Текст книги "Берёзовая роща. Плащаница царя Герода"

Глава 4

Далекий мой пращур Амбросий, отчество залипло в берестяных грамотах, поселился в здешних местах лет пятьсот назад. Имея корни происхождения довольно туманные, неофициальную историю движения моего предка по каьерной гати скрыть не удалось, хотя было в его жизни несколько интересных фрагментов, по отсутствии фактов стоящих под грифом «Совершенно секретно». Ну, по порядку.

Амбросий, как там его, Денец в молодости много жизни лихой повидал. Как он оказался на Диком Поле, уже давно никто не знает, но все, тем не менее слышали, что мальчиков-зайчиков в тех местах земля не принимала. Такая вот своеобразная казачья фауна. Особо прадед не хвалился, да и дед был не из болтунов, но отцу (а потом и мне) всё же стало известно, что гулял он в казачьих вольницах по Бессарабии, участвовал в набегах на турецкие и русские границы, был в атаманах у польских окраин.

Жизнью особо не дорожил, и неразумным назвать его тоже трудно. Он был как все. Как все, кто его окружал. Убивал, грабил, сильничал, уводил людей в полон, торговал на невольничьих рынках. Как стал он в зрелые годы входить, переменило его что-то.

Вернулся на Русь с красными полосами на шароварах – знак реабилитации перед людьми. Поселился в нынешнем Поволжье, так вышло само собой. Привёз девку с собой – дочь турецкого султана (а кто проверит, пашпортов не было) – по виду не поспоришь. Вот от них-то род наш пошёл плодиться на дородных поволжских землях. Все шли широкоплечие, скуластые. От ратных дел Амбросий отстал, и всю былую свирепость направлял в работу. Много стал ходить в церковь святую и подолгу молился. Отчего он такой стал – не говорил. Только как сядет на праздник церковный в голове стола и не менее литра самогонки втянет, раскиснет слезами горючими и жизнь свою разбойничью вспоминать станет. И кается, и не может ни в чём найти себе прощения. А пуще всех своих преступлений корил себя за то, что людей продавал, и жене судьбу испортил. Так и не простил себе этот грех даже на смертном одре. С тем и отошёл, наказав потомкам почитать веру наравне с честью казацкой.

О чём сия притча? О том, что у человека всегда есть шанс измениться к лучшему, пересмотреть свои принципы, убеждения, образ жизни, уклад, цели. Говорят, сильный побеждает других, а самый сильный одерживает победу над самим собой.

Эту главу я посвящаю далёкому прадеду, который не побоялся признать ошибки.

Сегодня ночью Он опять говорил со мной и опять оставил на лбу «зарубку», как он сказал. Он опять назвал мне, кто и за что, и у меня на этот счёт колебаний не было. Его час пробил, и я приду, чтобы изменить его к лучшему.

Разработать план проникновения для опытного человека – дело пяти минут. Чем проще план, тем незатейливей средства его выполнения. Объект – человек старый в криминальных кругах. То, что он занимается совсем нередкой из бандитских «специальностью» – рынком рабов – я знал давно, и теперь мне кажется, что всё это время только ждал команды. С некоторым радостным волнением я приступаю к реализации плана.

Первый пункт – внедрение. Самое сложное и ответственное, ведь просто так за стены металлического забора не попасть. В охрану тоже не получится: жёсткий, соревновательный (как в президентскую) отбор. И только среди тех, кого он лично знает в течение не менее восьми лет. К тому же отдаёт предпочтение исключительно участникам боевых действий, не важно где, главное – в горячих точках, кому нарушение нравственных догм не будут поводом лишнего обращения к психиатру. Таким образом, моя кандидатура самоисключается.

Брать приступом современный Форт Нокс в рамках открытой наземной операции или с воздуха – идиотизм в открытой форме. Проще – сразу повеситься на суку. Его миниармия в полминуты превратит в дуршлаг любой объект, будь он летящим, едущим или ползущим. Не спасётся даже, наверное, НЛО.

Единственно возможным мне показалось внедрение в качестве одного из его рабов. Кастинг у него не такой дотошный, как в охрану. И дресс-код не обязателен.

Мой расчёт оказывается точным и обеспечивает стопроцентное попадание в компанию чётких и целеустремлённых парней от 13 до58, обязанных теперь работать за еду и, сдохнув, быть бесплатно похороненными на городской свалке.

