такой, здоровый?

– Он… Ах, Макс, какой ты уже… взрослый!

Чуть отстранившись, Максим потянул носом воздух:

– От тебя так вкусно пахнет!

– Тебе нравится? В самом деле? Между прочим – «Красная Москва»! У нас такие духи днем с огнем не достанешь. Дефицит страшный!

– Знаю… Ой, кажется, кашляет кто-то… там, за дверью… Ладно, пойду я. Спасибо!

– Давай иди. – Ленка тут же переместилась за стол и, застегнув блузку, многозначительно посмотрела на парня: – Ну, мы еще увидимся. Не забывай, Макс!

Выйдя на улицу, он отмахнулся от слепня, подошел к напарнице и доложил:

– Михаил Крокотов, из Койволы. Тракторист.

– А от тебя чем-то таким пахнет… – принюхалась Женька. – Духами женскими – «Красной Москвой».

* * *

– Сегодня, шестнадцатого июня одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года… – Торжественный голос диктора напомнил военные годы. Привстав с табуретки, Ревякин настороженно сделал репродуктор погромче: – … Стартовал космический корабль «Восток-6»… Первая в мире женщина-космонавт! Валентина Терешкова! Позывной – «Чайка»…

– Слава богу, не война! – ухмыльнувшись, опер потянулся к початой бутылке водки, налил по полстакана. – Ну вот и выпьем. За первую женщину-космонавта! За Валентину… Терешонкову!

– Циник ты, Игнат, – поднимая стакан, посетовал сидевший напротив Алтуфьев. – И не за Терешонкову, а за Терешкову! Давай!

Друзья чокнулись и единым махом опростали граненые, по сто грамм, стаканы – по местным меркам, почти что стопочки. Посидеть сговорились еще с утра, сразу после работы купили в «Заре» две поллитры. Уж какая была – по два восемьдесят семь, с зеленой этикеткой, в народе прозываемая «коленвалом». Не за вкусовые качества так прозвали, а потому что белые буквы «ВОДКА» на этикетке располагались ступенчато – как коленвал получалось.

– Хорошая водка! – Крякнув, Ревякин осадил выпитое соленым огурчиком – тетя Глаша славно огурцы солила: с дубовым листом, с укропом и еще какими-то травами, отчего огурцы получались крепенькими и так вкусно на зубах хрустели, что тотчас хотелось налить и выпить вторую. Что Игнат незамедлительно и проделал.

– Ну, за наш советский космос! Еще разок!

Приятели снова чокнулись. Владимир Андреевич потянулся за пучком мелкого зеленого лука-порея. Прямо с огорода, первый пошел!

– Да где ж эти черти-то? – Ревякин подцепил вилкой серебристую рыбинку пряного посола – тюльку, взятую там же, в винном магазине «Заря», или, как говорили местные, – «на горке».

– Придут, куда они денутся, – закуривая, рассмеялся следователь.

Ревякин тоже потянулся к лежавшей на подоконнике пачке «Памира», чиркнул спичкой, выпустил дым в распахнутое окно. Нынче сидели по-летнему, на веранде – красота!

С шумом открылась дверь – та, что вела в дом, – толстая, обитая черным дерматином. На пороге появилась хозяйка с дымящимся котелком в руке, обмотанным толстым полотенцем.

– А ну-ка, картошечки! Игнат, тарелку давай. Там возьми, на залавке… Сейчас еще сала нарежу!

– Ну, тетя Глаша! – Ревякин умильно прищурил глаза. – Садись с нами, по стопочке…

Высыпав картошку в тарелку, женщина замахала руками:

– Да ну вас! Мне еще за молоком идти.

– Ну хоть полстопочки? За первую женщину-космонавта… А?

– Вот ведь послал Бог племянничка! Мертвого уговорит.

Здесь же, на веранде, стоял старый обшарпанный буфет с узкими стеклышками в дверцах. Основательный такой, на кривых ножках. Еще в прошлом году вместо буфета был куплен сервант, ну а старую мебель на селе и в небольших городках выкидывать было не принято. Чай, не баре, не капиталисты какие-нибудь!

