Текст книги "Доктор Данилов в Склифе"

– Нет, – так же тихо ответил Полянский. – Ни сном ни духом.

– Она ничего не говорила?

– Нет.

– Она, случайно, не клептоманка?

– Не замечал. Ой, как стыдно. Что Ольга Николаевна обо мне подумает?

– Я убедил ее в твоей невиновности. Не мог поверить в то, что Катя действовала с твоего ведома…

– Спасибо.

– Поговори с ней, пожалуйста, не откладывая этого разговора, а то Ольга Николаевна опасается, что Катя подложит ей еще какую-нибудь свинью.

– Завтра же поговорю. Вот удружила…

– Есть такое дело. Ольга Николаевна на тебя не в обиде, она все понимает, поэтому к ней с извинениями и объяснениями не приставай, веди себя так, словно ничего не произошло. Твоя задача – нейтрализовать Катю.

– Нейтрализую, – пообещал Полянский. – Так нейтрализую, что она на цыпочках ходить будет.

– Пусть хоть на четвереньках ходит, лишь бы не вредила. Ну пока, мне пора.

– До свидания. Ну, Катерина…

«Услужливый дурак опаснее врага», – вспомнил Данилов строчку из басни Крылова, ставшую крылатым выражением.

– А сколько, если не секрет, длятся ваши отношения? – полюбопытствовал он.

– Два месяца, – ответил Полянский. – А что?

– Ничего, так просто…

Выйдя из лифта, на первом этаже Данилов столкнулся с заместителем директора по лечебной части. Тот холодно кивнул, но спрашивать, что Данилов делает в клинико-хирургическом корпусе, не стал. Решил, наверное, что вызывали на консультацию.

– У меня такое впечатление, что Ромашов никогда не уходит домой, – сказал Данилов Тане, листавшей в смотровой толстый глянцевый журнал «Караван событий».

– Так ведь к нам полчаса назад какую-то шишку из мэрии привезли, после покушения, – ответила Таня. – Потому-то Максим Лаврентьевич и здесь. Вы разве корреспондентов в центральной приемной не встретили?

– Я через приемное не проходил, – ответил Данилов. – И откуда только, Таня, вы сразу все узнаете?

– Слухами земля полнится. – Таня улыбнулась, продемонстрировав безукоризненно ровные зубы. – А еще наследственность обязывает, у меня папа в Комитете государственной безопасности служил, до подполковника дослужился. Очень переживал до самой смерти, что я на врача учиться не стала, а застряла в медсестрах.

– А почему вы не стали учиться?

– Не до учебы мне было, – вздохнула Таня. – Да и вообще-то, если честно, я долго работать не собиралась. Думала, что скоро выйду замуж, нарожаю детей и буду вести домашнее хозяйство. Вы, Владимир Александрович, даже не представляете, как я веду домашнее хозяйство! И как готовлю! Зашли бы разочек в гости, а?

«И эта туда же!» – подумал Данилов.

– Я верю вам без проверки, – ответил Данилов. – Вы работаете хорошо, а у кого работа спорится, у того и все остальное хорошо получается.

– Вот так и пропадают мои таланты, в том числе и кулинарные. – Таня снова улыбнулась, но уже не так широко. – Для самой себя стараться неохота, да и вообще фигуру надо беречь. Как говорили древние: «Умеренность – мать всех добродетелей».

– Кроме одной.

– Какой же?

– Любви. Умеренность и любовь несовместимы.

– Это верно, – согласилась Таня. – Как поет Розенбаум: «Любить так любить…»

С улицы послышался шум подъезжающего автомобиля. Вот он остановился, хлопнула дверь, потом другая, третья…

– К нам или в реанимацию? – вслух подумала Таня.

– К нам, – уверенно сказал Данилов.

– Почему вы так решили?

– Двери хлопнули три раза. Это значит, что вышел водитель, тот, кто сидел рядом с ним, и тот, кто сидел в салоне. Если бы больной был тяжелым, реанимационным, то двери хлопнули бы дважды, потому что в таком случае оба – и врач, и фельдшер – сидели бы в салоне.

– Вы как Шерлок Холмс! – похвалила Таня.

