Текст книги "Смерть по вызову"

Глава 28

Егоров приоткрыл дверь на балкон, не переступая порога, высунул голову наружу и, сделав несколько глотков пьянящего, пропитанного солнцем весны воздуха, испытал легкое приятное головокружение. Такое светлое утро, что, казалось, вот-вот произойдет чудо из чудес: прорежутся зеленые листочки на банном венике, высохшем, почерневшем, ещё с осени забытым на балконе. Еще раз вдохнув весеннего аромата, Егоров вернулся в комнату, услышав, как копается в прихожей сын, уже готовый отбыть в неизвестном направлении. Егоров пошел на эти шуршащие звуки.

Максим сидел на табурете и копался в галошнице.

– Гуталин кончился, – он поднял голову.

– Гуталин в нижней полочке справа, – наблюдая за манипуляциями сына, Егоров сложил руки на груди. – А ты, значит, на свидание собираешься? Одобряю. В такой день встреча с девушкой – святое дело.

– С чего ты взял, что на свидание? – Максим, не вставая с табурета, ткнул щетку в баночку с гуталином. – Выдумываешь вечно…

– Если спортсмен раз в полгода чистит обувь, значит, идет на встречу с малознакомой девушкой. Она ещё не знает твоей натуры, твоих привычек. А ты хочешь выглядеть в её глазах лучше, чем есть на самом деле, хочешь пыль в глаза пустить, что совершенно естественно.

– В кино её, что ли отвезти? – Максим задумчиво посмотрел на отца.

– Намек понял, – Егоров ушел в комнату, вернулся и протянул Максиму несколько крупных купюр.

– Спасибо, батя, – Максим удивился щедрости отца, давно не баловавшего сына деньгами. – Что это ты вдруг меня озолотил?

– Да меня вчера с работы поперли, – признался Егоров. – Сегодня ты будешь гулять на мое выходное пособие.

– Значит, с работы выгнали? – переспросил Максим и начал чистить второй ботинок. – Надо же… Егоров прошел в комнату, сняв телефонную трубку, вернулся с ней в прихожую.

– На, позовешь Чемоданова, – он протянул трубку сыну. – Если спросят, кто звонит, ответишь – знакомый.

– Але, – Максим бросил ботинок, прижал трубку к уху. – А Чемоданова будьте добры. Его приятель. Спасибо, – он нажал кнопку отбоя. – Говорят, часа через два не раньше будет Чемоданов.

Егоров ушел в комнату, взял с полки первую попавшуюся толстую книгу и вытянулся на диване. Пытаясь отвлечься чтением, он перепрыгивал через строчки и целые абзацы, пропускал страницу за страницей, зевал от скуки, широко раскрывая рот, и снова читал, быстро осилив первые три главы. Герой книги в поисках своего призвания много странствовал по свету, но, в конце концов, вернулся в родной город, к семейному очагу. Вернулся уже больным человеком, инвалидом. Да и семейный очаг погас и давно остыл. Егоров снова зевнул, отбросил книгу в сторону и сел на диване. «Вернулся инвалидом, – повторил он слова из книги, засунул пятерню в волосы, почесал затылок. – А что, хорошо придумано, грамотно: он вернулся инвалидом. Очень даже здорово, что он вернулся именно инвалидом».

Егоров встал с дивана, распахнул шкаф и откопал на его дне старые, вытертые чуть не до дыр брюки, растянутый синтетический свитер с длинными рукавами, с верхней полки вытащил давно потерявшую первоначальную форму и цвет фетровую шляпу. В тумбочке нашел очки с простыми стеклышками в темной пластмассовой оправе, казалось, созданной именно для того, чтобы необыкновенно, до неузнаваемости изуродовать человеческое лицо. Скинув с себя одежду, Егоров примерил весь этот шутовской гардероб, рассмеялся, разглядывая себя в высоком зеркале. В надвинутой на уши фетровой шляпе и убогих очках его лицо приобрело какое-то непередаваемое, совершенно идиотическое выражение. Из-за толстых стеклышек на мир смотрели подслеповатые глазки человека, глубоко обиженного судьбой и людьми. «Инвалидом вернулся», – повторил он, засучивая рукава свитера.

