Текст книги "Князь лжи"

Глава шестнадцатая

...В полутемном кабинете сидит девушка. Она не слишком красива – дородная, широкая в кости, с явной склонностью к полноте. У нее круглое лицо, карие глаза и румяные щеки. Каштановые волосы заплетены в косу. Обычно она носит дорогое платье, и не брезгует украшениями, но сейчас ее одежда – самая обычная. Она любит смеяться, но уже неделю в крепости Агимор никто не слышал ее смеха.

С тех пор, как умер ее отец. Точнее сказать – с тех пор, как его убили.

Девушку зовут Сазки Киправельт.

* * *

...Скрипнувшая дверь отвлекла Сазки от невеселых мыслей. Она обернулась. Вошел Норбак Шуртальт – помощник отца, заправлявший здесь всеми бумажными делами. После смерти Хаздора он принял на себя управление крепостью – кому-то надо было это делать. Пока еще пришлют нового коменданта... Норбак двигался скованно, осторожно, как будто боялся нарушить тишину. «Лучше бы он вел себя, как прежде...» – с тоской подумала Сазки. Но она знала, что это невозможно. Уже ничего не будет прежним, никогда. Не считая ее отца, пало пятьдесят солдат. Те кто знал их – живущие в Бисарихе и Агиморе родственники и друзья погибших – все еще не могли прийти в себя от случившегося. Говорят, солдаты были еще живы, когда к броду подъехал второй отряд. Но потом по берегу разлилась удушающая вонь, а когда, спустя час, она начала постепенно рассеиваться, то все раненые, оказавшиеся в зоне действия смердящего облака, были уже давно мертвы.

Из сорока всадников ни один не осмелился последовать за двумя убийцами. Теперь многие смотрели на них, как на трусов. Так же воспринимала их и Сазки... хотя разумом она и понимала, что и всадники вряд ли бы сумели что-то сделать с этими двумя. Если им хватило всего нескольких минут, чтобы уничтожить отряд пехоты, если в городе они убили оборотня из Древа Кошки, если... Сазки почувствовала, как к горлу подступает бешенство. Она закрыла глаза и приказала себе ни о чем не думать. Иначе она снова выйдет из себя, будет ломать и крушить все вокруг – а потом ударится в слезы.

Нельзя этого делать. Хватит. Не сейчас. Не при Норбаке.

Грузный мужчина осторожно сел в кресло. Сазки был невыносим его вид, это постное выражение лица, это сочувствие на дне его глаз... Она отвернулась.

– Как ты? – тихо спросил Норбак.

Она покачала головой. Он вздохнул.

Сазки тупо смотрела на письменный стол отца – как и неделю назад, когда он был еще жив, заваленный книгами, письмами, бумагами... Она с ненавистью уставилась на свиток пергамента со сломанной печатью Рендекса.

Хаздор получил послание перед самым появлением этих двоих. Он ничего не успел сделать. Обнаружил их в хрустальном шаре уже совсем близко, у перепутья. Едва-едва успел добраться до брода по юго-западной дороге. Всадников он отправил через город, на север: выбравшись на тракт, они должны были перекрыть беглецам путь к отступлению.

За неделю Сазки успела несколько раз перечитать это письмо. И каждый раз ей хотелось разорвать его в клочья. Из-за этого клочка пергамента погиб ее отец!.. Послание, помимо кратких комментариев одного из лейтенантов рендексовской стражи, содержало в себе точную копию другого письма, отправленного в Рендекс из Экфорда, а еще прежде, в Экфорд – из Миррабата, капитаном тамошней стражи Лассуром Эридельтом.

– Я от Оргала, – негромко произнес Норбак.

– И что говорит капитан? – безучастным голосом спросила Сазки.

– Хочет, чтобы я стал комендантом.

Сердце Сазки сжалось, но внешне она постаралась сохранить спокойствие.

– Никто не справится с этой работой лучше тебя.

– Не знаю... я не уверен... – Норбак еще больше смутился. Изложив самую трудную – с его точки зрения – новость, сказал:

– К Бисарих прибыл курьер из Рендекса.