Хмыкнув, тетя Глаша достала из буфета рюмочку толстого голубого стекла – граммов, наверное, на тридцать, не больше:

– Раз такое дело, плесните, чего уж. Первая женщина-космонавт! Ну как за такое не выпить?

Звякнуло стекло. Выпили.

Поморщившись, тетя Глаша зажевала лучком:

– Хороша беленькая-то! А то вон как-то соседи, Белякины, красного взяли. Меня еще угостили – так еле выпила! Кислятина – сил нет. И как только его, красное это, пьют-то? Ладно… еще одну, да пойду. За молоком надо.

Снова выпили. За первую женщину-космонавта.

– Слышь, Игнат, там у меня сало, сами нарежете. Вдруг я задержусь. Белякины-то на беседу звали.

– Хорошо, тетя Глаша, – согласно покивал опер. – И сало порежем, и посуду помоем, ага!

– Ну, посуду-то и без вас… О! Идут ваши мильтоны! – хозяйка кивнула на улицу, где уже распахнули калитку двое милиционеров: один – младший лейтенант, участковый Дорожкин, а второй – старшина Теркин, техник-криминалист, частенько припахиваемый и помощником дежурного.

– Здоров, Африканыч! Здравствуйте!

– И ты будь здорова, Глафира.

– О, ридикюль-то у тебя – как у фельдшера в нашей деревне!

– У Евграф Аполлоныча? По-омню.

Тетка Глафира и Теркин были родом из соседних деревень, располагавшихся километрах в пятнадцати друг от друга, в глухих, почти непроходимых лесах – считай, рядом.

Попрощавшись с вновь прибывшими, тетя Глаша ушла, закрыв за собой калитку на проволоку.

– Присаживайтесь! – Ревякин гостеприимно кивнул на стоящую вдоль окон лавку. – Вы чего в форме-то?

– Так что нам, домой переодеваться идти? – Теркин поставил саквояж под ноги и потер руки. – Туда только приди. Сами знаете, моя кракатинда ни за что не выпустит! Как еще на работу-то отпускает?

«Кракатиндой» техник-криминалист звал свою добрейшей души супругу.

– Ну, ты-то ладно… А ты, Игорь, чего?

А Дорожкину было просто лень идти в общежитие, переодеваться, потом переться на другой конец городка… Тем более тут и Теркин – вместе вот и пошли.

– Вам-то хорошо, вам форма не положена, – положив фуражку на полку, участковый подставил стакан.

– Вообще-то положена, – фыркнул Владимир Андреевич. – Только в ХОЗУ не все выдают.

Опер со следователем сидели по-домашнему, по-простецки – в майках и трениках.

Оперативники обычно надевали форму на строевые смотры, ну и на какие-нибудь парады, оцепления – если привлекали. Следователям же вместо формы выдавали гражданские костюмы, правда плохонькие – чтобы свое не мять. Еще прокурорским выдавали синие – с погонами на петлицах – пиджаки и фуражки, но носить их почему-то считалось моветоном – никто и не носил.

Первые две поллитры пролетели ласточкой – и не заметили. Еще бы, на четверых-то!

– Эх, что бы вы без меня делали! – хмыкнул Теркин и вытащил из саквояжа объемистую бутыль с мутноватой хренью. – Первач! Вчера с Дорожкиным изымали.

– Тьфу ты! – скривился следователь. – Акт об уничтожении хоть составили?

– А как же! – Африканыч потянулся к картошке. – Ну и закуски у вас! Прямо какая-то оргия, как у древних греков!

– Тогда уж – у римлян. Не отравимся?

– Обижаете, Владимир Андреевич! Пробовали уже. Все живы.

Пошла и самогонка – чего там, народ привычный, насчет спиртного непривередливый. Сразу же договорились – о работе ни слова, только о внешней политике да о бабах. Ну, о космосе еще.

