Текст книги "Смерть по вызову"

В очередной раз поскользнувшись в дорожной колее, она сообразила, что легче бежать по снежной обочине, хоть в черную жижу не упадешь лицом. Наконец, она увидела метрах в двадцати от себя прямую спину сторожа. Собака пропала из вида уже давно. Звонарев стоял посередине дороги и, переломив ружье, загонял патроны в патронник. «Тьфу, он даже свою пукалку не зарядил», – Светлана Петровна была готова наброситься с кулаками на бестолкового сторожа, но вместо этого, она остановилась, замерла на месте, услышав несколько выстрелов, пронзительный лай и визг подстреленного Рекса, ещё два выстрела, ещё три. Собака перестала лаять и визжать.

Светлана Петровна соображала, бежать ли дальше, к уже близким машинам или пока постоять здесь, на обочине. Она наблюдала, как Звонарев поднял ружье, плотно упер приклад в плечо и долго целился. Сторож выстрелил сперва из одного, потом из другого ствола. Он опустил ружье, переломил его надвое, выбросил под ноги стреляные гильзы и полез в карман брюк за патронами.

Кто– то кричал с обочины, от автомобилей Светлане Петровне показалось, что она узнала голос Воронина. Тугой на ухо Звонарев продолжал вставлять патроны в патронник, а, зарядив ружье, начал ловить на мушку видимую ему одному цель.

– Не стреляйте, – крикнул с обочины Воронин. – Не стреляйте же, мать вашу.

Сторож и вправду не успел спустить курок. Несколько выстрелов почти одновременно прогремели с противоположной стороны. Звонарев выпустил из рук ружье, постоял секунду и, подломившись в коленках, повалился на бок. Светлане Петровне показалось, что она закричала в голос, но вместо крика из груди вырвался жалобный мышиный писк. С открытым в немом крике ртом она стояла на обочине дороги, слышала рядом беспорядочную пистолетную стрельбу, неожиданно возникшую и так же неожиданно оборвавшуюся, и даже не догадалась поберечься, лечь в снег.

В голове били колокола, крупно дрожавшие руки вытирали с глаз влагу. Светлана Петровна лунатической походкой дошагала до тела Звонарева, опустилась на корточки, повернула к себе голову сторожа с большой черной дыркой над правым глазом, снова поднялась на ноги и побрела дальше. На дороге ей попалась собака, почти утонувшая грудью и мордой в глубокой колее. Рядом с собакой лежал, подобрав ноги к животу, незнакомый мужчина в серо-зеленой камуфляжной форме. Светлана Петровна снова выбралась на обочину, сделала несколько шагов вперед, увидела перед собой разорванную пулей шапку, показалось, шапку мужа. Теперь она закричала в голос. Она смотрела на расстрелянные машины, размазывая по лицу грязь. Там, в «Вольво» должен лежать Юра…

– Эй, черт побери, я здесь, – Романов смотрел снизу вверх из кювета на жену, маячившую на дороге, как бесплотная тень. – Иди сюда.

Романов видел, как Светлана Петровна, услышав его голос, оступаясь и припадая на одну ногу, стала спускаться вниз, к нему. Романову стало легче, отступила боль и смертная тоска неопределенности. Он понял, что выжил, спасся самым чудесным образом. Голова кружилась от слабости, белый, такой прекрасный снежный мир, похожий на балетную декорацию, плыл перед глазами. Романов испугался, что снова потеряет сознание и там, глядишь, умрет в беспамятстве. Он сжал слабые пальцы, стараясь остаться в этом реальном мире. Он понял, что Светлана Петровна сидит рядом с ним, подложив ладонь под его голову, другой рукой гладит мужа по лбу и щекам.

– Кажется, помираю я, – сказал Воронин откуда-то издалека. – Кажись, сердце лопнуло. Жену со вчерашнего не видел. Записку ей оставил. Чтобы не волновалась. А меня вот убили. Вот и убили меня.

– Потерпите, – Светлана Петрова повернула голову к Воронину. – Пожалуйста, потерпите. Все обойдется. Все будет хорошо

– Сейчас умру, – сказал Воронин. – Мне в сердце попали. И в живот. Сейчас вот умру. Все, сейчас умру.