Люди! Не совершайте необдуманных поступков. Помните: не за всеми рекламами следует желаемое трудоустройство. Вам обещаны нереально высокие для Вас доходы – это ли путь к благосостоянию. Учитесь действовать не торопясь, и тогда, может быть, Вам не придётся плестись под конвоем в толпе обречённых по просторам вроде бы свободной страны. Не придётся утаивать от хозяина гноящуюся рану – лекарство здесь одно.

Я знаю, как проводятся наборы в такие «фирмы», знаю адреса рекрутских агенств моего объекта, знаю, что все, кто в них обращаются, уже к другим не попадают.

В первый день меня отделывают до синевы. Трое бородатых кабанов отрабатывают на мне технику тайского бокса. В системе это обязательный пункт – подавление воли новичка, унижение, возможность почувствовать власть более сильного.

Сначала я подумал, что мне сломали рёбра – пара слева ноет два дня и мешает дышать полной грудью. Но, оказывается, что это пустяк – простой ушиб – диагноз точный, среди нас есть и высококвалифицированные медики. К тому времени я уже свой человек в бараке и уже знаю, как это сделаю.

Накануне вечером мне приказано выгрузить ящик с коньяком в подвал господина. Три бутылки я незаметно вытаскиваю и прикапываю неподалёку. Когда спохватятся, я буду уже недосягаем. Как это ни странно, но все члены охраны являются патриотами, поэтому на самое позднее ночное время, когда хозяин будет спать, планируется празднование Дня согласия и примирения. Так что мой прикопанный подарок как нельзя кстати. Кстати и пузырёк с димедролом

Поздно ночью, когда страна отстрелялась салютами, охрана была нейтрализована. Прислуга до утра не посмеет войти. Дом мой.

Но вот в доме-то я ориентируюсь плохо.

Хозяин спит один. Это хорошее качество. Тихо приставив заточку к его горлу и дождавшись, когда он наконец проснётся и всё поймёт, я вежливо прошу его проводить меня в спортзал. Он в недоумении. И я понимаю его – зачем рабу качалка?

Привязав его к тренажёру, я запираю дверь и включаю лёгкую классическую мелодию. Под такую и думается легче, и умирать веселее.

«Гражданин Тузов, – начинаю я речь злодея, – Вы обвиняетесь в создании преступной группировки с целью развития криминального бизнеса по продаже и незаконной эксплуатации рабского труда». «Ты – покойник! – как заревёт на весь дом гражданин Тузов. – Сейчас мои пацаны появятся и натянут тебя на гриф от штанги!» «Смешно, Тузик, – соглашаюсь я, – но сейчас привязан ты, а я – твой хозяин до твоей совсем уже недалёкой смерти. Итак, согласен ли ты с обвинениями?» В ответ я слышу трёхэтажную тираду в мой адрес, которую, извините меня, приводить не буду, не по причинам тщеславия, а всё же я культурный человек, хоть и каратель. «Суд в моём лице объявляет Вас, гражданин Тузов Валерий Юлиевич, виновным в торговле людьми и приговаривает к высшей мере социальной защиты – смертной казни через самопотрошение. Вердикт окончателен и обжалованию не подлежит».

К верхним рычагам тренажёра, на котором лежит осужденный, было прикреплено всё, что я подобрал по дороге. Это были дрель, электропила и паяльник. В ручки рычагов просунуты кисти Тузова и замотаны липкой лентой. Таким образом, чтобы вся конструкция не впилась в тело, он должен был удерживать её на вытянутых руках. «Время, прожитое тобой, будет зависеть от тебя, также как и жизнь твоих рабов зависеть от их работоспособности». – с этими словами я включаю в сеть все три электроприбора. Я не навесил на рычаги отягощения, чтобы мука длилась дольше, как долго жили в мучениях его жертвы. Сначала было я пожалел о такой оплошности – первый час он лежит с иронической ухмылкой. На втором руки стали дрожать. В конце второго часа он так опустил рычаги, что паяльник и сверло оставили на его брюхе первые метки. В начале третьего часа он вовсю умоляет меня отпустить его, обещая всё, что приходило ему в голову. Ещё бы, ведь его живот уже в нескольких местах покрыли глубокие пропилы. Воздух подозрительной вонью. Я было напугался за то, что сгорел какой-нибудь электроприбор, но, к моему облегчению, вся техника у хозяина преимущественно японского качества и продолжала исправно работать. Привязанный кричал, ревел, визжал, но его руки слабели уже с каждой секундой. За мгновенье перед концом он замирает, видимо, собирается с силами, потом смотрит на меня кровяным взглядом и внятно произносит: «Я найду тебя там… – после этого он отпускает рычаги машины смерти. Наверное, там мне будет уже всё равно. Важно, чтобы в путь туда я не отправился таким, как он. Когда я начинаю отвязывать ноги, выбивает пробки. Так даже лучше. Я разрываю на нём окончательно клочок дорогой материи, ранее бывший майкой, и думаю, как сократить длинную фразу. Она получилась действительно кроткой: «Соблюдай день покоя».