Минут за пять – как раз между стаканами – собравшиеся деятельно обсудили внешнюю и внутреннюю политику нового президента Израиля Залмана Шазара, убийство на митинге в Салониках известного борца за мир Григориса Ламбракиса, присвоение кубинскому лидеру Фиделю Кастро звания Героя Советского Союза, кончину папы римского Иоанна Двадцать Третьего и еще много чего еще. После этого, миновав космос и баб, как всегда, перешли к работе.

– Вызывает меня сегодня Верховцев, – уписывая тюльку, жаловался Дорожкин. – Да ка-ак пропесочит! И, думаете, за что? За то, что в танцевальную студию не записался! Ему, мол, из райкома звонили, спрашивали…

– Так запишись, Игорь! – Владимир Андреевич махнул вилкой.

– Так некогда же!

– А ты по телефону. Кстати, что там про фашистских недобитков? Не забыл?

Тут пошли параллельно сразу две беседы. Одна – между следователем прокуратуры и участковым, и вторая – между техником-криминалистом и опером, точнее сказать, инспектором уголовного розыска. Последние от работы плавно перешли к рыбалке. Причем все разговаривали одновременно, через стол, закусывали и периодически поднимали стаканы.

– Нет, я тебе говорю, Африканыч, ты такого клева еще не видел!

– Да не забыл я про недобитков. Есть у меня такой учет, секретный, его из КГБ проверяют регулярно.

– Тю! Да разве здесь клев? Разве это рыба? Вот на Муг-озере – там да-а!

– Так что там по учету-то?

– Да до твоего Муг-озера два дня лесом топать! Никаких дорог нет. Ведь нет же?

– Пара человек сыщется… остальные еще не вышли. Там срока-то по двадцать пять! Ну, некоторым – пятнаха… Так те еще сидят.

– Зато с бродцом походить – мило дело!

– Слышь, Игорь, ты мне ребят подгони… ну, которые там живут, со старой школой рядом… да с Домом пионеров. Поворошим старое дело. Раз фашист – так его может архив интересовать, документы какие… фотографии.

– А потом как рыбу нести? В котомке, что ли? Так стухнет.

– Так и машину с архивом обстрелял… тоже этот фашист! Что же… Тогда он запросто мог и Шалькина подставить? Притащил, сапоги с него снял, надел, следы оставил… опять сапоги надел пьяному Шалькину…

– А по следам, похоже, так оно и было, – Африканыч вновь перешел с рыбы на работу.

– Что-то уж больно запутанно все, сложно, – наполняя стаканы, покачал головой Ревякин.

– Так и правильно – запутанно! – следователь азартно взмахнул рукой. – Не забывайте, он же только что убил молодую симпатичную девушку, с которой имел половой контакт. Ударил. Добил. Кровь. Стоны… Тут, какие бы крепкие нервы ни были… Бросился бежать… Увидел конюшню, заглянул… может, хотел туда труп спрятать… или рядом, в кусты… Искал место. Не забывайте, это все средь бела дня было! Потом вдруг Шалькин… А дальше – спонтанно. Или – нет, не спонтанно? Наоборот – логично все. Мол, зашел конюх, дальше – конфликт, удар. В пьяном угаре! Убил, там же и вырубился. Все – самогонка. Скажете, не бывает так?

– Да еще и не так бывает!

– Володь, что с Хренковым-то? Так и будет сидеть?

– Будет! Пока в клубе всех не допросим. Кто тогда был, кто мог часики в куртку подбросить… А вот коли мы этого гада найдем, вычислим… хотя бы примерно знать будем…

– Тогда, можно считать, дело раскрыто! – громко захохотал Ревякин. – Убийство! Не хухры-мухры. Эх, жаль уезжаю!

– Учись-учись, – следователь поставил стакан. – Клубом я лично займусь. А ты, Игорь, – ребятней этой. Поищи, поспрошай. Ну, не может быть, чтобы они дома целыми днями сидели… Кто-нибудь что-нибудь да видел! Просто внимания не обратил.

Опер вновь разлил по стаканам – чего руку менять, – прищурился:

– Лихо вы промеж собой все распределили! А я?

– А ты, Игнат, нам поможешь. Пока не уехал.