– Я просто долго проработал в «скорой», – скромно ответил Данилов.

– Женщина, двадцать три, суицид, отравление нитразепамом, – сказал один из мужчин в синей скоропомощной форме, заводя каталку в смотровую.

– Там всего шесть таблеток, – добавил второй.

По фонендоскопу, висевшему на шее, Данилов угадал в нем врача.

– Пять, – поправила пациентка, приподнимаясь с каталки, – одна таблетка под диван закатилась.

Глава одиннадцатая
Ограбление по-склифосовски

– Как же я ненавижу вымогателей! – сказала Елена.

Если жена вечером ни с того ни с сего заявляет нечто подобное, это может означать только одно – ей есть что рассказать. Данилов захлопнул «Руководство по клинической наркологии», которое раскрыл пятью минутами раньше, и уточнил:

– У тебя вымогали? Или кто-то из твоих подчиненных отличился?

– Подчиненные, кто же еще. – Елена в сердцах швырнула щетку, которой перед сном расчесывала волосы, на трюмо. – Причем не просто из моего региона, а с моей подстанции. И угадай, у кого они вымогали взятку? Ни за что не угадаешь!

– У Целышевского? – предположил Данилов.

– Бери немного ниже, – прищурилась Елена.

– У вашего Гучкова?

– У Рудловского!

– Ты не шутишь?

Рудловский был главным врачом Первой клинической больницы.

– Не шучу. – Елена села на кровать, скрестила ноги и начала рассказывать: – Взяла я недавно мужичка из Омска. Пятнадцать лет в «скорой», первая категория, высшую профукал, вроде бы с понятием и без признаков алкоголизма. Сам понимаешь, что первым делом, еще во время собеседования, я сказала насчет «левых» денег. Чтобы даже и не думал. Он божился, что калымить не в его правилах, я ему сдуру поверила. Взяла его, дала постоянного фельдшера. Толковую женщину, которой полностью доверяю. И что же? Вчера, на третьем по счету дежурстве, едет он на «авто» – столкнулись на светофоре две машины. Одной из машин управлял Рудловский. Этот перец на месте оценил ситуацию, отправил фельдшера к водителю другой машины…

– Всего двое пострадавших было?

– Да, и оба легкие, сотряс, несколько ссадин. Так вот, отправил, значит, фельдшера, а сам занялся Рудловским. И пока обрабатывал его ссадины перекисью, сказал, что если Рудловский заплатит, то попадет в приличную больницу, где его быстро обследуют и отпустят домой. А если нет – то его отвезут в Первую клиническую, где пьяные коновалы промурыжат его в приемном до утра и ничего не сделают!

– Ляпнуть такое Рудловскому? Это же просто анекдот! Если бы кто другой рассказал, а не ты, – не поверил бы!

– Ты знаешь, я бы сама не поверила бы, если б Рудловский на следующее утро не позвонил бы Гучкову, а тот – мне. Вот уж было радости!

– А куда он его отвез в итоге?

– В Первую клиническую. Рудловский не стал прямо там скандал устраивать, просто сказал: «В Первую так в Первую».

– А в приемном Первой клинической этот твой доктор из Омска не понял, кого он привез?

– Понял, наверное. Если сам не понял, то фельдшер подсказала, но что это меняет? Дело сделано, слово не воробей…

– Расскажу на работе, представляю, как народ повеселится. Выговор дала?

– С выговором не так все просто. Я пока разговаривала с ним только по телефону, он все отрицает. Уперся на том, что ничего не было, и все. Мало ли что на фоне свежего сотрясения мозга померещится… Завтра будем общаться лицом к лицу. Но я ему уже сказала, что в любом случае он в Москве в «скорой» больше работать не будет. Такие уроды никому не нужны. Не напишет по собственному – будет уволен по инициативе работодателя…

Подобные ситуации Данилов видел не раз. Не сознался сотрудник в одном проступке, так администрация найдет у него множество других нарушений (кто ищет, тот ведь всегда найдет), навешает выговоров и уволит по статье. Наверное, в каких-то случаях это и правильно, но все равно как-то нехорошо. Сам Данилов так поступить не смог бы. Гнобить административно – не его стихия. Вот набить морду нехорошему человеку он считал возможным, иногда даже полезным действием.