Он перерыл стенной шкаф, разыскивая плащ, в котором в прежние годы отправлялся на рыбалку и, наконец, нашел это брезентовое рубище туриста, заляпанное краской и прожженное у ночных костров. «Нет, не годится, слишком грубо, нарочито грубо, – рассуждал он вслух. – Перебарщивать тоже не следует». Скинув плащ, он порылся в старой обуви, выбрав короткие скособоченные сапожки со сбитыми на сторону каблуками и латками на задниках. «Отличная обувь, – похвалил сапожки Егоров. – А в какой же ещё одежде и обуви должен вернуться жизненный банкрот, к тому же инвалид? Ясно, только вот в таких сапожках с латками». Сапожки жали в мысках, поскрипывали при ходьбе, портили походку, вообщем, обувь то, что надо. Побросав в спортивную сумку шляпу и очки, Егоров надел поверх старого свитера длинную шерстяную куртку, запер квартиру и спустился к машине.

Проехав пару кварталов, он остановился возле аптеки и купил дешевую черную трость с черной пластмассовой ручкой и резиновым набалдашником на конце. Не возвращаясь к джипу, он свернул в переулок, прошагал сотню метров и через минуту уже стоял перед прилавком магазина мужской одежды.

– Вам чем-нибудь помочь? – улыбнулась молодая продавщица.

– Тут у вас раньше был отдел подержанной одежды, а теперь, смотрю, все новое висит, – Егоров обошел прилавок и, приблизившись к кронштейну с плащами и матерчатыми куртками, стал двигать с места на место вешалки с вещами. – Мне бы подержанный плащ или, в крайнем случае, куртку поношенную.

– Подержанный плащ? – окинув взглядом приличного посетителя, девушка пожала плечами и переглянулась с другой продавщицей, прыснувшей смешком. – Весна наступает, собираюсь дачу красить, нужен плащ, вроде как рабочая одежда, – развил мысль Егоров. – А, дачу красить, – продавщица стала серьезной. – В подсобке после распродажи осталось несколько тюков с каким – то старьем. Пойдемте со мной, может, что-нибудь себе подберете.

Продавщица проводила Егорова в полутемный чулан, заставленный сетками, плотно набитыми верхней одеждой, огромными, как рыбачьи невода, высокими пластмассовыми корзинами, джутовыми мешками. Включив люминесцентную лампу, он показала пальцем на ближний к Егорову тюк с одеждой.

– Вот здесь плащи и вон там тоже. Так себе одежка, но дачу красить и в такой можно. Выбирайте, а потом пройдете в торговый зал. Покопавшись в тряпках, пропахших пылью веков, Егоров нашел ещё приличный плащ светло синего, почти голубого цвета из синтетической, плохо мнущейся ткани, на тонкой подкладке, с блестящими пуговицами и большой декоративной пряжкой. Он примерил плащ и остался доволен вещицей. Егоров вышел в торговый зал, показал плащ кассиру и внес символическую плату. Передавая девушке за прилавком чек, он погладил переброшенную через руку обнову.

– Между нам, ценная вещь, – сказал он. – Первое поколение рокенрольщиков не вылезало из таких плащей. Это я вам авторитетно говорю, как специалист. У Элвиса Пресли был точно такой же плащ, возможно, это он и есть. А что? Всякое бывает. Один бомж нашел на помойке подлинник Рембрандта. Теперь этот бомж стал рантье и живет он на французской Ривьере, на проценты с капитала живет.

– Вот как, правда? – продавщицы переглянулись. – Надо же, как интересно, – они хотели продолжить разговор, но Егорова быстро утомило собственное вранье.

Бросив плащ на заднее сиденье, Егоров заправился на бензоколонке и полчаса колесил по городу, пока, наконец, не припарковал машину в тихом дворе, вдали от шума и людских глаз. Не торопясь, он выбрался наружу, переоделся в голубой плащ Элвиса Пресли с блестящими пуговицами и пряжкой, нацепил на нос пластмассовые очки с круглыми стеклышками вместо линз, нахлобучил на голову бесформенную шляпу, состарившую Егорова сразу лет на пятнадцать, взял в руки палку с гнутой неудобной ручкой и запер машину.

