Текст книги "Смерть по вызову"

Глава 15

Машина «скорой помощи» с включенной мигалкой на крыше притормозила на перекрестке, давая возможность пешеходам разбежаться по сторонам, и прибавила газу. Вербицкий, ни о чем не думая, сосредоточено смотрел вперед себя на дорогу, будто хотел разглядеть что-то важное на летящем под колеса сером полотне, но видел все те же пустяки: автомашины, уступающие «скорой» левый ряд, черные лужи, серый снег, местами покрывающий разделительную полосу.

– Далеко ехать-то? – спросил он Силантьева.

– Минут десять по такой дороге.

– Тогда выключи сирену и эту иллюминацию. Не на пожар едем, чтобы мигалку включать.

– Хорошо, – Силантьев выключил сирену и маячок. – Мне без разницы, как правила движения нарушать, что с мигалкой, что без нее. Главное – нарушать, – он рассмеялся не очень веселой шутке.

– А что случилось, что за вызов? – фельдшер Одинцов отодвинул стекло, отделяющее водительскую кабину от салона «скорой», попытался просунуть голову в образовавшийся проем, но ударился лбом о резиновый уплотнитель. – Что-то я не слыхал, о чем речь.

– Спит, спит, проснется, – проворчал Силантьев.

– Ничего серьезного, – Вербицкий оторвал взгляд от дороги, повернул голову к Одинцову. – У какого-то мужика плохо с сердцем, а что конкретно случилось, не понятно. Видимо, жильцы позвонили, сказали только, что в подъезде плохо с человеком.

– Синяк какой-нибудь водки выпил отравленной, – Одинцов сурово свел брови на переносице и, когда машину подбросило на колдобине, снова ударился больным местом об уплотнитель, потер лоб ладонью. – Не гони так, Петрович, я уже десять шишек набил. Им бы, жильцам этим, в вытрезвитель звонить или в милицию. Так нет, они ноль три звонят. Конечно, «скорая» всегда приедет. Это ментов не дозовешься, а мы всегда тут.

– Господи, как мне все это надоело, – вздохнул Силантьев. – Спасу нет, как надоело. – Работа эта ломовая, зима эта бесконечная.

– Жена эта старая, – добавил Одинцов.

– Жена не надоела, – серьезно ответил Силантьев. – Жена тут при чем? Просто я устал, второй год без отпуска. Только на природе и отдыхаю. Прошлый раз в лесу нашел такую прекрасную дубовую ветку. Начал из неё делать рамки для фотографий. Могу вам подарить, Валерий Александрович.

– Не надо, – отозвался Вербицкий. – У меня все карточки в семейном альбоме. Куда мне рамки девать?

Силантьев покачал головой.

– Фотокарточки в рамках ручной работы и смотрятся совсем по-другому. Мои рамки – вещи стоящие, не тот ширпотреб, что в магазинах навален. У дуба особая фактура, цвет живой, золотистый. Это видеть надо, понимать, любить это дело надо. Вроде, бросовый материал, ветка дубовая. А ты руки приложи, хороший лак. Внучкину фотографию вставил, трехмесячная она на этой карточке.

– А что сейчас отпуск не возьмешь? – спросил Вербицкий, когда окончательно надоела болтовня водителя о самодельных рамках.

– На природу уже не выберешься. На лыжах кататься удовольствия мало, снег рыхлый, тяжелый. К весне дело.

– Совсем ты, Петрович, на своей природе помешался, – высунулся Одинцов.

– Э, брат, доживешь до моих лет, тогда поймешь, что такое природа, – водитель чмокнул губами. – Вечная ценность. Я, бывает, сижу в машине, глаза закрою, вспоминается лето. Так, закрою глаза и вижу последнее летнее утро, что в лесу провел. Боже мой, как хорошо. Сидел на поляне, слушал голоса птиц. Они ведь все на разные голоса поют, и нрав у каждой птицы свой, особый. Сидел на поляне и словно сам разговаривал с птицами. Это ведь искусство целое, услышать, что сказала тебе пичужка, птичка лесная. Да, уметь надо услышать их голоса. Вот, например, прилетела кукушка, долгие годы накуковала. Это её язык «ку-ку».

– Как интересно, долгие годы тебе накуковала, – Одинцов недоверчиво покачал головой. – А что тебе другие птицы сказали?

