Текст книги "Князь лжи"

Лошади новоприбывших сходили с ума и бросались в стороны, всадники теряли сознание и падали на землю. Те, кто еще не успел вступить на берег, поспешно повернули обратно, ругаясь, оплевываясь, зажимая руками рты и носы.

Эдрик с интересом наблюдал за происходящим. Потом перевел взгляд на своего спутника. Льюис уже опустил руку и теперь молча сидел в седле, глядя на текущую воду. Почувствовав, что на него смотрят, обернулся.

– Это их задержит, – произнес он.

«Логика в его безумии все-таки есть... – подумал Эдрик. – Посмотрим, что будет дальше».

* * *

Вечером они увидели Сайбо – укрепленный городок на холме. К городу путники не приближались. Пересекли дорогу, ведущую к переправе, миновали заболоченное поле, достигли леса...

– Остановимся здесь, – предложил Льюис, придерживая поводья.

Эдрик собирался провести в седле еще несколько часов – до тех пор пока совсем не стемнеет. Но он не стал возражать. Он почувствовал, что его спутник хочет остановиться здесь – и не столько предлагает, сколько просит об этом. Эдрику стало интересно.

Любопытство его, впрочем, было скоро удовлетворено. Расседлав Ягоду и быстро умывшись у ручья, Льюис сообщил:

– Мне нужно отлучиться. На несколько часов. Не следи за мной.

Эдрик, в этот момент достававший из переметной сумы сушеное мясо и гречневую крупу – их нехитрый ужин, – остановился.

– Ты куда? – спросил Мардельт.

– В город.

– Зачем?

Льюис помолчал, а потом, придя к выводу, что проще объяснить сразу, чем бесконечно уходить от ответов, сказал:

– Я истратил слишком много сил сегодня. Мне нужно восстановиться.

– А, понятно... – Эдрик испытал легкое разочарование от того, что причина их остановки вблизи города оказалась такой незатейливой. Как все банально, оказывается: кровопийца жаждет крови... Он позволил скуке и разочарованию отразиться в своем голосе, когда задал следующий вопрос:

– Ты ведь выпил душу одного из солдат на берегу. Тебе что, мало?

Льюис кивнул. Полное безразличие к проблемам морального порядка, выказываемое Эдриком, как бы ставило их двоих на одну плоскость, позволяло говорить на одном языке. Если бы тот же самый вопрос был задан иным тоном, Льюис не стал бы отвечать. Но Эдрик не выказывал ни одобрения, ни осуждения. Как будто бы они говорили о приготовлении салата или резьбе по дереву. Голые факты, без всяких оценок «хорошо-плохо»... Льюис сказал:

– Да. Мало. Я потратился на колдуна, а потом – на последнее заклятье. Тот человек компенсировал кое-какие затраты. Но не все. Кроме того, очень много сил ушло еще в городе. И потом, когда мы ехали. Эта вонючая кошка меня сильно изуродовала. – С болезненной гримасой он коснулся левой ключицы.

«Вот почему он так быстро поправился. – подумал Эдрик. – Воспользовался своим “запасом”... Ну конечно».

Вслух он ничего не сказал.

– Не ходи за мной, – повторил Льюис. И ушел.

Когда он скрылся из виду, Эдрик, вздохнув, побросал продукты обратно в сумку. Однообразная еда надоела, а в пище, как в средстве для поддержания жизненных сил, он не слишком-то нуждался. При Льюисе он ел, чтобы спутник не заподозрил неладное, но сейчас, когда тот ушел – для чего изображать человека?..

Вместо заботы о собственном желудке Эдрик позаботился о лошадях. Нашел для них подходящую полянку. Вычистил Светляка. Уже после того, как зашло солнце, вернулся к месту стоянки. Сел спиной к дереву. Стал ждать.