– …Я только одного понять не могу: как можно рисковать хорошо оплачиваемой работой в Москве ради двух-трех тысяч рублей?!

– Может, он надеялся, что Рудловский ему пятьсот евро отвалит? – пошутил Данилов.

– Почему только пятьсот? Тогда уж штуку! Вот скотина, а?

– Да не убивайся ты так, – посочувствовал Данилов. – Дураков много. Я могу привести несколько примеров, когда врачи, уходившие из казенного здравоохранения на хорошие, высокооплачиваемые места, теряли работу по своей глупости и жадности. Придет такой, к примеру, в Британский медицинский центр на зарплату в восемьдесят тысяч рублей и спалится на вымогательстве двух-трех тысяч. В рублях, разумеется.

– А за что можно вымогать в Британском медицинском центре?

– Как и везде – за так называемое «индивидуальное» отношение к проблемам пациента. Поэтому не надо так расстраиваться, вымогательство и медицина у нас связаны накрепко. Увы!

– Ты разве не понимаешь? Получается так, что пока я была исполняющей обязанности, я старалась, а как только меня назначили директором, я сложила ручки и стала почивать на лаврах!

– Ну кто может так подумать? – скривился Данилов. – Не говори ерунды. Все же понимают, что в душу каждому на собеседовании не заглянешь, мысли не прочтешь…

– Все равно – это мне минус, – возразила Елена. – Меня просто трясло сегодня…

– Тебя и сейчас слегка трясет, – сказал Данилов. – Кстати, я знаю один хороший способ снятия стресса.

– Раньше их у тебя было два. – Елена встала, подошла к выключателю и выключила свет. – Еще можно было гадать, что ты имеешь в виду – секс или выпивку. А теперь все сразу ясно. Никакой интриги.

– Я непременно придумаю еще какой-нибудь способ снятия стресса, чтобы тебе было из чего выбирать, – пообещал Данилов, обнимая жену. – Без интриги жить скучно.

– Я переживу, – ответила она. – Главное, к старому способу не возвращайся.

– Не вернусь, – заверил Данилов. – У меня теперь все другое – и мысли, и привычки, и приоритеты…

Как и подобает настоящему заведующему отделением, Марк Карлович заботился о просвещении своих подчиненных.

– Почитайте на дежурстве, – сказал он, передавая Данилову черную пластиковую папку. – Это отчетный доклад департамента за прошлый год. Полезно для общего развития.

То, что полезно одному человеку, полезно и другому, поэтому Данилов устроил в смотровой публичное чтение отчета. В качестве публики выступала медсестра Маша. Ей тоже было интересно.

– Оказывается, в Москве сто сорок пять стационаров с коечным фондом в восемьдесят одну тысячу коек, – Данилов читал не все подряд, а только самое, на его взгляд, интересное.

– Мне казалось, что стационаров больше, – откликнулась Маша. – А сколько поликлиник?

– Четыреста девяносто одна. И еще есть тридцать пять санаториев, правда, взрослых из них всего два.

– Один из этих двух я знаю, – кивнула Маша. – Санаторий «Снежана», рядом с нашим домом. Только одно название, что санаторий, а на самом деле – настоящий бордель. Со всеми атрибутами – сауной, бассейнами, всеми видами эротического массажа и так далее. У меня подруга туда администратором хотела устроиться, так ей прямо сказали: «Нам нужны послушные девочки, готовые на все ради ублажения клиентов. Знание английского языка и скорость набора текста нас не интересует, к языкам у нас вообще совсем другие требования».

– Хорошо хоть сразу предупредили.

– Да, честные ребята, простые, как три копейки. Один прямо на собеседовании за ляжки лапал. Но зато и деньги обещали хорошие…

– Так подруга согласилась?

– Нет, конечно. Решила, что лучше менеджером в гипермаркет, чем подстилкой в «Снежану». Ничего, пока довольна. Кстати, а про зарплаты в вашем отчете что-нибудь сказано?