– Хм… Ну, что? За советский космос?

– За него!

Опьяневшего участкового уложили спать здесь же, на лавке. Правда, он тут же проснулся, заявил, что пойдет домой.

– Вот вместе с Африканычем и пойдем. Правильно, Африканыч?

Техник-криминалист сурово кивнул. Он умел «собираться» и выглядел сейчас практически трезвым. Ну, разве что иногда слегка пошатывался.

– Африканыч-то дойдет, – с сомнением глядя на участкового, протянул Игнат. – А вот ты… сомневаюсь!

– Я Игоря доведу! – техник-криминалист отважно приложил руку к сердцу.

– Короче, мужики, сделаем так… – Ревякин решительно поднялся на ноги и накинул на плечи висевший на гвоздике пиджак. – Я сейчас к соседям, на телефон. Вызову нашу машину – и все дела.

– Так это… – Дорожкин вдруг протрезвел и погрозил всем пальцем. – Не надо машину. Начальник узнает… Иван Дормидонтович…

– Он и так узнает, – философски заметил Теркин. – Скажу больше – знает уже. У него же в «Заре» – золовка. Забыли?

Пока ждали машину, успели выпить еще по одной, потом распрощались…

– А что-то я и не опьянел! – повесив пиджак обратно на гвоздь, заявил опер. – Нет, правда.

– Скорее протрезвел, – Алтуфьев потянулся за куревом. – Эх, собирался ведь бросить… Да вот никак. Как говорят, коль пошла такая пьянка, режь последний огурец! Огурцы у твоей тетушки знатные. Что-то ее долго нет.

– Так на беседе… – чиркнул спичкой Ревякин.

Оба закурили.

– Так до женщин и не дошло, – выпустив дым, следователь протянул с неожиданной грустью. – Ну, до разговора… Вот ты, Игнат, не женатый же?

– Так молодой еще! – хохотнул оперативник. – А вообще-то есть в Тянске одна… Но как там дальше пойдет – не знаю.

– Вот и я не знаю, – Владимир бросил окурок в пепельницу. – Не знаю, есть у меня кто-нибудь или нет. Я же был женат, Игнат… А потом – развелся.

– А! Вот почему тебя из Нарвы поперли! Ой, извини.

– Ничего. Поперли – это еще мягко сказано! Целое судилище было. И бывшая моя там выступала, и меня краснеть заставили. А самое главное – еще одному человеку… Марте… просто жизнь сломали!

– Ну-у!

– Ты бы налил, Игнат…

Выпив, следователь закурил и продолжил:

– Понимаешь, мы с женой… ну, словно чужие люди друг другу были. Поженились сразу после института, думали – по любви, а оно вон как вышло. Супруга первой другого встретила, потом уж и мне повезло… Распределили в Нарву. Потом и ее… Марта ее звали, Марта Яновна. Молодая, но уже с ребенком – Инга, дочка лет трех. Откуда, как, была ли замужем – она только потом рассказала, когда мы… ну, встречаться стали, чего уж. Оказывается, ее… Ладно, налей еще… Будем! Так вот… Жену потом любовник турнул – шишкой какой-то оказался. Другого нашла, совсем молодого парня, нищего, без жилья. А у меня – квартира служебная. Вроде и не положено бы ей, но…

– Она тоже юрист?

– Нет. Институт советской торговли. Женщина хваткая. Ладно, Бог ей судья… Понимаешь, кто-то потом донос написал… про нас с Мартой! Мол, коммунисты так себя не ведут и все такое прочее. Короче, аморалку пришили. Словно ушат помоев вылили! Главное, ей-то за что? На партсобрании разбирали – выговор, строгача влепили… А после уж что говорить… Меня – к вам, в Тянск. А Марта… в Таллин уехала. Дядя там у нее. Помог… Что там по радио-то?

– Последняя… – Игнат снова налил.

Загрохотавший в репродукторе марш прервался словами диктора:

– Ракета-носитель… космический корабль «Восток-6»… Валентина Терешкова… Позывной «Чайка»…