Он мог бы войти в состояние, когда пропадают все мысли, когда ничего не ждешь и не хочешь, когда ты просто есть и есть мир, и нет никаких преград между тобой и миром, когда ты и мир – одно. Это было хорошее, очень ценное – с точки зрения Эдрика – состояние: ведь, если бы он не знал его, то, наверное, сошел бы с ума от скуки за те годы, что провел у Фремберга в плену. Но это состояние, признаться, за последние годы ему немножко надоело. Теперь ему все чаще хотелось думать, беспокоиться, суетиться – иными словами, жить. Поэтому он отпустил свои мысли, позволил им бессвязно скользить по поверхности разума, наслаждаясь самим процессом скольжения и не придавая ему решительно никакого значения...

Ему, получившему весьма специфическое воспитание в Школе Железного Листа, предаться подобным мысленным блужданиям было в чем-то даже сложнее, чем обычному человеку – совершенно изгнать из разума всякие мысли. Но он справился с этой задачей, восприняв ее как нечто среднее между полезным упражнением и увлекательной игрой. Ему вспомнилась Вельнис. Они так и не стали любовниками. Даже не попрощались. Жаль. За день до того, как он воспользовался книгой и чуть не погиб, Вельнис обещала познакомить его с юной княжной, которой она служила. Кажется, девочка посматривала на него, как на своего потенциального жениха... Эдрик усмехнулся. А это могло бы стать забавным. Но не станет. Ничего, еще найдет себе мужа... Как только пришла эта мысль, следом за ней явилась и другая: Эдрик вдруг понял, что не может представить себе Вельнис замужем за другим человеком. Что-то не сходилось. Она как будто была специально... предназначена для него. Подходила так, как подходит телу одежда, сшитая на заказ. Как ключ – к замку. Странно, что он не замечал этого раньше. Эдрик ощутил беспокойство. Он не ревновал Вельнис, не переживал из-за того, что она, выйдя замуж за другого, будет несчастлива – дело было совсем в другом... Она была загадкой. В городе он лишь слегка выделял ее от других людей, почти не обращал на нее внимания, его любопытство оставалось поверхностным. Сейчас, на расстоянии, он увидел вдруг, насколько они друг другу подходили. Сделанное открытие привело Эдрика в легкую растерянность. Это нельзя назвать любовью или судьбой... но что это? И почему так? Как будто бы он нашел половинку себя. Но разве это не иллюзия, не самообман?.. Он не знал. Если и иллюзия, то настолько искусная, что он не мог увидеть ее природу. А если это не ложь – что тогда? Тогда иллюзия – его нынешнее восприятие мира; иллюзорна вся философия Школы, от начала и до конца. Он вдруг понял: это вызов, настоящий вызов! В груди поднялась волна радости: он чувствовал себя так, как если бы ему предложил вступить в поединок равный ему мастер меча. С тех пор, как он постиг Душу Меча, все его бои с другими людьми стали так смертельно скучны и бесцельны... Вельнис не могла сравниться с ним во владении оружием, но на каком-то глубинном уровне бытия она сумела зацепить его – и он, совершенный, неуязвимый воитель, радовался этому, как ребенок. Ах, если бы только хоть кто-нибудь из солдат Хаздора сумел бы сегодня днем задеть его своим оружием, хотя бы сумел отбить один-единственный удар! Тогда Эдрик был бы счастлив совершенно...

Он вернется в Рендекс, решено. Девочка слишком заинтересовала его, чтобы он мог так просто все бросить. На карту поставлены все вошедшие в его плоть и кровь истины Школы, вся его жизнь – тем лучше! Он или разгадает Вельнис, или изменится сам. Страха потерять себя в нем не было. Только восторг перед предстоящей битвой. Что с того, если они станут сражаться не клинками, а чувствами?..

Он вернется – но не прямо сейчас, конечно. Сначала нужно разобраться со всей этой ерундой – с Фрембергом, с книгой, с полусумасшедшим колдуном, который стал его спутником... В любом случае к летнему солнцестоянию все должно решиться. Он посмотрит, действительно ли меняется природа бегущего по Мосту, изучит Слепую Гору (в первый раз такой возможности у него было), а потом...

Что-то отвлекло Эдрика от размышлений. Разум снова стал пуст. Восторженные благоглупости, только что переполнявшие сознание, пропали, сменившись холодным, бесстрастным вниманием. Он не шевелился и не дышал, вслушиваясь в окружающий его ночной лес.