– Про тебя они сказали, – усмехнулся Силантьев. – Сказали: если и дальше Одинцов будет закусывать водку килькой в томате, то проживет недолго. Слезайте, господа, приехали.

* * *

Остановив машину возле нужного подъезда, Силантьев, не вставая с места, распахнул дверцу и выплюнул на мостовую окурок. Вербицкий вышел из машины, следом выбрался Одинцов и, помахивая на ходу металлическим чемоданчиком, зашагал следом за врачом. Забежав вперед, Одинцов вызвал лифт.

– Этаж, какой? – он пропустил Вербицкого в кабину.

– Восьмой этаж, последний, – Вербицкий расстегнул верхнюю пуговицу белого халата. – Ты что, Максим, опять хлебнул?

– Ни, Боже мой, – Одинцов нажал кнопку и посмотрел на врача округлившимися глазами. – Даже к пиву не прикасался. Там сзади у меня пара банок пива стоит, так я не притрагивался к ним.

– А то мне показалось…

– Это только показалось, – загадочно улыбнулся фельдшер, как только растворились двери лифта, вышел на площадку и оглянулся по сторонам. – Тут никого. Ни больных, ни здоровых.

– Вижу, – кивнул Вербицкий, вышедший следом. – Странно.

– Да, выходит, ложный вызов.

Одинцов осмотрел темные углы лестничной клетки, гранитные ступеньки.

– Спустись на седьмой, а потом поднимись на чердак, – скомандовал Вербицкий.

Оперевшись локтем на высокие лестничные перила, он достал из кармана пачку сигарет, повертел её в руках, решая, закурит ли прямо сейчас или отложить это дело.

– Тут никого, – крикнул снизу Одинцов и стал подниматься вверх по ступенькам.

– Еще на чердаке посмотри и поедем.

Вербицкий меланхолично разглядывал запертые двери квартир, словно решал, кто из жильцов мог вызвать «скорую». Пробежав мимо врача, запыхавшийся Одинцов поднялся вверх на один лестничный марш.

– Не видно ничего, – сказал он сверху. – Темно. Сейчас зажигалкой посвечу.

Одинцов замолчал. Сверху слышались лишь его шаги и какое-то шевеление.

– Ну, что там?

– Я думал, тут человек лежит, – ответил Одинцов. – Темно, не разглядеть ничего. А это какой-то тюфяк свернутый. Нету тут никого. Кажется, нету.

– Кажется, или точно нет никого?

Вербицкий, раздраженный медлительностью фельдшера, отошел от перил и сам уже собрался подняться на чердак, но тут прямо перед ним распахнулась дверь квартиры. На площадку высунулась молодая миниатюрная женщина в стеганом халате.

– Это вы по вызову приехали? – тихо спросила она и потрогала кончиками пальцев слегка опухшие щеки.

– Мы приехали, – буркнул Вербицкий. – А это вы «скорую» вызывали?

Женщина заблестела слезящимися глазами.

– Он здесь, у меня, этот пострадавший, то есть больной. То есть мужчина. Он у меня в квартире.

– Нет тут ни фига, – громко крикнул с чердака Одинцов. – Вонь одна.

– Спускайся, нашелся больной, – Вербицкий повернулся к женщине. – Что случилось?

– Пройдите, пожалуйста, – она распахнула дверь перед врачом. – Он в комнате. То есть в спальне лежит.

* * *

Оставив входную дверь открытой, Вербицкий прошел по длинному широкому коридору, миновав освещенный настенными лампами холл, повернул направо, куда показала рукой идущая впереди хозяйка. Войдя в спальню, он перешагнул через одежду, в беспорядке валявшуюся у порога, пустой стакан и неоткрытый флакон с валерианой, остановился в центре круглого ковра и, явно озадаченный увиденным, машинально потер ладонью подбородок.

Поперек трехспальной кровати животом вниз лежал грузный мужчина, совершенно голый, с татуировкой в виде свернувшейся змеи на левом плече. Подойдя ближе, Вербицкий взял в свою руку предплечье мужчины, но тут же отпустил. Повернувшись к хозяйке, Вербицкий зло прищурился.

– Это он и есть, ваш пострадавший, в смысле больной? В смысле мертвый?

– Он умер, когда вы были в дороге, – женщина вытерла кулаком правый глаз.

