Текст книги "Знак шпиона"

– И мне тут нравится, – признался Колчин. – Возможно, я остался бы здесь навсегда, но не могу. А теперь пора идти. Боюсь, наша девушка уже соскучилась. Кстати, как там её жених Филипп Висенти?

– У него есть все, что может иметь человек в его положении. Запас продуктов, вода и матрас.

– А он не вскроет себе вены консервным ножом?

– Отпадает.

Колчин позвал официанта и расплатился за ужин, не взирая на протесты Нестерова, и ушел.

Колчин пересек темную улицу, поднялся на крыльцо гостиницы и вошел в холл. За конторкой возле двери сидел все тот же старик портье. Сдвинув на затылок широкополую соломенную шляпу, он терзал старенький радиоприемник, старясь настроиться на волну, где транслируют девятичасовой выпуск новостей. Старик поднял взгляд на посетителя и приветливо улыбнулся. Колчин остановился у стойки. Портье выключил приемник.

– Хорошая погода, – сказал Колчин.

– Слишком душно, – старик неплохо говорил по-английски. – Невозможно заснуть. Ночью будет сильная гроза. И шквальный ветер.

– Это передали по радио?

– Это чувствуют мои кости. Обязательно будет сильная гроза.

– Скажите, никто не интересовался дамой из триста восемнадцатого номера?

– Никто, – покачал головой старик. – У меня перед носом номер вашего мобильного телефона. Как только её спросят, я дам вам знать.

– Спасибо. А новые посетители в гостинице останавливались? В то время, когда я ужинал? Я жду друзей из Англии. Они должны приехать завтра или сегодня.

– Англичан не было. Но приехали два немца. Они сняли номер на втором этаже.

– Вот как? – Колчин подумал, что слишком плохо наблюдал из таверны за входом в гостиницу, заслушался песнями, раз его угораздило пропустить новых постояльцев.

– Один из этих немцев мужчина лет сорока с небольшим? Со шрамом над бровью?

– Это молодые люди, им нет и тридцати. Муж и жена.

Колчин положил на стол десять долларов. Банкноту, как сачок бабочку, накрыла соломенная шляпа старика. Поблагодарив портье, Колчин подошел к автомату для чистки обуви, стоящему возле лестницы, сунул монету в щель и нажал красную кнопку. Старинный автомат лязгнул, начал вибрировать, щетки пришли в движение. Колчин думал, что порядки в гостинице слишком уж либеральные. Незнакомому человеку, чтобы подняться на любой этаж, достаточно назвать номер, в который он хочет попасть. Если портье спит, у его конторки можно не задерживаться. Холл сквозной, зайдя с улицы легко выйти через заднюю дверь и очутиться в тесном квадрате внутреннего двора, огороженного с трех сторон каменным забором. Во дворе разбили цветочные клумбы и посадили молодые эвкалипты и каменные липы.

Начистив ботинки, Колчин в несколько прыжков преодолел четыре лестничных пролета, прошел в конец пустого коридора, постучал в дверь триста восемнадцатого номера, выждал пару секунд и снова постучал.

– Кто там? – спросила Уильямс.

– Это я.

В замке повернули ключ, дверь открылась, Колчин зашел в номер. Верхний свет был погашал, шторы плотно занавешены. Горел лишь тусклый светильник на стене.

– Никто не звонил?

– Нет, – процедила Джейн сквозь сжатые зубы.

– Жаль. В холодильнике есть пицца. Разогреть?

Уильямс не ответила, сев на диван, раскрыла любовный роман в нежно розовой обложке и отгородилась книгой от Колчина, давая понять, что терпит его присутствие в силу обстоятельств, но вести беседу не станет даже под пытками. Колчин сел в кресло.

– А вы напрасно сердитесь, потому что сами себе испортили жизнь.

Джейн молчала, делая вид, что увлечена романом.