– Должно быть. – Данилов перевернул несколько листов. – Ого, как интересно. Оказывается, средняя заработная врача по Москве – сорок пять с половиной тысяч рублей…

На новой работе с учетом ночных часов и кое-каких надбавок Данилов получал больше, но, с другой стороны, он знал врачей, чей месячный заработок по ставке не дотягивал до тридцати тысяч. Все относительно, это видно даже по отчету – участковые врачи зарабатывают в среднем тридцать семь тысяч, а выездные врачи скорой помощи – почти на двадцать тысяч больше. Опять же в общей массе учитываются зарплаты руководителей, так и получается цифра в сорок пять тысяч пятьсот рублей.

– А что про сестринские заработки?

– В среднем – тридцать две с половиной тысячи.

– Ничего себе! – Маша даже присвистнула от изумления. – Получается, что я с ночными часами и совмещением не вырабатываю даже средней зарплаты по Москве? Непорядок! Завтра же возьму старшую сестру за жабры!

– Старшую сестру брать за жабры бесполезно, – сказал Данилов. – Она всего лишь исполнитель, хоть и с расширенными правами. Лучше начните с директора института.

– До него не дотянусь, – пригорюнилась Маша. – Больно уж высоко сидит. Я его и живьем видела всего два раза.

– Неужели? – не поверил Данилов, знавший, что Маша работает в Склифе уже пятый год.

– А что тут удивительного? На конференции я не хожу, а к нам сюда он не заглядывает. И слава богу, хватит нам и Ромашова! Правильно говорят – лучше быть подальше от начальства и поближе к кухне. Правда, кухня у нас не ахти, до ресторанной далеко.

– Но в целом вроде сносно кормят, – заметил Данилов.

– Вы послушайте Людмилу Григорьевну, она с девяносто четвертого года здесь работает и такого может рассказать…

– Спасибо за совет, но ужастиков я и сам много знаю, – ответил Данилов. – Какая разница, что было раньше? Главное, что сейчас все нормально.

– Тогда вообще бардак был, Григорьевна рассказывала, что однажды администрация что-то не поделила с электриками, так Склиф почти на сутки от кабеля отключили. Хорошо, что здесь своя автономная резервная система питания есть, а то представляете, что было бы?

– Даже и представлять не хочу, – ответил Данилов.

Однако представил, как гаснет свет в операционных, в реанимациях, в палатах. Как останавливается вся не снабженная аккумуляторными батареями аппаратура… Со всеми вытекающими последствиями. Жуть!

– Что вы тут меня склоняете? – со шваброй наперевес в дверях показалась Людмила Григорьевна.

– Маша цитирует по памяти ваши воспоминания, Людмила Григорьевна, – серьезно сказал Данилов.

– Да уж, есть что вспомнить. – Санитарка оперлась на швабру и с удовольствием приготовилась рассказывать. – Помню, лежал у нас артист… как его… эх, память… Ну подскажите, его же все знают, он дураков всегда играет!

– Вот если бы он умных играл, Григорьевна, мы бы тебе подсказали, умных у нас мало, даже в кино. А дураков навалом.

По утрам Маша неизменно пребывала в хорошем расположении духа, а к ночи, как уставала, становилась раздражительной.

– Ладно, шут с ней, с фамилией… Лежал он всегда в первом отделении, у Валерия Вячеславовича. Постоянный клиент, можно сказать, чуть ли не раз в два месяца из запоя выводился. Но ложился не сам, а жена его клала, когда надоедало на его «художества» смотреть. И вот однажды стали в отделении замечать, что артист этот под мухой ходит. Под небольшой такой мухой, но откуда ему водки взять, если его из отделения не выпускают, а передачи ему только жена носит? А сам он, конечно, не сознается, посылает всех куда подальше и говорит, что из него остаточный алкоголь выходит. И кто же его на чистую воду вывел? Я! Шла как-то ближе к вечеру мусор выносить, еще светло было, гляжу – по стене грелка коричневая ползет, с первого этажа на второй. А внизу мужчина стоит, голову вверх задрал и на нее смотрит. Но я же понимаю, что грелки сами по себе не ползают, тем более снизу вверх…

На входе загремели каталкой врач и фельдшер скорой помощи, обломав Людмиле Григорьевне все удовольствие от рассказа. Какой же это рассказ без финальной развязки?

