Текст книги "Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место"

– Н у, Данилов… – Елена развела руками. – Умеешь ведь порадовать, когда хочешь. Такого комплимента я еще не слышала…

– Так мне можно продолжать смотреть «Доктора Хауса»? – Никита поспешил воспользоваться душевным состоянием матери в корыстных целях.

– Можно. – Елена махнула рукой. – Раз уж смотришь, то лучше делай это с моего ведома.

Обрадованный ребенок поспешил исчезнуть, пока она не передумала.

Данилов подумал о том, что при встрече надо будет обязательно рассказать матери о родительском собрании. Хотя бы потому, что раньше ему никогда не доводилось бывать на подобных мероприятиях. Интересно, что скажет мать? Заодно можно будет и затронуть вопрос с Никитиным переводом…

– Я не хочу никуда переводить Никиту, – словно прочитав его мысли, сказала Елена, возвращаясь к своей морской капусте. – Здесь уже все нам знакомо, а как будет там – это еще бабушка надвое сказала. Да и зачем нам со Светланой Викторовной лишний повод для трений?

– А почему Никита должен стать поводом для трений?

– У моего сына далеко не идеальный характер. Кому, как не мне, это знать. Вдруг он не сумеет оправдать оказанного ему высокого доверия? Нет уж – пусть лучше учится, где учился. Кстати, ты заметил, что ребенок просто счастлив оттого, что ты сходил в школу?

– Не заметил, – честно признался Данилов. – Да и что тут такого?

– Не скажи, – покачала головой Елена. – Ему очень приятно, что ты принимаешь участие в его делах. Да и мне тоже… Спасибо, Вовка.

– Если бы у меня в кармане лежал белый накрахмаленный платок, я бы сейчас прослезился, – ответил Данилов. – Больно уж трогательно все это.

– Я прослежу за тем, чтобы ты не испытывал недостатка в белых накрахмаленных платках, – пообещала Елена.

– Не смей! – притворно ужаснулся Данилов. – Тогда я превращусь в слезливого меланхоличного идиота… Давай лучше коньяку выпьем.

Давай, – согласилась Елена. – Под шоколадку. Отметим первое в твоей жизни родительское собрание!

– А что – мне понравилось. – Данилов достал из одного шкафа бутылку, из другого – рюмки, поставил их на стол и открыл дверцу третьего шкафа, в котором должны были лежать плитки с шоколадом. – А шоколад-то тю-тю, испарился.

– Главное, что коньяк не испарился. – Елена взяла из вазы, стоявшей на подоконнике, яблоко и улыбнулась.

– Чему ты улыбаешься?

– Вспомнилось из Довлатова: «Как обычно, не хватило спиртного, и как всегда, я предвидел это заранее. А вот с закуской проблем не было. Да и быть не могло. Какие могут быть проблемы, если Севастьянову удавалось разрезать обыкновенное яблоко на шестьдесят четыре дольки».

– Ну у тебя и память! – восхитился Данилов.

– Учеба в медицинском институте хорошо тренирует. А потом, я мало что помню наизусть. Разве что самое-самое…

– Про выпивку и закуску, – покивал Данилов, разливая коньяк по рюмкам. – Только на шестьдесят четыре части не режь, и четырех хватит. Это все же фрукт, а не сырокопченая колбаса…

Ночью Данилову приснилась классная руководительница Никиты. Валентина Антоновна лежала в родовом зале, а по бокам от нее стояли двое мужчин в белых халатах.

– Знакомьтесь, доктор, – сказала она Данилову. – Вот это – биологический отец моего ребенка, а это – гражданский. Они оба будут присутствовать на родах и следить за тем, чтобы вы не напороли косяков.

– Я косяки не порю, – вежливо ответил Данилов. – Я провожу обезболивание.

– А нам можно? – хором спросили отцы.

– Когда будете рожать – непременно! – ответил Данилов и проснулся.

На часах было семь минут шестого.

«Пока заснешь – уже вставать пора», – решил Данилов.

Он осторожно, чтобы не разбудить чутко спящую Елен у, он встал и прошел в ванную. В кои-то веки можно было побриться не в привычной спешке, а с чувством, толком и расстановкой.