– А я тело на чердаке ищу, – сказал из-за спины женщины пришедший на голоса фельдшер. – Все штаны испачкал. А он вот где отлеживается.

– Помолчи, Максим, – цикнул Вербицкий и, посмотрев на циферблат наручных часов, снова прищурился. – От времени поступления вызова до нашего приезда прошло двадцать четыре минуты, а он, – Вербицкий кивнул на голого мужчину, – а он уже холодный.

– Боже, я умоляю вас.

Женщина подняла руки, сдавила ладонями веки.

– Умоляю вас. Пожалуйста…

– Что, пожалуйста? – усмехнулся Вербицкий.

– Пожалуйста, пусть он, – она показала пальцем на фельдшера, – в кухне посидит. Хоть несколько минут пусть там посидит. Это в самом конце коридора, кухня.

Одинцов вопросительно посмотрел на врача, тот кивнул. Повернувшись, фельдшер ушел в кухню.

– Я вас слушаю.

Вербицкий сложил руки на груди и посмотрел женщине в глаза. Хозяйка заговорила слабым придушенным голосом:

– С ним случился сердечный приступ. Он умер здесь, в этой квартире.

– На этой кровати, – кивнул Вербицкий. – Я вижу. И кровать, и труп.

– Я не знала, что делать, Боже, – женщина всхлипнула. – Тогда я и вызвала «скорую». Я не знала, что делать.

– Одно из двух. Или плакать или разговаривать.

– А тут курить-то можно? – крикнул из кухни Одинцов.

– Курите ради Бога, – ответила хозяйка.

– А пепельница у вас где? – поинтересовался фельдшер.

– Не знаю я, где пепельница, – женщина готова была разрыдаться, но, пересилив себя, только глубоко вздохнула. – Поищите сами пепельницу.

– Итак, он умер, а вы позвонили в «скорую» и сказали, что незнакомому мужчине плохо на вашем этаже.

Вербицкий, закончивший разглядывать лицо хозяйки, решил, что она не так молода, как показалось с первого взгляда, пластических операций на своей мордашке сделала, может, немногим меньше, чем Майкл Джексон.

– Я просто не знала, куда кинуться, к кому обратиться. Человек, мужчина, умирает в твоей постели – это ужас. Это словами не описать. Я сперва подумала, что-то можно сделать.

– Воскресить его, например. Но это не по моей части, я людей не воскрешаю. Кем вам доводился покойный? – спросил он, уже хорошо понимая, кем именно доводился хозяйке покойный.

– Это мой, как бы это сказать, – женщина помялась, – ну, мой хороший знакомый. Добрый знакомый.

– Добрый знакомый? – переспросил Вербицкий и посмотрел на жирную мужскую спину, на плечо с татуировкой. – Удивляюсь просто, как это вы, хрупкая женщина, выдерживали, – он кивнул в сторону кровати. – Как только выдерживали такую нагрузку, такой вес. В вашем добром знакомом килограмм сто двадцать, не меньше. Ладно, это к делу не относится. Расскажите все спокойно, все как есть, по порядку.

– Нашел пепельницу, – крикнул из кухни Одинцов. – Не беспокойтесь, нашел.

– Я заплачу любые деньги, только увезите отсюда это тело, – женщина заговорила яснее и тверже. – Заплачу, сколько скажите.

– Сколько? – Вербицкий прикрыл дверь в коридор.

Женщина назвала цифру. Вербицкий поморщился.

– Это не та сумма, из-за которой стоит пачкаться.

– Сколько же вы хотите? – слезы на женских щеках почти высохли.

– Сперва расскажите, что здесь произошло. Я должен знать это не из праздного любопытства. Только говорите правду. На вранье не осталось времени.

* * *

– Это мой друг, – женщина снова показала пальцем на голое тело. – Бывший друг. Он работал вместе с моим мужем, в одной фирме. Мой муж бизнесмен, у него оптовая торговля пивом. Они с мужем друзья, компаньоны, во всяком случае, – казалось, женщина успокоилась. – Гарик навещал меня время от времени, когда мужа нет дома. И вот чем все это закончилось. Он умер прямо на мне. Глубоко вздохнул и умер. Я насилу выбралась, думала сама помру. У Гарика больное сердце. Он пережил два инфаркта.