– Я хотел сказать, что все кончится совсем скоро, – продолжил Колчин. – Потерпите. И ваши мечты осуществятся. Будете сидеть в своей Бразилии в доме с открытой верандой. Наслаждаться свежим воздухом и слушать завывания диких обезьян. Это все, что я знаю о Бразилии: кофе, карнавал, футбол и уже упомянутые мною дикие обезьяны. Говорят, их там очень много. Вы не боитесь обезьян?

– Хватит паясничать.

Джейн сердито глянула на Колчина. Кажется, этим взглядом можно дырку в человеке прожечь.

– Я серьезно. Не хотел вам этого говорить, но вы шикарная женщина. И вас с Филиппом все получится, когда его синяки немного заживут. У вас родится сын, совершенно очаровательный ребенок. И к тому же вундеркинд. Он будет свободно разговаривать по-французски, когда ему ещё не исполнится пяти лет. Это мой прогноз. А мои прогнозы всегда сбываются.

– У меня от вас болит голова.

– Хорошо, уходу. Будьте настороже и звоните мне в случае чего.

Колчин вышел в коридор. Остановился и прислушался. Щелкнул замок, все звуки стихли. Колчин достал из кармана ключ от триста семнадцатого номера, дверь которого точно напротив номера Джейн. Переступил порог, не зажигая света, прошел через комнату на балкон, выходивший во внутренний дворик. Колчин, прикурив сигарету, поставив локти на перила. Черное высокое небо заволокли тучи. Налетающий порывами ветер трепал ветви молодых эвкалиптов, растущих по периметру двора, небо прочертила голубая линия молнии, прокатился далекий раскат грома. Старик портье, кажется, оказался прав, собиралась ночная гроза.

Глава седьмая

Лиссабон. 1 ноября.

Над португальской столицей ещё рассветало раннее утро, когда Дьяков вышел из гостиницы, сел в «Опель» и долго колесил по далекой городской окраине, застроенной трущобами. Здесь, в так называемых бидонивлях, селились бедняки, выходца из бывших португальских колоний, африканцы и нелегальные эмигранты из Албании. Эти люди, давно потерявшие надежду на лучшую жизнь, летом и осенью батрачили в сельской местности, собирая виноград или помидоры, а зимой перебивались случайными заработками в городе, занимались проституцией и перепродавали дурь.

Оставив машину возле единственной на всю округу забегаловки, где торговали дешевым разливным вином, Дьяков пошел вверх по улице, вымощенной гладкими известняковыми плитами. Гроза, шумевшая над городом всю ночь, оставила после себя голубые лужи и запах свежести. Солнце медленно поднималась над домами, птицы начинали утреннюю спевку. Свернув в арку двухэтажного дома, глубокую, как колодец, Дьяков оказался во дворе, поперек которого на уровне второго этажа протянули веревки и вывесили латаные подштанники, нательные рубахи и какие-то серые тряпки, постельное белье что ли. По прямой внешней лестнице он поднялся на открытую веранду, заставленную старым хламом, постучал кулаком дверь.

Когда на пороге появился заспанный старик с загорелым дочерна лицом и белой нечесаной бородой, Дьяков спросил дома ли Радко Новачич.

– Подождите здесь, – старик захлопнул дверь перед носом пришельца.

У большинства обитателей этих трущоб не было паспортов, поэтому к визитам незваных гостей здесь относились подозрительно. Ждать пришлось недолго. Через минуту на террасе появился небритый мужчина лет пятидесяти с вьющимися волосами, убеленными сединой на висках, одетый в несвежую майку, разорванную на груди, и тренировочные штаны, едва доходящие до щиколоток. Несколько лет назад Новачич бежал из своей страны, опасаясь судебных преследований за участие в карательных акциях на территории бывшей Югославии.

– Приветствую доброго старого друга, – широко улыбаясь, Дьяков тряхнул ладонь Радко, влажную и вялую, как дохлая рыба.

– Не ожидал снова тебя увидеть.

Сумрачный и хмурый Радко почему-то не хотел разделить радость встречи, он морщился и отводил в сторону взгляд, давая понять, что визит доброго старого друга не вызывает в его душе положительных эмоций.

– Ты за своими вещами?