Глава тринадцатая
Диагностика кармы

Бывают хорошие дни. С утра просыпаешься бодрый, готовый к подвигам. Выходишь из дома и замираешь от наслаждения, вдыхая загазованный воздух мегаполиса. В нем внезапно проявляются нотки лесной свежести и запах луговых трав.

В такие дни автобусы, троллейбусы и трамваи распахивают свои двери не как обычно, а гостеприимно. Их салоны полупусты, а все пассажиры ведут себя деликатно, не толкаясь и не наступая на ноги соседям. И в метро нет привычной толпы перед эскалатором.

Весь «лежачий» состав блока реанимации поутру находится в стабильном состоянии средней тяжести – всех дам пора переводить в отделения. На утренней конференции главный врач больше хвалит своих подчиненных, чем ругает, а под конец сообщает поистине радостную весть о внеочередной премии. Заведующий отделением, составляя график дежурств, особенно интересуется твоим мнением, а роженица, которой по экстренным показаниям назначается кесарево сечение, не имеет в анамнезе ничего грозящего осложнениями. Вдобавок она позитивистка-оптимистка и говорит:

– Не волнуйтесь, доктор. Я вас не подведу. Все будет хорошо. У меня хорошая карма, поэтому со мной не может случиться ничего плохого…

– Разумеется, – ответил Данилов, чувствуя, как в глубине души, где-то на краю сознания, прозвенел тревожный звоночек.

Каждый опытный врач знает: если все вдруг идет необычно гладко, то это не означает, что жизнь наконец-то наладилась. Просто провидение решило поразвлечься. Оно не стало равномерно распределять неприятности, а приберегло их до особого случая, чтобы выдать разом.

– А откуда вы знаете, что у вас хорошая карма? У вас есть медицинская справка? – пошутил Данилов.

– Я проходила диагностику, – серьезно ответила женщина. – Сразу же, как только узнала, что беременна.

Данилов еще раз уточнил анамнез, повторно осмотрел пациентку и обсудил план действий с Юртаевой, которая должна была делать операцию. Вялотекущая родовая деятельность, не усилившаяся несмотря на все принятые меры, – прямое показание к экстренному кесареву сечению. Правда, здесь нет такой срочности, как при угрозе разрыва матки, поэтому можно обойтись местным обезболиванием – время позволяет дождаться, пока подействуют препараты, введенные при эпидуральной или спинальной пункциях.

Спинальная и эпидуральная анестезия как разновидности местного обезболивания очень схожи между собой. Выполняются они одним и тем же способом, только при спинальной анестезии игла проходит еще через одну оболочку и обезболивающий препарат вводится в жидкость, омывающую спинной мозг. Одна инъекция, постоянных катетеров здесь быть не может. Полное обезболивание в этом случае приходит раньше, и уже через десять минут можно начинать операцию.

Измерив артериальное давление, Данилов быстро установил подключичный катетер. Медсестра Ира тут же наладила капельницу с физиологическим раствором.

Спинальная пункция прошла без осложнений. Данилов пунктировал в своем излюбленном месте – между третьим и четвертым поясничными позвонками. Не торопясь, плавно ввел лидокаин в смеси с адреналином, сразу же извлек иглу, наложил на место пункции стерильный марлевый «квадрат» и крест-накрест закрепил его лейкопластырем. Готово, осталось дождаться результата.

– Может болеть голова, а после вы можете почувствовать озноб, – предупредил Данилов. – Это в порядке вещей.

– Я смогу наблюдать за ходом операции?

– В какой-то мере – да. Во всяком случае, ребенка вы увидите сразу же.

– Прекрасно. – Роженица нашла в себе силы для того, чтобы улыбнуться хорошей, искренней улыбкой.

– Во время операции вы будете дышать кислородом через маску, но это не помешает нам общаться в случае необходимости. Если что-то не так – говорите. Мы будем рядом. Поехали в операционную.

Пока роженицу готовили к операции – перекладывали, пристегивали к столу широкими эластичными ремнями, обували в стерильные бахилы, окружали стерильными салфетками операционное поле и обрабатывали кожу, Ира подключила ее к монитору. Данилов снова измерил артериальное давление (оно могло упасть из-за спинальной анестезии), поколол иголкой голени и ступни пациентки, чтобы убедиться, что она уже ничего не чувствует, и разрешил начинать.