Когда он понял причину беспокойства, ощущение пружины, взведенной где-то внутри, пропало. Эдрик сказал:

– Выходи. Я знаю, что ты здесь.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем из темноты выплыла сутулая фигура. Как и во время их первой встречи – лицо скрыто капюшоном.

Эдрик скептически разглядывал демона.

– И давно ты за мной следишь? – поинтересовался он.

– Два дня, – сообщил тайвэ.

– Что не показывался?

– Ты был не один.

После короткой паузы Эдрик спросил:

– Ты его видел?

– Кого?

– Моего спутника.

– Конечно.

– И что ты о нем скажешь?

Аайглато задумался.

– Он почти мертв, – наконец изрек демон. – Кое-как поддерживает себя заклинаниями.

– Он человек?

– Насколько я могу судить – да.

– Хм... у тебя на этот счет есть какие-то сомнения? – заинтересовался Эдрик.

– Нет, – капюшон качнулся. – Я просто хотел напомнить, что не обладаю абсолютным знанием. Твои же вопросы предполагают однозначные ответы. Если я буду давать их, у тебя может появиться иллюзия, что я знаю все.

Эдрик рассмеялся.

– Не беспокойся за меня. Я помню о том, что ты можешь ошибаться. И тем не менее я хотел бы услышать твою оценку.

– Я ее уже сообщил.

– А почему? Почему ты так думаешь?

– Твой спутник выглядит, как человек, и пахнет, как человек.

– И в нем нет ничего, что отличало бы его от остальных людей? – продолжал допытываться Эдрик.

– Все вы чем-то отличаетесь. Но он вполне укладывается в поток человеческой расы.

– Какой еще поток?

– Так мы разделяем группы запахов.

Эдрик вздохнул. Помолчал.

– А одержимым он не может быть?

– Я этого не заметил.

– А энергетические тела одержимых вообще имеют какие-нибудь особые «запахи»?

– Как правило, да.

– «Как правило»?.. Значит...

– Я вообще очень мало что знаю о запахах одержимых, – известил Эдрика тайвэ. И спросил в свою очередь:

– А почему ты подозреваешь его в одержимости?

– Есть причины. Тебе их знать не обязательно. А вот скажи-ка... его запах не похож на запах Ёнко Нарвериша? Ну, в то последнее утро, когда он вернулся от Маскриба и послал тебя к Фрембрегу с пустым письмом?..

– Нет.

– Или потом, по пути, когда Ёнко уже начал меняться...

– Нет.

– Ну что ж... хорошо... – Эдрик задумался. Он был почти уверен, что нюхач-тайвэ даст другие ответы. Льюис, с его странными способностями, с расшатанным разумом, с сумасшедшей историей, включавшей в себя духовный интим с древними порождениями тьмы, обитающими под холмами в демонических городах, – почти идеально соответствовал образу одержимого. Но тайвэ был уверен, что это не так. С другой стороны, нюхач мог и ошибаться...

Эдрик вынул из сумки книгу и протянул ее Аайглато.

– Вот, возьми. Это то, что искал Фремберг.

Тайвэ осторожно принял фолиант.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Почему?

– Потому. Отдай Фрембергу, он разберется.

– Я могу идти? – спросил Аайглато спустя четверть минуты, заполненных лишь шелестом ветра в кронах и стрекотом сверчков в темноте.

– Да, можешь.

Ночь поглотила тайвэ так, как будто его и не было вовсе, вобрала в себя, как вода принимает брошенный камень... Тайвэ больше не было здесь, в этой реальности, в видимом мире, на поверхности вещей.

Эдрик усмехнулся.

Конечно, Фремберг разберется.

А если и нет, если попадется на ловушки, оставленные в книге ее безымянным автором?

Эдрика это не беспокоило.

В конце концов, Фремберг ведь всего лишь его нанял.

Глава пятнадцатая

Я вернулся в середине ночи. От обилия поглощенной силы казалось, что я не иду, а плыву по воздуху; вот сейчас протяну руку – и переломлю дерево движением пальцев. Ощущение легкой тошноты в теле, на душе – мерзость. Но я не позволял себе думать об этом. Не в том я положении, чтобы ослаблять себя еще и бесплодными муками совести.