Светлана Петровна гладила Романова по мокрым волосам, приговаривая: «Потерпи, приедет „скорая“. Вот-вот врачи приедут». Она сидела на снегу, плакала и терзалась вопросом: догадался ли хоть кто-то из соседей эту «скорую» вызвать.

– Не плачь, мне и так худо, – сказал Романов. – Теперь я не умру.

И вправду, стало легче, мир перестал вертеться перед глазами, подул ветер, отгоняя прочь тяжелые снежные тучи. Романов поднял голову, посмотрел на Воронина.

– Он смотрит на меня, – сказал Романов.

– Он никуда не смотрит, он умер, – Светлана Петровна сдернула с себя испачканную грязью спортивную куртку, оставшись в одной майке с короткими рукавами. Свернув куртку вдвое, сунула её под голову мужа.

– Пожалуйста, закрой ему глаза, – попросил Романов. – Он смотрит на меня

– Это тебе кажется. Он умер.

Светлана Петровна прислушалась. Сирены милицейских машин или «скорой помощи» приближались, становились все громче.

Она снова заплакала, на этот раз от счастья.

Глава 27

Егоров оставил свой джип на служебной стоянке и, засунув руки в карманы куртки, прошагал двести метров до входа в офис. Он уже прошел тамбур между дверей, хотел поздороваться с охранником, но не увидел знакомого лица. Дорогу Егорова преградили два коротко стриженных парня в одинаковых темных костюмах. Они плечо к плечу стояли перед Егоровым и улыбались. Он в замешательстве шагнул назад, сообразив: что-то не ладно, если начальника службы охраны не пускают в офис какие-то мордовороты. Немая сцена могла продолжаться бесконечно долго, но Егоров справился с замешательством.

– Ну, что сей сон означает? – спросил он мрачно.

– А вы, простите, Егоров? – вежливо спросил один из молодых людей. – Я не ошибся?

– Ты не ошибся, – кивнул Егоров, сейчас не было времени на порожние разговоры. – А теперь можно пройти?

– Очень сожалеем, но был приказ вас в офис не пускать, – сказал второй молодой человек. – Простите, но мы только выполняем приказ. Сейчас спустится наш начальник Васильченко Анатолий Сергеевич, он вам все объяснит.

– Никакого Ваильченко не знаю, пока я здесь начальник службы безопасности, – проворчал Егоров, понимая, что препирательства не имеют смысла.

– Очень сожалеем, но так получилось. У нас приказ. Вот дверь в комнату посетителей. Посидите пока там, а Васильченко спустится.

Один из парней поднял трубку висящего на стене телефона.

Другой парень распахнул перед Егоровым дверь в небольшую комнату, часто пустовавшую, со стоящими вдоль стен стульями и однотумбовым письменным столом. Егоров, поняв, что вразумительных объяснений все равно не получишь, придется ждать неизвестно откуда взявшегося Васильченко, переступил порог, огляделся по сторонам, повесил кепку на металлическую вешалку и расстегнул куртку. Он устроился за письменным столом, положив локти на столешницу, и минут пять развлекался, раскачиваясь на задних ножках стула. Когда это занятие надоело, Егоров закурил и, придвинув ближе пластмассовую пепельницу, уставился в зарешеченное окно, выходившее во внутренний двор.

За этим окном решительно ничего не происходило, только какой-то мужик в ватнике расхаживал взад-вперед, неся на плече совковую лопату, как ружье. Егоров зевнул и отвернулся, испытывая тяжелую сонливость. Он чуть свет побывал в пустой квартире Лены Романовой, снял «жучки» и отогнал в гараж «Жигули» с записывающей аппаратурой.