Во время операции пациентка вела себя хорошо – давления не роняла, ненужной активности не проявляла, сюрпризов не устраивала. Ребенок, крупный мальчик, оказался совершенно нормальным, бойким крикуном.

– Вот и все! – известила Юртаева, завязывая последний шов на коже живота. – Татьяна, вы меня слышите?

– Слышу, – ответила пациентка, с лица которой Данилов только что снял маску.

– Отрожались мы с вами. – Настроение у Юртаевой было отличным. – До завтра полежите в реанимации, а затем вас переведут в отделение.

Череп Данилова словно пронзили раскаленным прутом. Боль была настолько сильной, что лоб мгновенно покрылся испариной. Захотелось подышать закисью азота – его таблетки остались в сумке, висевшей на спинке стула в ординаторской, – но Данилов безжалостно подавил это желание. Не хватало еще, чтобы его вдобавок ко всем грехам записали в наркоманы.

– Лариса, наложи повязку, – попросила Юртаева ассистировавшую ей ординатора.

– Хорошо, Елена Ивановна.

– С описанием поспеши, чтобы Владимир Александрович на нас не ругался.

Улыбка Юртаевой была видна даже под маской. Она отошла от стола и направилась к выходу из операционной. Лариса при помощи стерильного металлического шпателя намазала живот пациентки специальным медицинским клеем и хотела было наложить сверху марлевую повязку, но не успела.

Кожа пациентки – везде: на лице, на руках, на ногах, на пока еще обложенном салфетками участке живота, – вмиг покрылась большими красными пятнами. Женщина закатила глаза, захрипела и обмякла. Монитор показал запредельное падение пульса и снижение частоты дыхательных движений.

Данилов схватился за грушу тонометра. Так и есть – артериальное давление, которое всю дорогу вело себя наилучшим образом, обрушилось до шестидесяти на двадцать.

Дыхание пациентки стало редким и хриплым. По безвольному телу прошли судороги. Одна, вторая, третья…

– Ноги задерите! – гаркнул Данилов на всю операционную.

Ординатор Лариса тотчас же обеими руками схватилась за ноги пациентки и задрала их кверху. Операционная сестра изменила наклон ножного конца кровати, максимально приподняв его. Как только руки Ларисы освободились, она, правильно оценив ситуацию, стала удалять только что нанесенный клей при помощи смоченных спиртом тампонов.

На крик Данилова в операционную вернулась Елена Ивановна, еще не успевшая размыться. Она тут же бросилась помогать Ире – вскрывать ампулы и набирать растворы в шприцы. Почти все препараты, вводимые внутривенно, следует разбавлять дистиллированной водой или физиологическим раствором. А это время, драгоценное время. Хорошо хоть, что установлен подключичный катетер с капельницей. Ира без лишних действий втыкает очередную иглу прямо в резиновую трубочку у самого конца системы для капельного введения, поближе к катетеру.

Анафилактический шок во всей своей красе – это билет на тот свет. Мягкий или плацкартный – это уж кому как повезет. Некоторым везет – они уходят без мучений, потеряв сознание в самом начале. Другие, у которых молниеносно развивается отек гортани, мучительно задыхаются.

Но больше всего везет тем, рядом с кем в этот миг оказывается хороший врач, оснащенный всем необходимым для оказания помощи. Таким удается остаться в живых.

– Кубик адреналина в вену! Два в капельницу! Шестьдесят преднизолона в вену!..

Отдавая распоряжения, Данилов схватил лежащий под рукой ларингоскоп (предусмотрительность похвальна для любого врача, а уж для анестезиолога – вдвойне). Правая рука потянула вниз отвисшую нижнюю челюсть умирающей, а левая засунула ей в рот ларингоскоп. Продвинув трубку вперед, в трахею, Данилов, экономя время, не стал фиксировать ее раздуванием манжетки, решив сделать это потом, когда пациентка стабилизируется. Сейчас важнее подключить аппарат искусственной вентиляции легких…

Теперь за дыхание можно не беспокоиться. Данилов перемерил давление. Восемьдесят на тридцать. Пульс не прощупывается, число сердечных сокращений – сорок два.