– Вы только сразу не ругайтесь, а сперва выслушайте… – с порога начал врач скорой помощи.

Данилов вспомнил, как несколько раз он сам начинал общение с врачами приемного покоя с этой фразы. Что греха таить, в некоторых стационарах предпочитают разворачивать бригаду вместе с больным с порога, совершенно не желая вникать в суть дела. Не работать всегда проще, чем работать. Как говорится, лучше за рубль лежать, чем за два бежать.

– Я всегда сначала выслушиваю, а потом ругаюсь, – ответил Данилов. – Давайте радуйте меня, не стесняйтесь.

– У нас бомж. Взяли возле Ленинградского вокзала. Предположительно – отравление суррогатами алкоголя…

«Предположительно» в отношении бомжа настораживало. Что тут можно предположить? Анамнез у этой публики не очень-то и соберешь, амбулаторную карту не почитаешь, у родственников, ввиду полного отсутствия таковых, ничего не узнаешь, а кореши ничего толкового не скажут.

– Почему «предположительно»? – спросил Данилов.

– Лежит бледный, говорит, что «все нутро жжет», рядом бутылка из-под водки валяется. Ни для кого не секрет, что бомжи покупают по дешевке паленую водку…

– Завозите, посмотрим, – перебил Данилов.

Он сразу почувствовал, что коллега из скорой помощи не выводит логическим путем диагноз, а подгоняет ситуацию под первое, что пришло в голову. А «отравление суррогатами алкоголя» поставил для того, чтобы везти недалеко – в Склиф, не первый день работает, понимает ведь, что с этим диагнозом другого места не дадут.

Запах пришел в смотровую первым. Не просто плохой запах, а убийственная вонь в сочетании с перегаром и еще чем-то. Стараясь дышать неглубоко и как можно реже, Данилов достал из ящика стола одноразовую маску и надел ее. Маша тоже закрыла лицо маской, а Людмила Григорьевна негромко выматерилась и сказала:

– Я пока в ординаторской протру.

– Надолго не пропадай, – предупредила Маша. – Его же раздевать и мыть придется…

Бомж был одет не в лохмотья, а в довольно приличные камуфляжные брюки и коричневый двубортный пиджак, еще не успевший обтрепаться и залосниться. Портили впечатление только кроссовки, казалось, состоящие из одних дыр.

Бледный, потный, тощий. Страдальческое выражение на заросшей физиономии, взгляд в потолок, руки сложены на груди. Сразу видно – человек собрался помирать.

– На что жалуемся? – спросил Данилов.

– Жжет внутри, – поморщившись, ответил страдалец.

– Давно?

– Третий день…

– Вы распишитесь, пожалуйста, – засуетился врач скорой помощи. – Нам некогда…

– Ждите, я его еще не принял, – ответил Данилов. – Маша, перчатки, пожалуйста…

Спрашивать у врача скорой помощи, осматривал ли он больного, Данилов не стал. И так было ясно, что ответ будет утвердительным, никто же в здравом уме не признается, что привез больного в стационар не осматривая. Хотя, скорее всего, просто закинули в машину и повезли.

Надев перчатки, Данилов первым делом осмотрел голову бомжа, ища вшей, но, к великому своему удивлению, их не нашел.

– Помогите раздеть, – попросил он бригаду.

Те без особой охоты помогли снять с бомжа пиджак, кроссовки и приспустить штаны. Причем даже не надевая перчаток. Небрезгливые люди.

– Водкой не мог отравиться? – спросил Данилов, накладывая на руку бомжа манжетку тонометра.

– Не знаю, – ответил тот. – Ничего не знаю. Хреново мне…

– Поноса не было?

– Не помню…

Славно поговорили. Вот и весь анамнез.

Давление у бомжа было низким – сто на семьдесят. Пульс не частил. Дышал он размеренно.

– Маша, дайте, пожалуйста, влажные салфетки…

– Сколько вы еще будете нас держать?! – Чувствуя, что дело запахло керосином, врач скорой помощи попытался покачать права. – Мы же не работе!