– Все цело?

– Разумеется. Сейчас принесу.

Гость попридержал Радко за голое плечо.

– Подожди, – сказал Дьяков. – Есть хорошая работа. За полдня сделаешь четыре сотни. Мне нужен человек, который свободно говорит по-португальски.

– Найми переводчицу. Девочку с хорошей фигурой.

– Мне не до этого. Позарез нужен верный человек.

– Нет. Я не хочу.

– Ничего опасного. Нужно зайти в гостиницу к одной дамочке и…

– Даже слушать не стану, с меня этого вот так хватит, – Радко провел ребром ладони по горлу. – Мне больше не нужны неприятности. Моя жена должна родить через месяц.

– Жена? – округлил глаза Дьяков. – Ты женился? Это забавно.

– Женился. И теперь хочу забыть обо всем. Теперь у меня нормальная человеческая жизнь. Понимаешь?

– И это ты называешь нормальной жизнью? – Дьяков развел руки по сторонам. – Человеческой жизнью? Эту вонючую крысиную нору, где ты на время спрятался? Эту помойку?

Радко не ответил, только покачал головой и скрылся за дверью, задвинув щеколду с другой стороны. Минут десять Дьяков бродил по веранде взад-вперед, как маятник. Наконец снова щелкнула задвижка, появился Новачич, с пластиковым пакетом. Дьяков взял сумку, поставил её на перила. Опустив руку в пакет, развернул тряпку. Два новеньких пистолета ТТ югославского производства с магазинами не на восемь, а на девять патронов, и четыре снаряженные обоймы. Все на месте. Дьяков вытащил бумажник, сунул в ладонь Радко сто пятьдесят долларов. Кажется, этот чокнутый тип даже большим деньгам не обрадовался. Опустил баксы в карман коротких штанов и свел брови на переносице, дожидаясь, когда гость уберется восвояси.

– До свидания, – сказал Дьяков. – Может все-таки передумаешь? Я добавляю ещё пару сотен.

– Прощай, – ответил Радко.

Дьяков пожал плечами. Подхватив сумку, стал спускаться вниз по скрипучим ступенькам.

– Сволочь, – шептал себе под нос Дьяков. – Скотина.

Возле арки он остановился, оглянулся назад и поднял голову, до последнего надеясь, что Новачич передумает.

– Не приходи сюда больше, – крикнул сверху Радко.

– Как скажешь, – отозвался Дьяков.

Он вернулся к машине. Убедившись, что на улице нет ранних пешеходов, вытащил из пакета пистолет, вставил обойму в рукоятку, передернув затвор, поставил курок в положение предохранительного взвода, потому что как таковой предохранитель в пистолете не предусмотрен. Засунул ТТ за спину, под брючный ремень. Второй пистолет, завернутый в тряпку, задвинул под сиденье.

Через полчаса Дьяков остановил машину возле какой-то таверны, спящей мертвым сном, и долго разглядывал через лобовое стекло гостиницу «Сан-Роки» на противоположной стороне улицы. Ничего выдающегося, беспородный отель без звезд, каким в Лиссабоне нет счета. Трехэтажное здание, сложенное из природного камня, черепичная двускатная крыша, вдоль фасада на уровне человеческой груди пустили бордюр из голубых изразцов. Дьяков вспомнил, что эти изразцы, если верить древним легендам, оберегают человека от злых духов. Подумав об изразцах, он усмехнулся, потому что ещё не дожил до того возраста, когда люди становятся мистиками. Украшением гостиницы стали высокие ступеньки крыльца, высеченные из белого камня, и старинная ручной работы арочная дверь, которая вела в холл. А дальше все ясно: лестница, прямые коридоры, номера на две стороны. Так, без изюминки, без лишних затей, устроены здешние гостиницы.

Прямо сейчас, не теряя понапрасну времени, можно выбраться из машины, пересечь улицу и, очутившись в гостинице, подняться на последний этаж, постучать в дверь триста восемнадцатого номера. Вежливо поздороваться, извинившись за беспокойство, пожелать Джейн Уильямс доброго утра. И дважды выстрелить ей в лицо.