– Еще шестьдесят преднизолона!

Чувствуя, что одной «аллеи» будет мало, Данилов установил на правой руке пациентки катетер в локтевом сгибе. Лечить «в два ручья» куда результативней.

– Два куба пипольфена внутривенно!..

Прошло не меньше полутора часов, пока пациентка стабилизировалась настолько, что Данилов решился перевезти ее в блок реанимации. Ларису отправили вперед держать лифт. Елена Ивановна с Ирой везли каталку, на которой лежала пациентка, а Данилов шел рядом. Голова у него уже не болела: видимо, боль обиделась, что на нее не обращают внимания, и исчезла. В правой руке он нес увесистый чемодан с реанимационной укладкой.

Полный реанимационный набор – это ручной аппарат искусственной вентиляции легких (нечто вроде саморасправляющегося резинового мешка); три надувные резиновые дыхательные маски (одна – для взрослых, одна – для подростков и детей старше одного года и одна – для детей до года); механический отсос для удаления рвоты изо рта, и к нему – стерильные аспирационные катетеры разного калибра; две коробки с ампулами, которые хранятся в ячейках, чтобы не разбились; трубки-воздуховоды; металлический ларингоскоп с двумя клинками разного размера («взрослым» и «детским»); зажим для носа, щипцы большие и малые; особый клин, предназначенный для того, чтобы пациент не перекусил вставленный ему в рот воздуховод; фонарик для контроля зрачка; набор одноразовых эндотрахеальных трубок (разных размеров, с манжетой и без); лейкопластырь; несколько одноразовых шприцев; инфузионная система – для внутривенного капельного введения препаратов; ножницы, перевязочные материалы и резиновый жгут. При помощи жгута можно не только делать внутривенные инъекции, но и останавливать кровотечение, пережимая им поврежденные артерии выше места повреждения.

Флакон с адреналином, подсоединенный к подключичному катетеру, был укреплен на специальном штативе на каталке. Пациентка спала. Спала, а не умирала. Самое страшное было позади, но хлопот еще предстояло множество.

В реанимации Данилов подключил женщину к монитору, измерил давление, отметил, что пятна на коже уменьшились, и сказал:

– Ира, капельницу можно снять. Два куба пипольфена внутримышечно, и пусть пока спит. Локтевой катетер не удаляйте.

– Трубку сейчас снимать будете, Владимир Александрович?

– Потом, когда проснется, – ответил Данилов.

Он подошел к Юртаевой, ждавшей его у входа в блок.

– Вроде ничего, Елена Ивановна, жить будет.

– Слава богу, – вздохнула Юртаева. – Кто бы мог подумать?! Никогда в жизни не видела анафилактического шока от клея!

– Я тоже, – ответил Данилов и предложил: – Может, историю у нас в ординаторской заполните?

– Лучше я у себя, чтобы никому не мешать. Владимир Александрович, а вас можно попросить спуститься со мной к мужу нашей воскресшей? А то я одна боюсь.

– Проблемный субъект? – спросил Данилов.

– Брутальный хам, – поморщилась Юртаева. – Как ни странно – сотрудник окружного Департамента образования.

– Обожаю общаться с брутальными хамами, – хмыкнул Данилов. – Конечно, спущусь. Только подождите меня секундочку.

Данилов заглянул в ординаторскую, попросил сидевшего там Клюквина присмотреть за его больной и, поскольку головная боль снова зашевелилась, проглотил таблетку обезболивающего.

– Пойдемте, Елена Ивановна. Про клей говорить будете?

– Буду, – вздохнула Юртаева, – чего скрывать? Только не стану вдаваться в подробности. Подождем, чем все закончится.

Муж пациентки ждал их в холле перед приемным отделением, меряя его шагами то по периметру, то по диагонали. Серый костюм, серый галстук, серые, недружелюбные, глаза, глубокие залысины.

– Ну что там? – едва завидев Юртаеву, спросил он.

Голос его был сух и резок.

– У вас мальчик, прекрасный здоровый ребенок, – улыбнулась Юртаева. – Три восемьсот пятьдесят вес, рост пятьдесят три сантиметра.

– А что с женой?