5

Пятого числа месяца Сиван 3785 года весь Иершалим, вся Иудея сотрясались неумалимым плачем. Тетрарх Антипа, добрый и спокойный правитель, повелел казнить праведного Иоханана.

Арик с утра отправился во дворец и с большим трудом пробился в покои правителя. Антипа был подавлен, и когда увидел Арика, разрыдался, как ребёнок.

– Нет, нет мне прощенья, – всхлипывал тетрарх в объятиях живописца, – единственный в мире мудрец, с которым я мог говорить, говорить честно, без хитрости, как в детстве с мамой, отправлен мной на плаху!

– Но господин, как же это произошло? Я до сих пор не верил в слухи. И ты мне разбиваешь сердце своим признанием. Ведь скажи же, тебя заставили, вынудили, обманули!

– Ты в чём-то прав, – согласился правитель, – но без меня ничего бы не произошло.

– Так что произошло? – не унимался Арик. – не скрывай от меня ничего. Может, после рассказа тебе станет лучше.

– Ты знаешь, мой друг, – начал постепенно успокаиваться Антипа, – что жена моя Геродиада, устроила большой праздник в честь моего дня рождения. Мы уехали в Тивериаду, но мне стало скучно, и я перевёз туда своего друга Иоханана. Я даже позвал его на праздник, но он почему-то не пришёл.

Антипа достал платок, промакнул слёзы на щёках и высморкался.

– Праздник был отличный. Особенно мне понравилась племянница. Соломея. Она танцевала так чудесно, это был один из грациозных римских танцев, что все зрители стояли заворожённые прекрасным искусством юной танцовщицы. После я пригласил девочку к себе и захотел наградить её, выполнив любое желание. Её тётушка что-то нашёптывала ей на ухо. Все смеялись. И вдруг девочка попросила…

Антипа поперхнулся, и голос его стал хриплым и натуженным.

– … она… сказала…: «Хочу… голову… Иоханана!»

– У-у-у-у-у, – выдохнул удивлённый Арик.

– Я сразу оглох. В голове только стучало: «Голову Иоханана! Голову Иоханана! Голову!» Кто что делал в этот момент? Помню какие-то мутные фигуры, крупные жёлтые зубы, раздутые ноздри. И… и… моя жена в толпе гостей держит картину ту, твою, я захотел убежать ноги не слушались все кричали голову голову и я не знаю что произошло, но крик всеобщего ликования привёл меня в сознание. Не знаю, сколько времени прошло, но передо мной на столе в золотом блюде лежала голова Иоханана.

– Как, господин, оказалось, что картина не в хранилищах за семью запорами? Вы же обещали.

– Я не знаю. Накануне мы с Геродиадой приезжали в Иершалим, но пробыли недолго. Я обнаружил её в своей спальне под кроватью. Я привёз её сюда и лично отнёс в подземелье. Меня никто не видел. Наверное, никто.

– Значит, это судьба. Не вините себя, господин. Как сказал один из римлян, «Жребий брошен».

Статья пятая

– Быстрее, быстрее. Патронов сколько с собой?

– Две обоймы. А где Диня?

– Ему звонил дежурный, но он сказал, что доберётся на своей.

– А где он был-то?

– Сказал, что в пробке стоит. На перерыве задержался. Пацаны говорят, у него новая девушка.

– Ну, тогда понятно, в какой он пробке и чего опаздывает. Главное, чтобы здесь вовремя был. А то мы маньяка скрутим, а он на всё готовое, лавры, так сказать, пожимать. А кто звонил?

– Вахтёрша. К ней бабка одна прибежала, говорит, из кабинета директора крики слышны.