– Где он? – вскинулась Сазки. – Я хочу с ним поговорить!..

– Он не привез ни одного ответа на твои письма... – Норбак опустил взгляд. – Вернее... все ответы предназначались Оргалу. Они считают, что он теперь... командует. И поэтому пишут ему.

Сазки сжала кулаки так, что побелели костяшки. Ее отец погиб, защищая порядок в этом гребаном королевстве. А они, видите ли, не могут выделить полчаса, чтобы написать письмо его дочери. Им всем наплевать...

Ее раскаленная добела ярость трансформировалась в гудящую потрескивающую электрическую дугу, которая, как змея, обвила руку. Такое с ней и раньше бывало, когда она выходила из себя.

– Эй, эй!.. – Норбак вжался в кресло и поспешно замахал на нее руками. – Перестань, перестань!.. Ты что делаешь...

Сазки полузакрыла глаза и в очередной раз приказала себе расслабиться. Норбак ни в чем не виноват. Не нужно его пугать. И разносить помещение нельзя. Это ведь все-таки папин кабинет.

Когда, спустя несколько секунд, она снова посмотрела на свою правую руку, ослепительной молнии там уже не было.

Норбак смотрел на девушку по-прежнему настороженно. Он знал, на что она способна в таком состоянии. Сазки была не менее сильной колдуньей, чем ее отец; единственное, чего ей не хватало – это его опыта.

Впрочем, Хаздору и опыт не помог...

– Тебе хоть что-нибудь удалось узнать?.. – спросила девушка спустя какое-то время.

– Да, они говорили при мне.

– И?

– Второй – некто Эдрик Мардельт. Он длительное время зачем-то копался в княжеской библиотеке. Утверждал, что работает на Фремберга Либергхама.

Сазки скрипнула зубами. Только бессмертного здесь еще не хватало!

– Это правда? – напряженно спросила она. Если эти двое в самом деле связаны с Хозяином Обсидиановой Башни, как она сумеет им отомстить?.. Под защитой столь могущественной они могут не беспокоиться ни о чем...

– Не знаю, – сказал Норбак. – По крайней мере, он себя за него выдавал. Неизвестно, насколько тесно он связан с Фрембергом... но, похоже, со вторым у них была назначена встреча. Из Рендекса уже отправили письмо в Обсидиановую Башню с просьбой как-нибудь... разъяснить эту ситуацию... но на ответ в ближайшие две-три недели, как ты понимаешь, рассчитывать не стоит. Возможно, бессмертный тут не при чем. Но если нет... я не знаю, что мы можем сделать.

– Убить их, – процедила Сазки. – Пусть они служат хоть трижды бессмертному. Хоть кому.

– Сазки, я понимаю... твое состояние. Но прошу – не делай глупостей.

– Не указывай мне, что делать! – Лишь колоссальным усилием воли она не позволила бушевавшему в ней гневу превратиться в локальную грозу... в закрытом помещении и в самом деле не стоило совершать таких выходок.

– Сазки, я не указываю, я прошу... – максимально проникновенным, спокойным голосом повторил Норбак. Руки у него при этом, однако, слегка дрожали.

– Иди к черту, – процедила она, закрывая глаза...

Когда она открыла их в третий раз, в комнате уже никого не было. И слава Осалогбору, всемогущему Богу Грома, которого Сазки считала своим покровителем. Еще немного – и она бы точно кого-нибудь убила.

* * *

Прошло несколько часов, за окном стемнело, а Сазки по-прежнему недвижно сидела в кресле. Она словно пребывала в каком-то оцепенении. По щекам текли слезы, но она не замечала этого...

Как же так получилось?.. Отец был жив еще совсем недавно, и вот теперь он – мертв. Кажется, он еще здесь, в комнате все дышит им, но его нет и уже никогда не вернуть.

А тот, кто убил Хаздора, тот, кто отнял у Сазки самого дорогого ей человека – жив.

Он едет куда-то на юг, и она ничего не может с ним поделать. С ним – или с ними? Она не знает, кто из них двоих убил его. Наверное, этот колдун. Капитан миррабатской стражи писал, что он очень опасен. «Отец понимал это, и взял с собой столько солдат, сколько успел собрать... – подумала Сазки. – Но все же их оказалось недостаточно».