– Я тоже! И занимаюсь, как вы видите тем, что должны были сделать вы! Спасибо. – Данилов взял у Маши салфетки и стал протирать ими грудь, запястья и лодыжки бомжа, то есть те места, на которые накладываются электроды кардиографа.

Интуиция не подвела – на пленке обнаружился трансмуральный инфаркт миокарда.

– Запрашивайте место в кардиологию, я его не принимаю. – Данилов протянул кардиограмму врачу скорой помощи. – Отравления здесь нет, а вот инфаркт точно есть.

Тот взял кардиограмму, заглянул в нее и попытался вернуть Данилову со словами:

– А почему я должен запрашивать место? Я к вам привез больного, вы определились с диагнозом, вот и переводите его сами!

Такой наглости Данилов не ожидал.

– Вы что, идиот? – совершенно серьезно спросил он. – Или ваш фельдшер сегодня вам на голову ящик уронил? Какое, к черту, «определились с диагнозом»? Я снял кардиограмму, которую обязаны были снять вы, и отказал вам в приеме больного, потому что вы привезли его не по профилю.

– Я не идиот! – возмутился оппонент. – Я пятнадцать лет работаю на «скорой»!

– Умные хвастаются достижениями, дураки – стажем! – ответил Данилов. – Проработать пятнадцать лет и пытаться спихнуть инфаркт под видом отравления – это уметь надо!

– А нечего издеваться! Я не буду его забирать! Пошли, Денис!

Кардиограмма полетела на пол к ногам Данилова.

Данилов почувствовал горячее желание перейти от слов к делу, но пока держался в рамках культурной дискуссии.

– Минуточку, доктор!

– Ну чего еще? – обернулся тот с порога.

– Вы думаете, что это пройдет без последствий? – Данилов не любил кляуз, но подобных уродов стоило проучить. – Я переведу его сам и, как только освобожусь, позвоню на Центр. Я не забуду и не пугаю. Подумайте просто – оно того стоит?

Данилов взял со стола сопроводительный лист.

– Сначала позвоню, потом напишу докладную на имя нашего директора, ксерокопию вашей сопроводиловки к ней приложу. Доктор Выходов, так? А моя фамилия Данилов. Можете сами расписаться за меня в карточке – все равно не поможет. Оттрахают вас за подобное самоуправство по полной…

«Слова, слова, – подумал Данилов, – какой от них толк? Приложить бы его мордой об стену пару раз, быстрее бы понял».

То ли слова все же возымели свое действие, то ли взгляд Данилова сверкнул недобро, но идиот с пятнадцатилетним стажем пошел на попятный.

– Денис! – крикнул он в коридор. – Давай заберем ханурика!

Сопроводительный лист Данилов положил на каталку, рядом с головой бомжа, так и лежавшего раздетым. За кардиограммой нагибаться не стал – кто бросил, пусть тот и подбирает.

Кардиограмму подобрал вернувшийся Денис.

– Имейте в виду, коллега, – Данилов снял перчатки и маску, – я сейчас предупрежу наше приемное, поэтому без запроса места туда лучше не суйтесь, они будут проверять…

– От таких, как вы, ничего хорошего ожидать не приходится! – огрызнулся доктор Выходов.

– Ясное дело, – согласился Данилов и ушел в ординаторскую – умыться и продышаться.

Звонить и предупреждать он не собирался. Просто напугал, на всякий случай.

Вспомнился доктор Бондарь с родной подстанции. Этот зачастую вообще не заморачивался сдачей больных в приемное отделение. Загрузит больного на каталку, положит сопроводительный лист на грудь или под голову и вкатывает в приемник. После чего разворачивается и исчезает. Прочтет с бейджика фамилию врача приемного покоя – хорошо, не прочтет – напишет от балды какую-нибудь распространенную, например Петров или Кузнецов. И сходило ведь с рук, правда, Бондарь постоянно ходил «под выговором», но выговоры эти были ему до лампочки вместе с премиями, которых он лишался. Во-первых, не в деньгах счастье, а во-вторых, деньги и на вызовах вымогать можно.