– Ну, они бы постучали, узнали бы, может, это крики удовольствия?

– Да они знают все её крики удовольствия. Изучили уже за 15 лет.

– Эх и мрачное местечко. Здесь бы фильмы ужасов снимать.

– А что ты хочешь, дом престарелых – не депутатская дача. Тут не только доживать, выживать надо уметь.

– Может, парочку старичков заломать как подозреваемых? Они хоть у нас в обезьяннике поживут как люди, отъедятся.

– Подожди, я что-то слышу. Я пойду первый, ты прикрывай меня сзади.

– Ладно, сегодня я сзади, а в другой раз чур я сверху.

– Выполняй, приколист… ты в «броннике»?

– Нет, мне в него племянник написал.

– На ноги не наступай.

– А я на руках не умею.

– Нашёл, когда шутки шутить.

– А я не специально. У меня такое психическое отклонение. Некоторые от страха могут обгадиться, а мне, когда страшно, – смешно.

– Тихо, я опять что-то слышу. Наверно, вон там кабинет директора. Пошли тише.

– Там кто-то есть. Я выбью дверь, а ты…

– Дверь открыта. Я так загляну.

– Ну что?

– Только труп.

– Смотри! Он справа!

– Руки вверх, на…! Мили… тьфу, полиция!

– Руки! Бросай оружие!

– Руки вверх! … Пацаны, вы?

– Динь, ты, что ли? Ну и рожа у тебя, Шарапов!

– Ты что пугаешь? Чуть не… лучше тебе не знать.

– Вы где пропадаете?

– Я давно уже тут караулю. Залетел, выбил дверь, думал, наш охотник орудует. Никого. Вот тут сижу в засаде.

– Ха-ха. Как в анекдоте: мент возвращается с дежурства. Жена: «Ты где всю ночь шлялся?» Мент: «Мань, я всю ночь глаз не смыкал, в засаде сидел». И тут из-за двери выскакивает зловредная тёща: «Ну что, милок, засадил?» Га-га-га!

– Я вижу, кто нужно, уже засадил.

– Ты на что намекаешь?

– Я – на убийцу. А ты?

– Да, пацаны, труп тёплый ещё. Вызывай следственную бригаду.

– Пойдём, предварительно осмотрим.

– Извините, мужики, дверь открывал, за ручки брал. Пальчиков не найдём.

– А что погибшая?

– Женщина, лет 43, похоже, самая директор дома престарелых.

– А по одежде как старожил этого дома.

– Может, это типа рабочая одежда.

– Посмотрим, что вырезано на груди?

– Пошляк. Дама мёртвая, а ты ей на грудь пялишься.

– Стой! Раздавишь! Это, наверное, не её.

– И что на ампуле написано?

– Тут надпись стёрта.

– Дай посмотрю.

– Ты зачем руками? Отпечатки стёр, дурак!

– Чёрт, что ж я сделал? Ребят, давайте эту ампулу никто не видел. Будет мне от генерала пистон.

– А, может, давайте и труп в дымоход затолкаем.

– Не, такой не затолкаешь.

– Ребят, я правду говорю, давайте выбросим. Это же не ошибка в отчёте. Из-за меня улика бомбовая накрылась.

– Я сам вижу. В унитаз?

– Слушай, Блуд, ты Алекбера давно знаешь?

– Вообще-то, с академии66
  Академия – (проф.) школа милиции. По аналогии с американским фильмом «Полицейская академия».


[Закрыть]. Пять лет в одной группе за одной партой. А что не так?

– Ничего такого. Просто, кажется, что он не такой, каким хочет казаться.

– Ну, вообще-то, так и есть. На работе он и балагур, и бабник, а дома – примерный семьянин. Это, как он говорит, его «профессион де фуа».

– Граждане коллеги. Официально предупреждаю, в гальюн на суйтесь – вонища нереальная.

– Надеюсь, это не твоих рук дело. То есть не рук, а…

– Ноу-ноу. Там слив забился, как я эту штуку выкинул. Фу! Да у вас и тут слив не работает.

– Наверное, это причина в покойнице. А что это с ней?

– Да она на глазах стареет.

– И не только.

– Смотрите – на шее маленькая ссадина. Может, убиенную какая-то гадина укусила?

– Характер травмы не такой. Если змея, то должно быть, по крайней мере, две ссадины от ядовитых зубов.