«И впрямь брутальный хам, – подумал Данилов. – Можно подумать, что мы ему чем-то обязаны».

– Ей пришлось срочно сделать кесарево сечение…

– Что? – Поросячьи глазки молодого отца округлились. – Вы о моей жене говорите? О Барановой Татьяне?

– Да, да, о вашей, – подтвердила Юртавева. – Из-за слабости родовой деятельности нам пришлось сделать кесарево сечение…

– А почему вы не спросили меня? – воскликнул муж.

– Давайте отойдем в сторонку, – предложил Данилов.

Из центра холла, где они стояли, словно на сцене, все трое переместились в дальний от входа угол.

– Я задал вам вопрос!

– Вы зря так волнуетесь. – Юртаева пыталась купировать агрессивность собеседника собственным дружелюбием. – С вашей женой…

– Я. Спросил. Не. О. Жене. – Чеканя слова, мужчина для большей наглядности потрясал в воздухе пальцем. – Я. Спросил. Почему. Вы. Посмели. Обойтись. Без. Моего. Согласия?

– Ваше согласие не потребовалось, потому что информированное согласие на операцию дала ваша жена. – Юртаева посуровела. – Если желаете, я могу его предъявить. И не надо разговаривать со мной в подобном тоне!

– Я разговариваю с вами так, как вы того заслуживаете! – взвизгнул Баранов, брызгая слюной из перекошенного яростью рта. – Накачали беременную женщину наркотиками, заставили ее подписать какую-то сраную бумагу и думаете, что вам это сойдет с рук? Вот, выкусите!

К лицам врачей взметнулся кукиш.

Данилову захотелось оттащить мужика в туалет и несколько раз ткнуть головой в ведро с теми самыми бумагами. Желание, конечно, заведомо несбыточное, но отчего бы не помечтать?

– Но зачем нам делать ненужную операцию? – Елена Ивановна. – Где логика?

– Где ваша совесть? Вот в чем вопрос! – «Гамлет, подлинный Гамлет», – восхитился Данилов, наблюдая за беснующимся придурком. – Сделали кесарево и не знаете зачем? Может, вы еще не знаете – кому вы его сделали? Хороши доктора, ничего не скажешь!

– Я хотела сказать – зачем нам делать кесарево без показаний? – возмутилась Юртаева.

– Как это зачем?!

Данилов отступил на шаг, чтобы до него не долетали брызги слюны. В висках, несмотря на принятую таблетку, запульсировала боль. Данилов повертел головой, надеясь, что это поможет. Перехватив настороженный взгляд охранника, сидевшего у входа, Данилов махнул ему рукой: сиди, мол, сами разберемся. Охранник кивнул, но взгляда не отвел.

– Я-то знаю, зачем вы всех тащите на операционный стол! Вам лень подолгу вести роды! Куда проще выпотрошить женщину как курицу, не заботясь о последствиях! Потрошители, б…!

Данилову было знакомо это расхожее мнение, часто обсуждаемое на форумах в Сети. Сравнивая разницу во времени и не обращая внимания на все прочие факторы (да и кому, кроме врачей, они нужны?), нетрудно было решить, что ленивым докторам и впрямь проще «потрошить», нежели часами торчать около роженицы и ждать, когда она родит. О том, что для каждой операции существуют свои показания, о том, что с послеоперационной больной возиться приходится куда больше, чем с родившей самостоятельно, люди, далекие от медицины, даже и не догадываются.

– Я работаю в окружном управлении образования, но связи у меня есть везде! И какая бы мохнатая лапа ни прикрывала ваши задницы, я смогу сделать так, что вас в Москве и санитарами никуда не возьмут! Уроды!

В глазах Юртаевой заблестели слезы.

– Идите к себе, Елена Ивановна. – Данилов оттеснил ее плечом и встал прямо перед хамом, совершенно случайно наступив ему на ногу.

– Вы чего это?.. – выдернуть ногу оказалось не так уж и просто, но мужчине все же удалось это сделать.