– Хочу вам объяснить, каков порядок. Забрать от вас труп права не имею. Сейчас я обязан позвонить в милицию и сообщить о случившимся. Они выедут сюда, составят протокол, дадут направление в морг. Потом приедет труповозка, и тело увезут. Таков сценарий. Кстати, этим парням из труповозки надо заплатить. Они скажут, что не станут выносить тело, дескать, это не их обязанность. Потом скажут, что носилки не влезут в лифт, а за лестницу отдельная плата. Еще скажут, что нужно бы добавить, тогда они отвезут тело ни куда-нибудь, а в хороший морг. Хотя наряд уже у них на руках и, куда вести тело, расписано заранее. Но вам-то от этого не легче. Так что, готовьте деньги. Той суммы, что вы предложили, возможно, хватит перевозчикам.

– Господи, я заплачу, сколько скажите.

Женские щеки снова стали мокрыми от слез.

– Я все объяснил, – сказал Вербицкий. – У вас в квартире ведь не котенок издох, а человек скончался. Понимаете разницу? Где телефон? Мне нужно позвонить в милицию.

– Я умоляю вас, увезите его отсюда.

Женщина сморщила лоб, щеки и шею одновременно. Вербицкий удивленно разглядывал эту гримасу.

– Понимаете, я сама, ещё задолго до замужества, работала диспетчером «скорой». Не в Москве, правда, а в одном маленьком городишке. Мы в некоторой степени коллеги, поэтому я и прошу вас. У меня есть деньги, и валюте, и в рублях. Сколько скажете.

– Хорошо, а как мне все это начальству объяснить? – Вербицкий поправил воротник халата. – Если я, скажем, нашел в подъезде мертвого человека, то должен действовать по инструкции. Если человек умер в машине «скорой», мне придется долго оправдываться и объясняться. Меня первым делом спросят: как ты допустил, чтобы человек умер на твоих глазах? Это ведь крупное ЧП, когда человек умирает в машине «скорой». У меня будут очень серьезные неприятности.

– Муж вернется часа через полтора, – вместо ответа сказала женщина. – Если он увидит здесь Гарика, – она посмотрела на труп, как показалось Вербицкому, горящими от ненависти глазами, – увидит, что здесь его тело – и все, моя жизнь кончена. Ваши неприятности пустяки в сравнении с моими. Для начала муж изобьет меня смертным боем или выбросит в окно с восьмого этажа. Скажите, сколько?

Вербицкий покачал головой, снова взглянул на часы и, наконец, назвал свою цену. Ему показалось, что женщина качнулась на ногах и, вобрав в грудь воздух, на несколько секунд вообще перестала дышать.

– Ну и расценки у вас, – выдохнула она. – Несуразные какие-то. Дикие совершенно.

– За все в жизни нужно платить, – наставительно заметил Вербицкий. – Абсолютно за все, даже за совсем маленькие удовольствия, – он дал хозяйке несколько секунд на раздумья. – Ну, так где в этой квартире телефон?

– Я согласна, – сказала женщина. – Только не могли бы вы сами его одеть? Я даже смотреть на него не могу, – заявила она и тут же посмотрела на труп долгим взглядом. – А прикоснуться тем более не смогу. Это выше моих сил.

– Сперва рассчитаемся, – сказал Вербицкий. – Затем соберите в одно место, хоть на кровати, все его белье, одежду, дайте простыню побольше.

– Сейчас, – женщина вышла из комнаты.

– Максим, давай сюда, – крикнул Вербицкий.

– Тут я, – быстро подоспел из кухни Одинцов. – Что, за Петровичем спускаться?

– Давай его сюда, с носилками, – кивнул Вербицкий. – Одевайте тело, – он показал пальцем на кровать. – Аккуратно, без спешки одевайте. Потом положите его на носилки лицом вниз, чтобы трупные пятна остались лишь на животе и груди. И вместе вынесем. Понял? Тогда дуй.

Приняв из рук хозяйки мужскую дубленку, меховую шапку, сапоги и перчатки, Вербицкий сложил вещи в изголовье кровати. Когда в квартиру поднялись Силантьев с Одинцовым, он взял женщину под локоть и, проводив её на кухню, усадил на стул, пересчитал деньги. Увидев телефон на кухонном столе, Вербицкий поднял трубку, набрал номер диспетчерской службы, сообщил, что вызов ложный, а больного не оказалось на месте, поинтересовался, нет ли других вызовов.