– А вонь-то усиливается. Форточку надо открыть, чтобы трупный газ сошёл, а то если он токсичный…

– Блуд, доставай камеру – заснимем этапы изменения тела до приезда «скорой». Может, Михалыч разберётся, когда фотки посмотрит.

– Да она уже язвами пошла. Глядишь, к приезду медэкспертов от неё скелет останется.

– Подождите, а что у неё во рту? Фу-у-у!

– Клочок бумаги.

– Там что-нибудь написано?

– «Это мы… или «это ми».

– Свидетель с того света. Она определённо называет убийцу.

– Видимо, так. Лёх, твоя задача – собрать список подозреваемых с подобными данными. Смотри в начале фамилий, имён, отчеств. Проверь среди родственников и коллег, да на всякий случай среди жителей этого дома престарелых.

– Медики приехали.

– Ген. Делаешь описание места преступления, и внимательно послушай, что скажет Михалыч. Любые догадки, предположения, варианты – на карандаш.

– Динь, ты сам-то в больничку загляни. А то выглядишь не айс, будто тебя «Бобик» переехал.

– У меня своя больничка.

– А что случилось-то? Признавайся, что с головой. Или бандитская пуля?

– Да я на даче был.

– Всё. Можешь не продолжать.

– Что это с ним?

– Началось опять.

– Ладно, я к генералу.

– Давай, до свиданья.

Глава 5

Никогда, наверное, не забуду. В далёком незабываемом зелёном детстве у меня была собака. Точнее, собака была не у меня, а у бабушки. Но ведь бабушка-то моя, а значит и собака тоже. В общем, эта паршивая псинка женской половой ориентации была приблудная. Ничем не примечательная внешне. Серая гладкая шерсть с чёрными большими кляксами на спине и загривке и острая короткая морда.

Ещё одна примета – пухлое, соскастое пузо её, по-видимому, свидетельствовало о недавнем статусе кормящей суки. Однако с собой она щенков не привела, да и вопрос о приплоде особо никого не заботил.

При всех своих средних физических показателях службу охраны сельского дома она несла сносно. Иногда даже её сверхспособности, а именно – ловля крыс и мышей – позволяли временно переменять место жительства с дровняка на сени.

Поздней весной она приносила по три-четыре мордастых щенят, максимум один из которых получал счастливый билет избегнуть ведра с водой, где оканчивали своё короткое и безгрешное существование новорожденные (особо бабушка не затевалась с церемониями). Зато получивший шанс на жизнь вкушал её сполна трёх– или четырёхмерными порциями молозева и слепой материнской заботы.

Незадолго до того как Кузька (так нехитро обозвали приблудную) отравилась и издохла, случилась эта история, резко поразившая моё незащищённое безразличием детское воображение.

В один из осенних промозгло-слякотных будней выбежали дряхлеющая сука со своим подрастающим кобельком по обыкновению встретить и облаять возвращающееся с пастбища стадо коров.

Всё было как обычно. Сначала погоняли молодёжь – юных бычков и тёлочек-первогодков, потом ощетинились и проводили грозным рыком быка-производителя к загону. В заключение, можно было поиграть с отставшими коровами или забрёдшими по пути в заросли. Здесь их поджидала трагедия. Сука пастуха собрала вокруг себя толпу псов, в которой находились и крупные матёрые кобели. Где-то среди претендентов на сердце собаки вспыхивали бои местного масштаба. В одну такую свалку и затесался потерявшийся в игре с коровами щенок. Визг его, перемалываемого в гигантской собачьей мясорубке, заставил проверить инстинкт матери. Она ринулась в бой без мысли об исходе. Краем глаза она лишь поглядывала, как ковыляет, ретируясь, её надежда. Не заметила она, как самый крупный кобель впился ей в бок и, размотав над толпой, швырнул в ноги, выдрав из её дряхлого тела крупный кусок шерсти с мясом. И уже краем потухающего глаза видела, как её щенок не ушёл в кусты прочь с глаз. Нет, он уже не поджимал хвост, как делал это, в первый раз увидев кошку. Сам от себя не ожидая такой скорости, он коротким прыжком достиг палача своей матери и, как проделывал неоднократно в играх, но уже с незнакомым характерным хрустом, сомкнул челюсти с короткими, но острыми клычками, на горле огромного кобеля. Лишённая всех сил, подавленная, старая собака лежала с открытыми остекленевшими глазами и только в воображении, на которое только была возможна, запечатлевала, как тщедушное тельце её сына рвали на части озверевшие твари. Когда же туча кобелей развеялась, на поле боя остались лежать два бездыханных тела: первое – комочек окровавленной шерсти, местами обглоданный до костей – щенок, искренний в первом же и последнем в своей жизни геройстве, так и не разжавший челюстей на втором – теле вожака собачьей банды. В эту ночь старая сука не осталась дома. Она ушла далеко в поле и с первых сумерек и до первых петухов слышалась её леденящая душу панихида по своему ребёнку. В следующие десять дней она выследила и убила по одиночке всех, кто был причастен к гибели её щенка…