Затем он пересел в свой джип и с тяжелым сердцем поехал к вдове Воронина. Он сказал Марии Петровне все слова утешения, что смог вспомнить дорогой. Женщина, уже надевшая черное платье и вдовий платок, занавесившая зеркала тряпками, смотрела на Егорова сухими глазами. «Теперь я одна осталась, – сказала она. – А Илья… Я так и знала, что он плохо кончит. Сердце чувствовало: не сегодня, так завтра что-то случится, что-то страшное». «Это был день как день и ничто не предвещало плохого», – Егоров маялся, не зная, что ответить, страдал от своего косноязычия и от какого-то сладкого вонючего запаха, исходившего то ли от сухих веток ладана, то ли от ароматических свечей, зачем-то зажженных на столе. «Все материальные расходы возьмем на себя», – сказал он. «Чего уж вы там на себя возьмете? – отмахнулась Мария Петровна. – Я откладывала на черный день. И вот он наступил, самый черный день. Сегодня они там, в морге делают вскрытие, а похороны в понедельник. Только в понедельник выдадут тело». Егоров машинально кивал головой, все слова казались ему никчемными, пустыми. «Я ещё заеду вечером», – сказал он и ушел, чувствуя себя виноватым и стремясь понять природу этого чувства.

* * *

– Добрый день, – невысокий худощавый мужчина в дорогом двубортном костюме вошел в комнату посетителей, подошел к Егорову и протянул руку. – Простите, что задерживаю вас. Срочные дела.

Егоров раскачивался на задних ножках стула и делал вид, что не замечает протянутой руки.

– Что это за цирк в коридоре устроили? – Егоров посмотрел в окно. – Кто эти люди? И вас не имею чести.

– Анатолий Сергеевич, – мужчина убрал руку, придвинул к себе ближний стул. – Мне неприятно вести этот разговор именно с вами, с коллегой. Я не дипломат, а охранник, поэтому в риторике не силен.

– Не нужно никакой риторики, – Егоров вытащил из пачки новую сигарету. – Только объясните, что все это значит?

– Конечно, разумеется, – Васильченко завертелся на стуле, выбирая удобную позу. – Поймите, это не мое решение… Мне очень жаль…

– Чего, собственно, жаль? – Егоров начинал терять терпение.

– Дело в том, что вас, как бы это сказать помягче…

– Что меня? Представили к правительственной награде? Или Нобелевскую премию выписали?

– Я понимаю юмор, это хорошая вещь, юмор, – Васильченко все никак не мог удобно усесться. – Короче, так. Вчера поздно вечером Романов прямо в больнице подписал с моим шефом, с нашей фирмой, – Васильченко назвал имя фирмы, – договор о комплексном обслуживании. Охрана офиса, личная охрана самого Романова, его семьи и так далее. Ну, вы профессионал, понимаете, что значит комплексное обслуживание. Со вчерашнего дня службу охраны возглавляю лично я. Понимаю, это не слишком приятное известие.

– Минуточку, – Егоров сделал протестующий жест, выставив вперед ладонь. – Я приезжал в больницу вчера, когда туда доставили Романова. Он был в сознании и неплохо выглядел для человека, потерявшего столько крови. Мы разговаривали минут пять. И он ничего не сказал о моем увольнении. И о договоре на комплексное обслуживании с вашей фирмой. Это как? Ни слова не было сказано.

– Возможно, в то время, когда вы с ним виделись, Романов ещё не принял решения, – Васильченко пожал плечами. – Позже, видимо, после вашего ухода, он вызвал к себе в больницу своего юриста. А тот пригласил директора нашей фирмы. Составили договор, все оформили. Мы немедленно приступили к своим обязанностям. Признаться, я сам удивлен этой спешкой. Вероятно, Романов очень сильно испугался после этого покушения. А деликатную миссию, ну, сообщить вам это известие поручили мне. Не нашли другого дурака, – Васильченко досадливо крякнул, вытащив из кармана сложенную вдвое бумажку, он протянул её Егорову. – Вот официальное уведомление. – Там подпись Романова. Всю вашу команду уже поставили в известность. Кажется, люди не в обиде, они получат хорошее выходное пособие. А на словах Романов просил поблагодарить вас за службу. Он сказал, что с вами приятно было работать, ещё что-то сказал, я уж забыл.

– Хороших работников не выставляют на улицу, – Егоров пробежал глазами уведомление и бросил его в мусорную корзину. – Странно все это.