* * *

В магазине «Автозапчасти», принадлежавшему Владиславу Чемоданову, как обычно в первой половине дня, царило затишье, клиент до обеда шел плохо, словно нехотя. В торговом зале блуждал продавец, сопровождаемый женщиной, выбиравшей колесные диски. Перед прилавком и вовсе было пусто. Два продавца, устроившись на стульях, друг против друга, по очереди травили анекдоты. Один из них, сидевший лицом к входной двери, задержал взгляд на новом посетителе, сутулом мужчине неопределенного возраста в очках, шляпе и мятом плаще немодного фасона с блестящими пуговицами и пряжкой. Посетитель опирался на палку, сильно припадал на левую, видимо, больную ногу.

Остановившись у прилавка, он стал сквозь мутные стеклышки стариковских очков щуриться на стеллажи с товаром. Один из продавцов толкнул другого коленом: «Ты только посмотри на это чучело». «М-да, какое-то ископаемое к нам забрело», – ответил шепотом другой продавец, поднялся со стула и обратился к Егорову.

– Чем-то могу вам помочь?

– Я у вас тут тассол брал, – посетитель говорил гнусаво, отклячивал нижнюю губу и брызгал слюной. Продавец отступил назад, чтобы брызги не долетали до него.

– Тассол у вас брал, – посетитель поправил шляпу. – А на Лесной он дешевле. Да, в полтора раза дешевле. – Так тут дело добровольное, – улыбнулся продавец. – Хочешь – бери здесь, хочешь – на Лесную езжай.

– Вы тут цены накручиваете, а люди страдают, – Егоров скорчил плаксивую гримасу. – Я вот, например, инвалид. Может, мне ездить тяжело. И машина моя совсем разваливается.

– А у вас какая марка автомобиля?

Продавцы, пряча улыбки, переглянулись.

– Ты лучше спроси, какая у меня болезнь, – Егоров шмыгнул носом. – Спроси лучше, какой болезни у меня нет. А мне через весь город езди.

– У нас дорогой магазин, – сказал продавец. – А цены на тассол сами знаете. Взяли, а теперь какие-то претензии.

– Я инвалид, – веско заявил Егоров. – У меня тридцать две болезни хронических. А, может, и больше. В газете печатали, что инвалиды, автовладельцы скидками пользуются. Я эту статью вырезал, покажу вам. Там так и написано: скидки инвалидам-автомобилистам. А вы такую цену ломите. Позови мне директора. Я больной человек. Только четыре месяца как из больницы выписался, – гнусавил Егоров. – Меня от сифилиса там лечили, – кажется, готовый расплакаться, он вытер ладонью нос. – Принудительно.

Продавец брезгливо поморщился и инстинктивно сделал ещё шаг назад.

– Так что, вам скидку давать из-за того, что вы сифилитик?

– Меня заразили, – покачал головой Егоров. – Умышленно. Ну, через кровь бациллу пустили.

– Ладно, отец, чего ты хочешь? – продавец тяжело вздохнул.

– Ты мне директора позови.

– Директора нет на месте и сегодня уже не будет, – соврал продавец. – И чем он вам поможет?

– Поможет, – Егоров нахлобучил шляпу глубоко на голову, так, что уши под её полями оттопырились. – Отдам обратно ваш тассол. В конце концов, я инвалид, я человек заслуженный.

– Вы лучше вот что, – продавец потоптался на месте, но понял, что от странного посетителя просто так, влегкую, не отделаешься. – Лучше вот что сделайте. Я слышал, для вашего брата где-то в Теплом Стане магазин открыли инвалидский, то есть инвалидный, – продавец задумался. – Ну да, инвалидский магазин. Вот там скидки предусмотрены. И запчасти любые есть, уцененные, ну, бывшие в употреблении и реставрированные. Туда вам и нужно ехать отовариваться.

– Теплый Стан большой, – Егоров сердито постучал палкой по полу. – Где я там искать твой магазин стану? Может, вы не верите, что я инвалид, – Егоров расстегнул плащ, принялся копаться в карманах мятых брюк. – У меня книжечка, удостоверение. Я сейчас покажу. У меня вторая группа. У меня удостоверение, если так не верите.

– Верю, верю, – продавец, утомленный бестолковым разговором, поднял ладони вверх. – Я верю. Сразу видно, что вы инвалид как минимум второй группы. Вы только вошли, и я сразу подумал: вот инвалид вошел. Это за версту видно.

– Я даже за стрижку деньги не плачу, – Егоров показал пальцем на шляпу. – Мне в собесе выдают бесплатный талон на парикмахерскую. Один раз в квартал. Раньше чаше давали. А вы такую цену за тассол ломите. Никакого снисхождения к больным людям, – он сделал ударение на последнем слоге.