Не могу признаться, что это событие было особо важным, и жизнь моя круто не изменила свой автоматический пробег. И всё же. Вывод мой был чёток и прозрачен. «Жизнь зла!» – сказал я себе. Наверное, это был полезный опыт, потому что потом я часто убеждался в истинности этой аксиомы. Но, по крайней мере, я всегда был готов к худшему. Поэтому даже в серьёзных переделках впоследствии я не допускал слюнтяйства и действовал оперативно и по ситуации. «Если не знаешь, что делать – делай первый шаг вперёд». – говорит самурайский закон Бусидо. Хороший закон. Он часто мне помогал. Да и помогает сейчас.

Ещё одно – случай с щенком помог глубже понять сущность человеческого характера. И результаты этого познания неутешительные. Несмотря на то что человек – это часть животного мира, в изощрённости подлости, извращённости он давно уже недосягаем даже близким своим биологическим родственникам – приматам. Что уж говорить о гуманности – только человек способен на каждом шагу твердить прописные истины, наслаждаясь, как чудно льются сладкие мудрые речи, и тут же за углом не задумываясь поступить «по-человечьи». Как говорится, чем лучше узнаю людей, тем больше нравятся свиньи.

«Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почёт» – так, кажется, поётся в известной социалистической песенке, которую мы распевали в годы беззаботного и счастливого детства. К сожалению, и в наше неспокойное время эти обещания реализованы только на словах. Да, эта тема в песенной традиции продолжилась хитами «Дорогие мои старики, мы ещё повоюем» и «Бабушки, бабушки, мы Вас уважаем, только как вас понять, мы, увы, не знаем». Что же изменилось в нашем заскорузлом сознании? Где мы обронили зёрна человечности? Что будет с нами самими? Не судьба ли индейцев, отправляющих стариков в специальные лагеря? Нет уж! Мы не будем Иванами не помнящими родства! Я сказал…

Ночью. Он выполз опять, как делал это прежде. Сначала Его изображение на картине стало набухать, увеличиваться, выпучиваться. Затем большой коричневый сгусток вывалился на пол. По комнате расползся едкий пронзительный дух разложения. Дальше я должен был порезать руку, чтобы кровь попала на то, что явилось в этот мир. Только тогда Он начинал приобретать какие-то привычные человеческому глазу очертания. То, что предъявлялось мне, не было похоже на человека с картины. И человеческого в нём мало, его попросту нет. Оно называет себя «Еро», так по крайней мере слышу я, не исключаю, что обошлось без фонетической ошибки.

Он берёт меня за руку, и сразу же я проваливаюсь в сон. Я вижу вокруг себя незнакомых людей. Все они улыбаются мне, что-то говорят на неизвестном языке. Я пытаюсь разогнать видение, но не могу. Теперь же я вижу на себе какое-то подобие плаща. Большого, со складками, прошитого позолотой. Но самое поразительное – руки – они не мои. Красно-лиловые, в язвах, гноящихся от каждого движения. Я кричу, хотя понимаю, что это не я. Прихожу в себя. Он всё ещё держит мои руки и что-то говорит. Я понял. Предстоит дело.

Герой этой главы работает в доме престарелых. Он, или правильнее сказать – она – директор этого заведения, зовут её Бескудникова Татьяна Николаевна. Моё предписание – проведение воспитательной работы с клиентом, не выполняющим должностные обязанности. Старики в её учреждении страдают, голодают, не получают необходимой медицинской помощи, унижаются. Директор, молодящаяся пятидесятилетняя женщина с тридцатилетним стажем, умеет правильно воспользоваться выделяемыми государством средствами. Поэтому и квартира её всегда полной чашей по сравнению с кабинетом, и контролирующие органы особо её не достают. Так что декорации и сама сцена сегодня в кабинете директора.