– Через десять минут они все закончат, – миролюбиво сообщил Вербицкий. – Мне жаль, что так случилось, но все мы смертны.

* * *

Он присел, достал сигареты и закурил. Женщина, съежившись на стуле, не отвечала. Вербицкий докурил сигарету и погасил окурок в пепельнице.

– Документы у него были с собой? – спросил Вербицкий.

– Только бумажник.

– А где он живет, то есть жил?

Женщина назвала адрес.

– Так, это в районе Сокольников, тут не далеко, – Вербицкий задумчиво почесал затылок и вдруг спросил. – Вам не надоело целыми днями сидеть дома? Просто вы сказали, что когда-то работали в диспетчерской службе «скорой». Не хотите тряхнуть стариной? Устроиться на ту же работу?

– Я ведь говорила, мой муж бизнесмен, – женщина снисходительно улыбнулась. – Он поит пивом половину города.

– Но дома сидеть, это же так скучно, – возразил Вербицкий. – И материальная независимость от мужа – великое дело. – Какая там независимость, вы смеетесь, – женщина брезгливо улыбнулась. – Мне вашей зарплаты не хватит на маникюр левой руки.

– Одна моя хорошая знакомая проработала в диспетчерской службе всего четыре года. После неудачного развода с мужем, тоже бизнесменом, она осталась без копейки денег и без жилья. Так вот, за это время она заработала себе на приличную квартиру, обстановку и золотые побрякушки. Сейчас она продала все нажитое и собирается уезжать в Америку. И, уверяю, первые годы проживет там безбедно, на старых запасах.

– Надо же, какая история, – женщина постаралась улыбнуться, но получилась лишь болезненная гримаса. – И что я должна буду делать, чтобы заработать?

– Это я позже расскажу. Ничего сложного. Я ведь предложил вам работу не потому, что вы нуждаетесь в деньгах, нет. Просто, когда женщина сидит целыми днями дома, её тянет на всякие глупые приключения. А потом жалеть приходится, – он полез в карман, записал на отрывном листочке свой домашний телефон. – Вот, позвоните, если надумаете. А сейчас нет времени долго обсуждать эту тему. Зовут меня Валерий Александрович.

Он протянул хозяйке листок.

– А меня Зоя Николаевна.

Она спрятала бумажку в кармане халата. В наступившей тишине стало слышно, как в спальне водитель Силантьев отдает Одинцову последние указания.

– Пристегивай его ноги ремнями к носилкам, – басил Силантьев. – Не потащим же мы по лестнице эту тушу. Поставим носилки стоймя в лифт, никуда он не денется.

* * *

Ранние зимние сумерки уже сгустились, когда Одинцов захлопнул за собой заднюю дверцу «скорой». Он уселся на скамейку в ногах трупа, завернутого в простыню, достал спрятанную за запаской банку пива и вытер ладонью влажный лоб. Силантьев, пыхтя, занял водительское место, вставил ключ в замок зажигания. Вербицкий, помогавший выносить тело из подъезда, тоже немного запыхался. Осмотрев безлюдный тихий двор, он вытащил из кармана пачку денег, отсчитал себе половину, другую половину разделил между водителем и фельдшером.

– Эй, Максим, – через окошко Вербицкий передал деньги Одинцову. – Только не напивайся сегодня.

Одинцов на секунду просунул в кабину свою улыбающуюся физиономию, исчезнув в салоне, сперва зашуршал купюрами, потом забулькал пивом. Силантьев считал деньги неторопливо, засунул пачку глубоко в карман потертой кожанки. Тронув машину с места, он обратился к Вербицкому

– Хоть старухе своей да внучке куплю по подарочку какому к женскому дню, – сказал водитель, улыбаясь в седые пушистые усы. – Пусть женщины хоть немного порадуются.

– Моей знакомой женщине тоже подарок нужен, – отозвался сзади Одинцов. – А ты, Петрович, поменьше прибедняйся. По подарочку какому он купит.

– Эх, Максим, Максим, – водитель осуждающе покачал головой. – А у меня семья большая. А деньги быстро тают. А я каждой копейке счет знаю. Работаю, работаю, даже о семье забываю за этой баранкой. А ведь человек никогда о семье забывать не должен, о своих близких. Потому что человек без семьи – это полчеловека.