Дел на две минуты, хотелось все закончить поскорее, но Дьяков не двинулся с места. Он вынул из ящика для перчаток городской телефонный справочник, который сегодняшним утром увел из своего гостиничного номера, положив замусоленный том на колени, открыл книгу, перевернул несколько желтых страниц. Дьяков плохо запоминал телефонные номера, поэтому время от времени приходилось опускаться до мелкого воровства. Когда он нашел, что искал, вырвал нужную страницу, сунул справочник обратно в бардачок. Расправив желтый листок на колене, достал трубку мобильного телефона и набрал номер гостиницы «Сан-Роки».

Ответил дребезжащий старческий голос, видимо, пожилой портье, который спал летаргическим сном, с трудом выбирался из плена сновидений.

– Я хотел бы снять номер в вашей гостинице, – сказал Дьяков по-английски.

– Нет ничего проще, – ответил старик.

– Моя жена останавливалась в «Сан-Роки», когда приезжала в Лиссабон в прошлом году. У вас хорошая гостиница.

– Спасибо.

– Но не все номера мне подходят. Моя супруга жила, кажется, в триста восемнадцатом. Окна номера на улицу?

– Да, на улицу. Но сейчас этот номер занят одной дамой.

– Когда она съедет?

– Боюсь, что не скоро.

– Тем лучше. Мне нравятся, когда окна выходят во двор. Я люблю тишину, потому что плохо сплю. А окна триста семнадцатого номера выходят во двор?

– Совершенно верно. Все нечетные номера окнами во двор. Там есть балконы и, главное, очень тихо. Вы услышите только пение птиц.

– Тогда я бы снял триста семнадцатый номер.

– К сожалению, он тоже занят, – старик сладко зевнул. – Там живет муж этой молодой дамы. То есть её друг. Впрочем, я не знаю, кто он. Однако точно такой же номер на третьем этаже в другом крыле гостиницы свободен. Вам повезло, с сегодняшнего дня цены снижены на тридцать процентов.

– Свободные номера есть всегда? – Дьяков почувствовал, что от волнения у него стала подергиваться правая щека, но голос оставался спокойным. – Можно не делать предварительно заказа?

– Сейчас не сезон. Свободных номеров много.

– Прекрасно. В номерах есть телефоны?

– Есть. Но связь через гостиничный коммутатор.

– Еще лучше. Не люблю неожиданных звонков. Я появлюсь в вашем заведении через два-три дня. Всего наилучшего.

Дьяков закрыл глаза и пару минут сидел неподвижно. Только что счастливый случай, точнее не проснувшийся болтливый старик портье, спас ему жизнь. Муж молодой дамы… Ее друг… Это засада, самая настоящая ловушка, из которой не уйти живым. Но ведь Медников сказал, что никто из их конторы не контролирует Уильямс, а русский дипломат появится не раньше завтрашнего дня. Возможно, Медников сам оказался под колпаком контрразведки? Или рядом с Уильямс живет её жених Филипп Висенти, который временно исполняет роль телохранителя? Это сомнительно. Женщины не так устроены, они, в отличие от мужчин, не станут подвергать опасности любимого человека ни при каких обстоятельствах.

Дьяков уже решил набрать московский телефон Медникова, но, взвесив все варианты и их последствия, отказался от этой мысли. Вести такие разговоры открытым текстом по телефону, через незащищенный от прослушки канал связи слишком опасно. Если друзья из московской конторы пасут Уильямс, они же наверняка слушают телефоны Медникова.

«Опель» плавно тронулся с места, набрал ход. Проехав подвесной мост через реку Тежу, Дьяков остановился у бензоколонки и залил полный бак, потому что дорога впереди дальняя. Через несколько минут он вырулил на набережную. По воскресеньям город просыпался поздно, большинство лавочек и магазинов оставались закрытыми до понедельника. Но у обочин кое-где попадались подростки с ведрами и тряпками готовые вымыть автомобиль любого туриста или местного жителя за пару долларов. Кажется, эти мальчишки не спали ночами напролет, так и стояли сутками, как часовые, высматривая своих клиентов.