– Это вы чего! – Данилов прищурился и склонил голову набок, словно наблюдая редкое экзотическое явление. – Устроили дебош в родильном доме, материтесь. Думаю, что этот факт может сказаться не самым лучшим образом на вашей карьере. Знаете, как это бывает – недоброжелатели раздуют историю до небес…

– Кого ты пугаешь, козел! – Собеседник попытался оттолкнуть Данилова и вырваться на свободу, но доктор коротко, без размаха, ткнул его указательным пальцем под верхнюю пуговицу пиджака. Ткнул резко, впечатляюще. Вообще-то Данилову хотелось взять оппонента за шкирку и пару раз приложить лицом об стену. Или даже не два, а пять раз, больше – бить, пока не схлынет злость.

– Я, конечно, доктор и клялся в том, что никому не стану причинять вреда, поэтому меня незачем бояться, – миролюбиво продолжил Данилов, глядя прямо в глаза собеседника, пытающегося восстановить обычный ритм дыхания. – Но если ты, козел помойный, посмотришь на вход, то там ты увидишь охранника. Видишь, как он смотрит на нас? Знаешь почему? Ему хочется проявить власть и силу. Выбросить тебя отсюда со сплющенным носом, надорванным ухом и парочкой сломанных пальцев. Ему можно, он не врач, а охранник вдобавок еще и контуженный. А еще он садист. Так что если не хочешь неприятностей прямо здесь и сейчас, то сдуйся и в следующий раз будь повежливее.

Охранник Саша был очень миролюбивым человеком, сорокалетним инженером из Липецка, которого обстоятельства вынудили работать охранником в Москве. Он разве что карандаш мог бы сломать.

– Я бы попросил…

– Попросил – это уже хорошо. Это – вежливо, – похвалил Данилов. – Адекватному человеку многое можно разъяснить, а неадекватные в дополнительной информации обычно не нуждаются.

Они с минуту помолчали, внимательно разглядывая друг друга.

– А как моя жена? – почти вежливо спросил мужчина.

Столь резкая перемена в поведении собеседника совершенно не удивила Данилова. Он с детства усвоил, что, получив отпор, подавляющее большинство хамов теряет свою напористость.

– Ваша жена в порядке. Она находится в реанимации, куда переводят всех рожениц из операционного блока. У нее была довольно сильная аллергическая реакция на медицинский клей, но нам удалось ее снять. Реакцию. Сейчас ваша жена спит. Вы можете уходить.

– А что ей можно передать?

– Негазированную воду, нежирный куриный бульон, картофельное пюре на воде. Справа на стене висит список… Но вообще-то у нас неплохо кормят. Все, было очень приятно познакомиться, но теперь я должен идти – меня ждет работа. Успехов!

Для порядка Данилов наступил хаму на вторую ногу, но не так, как на первую, а совсем легонько, для острастки, после чего повернулся и неторопливо пошел прочь. По звукам за спиной он понял, что оппонент двинулся к выходу.

В коридоре приемного отделения Данилов столкнулся с Юртаевой, выходящей из санитарной комнаты. Холодная вода помогла – по лицу Елены Ивановны нельзя было сказать, что она плакала.

– Где он?

– Ушел восвояси, Елена Ивановна. Я сам рассказал ему о клее, заменив анафилактический шок на аллергическую реакцию. Он ничего не сказал. Все нормально. Пойдемте работать.

Они направились к лифту.

– Хорошо, что я пригласила вас с собой. – Юртаева нажала на кнопку вызова лифта. – Иначе… Спасибо, Владимир Александрович.

– Не за что. В конце концов, я столько провозился с этой дамой, что имел полное право на краткую и содержательную беседу с ее мужем.

– Как подумаю, что мне завтра с ним общаться… – погрустнела Юртаева, входя в лифт.

– Все будет нормально, Елена Ивановна. В крайнем случае пригрозите, что сообщите в окружное управление образования о его поведении.

– Это подействует? – Юртаева недоверчиво посмотрела на Данилова.

«А она красивая, – подумал Данилов. – Как я раньше не замечал? Одни зеленые глаза чего стоят. Правда, нос слегка вздернут, но от этого лицо приобретает особый шарм. Особенно когда под этим носом такие чувственные губы».

В оценке женской красоты Данилов был сильно пристрастен. Почти всех женщин, которые были ему симпатичны, он считал красивыми. И наоборот – автоматически причислял всех стерв к уродинам.