– Слушай, Петрович, перестань чирикать, – сказал Одинцов. – Голова болит от твоего словоблудия.

– У тебя от другого голова болит, – проворчал водитель. – Куда ехать, Валерий Александрович?

– Давай в Сокольники, – ответил Вербицкий. – Найдешь там какую-нибудь улицу или аллею, самую темную, там его и сгрузим.

– Хорошо, – кивнул Силантьев. – Поищем, где потемнее.

– Отчего он умер? – снова высунулся Одинцов.

– Живет он в Сокольниках, – по порядку объяснил Вербицкий. – Возвращался человек с работы или гулял по окрестностям. Сердце прихватило. По словам хозяйки, он два инфаркта перенес. Когда его найдут, а произойдет это, скорее всего завтра утром, то сразу отвезут в морг. А вскрытие покажет, что смерть не насильственная.

– А-а-а, понятно.

Фельдшер не торопясь, допил банку пива и, удобнее устроившись на скамейке, закурил сигарету.

Глава 16

– Почему ты не позвонил раньше?

Лена Романова переминалась с ноги на ногу в прихожей своей квартиры и изо всех сил заставляла собственные руки делать что-то естественное. Но что должны делать руки, когда человек выясняет личные отношения? Этого она не знала. Поэтому руки то сплетались на груди, то бессильно опускались, через секунду взлетали вверх, а затем лезли в задние карманы джинсов.

Простой, казалось бы, вопрос, поставил Ирошникова в тупик. Промычав что-то невразумительное, он снял с головы меховую шапку с проплешинами и почесал пальцами лоб, изображая работу мысли.

– Так почему ты не звонил?

Руки Лены снова скрестились на груди, сжатые губы сделались серыми.

– Слушай, – Ирошников сообразил, что отвечать на вопрос и вообще объясниться все равно придется, – если рассказывать все, что случилось со мной, целого дня не хватит. Я даже не знаю, с чего начать.

– Соври что-нибудь складное, – пальцы Лены сжались в маленькие кулачки – Начинать лучше сразу с вранья.

– То, что случилось со мной, нарочно не придумаешь

Ирошников помял шапку в горячей ладони и положил её на полочку.

– Догадываюсь: тебя обокрали на рынке.

– Не совсем, – Ирошников подумал, что холода подходят к концу и скоро лысеющую шапку можно будет выбросить. – Меня не то чтобы обокрали. Все обстоит гораздо хуже. А позвонить я не мог. Дома не живу…

– А где же ты живешь? На вокзале? – Лена злорадно усмехнулась. – Или нашел себе бабу на этом вокзале и теперь греешь ей постель? Эта работенка по тебе.

Лена рассмеялась, но её глаза оставались злыми. – Слушай, я ведь пришел не для того, чтобы выслушивать эту оскорбительную чушь, – Ирошников понял, что беседу нужно перевести в другую тональность, человеческую. – А для чего ты пришел? Тебя не было целую вечность, и вот ты заявляешься – здрасьте. А может, я не одна, может, у меня мужчина? Может, я просто не желаю тебя видеть? Об этом ты, разумеется, не подумал. Потому что мысли заняты только собственной персоной. И от тебя водкой разит. Не мог, значит, даже сейчас воздержаться. Свербит, значит. Душа горит. Вместо того, чтобы мне хотя бы один цветочек принести, ты истратил деньги на выпивку. Эх ты, пьяница. Керосинщик жалкий.

– Я по дороге кружку пива выпил. У меня большие неприятности.

– У тебя всю жизнь большие неприятности, потому что ты для них создан.

– Может, ты пригласишь меня в комнату и там мы продолжил нашу приятную беседу? Я ведь ехал сюда через весь город, замерз.

Не дожидаясь ответа, он скинул куртку и переобулся в мужские шлепанцы.

Лена не могла решить, изливать ли дальше раздражение или перевести вести разговор в миролюбивом тоне. Она ругала себя за то, что так сильно разволновалась, старалась успокоиться, но только больше нервничала.

– Ты есть хочешь?

– Может, тарелка супа у тебя найдется? – Ирошников вспомнил, что ещё не завтракал.

– Нет у меня супа.