Эдрик не спал. Сидел у костра, задумчиво глядя в огонь. Головы в мою сторону не повернул, но я знал: еще до того, как я подошел к стоянке, он каким-то образом уже почувствовал мое приближение. Ясновидец?.. Нет, он не профессиональный маг, в этом я был уверен. Скорее, создавалось впечатление, что все эти странные способности присущи ему по природе – так же, как они присущи демонам, оборотням и стихиалям.

Я сел напротив. Поразительно, как привлекает наше внимание пламя. Можно часами наблюдать за игрой его алых языков, любовно ласкающих поленья, алчно пожирающих тонкие ветки... Огонь – это чистая энергия, явленная в грубом телесном мире, огонь олицетворяет ту внутреннюю сущность, силу, что стоит за маской видимого мира, ту мощь, которая охлаждаясь, утяжеляясь, приобретает форму вещей нас окружающих. Существовать – означает действовать...

Мы с Эдриком будто бы вышли в какое-то безвременье, где не было ни прошлого, ни будущего. Два человека в ночном лесу у огня. И все. Есть только сейчас. Нет ни «завтра», ни «вчера». Мы чужие друг другу, но бесформенный мир, лежащий за границами круга света, даваемого костром, чужд нам обоим еще больше...

– Будешь спать? – спросил Эдрик. – Два часа до рассвета.

Я покачал головой.

– Нет. Все равно не смогу заснуть.

– Переизбыток силы?

– Да.

Он некоторое время молчал, а потом спросил:

– Ты знаешь, что вредишь себе еще больше, поглощая силу таким образом? Ты себя разрушаешь.

В его голосе не прозвучало ни осуждения, ни назидательных ноток. Просто констатация факта.

– Да, знаю, – сказал я. – Но у меня нет выбора.

Прошла, наверное, целая минута, а может – и больше, прежде чем он произнес:

– Ты действуешь очень хорошо... для обычного человека. – Короткая пауза. – Впрочем, для того, кто стоит на пороге смерти, это не редкость. Лишившись иллюзорных надежд, человек осознает, кто он таков на самом деле. Но пережить это открытие могут далеко не все – в большинстве случаев правда о себе постигается слишком поздно. Меня удивляет даже не то, как ты действуешь, а то, сколько времени ты сумел продержаться на плаву...

– Не знаю... – У меня были смутные чувства. – Я не уверен, что правильно тебя понял... О чем ты...

– Ты сражаешься за жизнь, как зверь, загнанный в угол. Теперь ты вполне узнал цену условностям и правилам. Весь этот высокоморальный бред, нормы поведения, «хорошее-плохое» – все это больше ничего для тебя не значит. Трепаться о ценности человеческой жизни могут только люди, которым в данный момент ничего не угрожает. Тогда можно поразглагольствовать о смысле жизни, о правде и добре. О мировом зле. Но когда ты оказываешься в ситуации «или-или» – или твоя жизнь, или чужая – вот тогда, и только тогда ты узнаешь настоящую ценность человеческой жизни. Она не так уж велика, правда?.. – Эдрик спокойно посмотрел мне в глаза. – И какой бы выбор ты не сделал... начинаешь видеть все немного в другом свете, не так ли?

– Я не понимаю, к чему ты клонишь. Тебя что – радует то положение, в котором я оказался?

В моем голосе прозвучала скрытая угроза. Но он не обратил на нее внимания и беспечно ответил:

– В некотором смысле – да. Не потому, что тебе плохо или хорошо. Мне нет до этого дела.

– Почему же тогда?...

– Потому, что ты протрезвел.

– В каком смысле?..

– В том смысле, что все люди – пьяны. Опьянены иллюзиями. Придают великую ценность вещам маловажным и не замечают того, что имеет значение на самом деле. Боль, страдание, преддверие смерти – та точка, откуда все видно гораздо ясней. В правильной перспективе. Твой случай уникален тем, что ты, пробудившись, сумел растянуть эти предсмертные минуты на недели и месяцы. Но, к сожалению, ты – как и все остальные пробужденные – обречен. Ведь и ты протрезвел лишь тогда, когда тебя смертельно ранили.