Она понимала, что колдуна уже не остановить. Она проследила за этими двумя, сколь могла – использовала птиц и духов, прирученных еще Хаздором. Колдун закрывался, и точное его местоположение она узнать не могла, но было ясно: эти двое едут на юг. Предположение Лассура Эридельта о том, что одержимый чернокнижник стремится попасть в Хэплитскую пустыню, не оправдалось. Еще несколько дней, и они покинут пределы королевства. Никто не станет преследовать их и мстить. Чудовище, вырвавшееся откуда-то из Алмазных Княжеств, слишком всех напугало. И так уже очень много людей погибло, пытаясь его задержать. Сазки могла представить, что будет дальше. Похоронят убитых и постараются забыть. Если те, кто обладают властью, не могут выделить времени даже на то, чтобы чиркнуть пару строк дочери убитого коменданта – в ответ на все те гневные письма, что она отправила в Рендекс – неужели они найдут время (и немалые деньги!) для того, чтобы нанять кого-то, достаточно могущественного, чтобы справиться наконец с одержимым нелюдем?!. Нет. Им не до этого. Им самим ничего не угрожает. Они не считают, что чем-то обязаны тем, кто им служит.

Они – власть. Бездушные королевские чиновники, зажравшиеся феодалы, боготворящие свою голубую кровь князья... Им нет дела до ее горя. Так всегда было и так всегда будет.

«Что ж, – с внезапной решимостью подумала Сазки, – значит, и я им ничем не обязана. Да пропади оно пропадом, это прогнившее королевство!..»

Она резко встала. Она чувствовала себя так, как будто бы только что проснулась. Отцовские вещи, создававшие ощущение его присутствия, Сазки больше видеть не могла. Вместе с тем сам их вид запрещал ей делать то, что она собиралась. Она опять засомневалась...

«Ну уж нет...» – сказала она себе. Вытерла слезы.

– Прости, отец...

Направилась к двери.

Ей нужно было попасть на самый нижний из подземных этажей Агимора.

Поначалу ей никто не препятствовал. Ее вид пугал людей – все знали, каким могуществом она обладает и как плохо способна контролировать его, когда ей больно.

Она миновала первый подземный этаж, где размещались кладовые, беспрепятственно прошла второй – там находились камеры для заключенных, но сейчас они пустовали. Вход на третий и последний был закрыт. Она вернулась к дежурному, потребовала ключ. Ей отказали. Сазки наградила солдата электрическим разрядом, отправившим его в беспамятство, забрала ключи, и снова спустилась вниз. После нескольких неудачных попыток отыскала наконец нужный ключ.

С другой стороны замка не было, но имелся тяжеленный засов, который Сазки не замедлила заложить. Чтобы не помешали.

Держа в правой руке тускло мерцающий фонарь, она спустилась по лестнице и вступила в каменный зал, где пахло пылью и тлением.

Примерно на середине комнаты она остановилась. Подняла фонарь выше.

На противоположной от входа стене имелся барельеф, изображавший фигуру в мантии. Никаких изысков, лишних деталей. Просто выпуклость на стене, кое-как стилизованная под нечто человекоподобное.

Сазки поставила лампу на пол и произнесла первые строки вызывающего заклятья.

Несколько сотен лет тому назад скайферы напали на Речное Королевство. Но это был не обычный грабительский поход. Их вел молодой вага, которому потребовались человеческие жертвы. Никто теперь не знает, для чего ему нужно было сразу столько.

Возможно, он хотел как-то отличиться перед своими ублюдочными покровителями, сброшенными давным-давно на Дно Преисподней, побежденными, но все еще алчными до крови.

Было сожжено несколько городков с той стороны реки. Замучено огромное множество людей.

Вагу остановили. Видимо, он слишком разошелся. И, похоже, не собирался убираться в пустыню.