Притормозив у палатки, ещё закрытой, где днем продавали горячие сосиски, Дьяков наклонился. Распахнув дверцу, поманил пальцем смуглолицего подростка лет четырнадцати в белой курточке и джинсах протертых на коленях до дыр.

– Бон диа. Ты понимаешь по-английски?

– Бон диа, сэр, понимаю. Вымыть машину?

– Не надо, – покачал головой Дьяков. – У меня есть для тебя легкая работа. Заплачу двадцать баксов. Тебе ведь нужны деньги?

– Нужны.

– Тогда садись, прокатимся.

– Ничем не могу помочь, – парень перестал улыбаться. – Я не занимаюсь такими делами. Но я знаю одного юношу, который зарабатывает, встречаясь с взрослыми мужчинами. Он живет тут рядом. Могу показать.

– Я не извращенец. Не педофил. Это совсем не то, что ты подумал. Никакого секса.

– Тогда подождите.

Парень схватил ведро и тряпки, выплеснул воду на тротуар и убежал за палатку прятать свое имущество. Через минуту он вернулся, сел на переднее сидение.

– Меня зовут Майкл, я американец, – сказал Дьяков. – Как твое имя?

– Сержио.

«Опель» развернулся и поехал в обратном направлении.

Вчера ранним утром, переговорив по телефону с Медниковым, Дьяков начал действовать, решив добраться паромом из английского Плимута до испанского городка Сантандер на берегу Бискайского залива. Это не самый близкий, зато самый безопасный путь, при посадке на паром не нужно предъявлять паспорт или открывать чемодан и перетряхивать белье под взглядами полицейских. О том, чтобы провести оружие на самолете не могло быть и речи, а паромом сделать это можно запросто. В Испании Дьяков планировал взять напрокат автомобиль, пресечь границу с Португалией и через несколько часов спокойно добраться до Лиссабона. Однако после звонка в пароходство Плимута, задумка расстроилась. Последний паром ушел прошлым вечером, а следующий рейс прибудет в Испанию только утром в понедельник. Это слишком долго.

Пришлось заказывать авиабилеты на ближайший рейс до Мадрида. Самолет прилетел с часовым опозданием, в пункте проката автомобилей Дьяков, предъявив английский паспорт и страховку, выбрал подержанный «Опель», машину вполне приличную и неприметную. Он провел в дороге весь вечер и добрую часть ночи, пересек границу с Португалией и, когда наконец добрался до Лиссабона и устроился в гостиницу, сумел выкроить на сон всего лишь три с половиной часа. В половине шестого утра Дьяков был на ногах. Но сейчас он не мучался ни сонливостью, ни усталостью.

Лиссабон, район Граса. 1 ноября.

Колчин стоял на балконе, курил и томился от вынужденного безделья. Грозовые тучи ушли на юг, утреннее небо наливалось синевой.

Из-за проклятой грозы ночь выдалась тревожной, беспокойной.

До полуночи Колчин, не зажигая света, сидел в полной темноте, прислушивался к звукам, долетавшим до него, и отчаянно боролся с дремотой. Миниатюрный датчик движения, установленный возле номера Уильямс, здорово облегчил бы задачу охранника, но этой простейшей аппаратуры под рукой не оказалось, поэтому пришлось надеяться только на собственные глаза и уши. Придвинув диван к самой к двери, чтобы слышать то, что происходит в коридоре, Колчин поставил на пол бутылку фруктовой воды, пепельницу и стал ждать.