– Думаешь, у меня нет шансов? – спросил я.

Я знал, что он чувствует мою злость.

Эдрик помедлил, а потом ответил:

– Все возможно...

Трещали поленья, пожираемые огнем...

Прошло немало времени, прежде чем я нарушил молчание:

– Расскажи о себе.

– Что? – Он мельком посмотрел на меня. Спросил так, как будто бы не расслышал вопроса и просил повторить.

– Ты слышал мою историю. Теперь я хочу услышать твою.

– Я воин, а не поэт, – он усмехнулся. – Даже не сингайл. И не маг. Слова – твоя стихия, а не моя.

– Перестань. Ты обещал.

– Разве?

– Да, обещал. Или у тебя такая короткая память?

Он помолчал, а затем произнес:

– Я не умею рассказывать истории. Что именно ты хочешь знать?

– Кто ты.

Эдрик усмехнулся:

– Поскольку самый простой ответ на вопрос «кто ты?» – это имя, а мое имя тебе известно, остается предположить, что под этим простеньким вопросом скрывается целая куча других. Таких, например: «откуда ты?», «сколько тебе лет?», «кому ты служишь?», «во что веришь?», «каковы твои цели?»...

– Верно, – кивнул я.

– Я родился в Ильсильваре приблизительно тридцать пять лет тому назад. Своих родителей я никогда не знал. Меня воспитала Школа Железного Листа. Слышал когда-нибудь о ней?

– Нет, – я покачал головой.

– Это довольно... своеобразная организация, – Эдрик ненадолго задумался. – По-своему, весьма могущественная. Но она редко вмешивается в происходящие в мире события. По крайней мере, открыто не вмешивается.

– Когда она появилась? Каковы ее цели?..

– Школу основал Хелах Первый Освобожденный. Это случилось очень давно. – Эдрик усмехнулся. – Никто уже и не помнит, когда. У Школы долгая история, но я, признаться... никогда ею особенно не интересовался. Школа всегда была немногочисленна, и случались периоды, когда она состояла всего лишь из двух-трех адептов. Потом мог следовать период расцвета, когда число настоятельниц и мастеров достигало нескольких сотен – затем снова спад... Школа прошла несколько этапов становления, значительно развив первоначальное учение, преподанное Хелахом. Некоторые аспекты учения были переосмыслены, другие – отброшены, методики – значительно усовершенствованы. Но первоначальная идея осталась все той же, что и была. За прошедшие века Школа приблизилась к реализации цели, поставленной ее основателем, хотя извилистый путь, который она прошла, Хелах вряд ли мог предвидеть.

– Что это за цель? – спросил я.

Он посмотрел мне в глаза и сказал:

– Вернуть то, что отняли у нас боги.

– А, понимаю... Вы служите Адским Князьям?

– Нет.

– Лунным Владыкам?

– Нет. Ты не понимаешь. Мы никому не служим. Только себе самим.

Я усмехнулся.

– Все люди так думают.

Он кивнул:

– И все ошибаются.

– Кроме вас, конечно?

Он не повелся на подначку. Спокойно подтвердил:

– Да. Кроме нас.

– Чем же вы такие особенные?

– Нам известна природа того, что владеет человеком. Сущность желаний, страданий, наслаждений, привязанностей и влечений... Постигая ее в процессе обучения, мы уничтожаем свою зависимость от всего этого и становимся свободны от ложного эго... Это называется Освобождением от Формы. Только освободившийся может стать тел-ан-алатритом, совершенным воином. Внутри люди подобны застывшим глыбам – неподвижные, неповоротливые, косные... Освобожденные – как вода; они могут принять любую внутреннюю форму.

– Если все так, – я пожал плечами, – то я не понимаю, что вами движет. Если у вас нет предпочтений... как вы действуете? Почему выбираете то, а не это? Поступаете так, а не иначе?

– Выбор, – сказал Эдрик. – Личный выбор и больше ничего.

– Получается, ваш выбор совершенно произволен? Ты не похож на сумасшедшего.