– Совершенно с вами согласен, – поняв, что самые трудные слова сказаны, Васильченко улыбнулся. – На меня вы не сердитесь? И правильно. Я ведь только озвучил… И не принимайте все это близко к сердцу. Хороший специалист, вроде вас, никогда не останется без дела.

– Да уж, – Егоров почесал подбородок. – Могу я забрать из кабинета свои вещи?

– Сожалею, – Васильченко поморщился. – Но вы порядки знаете. Допускать на рабочее место уволенных сотрудников строго воспрещается. Тем более бывшего начальника службы охраны. А то меня уволят вслед за вами. В ящике стола бумага, – Васильченко постучал пальцем по столешнице. – Составьте список ваших вещей, я поднимусь в кабинет и все соберу. Ручка есть?

Егоров выдвинул верхний ящик стола, в котором и вправду оказалась стопка серой бумаги, взял верхний листок и вытащил из кармана ручку.

– Если что-то забудете, – сказал Васильченко, – ничего, в следующий раз зайдете и заберете.

– Я все помню, – Егоров почесал кончиком ручки за ухом, надел на неё колпачок и убрал обратно в карман, вытащил и положил на стол связку ключей. – От кабинета, от сейфов с бумагами, аппаратурой и оружием. А из личных вещей мне нужен блокнот с записями, он в верхнем ящике стола. В сейфе у окна мое личное оружие: пистолет Токарева, пистолет Стечкина, браунинг девятого калибра и коробки с патронами. Вот и все, что мне нужно.

– Ого, у вас целый арсенал.

– На оружие у меня лицензия.

– Это не важно, есть лицензия или её нет, я это все принесу, – Васильченко взял со стола связку ключей и поднялся на ноги. – Я постараюсь быстро обернуться. Газету принести? Там о покушении на Романова пишут. Очень забавно, как всегда, все переврали, просто с ног на голову перевернули.

– Не надо газеты, о покушении и так знаю все, что мне нужно знать, – помотал головой Егоров. – И что не нужно знать, тоже знаю.

– Как хотите, – Васильченко закрыл за собой дверь.

Егоров вытянул ноги и слегка оттолкнулся каблуками от пола, пытаясь удержать равновесие на задних ножках стула, но грохнулся бы на пол, не зацепись в последний момент носком ботинка за тумбу стола. Не зная, чем себя ещё занять, он побродил по комнате, уселся на широкий низкий подоконник и тусклыми глазами уставился на дверь. Он вспомнил, что ещё не завтракал, хотя время обеденное. Подумал ещё минуту, вспоминая, ужинал ли он вчера, но так и не вспомнил.

Не прошло и получаса, как Васильченко появился в комнате, помахивая черной пластиковой сумкой. Следом за новым начальником службы охраны в комнату шагнул юрист Максименков. Он поздоровался с Егоровым, но руки не протянул. Встав возле письменного стола, он скорбно поджал губы, сплел пальцы рук под отвислым животом, выражая своим видом то ли скорбь по погибшим накануне людям, то ли сожаления по поводу несправедливого увольнения симпатичного ему человека. Васильченко передал сумку Егорову, уселся на стул и закинул ногу на ногу. Егоров поставил сумку на подоконник, убедился, что все вещи возвращены, включая даже распечатанную полупустую коробку с патронами к пистолету ТТ, прежде принадлежавшего Воронину.

– Еще что-нибудь? – вежливо спросил Васильченко. – Если что, я снова поднимусь.

– Все в порядке, – Егоров закрыл сумку.

– Мне очень жаль, что так получилось, – вдруг заговорил хранивший умное молчание Максименков. – Чертовски жаль. Тем более что незавершенной остается кое-какая работа. Ладно, это доделают уже без вас. Люди готовы. Конечно, вы бы справились наилучшим образом, я уверен. Но, между нами, шеф напуган все происшедшим. Ведь вы набирали на работу этих людей, Воронина, Смирнова и других. А в критической ситуации они немного растерялись…

– В критической ситуации они перестреляли всех, кто напал на Романова и сами погибли, – сказал Егоров. – А Романов, тоже между нами говоря, жив. Так ли уж плохи были мои люди, это ещё вопрос.

– Я только сказал, что Романов напуган, – Максименков виновато опустил глаза. – Вот он и решил сменить охрану.