– Но, папаша, здесь же не собес, а коммерческий магазин, – упорствовал продавец. – И бесплатных талов мы не выдаем.

– Значит на людей можно того… С высокой колокольни на людей можно…

– Хорошо, подождите минуточку, – сдался продавец. – Постойте здесь.

Он вышел из-за прилавка, прошел в служебное помещение и постучал в директорскую дверь. Чемоданов кормил рыб, бросая в аквариум щепотки перетертого в пальцах сухого корма. Наклонившись вперед, он наблюдал, как рыбки поднимаются на поверхность, хватают корм и уходят на глубину, в темную зелень водорослей. Чемоданов распрямился, обернулся к вошедшему продавцу.

– Ну, чего тебе Костя?

– Извините, Владислав Михайлович, там какой-то инвалид нарывается на неприятности, – продавец тепло улыбнулся начальнику. – Совершенно дикий тип, как сейчас говорят, отвязанный. Требует обратно деньги за тассол.

– Ну, если он напрашивается, устройте ему неприятности.

– Да он здоровый такой старикан, боюсь, перебьет много чего своей палкой.

– Ну, тогда помогите человеку, – Чемоданов отвернулся к аквариуму, бросил в воду щепоть корма. – В смысле, помогите найти выход из магазина.

Чемоданов отошел от аквариума, сел в кресло и тряпочкой смахнул пыль со стоявшей в правом углу стола фотографии жены, обрамленной перламутровкой рамкой. Затем стер пыль с фотографии любовницы, стоявшей в левом углу.

– Что ты стоишь, Костя, иди. И не дергай меня по пустякам.

Продавец вышел в зал и занял прежнее место за прилавком. Посмотрев на Егорова, не двинувшегося с места, продавец вздохнул.

– Очень сожалею, но директора нет на месте, – сказал он. – Ничем не могу помочь.

– Тогда вот что, передайте вашему директору, что я близкий друг его друга. Я друг Федора Михайловича Пахова. И именно Пахов посоветовал мне обратиться со своим затруднением прямо к вашему директору. Так и скажите: я друг Пахова.

– Хорошо.

Продавец Костя вздохнул и снова пошел в служебное помещение, постучался к директору.

* * *

– Он, инвалид этот, говорит, что он друг какого-то Пахова, – Костя виновато опустил глаза. – Ничего не могу с ним поделать. Он говорит…

– Говорит, говорит, – Чемоданов, раздраженный поведением подчиненного, хлопнул ладонями по крышке стола. – Запомни: ни у Пахова, ни у меня нет знакомых инвалидов. Если, конечно, не считать вас, продавцов.

– И что же делать?

– Веди его сюда, – Чемоданов матерно заругался. – Если я стану разговаривать с каждым уродом, который пришел в магазин, у меня язык отсохнет. На это продавцы поставлены, за это жалование получают. Ну, веди его. Но чтобы это в последний раз.

Продавец Костя снова вышел в зал, махнул Егорову рукой, мол, идите сюда. Тяжело опираясь на палку, морщась и приволакивая ногу, Егоров заковылял по залу, проследовал за продавцом в кабинет Чемоданова.

– Это вы директор? – закрыв за собой дверь, Егоров сделал несколько шагов вперед, остановился и часто задышал. Костя встал посередине кабинета, сплел руки на груди.

– Не директор, а хозяин магазина, – поправил Чемоданов. – Чем могу?

– А сказали, вас на месте нет, – качая головой, Егоров посмотрел на Костю. – Молодой, а врать уже научился.

– Чем могу? – повторил Чемоданов и нетерпеливо застучал пальцами по крышке стола.

– Я тут тассол купил у вас сдуру, – Егоров огляделся по сторонам, пристроил палку к спинке стула. – А на Лесной… Вообще-то, я инвалид. Вот и удостоверение у меня с собой…

– Это я понял. Что вы хотите? – Чемоданов душевно страдал, выслушивая маразматические реплики инвалида.

– Так же нельзя с людьми, – Егоров расстегнул плащ, потрогал поясницу, словно хотел почесать спину. – Короче, чего вы хотите? Я занятой человек, мне некогда.