– У сумасшедших нет выбора. Их влечет то, чего они не понимают и не осознают. В этом смысле – все люди немного сумасшедшие.

– Кроме вас?

– Кроме нас. Нас ничто не влечет. Но мы знаем все влечения.

– Но все-таки... я не понимаю мотивов. Например, почему ты помогаешь мне. Почему ты едешь на юг, а не лепишь куличики из песка. Если выбор ничем не обусловлен...

– У тебя неверное представление о выборе. Ты думаешь – если он не обусловлен ничем, то совершенно случаен. Это не так. Выбор – не произволен и не предзадан. Он вне того и другого. Свобода выбора – одна из тайн, которая не сводима ни к каким объяснениям, даваемым «извне». Это – один из ключей, которым открывается тайник анкавалэна.

– Что?.. – Мне показалось, я ослышался. – Что ты сказал? Какой еще тайник?.. Анкавалэн – это напиток богов...

– Боги утеряли его в Войне Остывших Светил. Ты ведь наверняка помнишь эти легенды. Анкавалэн был пролит на землю. Теперь он принадлежит людям, но скрыт в них. И поэтому те, кто правят землей и всеми остальными мирами, не желают, чтобы он пробудился. Ведь тогда они, всемогущие властители Сальбравы, утратят могущество, молодость и силу, станут тенями самих себя и в конце концов исчезнут.

Я рассмеялся.

– Оригинальное у вас представление о миродержцах. А с чего бы им исчезать? Вы собираетесь покорить Небеса? Скинуть Солнечных Князей с их тронов?..

– Нет, зачем? Этого не потребуется. Они сильны до тех пор, пока питаются нашей силой. Мы им служим, порабощая себя государству, религии, наслаждениям, страху, страданиям. В тот миг, когда мы не принадлежим себе, мы отдаем силу кому-то другому...

Я вздрогнул. То, что говорил Эдрик, внезапно перестало казаться забавным. Это было слишком уж близко к сути Игры... а об Игре я ему ничего не рассказывал.

– ...люди несвободны почти всегда, – продолжал он. – Боги сделали нас своими рабами и употребляют нас, как свою пищу. Школа... ставит своей целью разорвать эту зависимость.

– И что вы сделаете, когда обретете свободу?

– Мы уже ее обрели.

– То есть? Вы открыли способ пробудить силу анкавалэна? – Я рассмеялся. – Ты не мог бы сотворить парочку миров... не то чтобы я тебе не верил, но все же...

– Нет. Еще нет. Мы приблизились к ее сути, мы очень многого достигли, но на «сундуке», который прячет эту тайну, не один замок...

– «На сундуке»? – переспросил я.

– Просто... метафора такая. – Он рассмеялся. – Не обращай внимания.

– Хорошо. А если говорить конкретно? Чего именно вы достигли?

– Ты сам все видел.

Я вспомнил, как утром он – почти без оружия, играючи – справился с отрядом солдат... Это впечатляло.

– Сложно этому научиться? – поинтересовался я.

– Да, непросто. В Школу принимают только детей. Как правило, еще младенцев. Во всяком случае – не старше двух-трех лет. Но и это считается поздним сроком, предпочитают брать детей до года. Покупают на невольничьих рынках или у многодетных крестьян. Забирают из приютов.

– И когда они вырастают... каждый из них в состоянии справиться с сотней солдат?

– Или с тысячей, – бесстрастно ответил он. – Вас так и разбили, кстати.

– Кого – нас?

– Орден Крылатых Теней. Чванливых хальстальфарских ублюдков. – Теперь он опять улыбался.

– Ах, так вот в чем дело... Я не помню, что тогда произошло. Я ведь говорил тебе. У меня утеряна эта часть памяти. Значит... в политику вы все-таки вмешиваетесь?

– Иногда. Нечасто. Изгнанные Ордена в Ильсильваре нам были не нужны.

– А почему? Чем они вам помешали?

– Не знаю. – Эдрик пожал плечами. – Я тогда еще не родился.

Я смотрел на него и думал... Он не был похож на ильсильварца. Совсем не похож. Скорее уж – на одного из моих соплеменников. Светлые волосы, голубые глаза, высокий рост... типичный хальстальфарец. По сравнению с ним – я был нетипичным.