Лена критическим взглядом осмотрела старый свитер Ирошникова и удалилась на кухню. Пройдя в комнату, Ирошников бегло осмотрел стены, увешанные иконами, нажал кнопку телевизора и, упав в мягкое кресло, щелкнул пультом, но через пару минут выключил телевизор. Лена вернулась в комнату с тарелкой овощного салата и плавающей в кетчупе котлеткой. Ирошников уже дымил сигаретой, стряхивая пепел в морскую раковину.

– А я курить бросила, – сказала Лена. – Ты врач, а смолишь одну за другой.

– Странно, ты ведешь себя так, словно беременна.

– Я веду себя так, как должен вести себя нормальный человек, который не хочет укорачивать себе жизнь, – Лена перешла в наступление. – А ты все так же плывешь по течению. Никуда не стремишься, ничего не хочешь, только пускаешь дым и пьешь пиво. Ведешь себя так, будто завтра тебе умирать. Спешить некуда, потому что все равно никуда не успеешь. Остается только расслабиться и ждать своего часа. А теперь положи руку на то место, где у тебя когда-то билось сердце и отвечай: зачем ты пожаловал? Только не ври, будто ты пришел из-за того, что мы давно не виделись. Не ври, что ты соскучился.

– Мне нужны деньги, взаймы, разумеется, – Ирошников потушил окурок.

– А, как же это я сразу не сообразила? – Лена усмехнулась. – Конечно, деньги. Что же ещё может понадобиться мужчине от женщины? Ты в своем амплуа. Смотрю, Антон грустный, озабоченный. Теперь все понятно. Скоро женский день. Нужно приготовить много подарков для дам сердца. Ты ведь никого не забудешь.

Лена зло рассмеялась.

– Раньше я не просил у тебя денег, ты меня с кем-то путаешь. У меня неприятности, меня ищет милиция. Если появятся деньги, появится небольшой шанс выпутаться из этой истории.

– И за что тебя ищут? За кражу наркотических веществ из аптечки? Или пациенты подали на тебя в суд?

– Ты сердишься на меня, есть за что сердиться. Но сейчас не время выяснять отношения. Мне надо выпутаться из истории, а там все встанет на свои места, все наладится. И наши отношения в первую очередь.

– Из какой истории надо выпутаться?

– Меня подозревают в двух умышленных убийствах, по крайней мере, в двух.

Ирошников постарался коротко рассказать историю своих злоключений, к месту и не к месту вставляя слова «так получилось». Рассказ вышел короткий, но сумбурный, слишком эмоциональный.

– У тебя талант влипать в жуткие истории, – Лена вытащила из пачки Ирошникова сигарету и прикурила от его зажигалки. – Только одну, – вслух сказала она самой себе. – Чтобы лучше переварить эту кашу. Ведь это сумасшествие какое-то, живая бредятина.

– Вот и я говорю…

– Старуха с лыжной палкой в животе, мужик с отбитой головой. И твоя фигура в центре этого ужаса. А деньги, зачем нужны деньги? Сунуть взятку следователю? Это не поможет. Ведь тебя ищут не за то, что ты разбил витрину или чью-то физиономию. А за взятку суд добавит тебе ещё пару лет.

– Если дело дойдет до суда, то мне дадут по максимуму. А деньги… Они просто нужны – и все. Без комментариев.

Лена, задумавшись, наморщила лоб.

– Понимаешь, за последний месяц мои отношения с отцом изменились и не в лучшую сторону. Мы почти не разговариваем. То есть иногда он звонит: как дела, как себя чувствуешь? Пара дежурных вопросов – и все. Отец почти не дает мне денег. Прислал пару недель назад со своим помощником какие-то копейки на молоко.

– А что случилось?

– Пустое дело, – Лена покусала ноготь, придумывая причину отцовского недовольства. – Поспорили с ним, не сошлись во взглядах, а в результате скандал и все эти обиды, – Лена покусывала ноготь и смотрела в окно. – И ты ещё со своими сюрпризами. Так не хочется с отцом мириться, кто бы знал. Но если это вопрос твоей жизни или смерти. Тогда съезжу к отцу завтра же, прямо с утра. Скажу, мол, присмотрела себе подарок к женскому дню. И поцелую его в щечку. А сколько нужно денег?

Ирошников назвал сумму.

– Такие деньги, как правило, отец при себе имеет. Завтра же и поеду.