Ну, а если госпитализация выпадала у Бондаря на конец смены и отвертеться от нее было невозможно, то осуществлялась она так стремительно, словно происходила на каком-то всемирном чемпионате бригад скорой помощи, где все решало время. Пациент, подбадриваемый криками «Скорей! Скорей!» запихивался в машину, не успев толком собраться, и доставлялся в ближайшую больницу даже и тогда, когда отдел госпитализации давал место в другую, подальше. Если пациент был более-менее ходячим, то ему вручали сопроводительный лист и высаживали у больничных ворот – дойдет до приемного сам, ничего с ним не случится. Если же пациент самостоятельно передвигаться не мог, он вкатывался в приемный покой и лежал до тех пор, пока там на него не обращали внимания. Зато переработок у бригады, возглавляемой Бондарем, никогда не было. Ну почти никогда.

«Что-то заработался я в приемном покое, – подумал Данилов, созерцая привычный дворовый пейзаж. – Надо бы напомнить о себе в отделении, скоро уже осень. Что они там думают со своей реорганизацией?» Против временной работы на приеме Данилов ничего не имел, но только против временной, а не постоянной. Постоянно торчать, как выражалась Елена, «в диспетчерах» ему не хотелось. В отделении интереснее…

Как начнешь дежурство – так его и проведешь. Сегодняшние сутки определенно выходили какими-то дурными. До вечера привезли еще трех человек «не по делу», то есть с несоответствием диагноза.

Молодого врача, непонятно с какого перепугу поставившего отравление угарным газом женщине с гипертоническим кризом, Данилов пожурил мягко, поскольку видно было, что парень старался, не филонил, просто пришел к ошибочным выводам.

– Если человеку стало плохо во время мытья в ванной, коллега, то в первую очередь надо все же думать о давлении, а не об отравлении угарным газом…

– Там была газовая колонка, – вздохнул коллега, – вот я и подумал…

– А давление померить нельзя было?

– Я мерил, но ведь при отравлении угарным газом наблюдается гипертензия…

– Умеренная, до ста пятидесяти на девяносто, не более. И время нужно, чтобы угарным газом отравиться, а вам пациентка ясно говорит – включила колонку, залезла в ванную, намылилась, и тут ей стало плохо. Считаные минуты…

– Это я виновата, – подала голос пациентка. – Сама решила, что угорела от колонки, и доктора с толку сбила.

– Вы по образованию кто? – поинтересовался Данилов.

– Полиграфист. Колледж окончила.

– Так вам простительно заблуждаться в этих вопросах. Везите ее в терапию, коллега.

– А может, лучше домой? – с надеждой спросила женщина.

– Нельзя, – ответил врач скорой помощи.

– Почему, доктор?

– А как мне время оправдать, если я вас не госпитализирую? Два часа – это вам не сорок минут…

Чем закончилось дело, Данилов не узнал, потому что разговор продолжился за пределами смотровой.

Три следующие бригады привозили пациентов строго по делу. Тех, кому положено находиться в «отраве». Данилов успокоился и даже подумал о том, что толковых врачей все же больше, чем бестолковых. Разумеется, через каких-то десять минут судьба послала ему очередное испытание.

От этого случая за версту несло «левыми» деньгами. Чем иначе объяснить доставку наркомана в ломке, то есть в состоянии героиновой абстиненции, в отделение острых отравлений с совершенно «липовым» диагнозом передозировки.

– Какая тут может быть передозировка? Зрачки расширены, потный, дерганый, в полном сознании? – Врач скорой помощи ничего не ответил, поэтому Данилов обратился к наркоману: – Как давно был последний укол?

– Вчера был, – признался тот. – Уже двенадцать часов прошло.

– Везите в наркологию. – Данилов вернул врачу сопроводительный лист. – У нас ему делать нечего, мы абстиненциями как таковыми не занимаемся, мы острые отравления лечим.

– Нельзя мне в наркологию, – заскулил наркоман. – Меня там знают…

– Ваши проблемы, – резко ответил Данилов.

Врач задержался, пока фельдшер не увел наркомана обратно в машину, и, покосившись на дверь, как бы кто не вошел, предложил:

– А если я поделюсь, то положите? Ему действительно ни в одну из наркологий нельзя, там проблемы какие-то.