В сопровождении королевских войск прибыли чародеи и гешские жрецы. Вага был силен, но в одиночку со всеми справиться не смог. Скайферов разгромили, остатки клана бежали в пустыню. Пленных не брали. За одним-единственным исключением.

Темный волшебник был обездвижен, его способности – блокированы.

Затем его убили. Прямо здесь, в этой комнате, в подземельях разоренного скайферами Агимора.

Но не обычным способом.

Гешские жрецы своей божественной магией перекрыли те каналы, которые связывали пленника с его томящимися на Дне покровителями.

Чародеи (говорят, среди них были и бессмертные) поработили душу молодого ваги. Его Тэннак, Шэ и Келат были преобразованы во что-то еще более жуткое и более могущественное, чем при жизни. Отныне он стал прикован к Агимору и был вынужден оберегать людей от своих же соплеменников, продолжавших регулярно тревожить западные границы королевства.

Существовало специальное заклятье-ключ, которым можно было его вызвать.

Правда, к его услугам прибегали очень редко. После смерти он приобрел чудовищную разрушительную силу, которая, если ее направляли куда-либо, проявлялась спонтанно, не подчиняясь велениям управляющего вагой колдуна.

Впрочем, называть это существо «вагой» неправильно. Для мертвых колдунов, отделенных от плоти и прошедших через такого рода преображение, существует другое наименование: кадёты.

...Сазки услышала шум за спиной – кто-то пытался открыть дверь. Она не отреагировала. Сейчас важно было только одно – правильно произнести заклинание. Даже когда комендантом Агимора назначался обычный человек (в прошлом такое происходило нередко), при нем всегда находился колдун, имеющий доступ к магической системе, которой был подчинен кадёт. Иногда, кроме самого штатного колдуна крепости, ключ знал один из его учеников. Или старший сын.

Или единственная дочь.

Хаздор передал ей ключ два года назад, когда его ранили стрелой... нет, не скайферы. Обычные бандиты, разобраться с которыми городская стража не могла несколько месяцев подряд.

«Мало ли что...» – неопределенно сказал отец, вручая Сазки колдовской ключ. Он взял с нее клятву, что она не станет пользоваться им никогда, если только не возникнет непосредственной угрозы городу или королевству.

Теперь Сазки собиралась эту клятву нарушить.

Она считала, что это королевство серьезно задолжало ее семье. А поскольку королевство, судя по всему, долги возвращать не собиралась, Сазки собиралась взять то, что ей причиталось, самостоятельно.

В дверь снова заколошматили.

– Сазки, открой!!! – захлебывающийся крик Норбака. – Не сходи с ума!.. Не делай этого!..

Поздно.

Незримая сеть, которая пронизывала комнату насквозь, изогнулась. Перед Сазки возникло пятно тьмы – и свет, исходящий от лампы, не был способен ее разогнать.

Ощущение жути. Скрытая мощь. Что-то бесстрастно, безмолвно, но внимательно разглядывало ее. Смутные очертания парящей в воздухе человеческой фигуры в длинной темной мантии.

Она выпрямилась и сколь могла твердо произнесла:

– Найди этих двоих, – она показала ему Склепок одержимого. – Найди и убей их.

Склепок – особый комплекс ощущений, который с помощью простенького заклятья может быть отделен колдуном от себя и передан другому. Это не изображение плотского тела (хотя и оно может присутствовать в Склепке), но отпечаток состояния энергетических тел во всем неповторимом их своеобразии. Иные называют это «запахом», другие – «чувством».

Склепок можно «поймать» не только после личной встречи с человеком или демоном, но взяв в руки предмет, которым он длительное время пользовался, или поработав на месте, где он недавно творил свои чары.

Сазки не один час провела там, на берегу, где до сих пор висел «аромат» сотворенного Льюисом колдовства. И, как она надеялась, ее усилия не пропадут зря.

Она услышала вздох и холодный голос, раздавшийся прямо у нее в голове.

– Я не могу.

– Я приказываю тебе.

– Я привязан к этому месту. Человека, которого ты ищешь, в пределах моей досягаемости нет. Он был здесь. Но сейчас я бессилен.