Чемоданов хотел встать из-за стола, распахнуть дверь перед этим дураком и выставить его вон, но остался сидеть, как сидел. В правой руке инвалид держал пистолет, направив ствол в грудь Чемоданова. Вдруг стихли все звуки, в кабинете установилась странная ни на что не похожая тишина. – Положи руки на стол, чтобы я их видел, – сказал Егоров и повернул голову к продавцу. – Запри дверь, ключ оставь в замке. И помни, одно неверное движение – и все.

Продавец, ещё до конца не поняв, что же происходит, запер дверь, покосился на инвалида, ожидая дальнейших приказов.

– Теперь встань у окна ко мне спиной, руки на подоконник и так замри, – Егоров дождался, когда продавец сделает то, что от него требуется. – Тебя как зовут?

– Владислав Михайлович, – сказал Чемоданов. – Просто Владик.

– Да не тебя.

– Костей зовут, – сказал продавец Костя и услышал, как что-то громко заурчало, забулькало в животе, то ли вдруг разгулялся голод, то ли страх накатил – не понять. – Извините, пожалуйста.

– Ничего страшного, – Егоров шагнул к письменному столу.

– Кто это? – левой свободной рукой он указал сперва на одну, потом на другую фотографию на столе Чемоданова.

– Это жена моя, – кивнул на правое фото Чемоданов.

– А это кто?

– Это так, знакомая одна, подруга.

– Я вижу, в твоем вкусе толстые бабы?

Егоров замолчал, и стало слышно, как урчит живот у продавца Кости.

– Я ведь вопрос тебе задал.

– Да, в кусе, во вкусе, – плохо соображавший Чемоданов с усилием шевелил занемевшими губами.

– Жена у тебя толстая и здоровая, любовница тоже толстая. И что у тебя за вкус?

– Не знаю, – Чемоданов почувствовал, как налилось краской, загорелось лицо. Он убрал руки со стола и намертво вцепился пальцами в подлокотники кресла. – Сам не знаю.

– Наверное, в прошлой жизни ты был пастухом коровьего стада. Хорошим пастухом, прилежным, любящим своих животных.

– Наверное.

– А в прошлой жизни ты, случайно, не занимался скотоложеством? Ну, со своими коровами?

– Не помню, то есть, не знаю…

Чемоданов чувствовал, как сорочка под пиджаком сделалась влажной и прилипла к спине.

– А сейчас, когда ты со своей женой, ну, как это сказать… Ну, когда ты со своей женой это самое… У тебя нет ощущения, что ты занимаешься скотоложеством? Ну, с коровой это самое…

– Нет, – Чемоданов тупо вращал глазами по сторонам. – То есть, ощущение-то есть…

– Значит, и в прошлой жизни ты занимался скотоложеством. Это уж совершенно точно. Ничего, что я с тобой об этом говорю? Или я коснулся слишком интимной темы?

– Ничего. Говорите, о чем желаете Я ведь не какой-нибудь ханжа, – Чемоданов с ненавистью посмотрел в спину застывшего у подоконника продавца. – Говорите, пожалуйста. Очень даже интересно послушать.

Ни с того, ни с сего, Чемоданов вдруг поверил, что умереть сегодня ему не дано. Спасение обязательно придет, ещё не понятно откуда, но придет обязательно. Надо только вытерпеть, вынести всю эту пытку унижением. Сейчас он имеет дело с сумасшедшим, так пусть дегенерат изгаляется себе в удовольствие.

– Это хорошо, что с тобой можно о всяком поговорить. Что ты не ханжа – это хорошо. У нас ведь промеж собой разговор. Мужской. Никто лишнего чужим людям не сболтнет. Тем более что лично ты скоро помрешь. Прямо за этим столом и помрешь. Так что, можно о всяком поговорить. О всяком.

– О всяком, – повторил Чемоданов, вдруг почувствовавший, что у него онемели ноги. Сперва пальцы ног, затем икры и вот теперь бедра. Он пошевелил под столом носком правой, потом левой ноги и убедился в том, что онемевшие конечности ещё послушны своему хозяину.

– Скажите, вы ведь пошутили? Вы не застрелите меня? – нижняя челюсть предательски дрожала, голос звучал тонко, по-бабьи.

– А чего тебе бояться? Умереть-то все равно придется. Сегодня или завтра – не велика разница. Между нами говоря, твои бабы, – Егоров показа стволом пистолета на фотографию любовницы Чемоданова, – они устроят тебе шикарные похороны, пышные. Чтоб у всех инвалидов России была такая жизнь, какие будут у тебя похороны.