– Да ему это бы в голову не пришло без постороннего совета, – Егоров достал носовой платок и с настроением высморкался. – Ясно, твоя работа. Успел нашептать. А теперь послушай сюда ты, промежность вонючая, – Егоров поднялся с подоконника и шагнул к юристу. Максименков сделал пару шагов назад.

– Вот что я тебе скажу, – Егоров остановился. – Если ты когда-нибудь встретишь случайно меня на улице или ещё где, то беги без оглядки. А то один малый, такая же отрыжка как ты, после встречи со мной и шнурки не может завязать. Без посторонней помощи.

– Но я…

Максименков вытянул вперед руку, тронул за плечо Васильченко, ожидая защиты и поддержки. Но Васильченко словно не заметил прикосновения и жалобного возгласа юриста, а продолжал с отсутствующим видом смотреть в окно. Все происходящее в комнате лично его не касалось. Егоров снова сделал шаг вперед, а побледневший адвокат на ватных ногах отступал на шаг.

– Ты слышишь меня? – спросил Егоров.

– Слышу, – пискнул Максименков.

– Так вот, тат парень после встречи со мной выглядит совсем неважно, как последний урод, – сказал Егоров. – А ведь он был сильным, независимым и весьма обеспеченным человеком. А теперь просто нищий урод. Его жена стала чье-то домработницей. И жить этому парню остается уже недолго. Да и что это за жизнь? Одно мученье. Уколы и таблетки.

Максименков, поддавшись животному страху, потеряв способность трезво соображать, застыл у двери, не зная, что делать: то ли бежать опрометью по коридору, то ли, повалившись на колени, неизвестно за что просить прощения, то ли во весь голос закричать «караул».

– Понимаете, понимаете, – забормотал он, не зная с чего начать и чем закончить фразу.

– Иди, – сказал Егоров.

Максименков развернулся и выскочил в коридор.

– И мне пора.

Егоров вынул из нагрудного кармана свое удостоверение и передал его Васильченко. Тот поднялся со стула и протянул Егорову плотно набитый конверт.

– Ваше жалование за два месяца вперед. И ещё некоторая сумма. То ли премиальные, то ли подъемные.

– И на том спасибо, – Егоров убрал деньги в карман, взял сумку и быстрым шагом вышел на улицу.

Растопив высокие облака, показалось солнце. Кажется, наступала настоящая весна.

* * *

Через два часа Егоров, наскоро перекусив по дороге, остановил машину на заднем дворе гостиницы небольшого подмосковного городка. Он вошел в здание с черного хода, поднялся по лестнице на нужный этаж и, постучав в дверь номера Лены Романовой, повернул ручку и оказался в тесной прихожей посередине которой стояла пузатая дорожная сумка с длинным наплечным ремнем.

– Кто там?

Небольшое замкнутое пространство гостиничного номера создавало странные акустические эффекты. Голос Лены, казалось, сочился сквозь вентиляционную решетку или исходил прямо с потолка. Егоров инстинктивно задрал голову кверху, осмотрел люстру, похожую на графин, но, наконец, сообразил, что Лена может находиться или в жилой комнате или в ванной.

– Можно войти?

Кашлянув в кулак, Егоров сделал несколько шагов вперед и тут увидел Лену. Разложив на кровати мягкий чемодан, она перекладывала в него вещи из шкафа.

– А вы разве ещё не вошли? – она повернула голову на голос Егорова. – А, это вы…

– Что, ждали не меня, кого-то другого? – он снял кепку и уперся плечом в дверной косяк.

– Я никого не жду, – Лена бросила в чемодан какую-то маечку. – Я уезжаю отсюда. Мне здесь надоело. Душно в этом клоповнике. Весна на дворе, а я в этих казематах сижу, словно срок получила.

– Охрану у вас уже сменили?

– Да, сегодня с утра пришли два каких-то хмыря, знакомиться, – Лена, видимо, утомленная сборами, отошла от кровати и плюхнулась в кресло, вытянув вперед ноги. – Два таких сочных типажа, абсолютно гнусные типы. Это их появление меня окончательно доконало.

– А сейчас они где?