В половине второго он понял, что все звуки заглушает ночная гроза. Потоки воды, льющиеся с неба, грохотали в желобах и водосточных трубах. Ухали далекие и близкие раскаты грома, что-то скрипело на чердаке, будто нечистая сила, поселившаяся в этом старом доме ещё в незапамятные времена, ради забавы передвигала с места на место сундуки, покрытые вековым слоем пыли. А, может, так оно и было? Ведь после полуночи наступил День Всех Святых, а первого ноября, как известно, вся нечисть, воскресшие мертвецы и злые духи, возвращаются из своего загробного царства в реальный мир людей, чтобы доставить массу неприятностей, устроить гадости всем живым. Хэллоуин здесь, в португальской столице, наполняет не бутафорский, как в других европейских городах, а трагический смысл. Более двух столетий назад первого ноября Лиссабон был почти полностью разрушен сильнейшим землетрясением, погубившим сорок тысяч его жителей. Эти мысли не вселяли оптимизма.

Колчин плотно закрыл двери балкона, но посторонние звуки не исчезли. Казалось, где-то совсем близко поскрипывает рассохшийся паркет, слышится чье-то дыхание. Бороться с этим наваждением не было возможности. Он поднимался на ноги, выглядывал в коридор. Верхний свет на ночь выключали, светила лишь тусклая лампочка возле самой лестницы. Колчин возвращался на диван, ждал неизвестно чего и от скуки перезванивался с Нестеровым. Затем пил воду из бутылки, высовывался в коридор, курил и снова ждал, утешая себя мыслью, что все в этой жизни относительно. Нестерову, который дежурил в машине перед крыльцом гостиницы, совсем тоскливо.

Под утро навалилась сонливость, чтобы побороть её Колчин двадцать раз отжался от пола, встал на ноги и принялся расхаживать по комнате. Злоупотреблять сейчас кофе и сигаретами нельзя, иначе через некоторое время наступит апатия, побороть которую будет ещё труднее. Колчин мерил шагами пространство комнаты и слушал звуки дождя. Спать расхотелось около четырех утра, он снова почувствовал себя свежим и бодрым. Перед рассветом гроза стихла.

В семь тридцать в дверь постучали условным стуком. Колчин повернул ключ в замке, пропустив в номер Нестерова, который выглядел помятым и несвежим.

– Нам повезет следующей ночью, – сказал Нестеров.

– Не сомневаюсь, – буркнул Колчин. – Если, конечно, наше логическое построение не ошибочно.

– У тебя что, плохое настроение?

– Ты прав. У меня плохое настроение, – кивнул Колчин и хотел добавить «и плохое предчувствие», но промолчал.

– Я смоюсь на пару часов с твоего разрешения? Надо посмотреть, как чувствует себя Висенти. А заодно уж позавтракать, принять душ и побриться.

– Езжай. Но через два часа будь здесь. Потому что я сам хочу жрать.

Нестеров ушел, оставив на столике вчерашний выпуск «Таймса».

Лиссабон, район Алвалад. 1 ноября.

«Опель» остановился неподалеку от дома, где жила мать Джейн Уильямс и её отчим. В газетном киоске Дьяков купил почтовый конверт и тощий блокнотик. Устроившись на пустой скамейке у автобусной остановки, вырвал из блокнота пару листков листок, перегнув их пополам, засунул в конверт и заклеил его.

Квартал был застроен муниципальными домами, построенными в незапамятные времена. Здесь селились в основном мелкие рыночные торговцы и рабочие из порта. Дьяков и Сержио прошагав три сотни метров, очутились перед шестиэтажным зданием, обшарпанный фасад которого прятали разросшиеся перед домом высокие каштаны. Лифт не работал, поэтому спутники пешком поднялись на пятый этаж, остановились на лестничной площадке, стены которой с полу до потолка были испещрены непотребными рисунками и ругательствами. Здесь было темно, пахло как в погребе, сыростью и плесенью, на улицу выходило маленькое заплеванное окошко. На площадке две двери, обе деревянные, в каждой врезан глазок. Дьяков посмотрел на часы: без четверти восемь. Воскресный день, значит, на работу спешить не надо, и жители могут позволить себе досмотреть до конца сладкие утренние сны. Тем лучше.

Он полез в карман, достав мятую двадцатку, протянул её Сержио. Мальчишка, посмотрев купюру на свет, аккуратно сложил её и сунул в задний карман штанов.