Сазки помедлила. Она была готова к такому ответу. Ах, если бы только отец сразу воспользовался услугами кадёта, все было бы иначе!.. Но он никогда не сделал бы этого, не зная с чем столкнется – а узнать это он мог только одним способом. Хаздор слишком боялся силы, заключенной здесь, в недрах Агимора, и ни разу не прибегал к ней.

Она же собиралась сделать то, за что отец, несомненно, проклял бы ее – если бы только был жив.

– Дай клятву своим подлинным именем, что найдешь и убьешь этого человека. А также его спутника... или спутников. Дай такую клятву, и я освобожу тебя от уз.

– Сазки!!! – кричал где-то далеко Норбак Шуртальт. – НЕТ!!!

Она не слушала. Солдаты начали ломать дверь, но это было уже не важно. Она знала, что они не успеют.

И когда кадёт поклялся именем, заключавшим в себе его колдовскую сущность, она расплела удерживающий узел. С ее стороны это сделать было совсем легко. С его стороны – невозможно. Хотя он и превосходил силой, знаниями и способностями дочь Хаздора в десятки, а то и в сотни раз.

Оказавшись на свободе, он поднялся в небо и помчался на юг – по следам человека, убить которого кадёт поклялся.

Но перед тем как покинуть Агимор, он выпил душу Сазки Киправельт и убил всех людей, толпившихся за дверью. Он уничтожил колдовскую систему, которая так долго удерживала его в себе, словно в клетке, и обрушил подземные этажи цитадели.

Он ведь не давал обещания этого не делать.

Глава семнадцатая

Мы ехали на юг. Местность дичала, со стороны пустыни дул горячий сухой ветер. Десятого июня мы увидели на противоположном берегу Иклин – последнее крупное поселение в юго-восточной части страны. Южнее его – только крепость Льяр, стерегущая истоки Велаты; но она расположена в горах, слишком далеко от нашего маршрута, и полюбоваться на нее, даже издалека, мы не сможем...

Прошло еще два дня, и мы потеряли реку из виду. Раскаленное солнце пылало в небе, как чудовищная печь. Мне было дурно днем – энергии, которые изливало на землю дневное светило, были чужеродны всему моему естеству. Дальше будет еще хуже. По моему настоянию мы изменили время движения: теперь мы ехали ночью, а отдыхали днем. Эдрику было все равно. Жара его не волновала. Похоже, он был способен усилием воли поддерживать температуру тела на обычном уровне, не потея и не допуская перегрева. Пару раз я заметил, что он смотрит на полуденное солнце, не закрывая глаз. Яростный блеск, приводивший меня в полуобморочное состояние, его даже не слепил.

Когда до летнего солнцестояния оставалось всего десять дней, Эдрик сказал:

– Завтра увидим Врата Тедхара.

«Значит, успеем», – подумал я. До берегов Пустого Моря осталось совсем немного.

Врата Тедхара – руины древней крепости, возведенной хуриджарами во времена Войны Остывших Светил. В легендах говорится, что здесь до сих пор бродят неупокоенные тени прошлого, а в подземельях спят могущественные древние демоны, ожидая конца времен, чтобы пробудиться и вновь вступить в битву с обитателями небес. Люди боятся этого места и считают его проклятым, скайферы – наоборот: с их точки зрения, это нечто вроде святыни. Неожиданно у меня возникло чувство, что в те дни, когда я жил среди детей пустыни, меня приводили к Вратам Тедхара – по крайней мере, один раз. Зачем, почему, для чего, что я тогда видел – не помню совсем. Эти воспоминания украла Ночная Тень. Все, что осталось – смутное ощущение, что здесь я уже был, и уверенность, что местность, которую проезжаем мы с Эдриком, должна быть мне знакома.

Ночью приснился сон. К счастью, не из той серии, где я встречался с существом в маске – или, что еще хуже, переставал быть собой и становился им. Нет, это был добротный кошмар из той категории, когда вы теряетесь в лесу, начинает темнеть, и кажется, что отовсюду за вами пристально следят злые голодные глаза. Твари, которые смотрят, подбираются осторожно, всегда со спины – но сколько не оглядывайся, не увидишь их до тех пор, пока не зайдет солнце и не настанет наконец их время... За мной следило что-то бесформенное и злое – детские страхи, но когда я проснулся, ощущение чужого внимания осталось, хотя и перестало быть таким отчетливым. Я понял, что это не просто кошмар.