– Скорее всего, в местной пивной, в каком-нибудь шинке, там им самое место, – Лена потянулась, разведя локти в стороны. – Знакомиться они пришли… Похоже, у них одна извилина на двоих, и та уже давно выпрямилась, превратилась в морщину. Наверное, напьются и станут развлекаться. Пристрелят пару посетителей, хозяина заведения, а хозяйку просто изнасилуют. А потом вообще забудут, зачем их сюда прислали, явятся меня на куски резать. Такие рожи только на насилие и способны.

– У вас богатая фантазия.

– У меня плохое настроение, просто ужасное настроение. Садитесь, что вы встали, как немой укор? На подмогу что ли приехали к этим двум дегенератам? Учтите, даже если вы заколотите дверь этого номера, я все равно убегу. Спущусь из окна по этим серым не стираным простыням, хотя и брезгую к ним прикасаться. Интересно, что вы тогда станете делать? Ну, когда увидите, что я спускаюсь вниз по этим простыням? Откроете огонь на поражение? Или сперва сделаете предупредительный выстрел? Пальнете в воздух. А уж потом хорошенько прицелитесь и… Товарищи по оружию вас поймут. Как-никак, находились при исполнении, можно сказать, на боевом посту. Хотя, скажут, девочку жалко. Молодая, жить бы ей еще. К тому же беременная. А вы двоих одним выстрелом.

– Я не очень люблю черный юмор, – Егоров отошел от двери и сел в кресло, надев кепку на свое колено. – И здесь вы находитесь не по моей злой прихоти. Вам грозила реальная опасность.

– Грозила? Значит, теперь эта опасность мне больше не грозит? Так я понимаю?

– В настоящее время этому человеку не до вас, – он полез в куртку и вытащил запечатанный почтовый конверт. – Сегодня с утра побывал на вашей квартире, так, на всякий случай.

– А у вас что, есть ключи? – Лена высоко подняла брови.

– Нет у меня ключей, – соврал Егоров. – И откуда им взяться? Просто осмотрел вашу дверь, вдруг есть следы взлома. А в дверной щели торчит этот конверт, – снова соврал Егоров, – но на конверте, который он сегодняшним утром вытащил из почтового ящика, не было штемпелей почты. – Я подумал, здесь что-то, решил передать.

Егоров вскрыл и, прочитав, аккуратно запечатал письмо ещё утром, на квартире Лены. Письмо как письмо, ничего особенного, коротенькое. Обычная лирика, обещание скоро увидеться и все объяснить при встрече с глазу на глаз. Еще в письме содержалась просьба о прощении, правда, не известно за что. Егоров оставил этот вопрос без ответа, решив, что влюбленные люди вечно просят друг у друга прощения, а за что именно, спроси их – не ответят. Но крупицу полезной информации письмо все-таки содержало. Ирошников ни словом не упоминал о своем отъезде в Питер в будущее воскресенье. Значит, Лена не в курсе его планов. Сделав вид, что понимает деликатность момента, Егоров встал с кресла и быстро перекурил в ванной комнате.

– За письмо вам спасибо, – сказала Лена, когда он вернулся. – Только все равно я здесь не останусь.

Она порвала письмо и конверт в мелкие клочки, вышла в ванную, и Егоров услышал плеск воды в унитазе.

– Вы всегда так обращаетесь с личными письмами. Или что-то неприятное прочитали? – спросил Егоров, когда Лана вернулась.

– Отчего же неприятное? – она распахнула настежь дверцы уже пустого трехстворчатого шкафа. – Очень даже приятное письмо. А порвала его, потому что не хочу, чтобы всякие, с позволения сказать, сыщики копались в моей переписке, – она повернулась к Егорову и прищурилась. Под этим взглядом мягкое сиденье кресло показалось ему жестким и неудобным.

– Вы меня имеете в виду? – он нахмурился.

– Я никого не имею в виду, – Лена вынула из шкафа последнюю тряпку и швырнула её в чемодан. – Просто письма – это вещи сугубо личные. Жаль, что приходится это вам объяснять.

– В письмо я не заглядывал.