– Думайте, прежде чем что-то делать, – посоветовал Данилов. – А я денег не возьму. И хмыря этого тоже.

– Жаль. – Врач покинул смотровую с видом оскорбленной невинности.

Постороннему наблюдателю могло показаться, что Данилов его чем-то обидел, причем незаслуженно.

Ближе к полуночи «скорая» привезла молодую женщину с диагнозом «отравление грибами». Вроде бы все как полагается, бледность кожных покровов, слабость, тошнота, рвота, употребление соленых грибов домашнего приготовления накануне в гостях.

Когда Данилов поинтересовался наступлением последних месячных, то услышал в ответ:

– Что-то сбилась я с ритма в последнее время, наверное от жары.

– Так когда же все-таки?

– Больше месяца задержка, – после небольшой паузы ответила женщина.

Данилов отпустил «скорую», положил пациентку к себе для наблюдения и первым делом, после назначения всех положенных анализов, пригласил на консультацию гинеколога.

– До утра нельзя подождать? – спросил незнакомый женский голос.

– Это сильно затянет решение вопроса, – ответил Данилов, – потом утром вы все равно ее смотреть не придете, у вас другие дела будут…

– Ладно, сейчас приду, – пообещала собеседница.

Пришла, диагностировала беременность, дала рекомендации и ушла. Женщина обрадовалась и собралась вызывать такси, для того чтобы ехать домой, но Данилов ее отговорил.

– Беременность может служить причиной всех ваших жалоб, – сказал он. – Но грибочки вы все-таки вчера ели. И не шампиньоны, а грузди. И еще вопрос – только ли одни грузди? Грузди, к вашему сведению, условно съедобный гриб. Их перед засолкой по двое суток в семи водах положено замачивать. Так что полежите до утра, а там, если все будет хорошо, мой сменщик вас отпустит. Если нет причин задерживать – мы не задерживаем.

Уговорил – осталась.

– Вам не кажется, Владимир Александрович, что сегодня какой-то сумбурный день? – спросила Маша.

– Кажется, – ответил Данилов. – И боюсь, что ночь будет не лучше. Навезут нам беременностей, инфарктов, астму для полноты впечатления…

«Полноту впечатления» Данилов ощутил на рассвете.

Вначале все шло, как говорится, путем. Данилову привезли тридцатилетнюю женщину, отравившуюся доксепином. Доксепин – довольно сильное антидепрессивное средство. Женщине по имени Светлана его назначил невропатолог. Для купирования невротических тревог.

– Я в клинике неврозов два раза лежала, – сообщила она. – И дома лечусь постоянно. А если не лечиться, то с ума сойти можно. Такой страх появляется, что хоть в окно прыгай…

Схема передозировки была самой обычной – поссорилась с мужем и приняла сразу несколько таблеток. А до этого была выпита бутылка пива, а после, пока еще не тянуло в сон, Светлана полечилась двумя рюмками водки…

– Я бы мог оставить ее дома, – сказал врач «скорой», – желудок промыли, она стабильная, но с одной стороны, у меня инструкция – госпитализировать все подобные отравления, а с другой – муж очень настаивал на госпитализации. Сам, между прочим, с ней не поехал, остался дома…

– Да отделаться он от меня хотел, кобелина! – разъярилась Светлана. – Чтобы девок домой без оглядки водить!

Светлана оказалась женщиной без комплексов. За какие-то пять минут рассказала Данилову, Маше и томившемуся от бессонницы охраннику незамысловатую историю своей семейной жизни, причем рассказ ее изобиловал откровенными, если не сказать интимными, подробностями. Под конец она попросила отпустить ее. Под расписку.

– Куда вы сейчас пойдете? – воззвал к благоразумию Данилов. – Ночь же, транспорт не ходит, да и машин мало.

– У меня сестра на Гиляровского живет, тут пешком идти пять минут. У нее и переночую.

– Точно решили?

– Точно!

В пятом часу утра в приемное отделение седьмого корпуса явился капитан милиции Воскобойников. Показал охраннику удостоверение, велел разбудить дежурную смену и по очереди допросил Данилова и Машу.