Меня все-таки нашли.

Я поддерживал защиту, препятствующую магической слежке, с тех самых пор, как выбрался из темницы Яртальского князя. Защита отнимала силу – не так много, но у меня не было лишней. Когда я истощался, приходилось идти в открытую. Однако если бы я не ставил ее вовсе, уверен – оборотень разыскал бы меня гораздо раньше. Да и маги, работающие в городской страже, быстренько меня бы локализовали.

Защита была не самая плохая – одно то, что мне удалось пройти с ней все Речное Королевство, уже кое о чем говорит – однако теперь, похоже, нашелся умелец, способный меня переиграть.

Я выругался.

– Что-то случилось? – спросил Эдрик. Услышав мои объяснения, поинтересовался:

– Ты можешь определить, этот колдун... находится в городе и следит за тобой с помощью каких-нибудь приспособлений?.. Или по нашему следу едет отряд?

Похоже, на этот раз его ясновидческие способности не сработали. С другой стороны, магическое наблюдение вели за мной, а не за ним.

– Подозреваю, будь отряд поблизости, ты бы и сам его почувствовал, – сказал я.

– Так значит – отряд?

– Не знаю, – я потер середину лба. – Не уверен, что это вообще человек...

– То есть? – В голосе появился легкий интерес.

Я не стал рассказывать о своем сне. Ощущения, которые испытываешь в кошмарах, довольно сложно описать. Страх – это слишком расплывчато, неопределенно. Есть множество видов страха. И множество переживаний, которые сам отличаешь друг от друга достаточно ясно, но сообщить о них кому-либо не можешь – в человеческом языке нет подходящих слов. Система кодировки состояний предусмотрена в Искаженном Наречье, однако Наречье – язык формул, для повседневной речи он не годится (если, конечно, ты не извращенец-сингайл, которому по жизни больше нечем заняться).

Первое, чему учится маг (и чему он продолжает учиться все время, пока живет) – внимательному отношению к своему внутреннему миру. Хаос ощущений, обычным человеком неосознаваемый или осознаваемый лишь поверхностно, для мага – многомерная вселенная, которая тем богаче и удивительнее, чем тоньше обращенное к ней внимание. Это волшебные струны мира, которые пронизывают все, что есть, и нас самих в том числе – прикасаясь к ним, мы создаем свои заклинания. Хотя этот мир и непредставим для обычного человека, между «внутренней вселенной» и внешней поверхностью вещей нет непреодолимой границы. Внешнее переходит во внутреннее и наоборот. Суженное, неподготовленное сознание различает лишь самые простые, самые ощутимые движения этого внутреннего мира – голод, жажду, похоть, веселье, гнев, любовь, злобу, печаль... Эти состояния – как волны, тревожащие поверхность: только поэтому они и видны обитателям поверхности. Но есть еще и глубина, о которой простые смертные ничего или почти ничего не знают. Невозможно стать магом, не научившись погружаться в нее.

Я упоминаю об этом для того, чтобы объяснить, каким образом самый обыкновенный кошмар вкупе с ощущением чужого внимания позволили мне сделать кое-какие выводы относительно того, что же за тварь спустили по нашим следам. «Кошмар», «чужое внимание» – слова, известные и на поверхности. Я не знаю, как передать сопровождавшие их «глубинные» ощущения. Поскольку время не ждало, и мы не собирались исписывать страницу за страницей формулами на Искаженном, я выдал Эдрику готовый результат моих ощущений-предчувствий-предположений:

– Похоже, это какой-то демон, – сказал я. – И довольно сильный. Демон-охотник, вероятно... слыхал о таких тварях?

Он кивнул.

– С какого круга?

– Сеигбалаокх, не ниже, – речь шла о концентрических кругах, образующих внутреннее пространство Преисподней. Каждый круг соединял в себе по несколько десятков, а иногда – и сотен Сфер. – Хотя черт его знает. Я не разобрал. Может, и выше.