– А разве я сказала, что вы заглядывали в конверт? – Лена хихикнула. – У меня и в мыслях такого не было. А на некоторых господах шапка горит.

– Вы намекнули – я ответил, – Егоров, наконец, сообразил, что по воле Лены, по её прихоти, ввязывается в пустой бесполезный спор. – Хочешь человеку приятное сделать, а выслушиваешь обвинения.

– Не обижайтесь, я пошутила, – Лена закрыла дверцы шкафа на ключ, села на кровать рядом с чемоданом. – Вы такой доверчивый. И юмора совсем не понимаете. По вашему что, мне следовало оросить письмо слезами и спрятать его на груди?

– Просто я никак не привыкну к вашему юмору, очень своеобразному, – честно признался Егоров.

– Так привыкайте. Скажите, вы такую даль ехали только для того, чтобы привести мне письмецо? Как это благородно с вашей стороны. Я так тронута. Вы настоящий гусар, вам следовало родиться в девятнадцатом веке, – Лена засмеялась.

– Вы даже не хотите спросить об отце? – Егоров, слегка раздраженный остротами, по его мнению, бестактными, попытался начать серьезный разговор.

– Я звонила в больницу, и вчера, и сегодня, со Светланой Петровной разговаривала целый час, – Лена закрыла крышку, придвинула чемодан ближе к себе и стала возиться с замками. – И ещё отец посадил возле своей кровати какого-то неизвестного мне секретаря, видно, из охраны. Тот отвечает, когда звонишь на сотовый телефон. Голос гнусавый и тонкий, как у паршивого козла. Вообщем, настоящий секретарь. Кадровый.

– Ну, а с отцом-то вы говорили?

– Минут пять всего-то, – Лена надавила на крышку чемодана. – Сегодня во второй половине дня его перевозят в больницу четвертого управления. Там уже готовят палату. Светлана Петровна говорит, что там лучше врачи, обслуживание и все такое. А, главное, там безопасно. Ясно, если даже дочь к отцу не пускают. И увидаться с ним нельзя ещё как минимум неделю. Но отец, как всегда, харахорится. Говорит, что уже через неделю сам встанет на ноги, даже без помощи врачей. Вы хоть мне правду расскажите, что там произошло и как попала в отца эта пуля? Мне ведь толком ничего не сообщили.

– А я и сам толком ничего не знаю, – Егоров отвел глаза. – Ваш отец выпишется из больницы и сам все расскажет.

– А вы мне, между прочим, на вопрос не ответили.

– На какой ещё вопрос? – Егоров разомлел в кресле, тянуло в сон.

– Ну, для чего вы приехали? Правда что ли письмо передать? Или меня караулить?

– Честно говоря, приехал предложить вам одну штуку, – он помотал головой, стряхивая сонливость. – Вы когда-нибудь в Питере были?

– Когда в школе училась с классом ездила на белые ночи.

– Хоть сейчас белых ночей ещё нет, предлагаю вам поехать в это воскресенье в Питер, – Егоров вытащил из кармана сложенный вдвое железнодорожный билет.

– В очередную ссылку? И, конечно, под охраной? Не поеду. И не говорите мне, что так надо. Однозначно не поеду.

– Без охраны, конечно, – Егоров загадочно улыбнулся. – В Питер едет Ирошников. Можно сказать, едет скрываться от правосудия. А вы поможете ему в этом. Станете следить, чтобы слежки не было, ну, оберегать его всячески станете, – Егоров улыбнулся. – Ваше место в поезде нижнее, как раз напротив места Ирошникова.

– Вы что, серьезно? – Лена захлопала ресницами. – Теперь я вашего юмора не понимаю.

– Серьезно, – кивнул Егоров. – Вместо вас должен был ехать один хороший человек, но он не смог. По объективным причинам не смог. Так берете билет? А то передумаю отдавать.

– Ну, вы волшебником работаете, по совместительству, – Лена выхватила билет.

Егоров хотел ответить, что волшебником он не работает, он теперь вообще нигде не работает, но промолчал.

– Значит, вы поможете мне отсюда смотаться? – она спрятала билет в сумочку.

– Без проблем. Моя машина сзади гостиницы, у черного хода.