– Подождите, – Чемоданов, вяло выражая свой протест, помотал головой. – Мы сумеем договориться. Как деловые люди. У меня есть деньги. Ведь вам нужны деньги?

– За здорово живешь, за так я денег не беру, – Егоров поправил очки на носу. – Вот если бы я тебе что-то продал. Тогда другое дело, договориться можно. Тогда возьму деньги. Вот хотя бы пистолет купи. Тогда, может, мы миром и разойдемся, – не снимая с прицела Чемоданова, Егоров достал из-под свитера пистолет ТТ, сделав шаг вперед, положил его на письменный стол. – Вот, купи.

– Конечно, я возьму этот пистолет, за любые деньги…

– Нет, я котами в мешках не торгую, – нахмурился Егоров. – Возьми пистолет в руки и убедись, что он в прекрасном состоянии.

– Я вам и так верю, – упирался Чемоданов.

– А ты все-таки убедись, что пистолет хороший, – настаивал Егоров.

– Я возьму его в руки, а вы меня пристрелите, – не зная, как себя вести, сбитый с толку предложением купить пистолет, Чемоданов махнул в воздухе руками. – А на следствии вы скажете: самооборона.

– Пистолет хоть и заряжен, но стоит на предохранителе.

– Все равно я не хочу и не буду к нему прикасаться.

– Не будешь? – Егоров направил ствол в лицо Чемоданова.

– Хорошо, хорошо, – Чемоданов взял крупно дрожавшими руками пистолет, зачем-то повернул его дулом к себе, и снова положил на прежнее место. – Хороший.

– Правда, хороший? – обрадовался инвалид, достал из брючного кармана целлофановый пакет и быстро, одним движением упаковал в него ТТ. – Если пистолет хороший, так лучше я его себе оставлю.

Чемоданов готов был разрыдаться. Ощущение несправедливого, бессовестного, хамского обмана жгло душу, а слезы уже закипали на веках.

– Но мы ведь можем договориться, – крупная слеза выкатилась из правого глаза Чемоданова, тронула щеку и упала на шелковый галстук.

– Конечно, можем, – согласился безжалостный инвалид. – Вот сейчас ты мне покажешь свои зубы. Я взгляну на них и уйду.

Чемоданов, парализованный страхом, поднял голову и оскалил пасть.

– Фу, какие плохие зубу, – Егоров почмокал губами. – Ну, сейчас мы их исправим.

Егоров резко поднял руку с пистолетом и пустил пулю в рот Чемоданова. Второй раз он выстрелил в сердце. Выпустив из мертвеющих пальцев подлокотники кресла, Чемоданов медленно съехал под стол. Продавец Костя повернулся к Егорову.

– Боже мой, за что? – Костя крепко прижался ягодицами к подоконнику. – А за то, – Егоров сунул пистолет в карман плаща. – Эта сука теперь будет знать, как обманывать инвалидов второй группы.

Егоров взял палку, постучал резиновым набалдашником об пол и, сильно припадая на левую ногу, покинул кабинет, оставив в нем продавца, и запер дверь снаружи. Тишина. Кажется, выстрелы никого не потревожили. Егоров вышел на улицу через черный ход.

* * *

Через пару часов продавец Костя давал показанию следователю прокуратуры. «Этот дед, убийца этот, обвинил хозяина в скотоложестве», – говорил Костя. «Он что, деревенский, этот дед?» – следователь быстро измучился с бестолковым продавцом. «Может, и деревенский, – ответил Костя. – А потом он обвинил Чемоданова, что тот зубы не чистит. И предложил купить пистолет». «У кого купить пистолет, и кто зубы не чистит? – следователь решал и не мог решить, заносить ли это бессвязное бормотание в протокол. – Давайте все по порядку».

«Да не знаю я ничего, – Костя тоже мучился, понимая, что несет какую-то чушь. – Они про коров говорили. А потом дед выстрелил. Честно говоря, я не очень-то прислушивался. У меня живот схватило. Я только о нем и думал, о животе. Я боялся, как бы не того… Как бы…» «Как бы не обделаться?» – нашел следователь искомое слово следователь. «Точно, – кивнул продавец. – Я такого страху натерпелся. Этот инвалид проклятый, он ведь совсем без тормозов. Запросто мог и меня уложить из своей пушки».