Хотя традиционно и считается, что Преисподняя находится под землей, а значит – и о перемещении к ее центру следует говорить «ниже», «еще ниже»; тем не менее духовидцы, созерцающие владения Князей Тьмы, нередко воспринимают свой полет как вознесение, приближение к некой мистической вершине – Дну Миров, где вечно пребывают повелители мрака. Это не удивительно, ибо по отношению к «нормальному миру», который можно представить как пирамиду с Обителью Солнца на вершине, ад представляет пирамиду перевернутую, и нужно сначала перевернуться самому, чтобы затем восходить по ее ступеням, а не падать по ним. Впрочем, какая из двух пирамид «нормальная», а какая «перевернутая» – вопрос относительный, целиком зависящий от вашего личного восприятия. Большинство обитателей земли считают «нормальной» пирамиду света лишь потому, что на заре времен именно Солнце повергло Горгелойга, а не наоборот. Солнце установило свои порядки, но если бы победил Горгелойг... все было бы точно так же. Только наоборот.

Эдрика мое сообщение о демоне-охотнике не особенно взволновало.

– Подождем его здесь? – предложил он. – Решим все сразу.

Я рассмеялся.

– Кого подождем? Сейга? И сколько мы будем здесь торчать? Они предпочитают не трогать врага тогда, когда он готов к нападению. Эта тварь появится здесь и будет кружить близ лагеря, портя нам нервы, но на глаза показываться не станет. Она не будет материализовываться до тех пор, пока не уверится в том, что у нее есть шанс с ходу перекусить чье-нибудь горло. Сейга не так-то легко обмануть показной беспечностью. Кроме того, он может вообще не напасть. То, что меня заметил демон, а не маг, еще не означает, что какой-нибудь маг не держит его на поводке. Может, у него приказ – выследить и ждать, не нападая, пока не подтянутся еще человек сто—двести с командой королевских чародеев?.. А у нас осталась-то всего... почти неделя.

– Ну хорошо, хорошо... – Эдрик тоскливо вздохнул. – Поехали. Разберемся с этим по дороге. Чем бы оно ни было.

– Ага, собирайся. Мне нужно несколько минут.

Я состряпал пару заклинаний, долженствовавших сбить охотника со следа. Рано или поздно он разгадает мои обманки, но если нам повезет, сумеем выиграть несколько дней. Не исключено даже, что мы успеем перейти на Слепую Гору прежде, чем эта тварь доберется до нас. Во всяком случае, мне бы хотелось на это надеяться.

Сейги являлись одной из высокоразвитых демонических рас; в своем обычном облике они напоминали нечто среднее между сколопендрой и леопардом. По крайней мере, так их обычно изображали в книгах по демонологии. Как и большинство остальных демонов, сейги могли принимать разные обличья. Они были разумны, смертоносны и алчны до чужой силы. К счастью, их мир (вернее – система миров, в которой их можно было встретить) находился достаточно далеко от земли, и только самые лучшие заклинатели могли призвать тварь из Сеигбалаокха. Оставалось только гадать, каким образом демонолог такого уровня оказался связан с властями Речного Королевства, которые уже не один век послушно, с подачи гешских жрецов, проводили на своей территории политику уничтожения всех темных магов. Можно было, конечно, допустить, что вызвавший демона колдун с властями не связан никак, но тогда создавшаяся ситуация начинала выглядеть еще более странно, поскольку никаким темным магам в последние месяцы я дороги не перебегал. Собственно говоря, я и знаком-то был всего лишь с одним, способным призвать сейга и остаться после этого живых – я имею в виду вагу, который меня когда-то учил.

Быстро собрав вещи, мы оседлали лошадей и отправились в путь. Близился вечер, но прохлада не торопилась спускаться на землю. Было жарко, и воздух казался расплавленным желе, в котором мы с трудом продвигались. Лошади почти не отдохнули за день, кроме того, они хотели пить. Там, где мы спали сегодня, не было ни источников, ни глубоких ям, в тени которых могла сохраняться дождевая вода. Только камень и песок. У нас имелись кое-какие запасы воды, но их было слишком мало, чтобы напоить двух лошадей.