– Это только аванс, – Дьяков заговорил шепотом. – Сделаешь, что я скажу, получишь ещё пятьдесят баксов. Понял?

– Пятьдесят? – парень облизал сухие губы. – А что нужно делать?

– В этой квартире, – Дьяков показал пальцем на дверь, – живут родители моей жены. Старика зовут Антонио, а его жену Юлия. Они меня не очень любят. Хотят, чтобы их дочь меня бросила и женилась на одном местном проходимце. Он старый и очень богатый, у него большая торговля возле самого порта.

– Но вы тоже богатый, раз платите такие деньги ни за что, – вставил Сержио. – Разве нет?

– Господи… Он богаче, в сто раз богаче, если тебя это интересует. Сейчас я позвоню и спрячусь, потому что мне дверь не откроют, даже если я буду барабанить в неё до самого вечера. Кто бы не вышел на звонок, старик или старуха, ты скажешь, что принес письмо от Джейн. Она не может заехать сама, но просит написать ответ.

Дьяков вытащил и протянул парню запечатанный конверт.

– Но ведь вы ничего не написали, там пустые бумажки, – Сержио повертел конверт в руках.

– Ты очень догадлив, мой юный друг, – ответил, теряя терпение, Дьяков. – Конверт и письмо, якобы написанное их дочерью, это лишь предлог. Мне нужно войти в квартиру и поговорить со стариками по душам. Просто поговорить. Сказать несколько теплых слов. Объяснить им, что я не так уж плох. Ничем не хуже того торговца. Возможно, эти люди поймут меня и не станут ломать хрупкое семейное счастье. Теперь дошло?

– Но как вы войдете, если они не хотят вас видеть?

– Ты задаешь столько вопросов, будто деньги плачу не я, а ты. Если не хочешь, давай двадцатку обратно.

Сержио отрицательно помотал головой, расставаться с легкими деньгами, да ещё терять обещанные американцем пятьдесят баксов – это не его стиль. Дьяков шагнул вперед, утопил пальцем кнопку звонка, вжался спиной в простенок между дверями. Сержио встал на пороге, держа перед собой конверт. В прихожей послышались и стихли тихие шаркающие шаги. Видимо, человек, стоящий с другой стороны двери, внимательно смотрел в глазок на долговязого паренька.

– Чего тебе надо? – голос мужской, низкий.

– Я принес письмо от вашей дочери.

– У меня нет дочери.

Дьяков скорчил страшную морду и погрозил Сержио кулаком.

– Письмо от Джейн, – голос подростка сделался жалобным. – Она послали меня сюда с этим письмом. Просила вас написать ответ. Это очень важно.

– А почему она не могла просто позвонить?

– В письме все написано, – вывернулся Сержио.

Мужчина несколько секунд о чем-то раздумывал, но больше ни о чем не спросил. Видимо, жена спала, и он не хотел её будить, затевая долгий разговор через запертую дверь. Замок щелкнул. Дьяков не видел, что происходит, но живо представил картину: хозяин квартиры берет из рук подростка конверт, отрывает полоску бумаги, двумя пальцами втягивает листки, вырванные из блокнота. И тупо разглядывает гладкую поверхность бумаги, стараясь сообразить, что это за листки и где же, собственно, письмо падчерицы.

Дьяков, развернулся, рванувшись вперед, оттолкнул Сержио с дороги и, размахнувшись, саданул кулаком в лицо хозяина квартиры.

Даже не охнув, сеньор Антонио отлетел в сторону, ударившись затылком о стену, медленно осел на пол. С ног слетели войлочные шлепанцы. Дьяков наклонился над жертвой, занес руку и провел второй нокаутирующий крюк в левое ухо. Сержио стоял на пороге и молча хлопал глазами, стараясь собраться с мыслям: американец сказал, что хочет переговорить с родителями своей жены. Интересно знать, теперь этот разговор уже начат или пара сокрушительных ударов по лицу лишь короткая увертюра к душевной беседе?