Родился после войны... не знает родителей... я вдруг подумал, что его отцом мог быть кто-то из моих товарищей – из тех, кто занимались грабежами и насилиями в захваченном Льюхвиле. Сам я папашей Эдрика не смог бы стать при всем желании – младшему помощнику лекаря во время войны работы хватало по горло. Я не помню всего, что там было, но помню – обычно я выматывался так, что мечтал лишь об одном: хоть где-нибудь прикорнуть часок-другой. Кроме того, тогда я был еще совсем сопляком. С мозгами, основательно промытыми друидской философией ненасилия и любви ко всему живому. Вряд ли у меня в те времена хватило бы смелости прижать в уголке какую-нибудь смазливую девчонку. Все возможно, конечно, но... вряд ли.

– А кто управляет вашей организацией? – самым невинным тоном осведомился я.

– Прорицательница.

– Она правда может предвидеть будущее?

– Почти все настоятельницы в какой-то степени на это способны.

– А мужчины?

– У мастеров другие способности.

– И какое положение в Школе занимаешь ты?

– Я тел-ан-алатрит.

– Этого трудно добиться?

– Непросто. Для этого нужно выдержать обучение... – Мимолетная улыбка скользнула по его губам. – Что удается далеко не всем. А затем пройти последнее посвящение. Во время него и определяется, кто сумел Освободиться от Формы, а кто – нет.

– И что происходит с несумевшими?

– Они умирают.

– А с прошедшими испытание? Что дальше?

– А дальше – всё.

– Не понял.

– Ты можешь уйти. Или остаться учить молодежь. Во втором случае тебя будут называть «мастером».

– Как я понимаю, ты выбрал первый вариант?

– Совершенно верно. – Он опять улыбнулся. – Как видишь, я здесь.

– Вы поддерживаете какую-нибудь связь?

– Да, если нужно. Помнишь пожилого человека в трактире? Это была одна из моих настоятельниц.

Мне показалось, что я ослышался.

– «Настоятельниц»?.. Там был пожилой мужчина.

– У них нет пола. Вернее сказать, они могут принимать любой пол по своему усмотрению.

– Почему тогда... настоятельницы, а не настоятели?

– Потому что в Школе они обычно пребывают в женских обличьях. Считается, что женщина управляет лучше. Настоятельницы составляют административную иерархию Школы.

– А мастера?

– А мастера – отдельно. Такие, как я, в Школе ничем не управляют. Да нам это и не надо.

Я подумал, а потом спросил:

– Почему ты сказал, что пройти обучение удается не всем?

– Потому что оно не очень-то легкое. С точки зрения нормального человека... наверное, все это должно выглядеть как непрерывная цепь издевательств над детьми и подростками.

– И что хорошего может вырасти из детей, «воспитанных» таким образом? – произнося все это я смотрел на него. Вообще-то, ответ на мой вопрос находился у меня перед глазами.

– Никто не ставит целью вырастить что-то «хорошее», – терпеливо разъяснил Эдрик. – Цель – Освободить от Формы. Любыми методами. Выдерживают не все. Некоторые ломаются, сходят с ума, убивают себя, умирают от перенагрузок. Другие закаляются. Как... как клинки, погружаемые после ковки в масло. Потом... потом все это становится неважным. Возникает понимание: ты просто есть. Здесь и сейчас. И ты свободен. А то, что привело тебя к этому пониманию... не имеет значения.

– И как ты теперь к ним относишься?

– Тел-ан-алатрит свободен от всего. В том числе и от самой Школы. Я ничего им не должен. И они мне ничего не должны.

– Но если ты не стал мастером... значит, какая-то неприязнь все-таки осталась?

– Нет. Я всегда мечтал посмотреть мир. Я знал, что смогу осуществить эту мечту только в том случае, если выживу на последнем посвящении. Иначе из Школы не уйти.

Я помолчал, а потом произнес:

– Мрачная какая-то у вас организация.

Эдрик кивнул. Он по-прежнему улыбался. Безмятежной улыбкой младенца.