Легенда моего появления. Одинокий старик (да поможет мне грим всемогущий) войдёт в сей храм позора на пошатывающихся ножках, еле волоча за собой оббитый книзу бадик. (При неких трудностях с устройством в данную организацию бедному старику ключом ко всему будут деньги, а документы убогого старца достались мне от одного бомжа из прошлой жизни.)

Неделю спустя, выбрав подходящий момент, когда свидетелей почти не будет, этот старик войдёт к директору и сделает то, что должен. У меня есть сюрприз для такого случая. Недавно я познакомился с одной студенткой меда (некоторые из моих знакомых назвали бы её знойной женщиной). Как-то в разговоре она рассказала про новое химическое вещество для лечения рака. Препарат, конечно же, экспериментальный, но при соответствующих связях необыкновенно эффективный. В процессе лабораторных испытаний на приматах (хотелось бы верить) замечено, что при использовании его в чрезмерных дозах проявляется очень неприятный побочный эффект. Передозировка препарата ведёт к ускорению биологических процессов в организме. Проще говоря, человек, которого накачали этим «компотом», стареет в буквальном смысле на глазах: седина, морщины, отказ органов один за другим, летальный исход, разложение – причём всё это самым наглядным образом.

Пройдя к директору шатающейся походкой, я без проблем захожу сзади своим шаркающим шагом и спокойно оглушаю её своим неразлучным бадиком. Толстая бамбуковая трубка ломается, а тело, закрученное ударом по касательной, падает навзничь на рабочий стол. Как кстати. Привязываю разведённые руки и ноги к ножкам стола. Волшебный эликсир, который поможет прочувствовать все стадии пожилой жизни – он в ампуле без маркировок. Я дожидаюсь, когда представительница бальзаковской молодёжи придёт в себя и начнёт качать права, трусливо повизгивая. Пара шерстяных носков, скрученных круасанами, с трудом умещаются в достаточно объёмном рте с полным боекомплектом ухоженных зубов, но успокаивающая децибелы функция такого кляпа даёт ожидаемый эффект. «Прошу Вас, мадам, простить мне сию дерзость поведения. Однако дело в том, что мои должностные инструкции воспрещают Вашему покорному слуге в такой ситуации проявление каких-либо эмоций. Экзекуция должна быль проведена согласно графику. Помилование, снисхождение исключаются. Тот, кто сам ни разу не проявил милости, не заслуживает её сам».

Расширенными голубыми глазами, вокруг которых будто вмиг разгладились морщинки, она смотрит, как хрустяще переломился кончик стеклянной ампулы, как три кубика светло-мутной жидкости перетекли в шприц, который в конце издал аппетитный чмокающий всхлип, как микропузырьки воздуха тесно облепили изнутри пластиковый цилиндр шприца.

Укол. Громадная пропасть легла между прошлым, долгим, богатым и счастливым, и будущим, коротким, мучительным и позорным. Шея женщины напряглась, впитывая неизвестное вещество, после чего всё тело расслабилось.

Поблёскивая фиолетовым отсветом, глазок видеокамеры холодно, педантично запечатлевал, как дрожащее в нервных судорогах тело было освобождено от пёстрой блузки, чёрной юбки и телесного цвета чулок. Для простоты операции одежда разрезалась ножом. Из ящика стола я достаю мобильник и набираю «02», сообщаю дежурному о преступлении в Доме престарелых. Теперь у меня только пять минут.

Затем камера тактично кивает вниз и застывает на произвольно сгибающемся большом пальце правой ноги с ярко-красным лакированным ногтем.

Из шикарного, крокодиловой кожи, ридикюля достаю губную помаду и печатными буквами пишу на груди лежащей «Почитай отца твоего и матерь твою». Вкладываю огрызок помады в правую руку, время от времени сжимающуюся в кулак. Крупным планом беру в камеру надпись на уже пожелтевшей, в коричневых пятнах коже груди. (Эпидерма уже начинает морщиниться). Тело на столе начинает неестественно выгибаться, необратимый процесс начался во внутренних органах – на теле появились зелёные синяки, темнеющие до коричневого. Всё, пора делать ноги. Складываю камеру, выхожу и резиновый скрип кроссовок по полу. Опергруппа в коридоре. Прячусь у мусорного ящика. Смешно. Ребята, как с вами интересно.