* * *

Телефонный звонок вывел Лену из задумчивости. Потянувшись рукой к тумбочке, она сняла трубку, поздоровалась.

– Последние дни чувствую себя получше, – сказала Лена. – А я думала, вы обо мне забыли.

– Не забыл, – голос Вербицкого на другом конце провода звучал как-то тускло, устало. – Значит, чувствуете себя лучше? – переспросил он. – Приступов тошноты не было? И, слава Богу. Давление себе не измеряете?

– У меня этой штуки нет, как там она называется?

– Тонометр, его нужно купить. А как им пользоваться, я объясню. В консультацию вы ходили? Ничего страшного, позже сходите, после праздников, – Вербицкий кашлянул. – Я, собственно, почему звоню… Приятель привез из Швейцарии один препарат, редкий и очень эффективный. У нас его невозможно достать, потому что выпускать это лекарство начали совсем недавно. Оно улучшает переносимость беременности, выводит из организма матери токсины. Начнете принимать, и сразу забудете о тошноте, рвоте, головокружениях. Чудесное лекарство.

– Ой, спасибо, это очень кстати, – Лена улыбнулась с такой радостью и облегчением, будто уже начала принимать чудо-препарат. – Это так кстати, что вы себе даже не представляете. А то я совсем замучилась, – косо взглянув на Ирошникова, она оборвала фразу на полуслове. – Спасибо огромное.

– Пока не стоит благодарности, – Вербицкий добродушно хмыкнул. – Вот когда будут результаты, тогда и поблагодарите. Я привезу вам лекарство, когда угодно. Скажем, давайте завтра с утра.

– Не нужно беспокоиться, я сама подъеду, куда скажете. У меня машина.

– Сейчас очень скользко. В вашем положении лучше без крайней нужды из дома не выходить и за руль не садиться. Я сам вам завезу лекарство. – Хорошо, – Лена задумалась на пару секунд. – Только завтра я никак, еду к отцу. А это надолго.

– Так, а послезавтра я дежурю, – теперь задумался Вербицкий. – Как назло на целые сутки поставили дежурить перед праздником. У многих врачей грипп, людей не хватает. А после дежурства нужно часов десять отсыпаться. Давайте так: я вам позвоню через три дня и мы обо всем договоримся?

– Годится.

Попрощавшись, Лена повесила трубку, спросила у быстро проглотившего обед Ирошникова, хочет ли тот кофе, и ушла на кухню. Ирошников полистал толстый глянцевый журнал, с удивлением обнаружил, что читать в нем нечего. Лена вернулась в комнату, поставила перед ним чашку кофе, а сама сделала глоток апельсинового сока из стакана.

– Кто это звонил? – невыразимое темное предчувствие появилось неизвестно откуда.

– Это к делу не относится, – она поставила стакан с соком на стол. – Просто знакомый. Достал одну вещь и спрашивал, нужна ли она мне. Кстати, он врач, – добавила Лена и пожалела о своих словах.

– Что ещё за врач? – глаза Ирошникова сузились.

– Знахарь, то есть народный гомеопат, – сказала Лена. – Старенький такой старичок, сморщенный, как лежалое яблоко. Очень симпатичный, аккуратный. Лечит травами и народными заговорами.

– И отчего, позволь спросить, он лечит тебя своими заговорами? – не успокаивался Ирошников.

– Ни от чего не лечит. Просто эти травы выводят из организма всякую дрянь. Продукты распада и все такое нехорошее.

– Он тебе какое-то лекарство предлагал?

– Предлагал пить смесь трав, – Лена, уставшая врать, поморщилась. – Пустырник, шиповник и ещё что-то.

– А зачем тебе успокоительная смесь?

– Сплю плохо, – Лена допила сок в три глотка и поставила стакан на стол. – И ещё старичок говорит: когда пьешь эти травы, всегда деньги в кармане появляются и не надо у отца клянчить. Те самые деньги, которые просит знакомый мужик на свои сомнительные дела. Так старичок говорит. А народным гомеопатам я с детства верю.

– Раньше сюда всякие шарлатаны не звонили.

– Времена изменились, – Лена покачала головой. – Или ты пришел ещё и затем, чтобы мне выговоры делать за телефонные беседы? Заявляешься раз в пятилетку и ещё выговариваешь мне.