Солнце светило нам в спины, а впереди громоздились Горы Гнева – изломанные, темно-серые, они казались костями и крыльями рухнувшего с небес, умерщвленного, но так и не смирившегося бога. Когда солнце уже готовилось скрыться за горизонтом, мы остановились и обернулись назад. Теперь и Эдрик чувствовал его присутствие.

Солнце как будто пребывало в какой-то дымке. Пыль и темнота. Как будто бы темное облако, пожиравшее свет, двигалось за нами следом. И чем слабее становилось Солнце, тем сильнее становилось оно. Оно принадлежало тьме, как и я.

– Это не сейг, – сказал Эдрик.

– Да, – я был вынужден с ним согласиться. – Что-то сильнее. Гораздо сильнее.

Я сотворил еще одно искажающее след заклинание, хотя и сомневался в том, что в моих потугах есть хоть какой-то смысл. Мир питает нас своей силой, но и мы питаем силой его; в мировых течениях энергии остается наш след. Можно исказить его тип, но можно и распознать обманку: я подозревал, что не могу равняться ни в Искусстве, ни в силе с тем, что нас преследовало. У меня начали рождаться очень нехорошие подозрения относительно того, что это могло быть...

– Попробуем добраться до Врат, – сказал Эдрик. – Это особенное место. Там энергия циркулирует по-другому. Если он еще не вышел на поверхность, это может надолго сбить его со следа.

Мы тронули лошадей с места, заставив их, несмотря на усталость, двигаться так быстро, как только они могли. Вскоре мы въехали в широкое ущелье между двумя скалами. Ущелье постепенно сжималось, а в его горловине находилась Тедхарадхим, разрушенная, но все еще внушающая страх, крепость демонов. Я чувствовал недобрую магию, которая истекала от этого места, не менее ясно, чем приближение твари, посланной по нашим следам.

Когда-то ущелье перекрывала стена высотой более пятисот футов, столь широкая, что по ее верху была проложена дорога, на которой могли разъехаться две колесницы. Говорят, демоны сложили стену за одну ночь, но теперь от нее мало что осталось. Вся центральная часть была разрушена, лишь у скал, слева и справа, уцелели два небольших участка. Нам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу – местность была очень неровная, вывороченные из стены, полураскрошенные блоки, образовывали внизу настоящие завалы. Время немного пригладило их, принесенная ветром пыль и земля почти превратили груды каменного мусора в обыкновенные холмы... здесь ничего не росло, и я знал, что и внутри крепости мы не увидим ничего живого.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мы сумели провести лошадей через завал; мне казалось, что мы ползли, как черепахи, а тварь, которую послали за нами, была уже совсем близко. За стеной – руины, еще большие груды щебня, остатки соединенных между собой строений, некогда представлявших различные сегменты огромного единого комплекса. Быстро темнело – гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Я не знал, что выпивало свет – существо, которое почти догнало нас, или сама аура этого мрачного места. Впереди и справа мы обнаружили достаточно длинный ровный участок и снова забрались в седла.

Отец...

Сначала мне показалось, что я ослышался.

Отец... Отец...

Как тысячи шепотков, сливающихся в единый голос. Я почувствовал пробуждающийся внутри ужас. Не тот, который затмевает разум, – это был ясный, пронзительный, холодный страх, высвечивавший все в настоящем свете. Я понял: каким-то образом цитадель живет своей собственной жизнью, у нее есть мысли – разорванные, бессвязные мысли умирающего, застывшего на границе между жизнью и смертью. Страх вошел в мою грудь, как игла в тело насекомого, пришпиливаемого к листу толстой бумаги; как насекомое, я бездумно боролся с ним, не понимая его природы, но зная – этот страх не мой; каким-то образом он стал моим, но принадлежал не мне. Впрочем, возможно, «страхом» называла это моя человеческая природа, но что такое было это ощущение само по себе, было неведомо мне так же, как насекомому неведом смысл металлической иглы.