– Заходи, черт, не стой, как истукан, – прошептал Дьяков, оглянувшись назад.

Он ухватил парня за шкирку, затащил в квартиру, запер дверь и положил в карман фигурный ключ.

– Стой здесь и не двигайся с места.

Сбросив ботинки, Дьяков на цыпочках прошел в кухню. На столе пара пустых бутылок из-под пива, початая бутылка вина и стакан. В пепельнице дымится сигарета. На высокой тумбочке в углу работает телевизор, но звук выключен. Антонио, просыпаясь раньше жены, смотрел телевизионную халтуру и накачивался вином, когда услышал звонок и поплелся открывать дверь. Дьяков взял бутылку вина, сделал из горлышка несколько глотков. Вино было терпким и сладким, пахло пробкой. Дьяков плюнул на пол, вытер губы ладонью, вышел из кухни, заглянул в большую комнату. Никого. Ветер, влетая в распахнутое окно, колышет легкие занавески из искусственного шелка.

Дьяков снова вышел в коридор, наткнулся на Сержио, пошел дальше, осторожно толкнул плотно закрытую дверь. Шторы в спальне были плотно занавешены. На широкой кровати с деревянной спинкой, стоявшей поперек комнаты, на боку положив руки поверх полотняной простыни, спала полная седая женщина. Пахло лекарствами и дешевыми духами. Шагнув к кровати, Дьяков одной рукой вырвал подушку из-под головы Юлии, другой рукой выхватил пистолет.

Женщина, просыпаясь, зашевелилась, пробормотала что-то невнятное, одной рукой скинула с себя простыню.

– Тихо, – прошептал Дьяков. – Тихо ты, сука старая.

Бросив подушку на голову, прижал к ней дуло пистолета, нажал на спусковой крючок. Два глухих хлопка, кажется, не услышал никто кроме убийцы.

Женщина дернула ногой. Рука упала с матраса и повисла. Сквозь дырки в наволочке вылез пух в черных следах пороховой копоти. Прихватив подушку, Дьяков вернулся в коридор, присел на корточки возле хозяина, лежащего у стены, похлопал его по щеке, приводя в чувство. Антонио открыл тусклые глаза, ухватившись за косяк двери, сел, привалившись спиной к стене. Одной рукой он упирался в пол, чтобы снова не упасть, другой рукой, вытирал розовую слюну, сочившуюся изо рта.

– Ты понимаешь по-английски? – спросил Дьяков.

Хозяин молча кивнул головой.

– Вот как? А я привел с собой переводчика, – Дьяков показал пальцем на мальчишку и приказал. – Сержио, пожалуйста, посмотри телевизор там, на кухне, пока мы будем разговаривать с этим достойным господином.

Мальчишка ушел, с трудом передвигая ватные от страха ноги. Антонио окончательно пришел в себя. Он сидел на полу, боясь заглянуть в глаза Дьякова. Казалось, хозяин внимательно изучал свои голые безволосые ноги в склеротических прожилках вен, ситцевые трусы в цветочек и голубую майку без рукавов. Помимо воли он косил взглядом на пистолет, который Дьяков переложил в левую руку.

– Вы узнали меня? – спросил Дьяков. – Мы не виделись с весны. Но тем вечером вы, кажется, хорошо меня разглядели.

– Не узнал, – помотал головой Антонио.

– Как же так? В апреле вы со своей супругой возвращались из лавки. На вас напал человек. Вы отделались парой синяков. А вот Юлия, мать Джейн, серьезно пострадала. У нее, кажется, были сломана нижняя челюсть и предплечье правой руки. Срочно понадобились деньги на лечение, вы звонили своей падчерице в Лондон и просили её достать определенную сумму. Ну, какую сможет. Обещали вернуть долг, когда продадите овощную лавку. Теперь вспомнили?

– Вспомнил.

– Вы продали лавку?

– Продали. Что вы сделали с моей женой?

– Это не имеет значения.

– Что вам нужно от меня? Если вы за деньгами… Они лежат в бельевом шкафу на средней полке.

– Я пришел не за этим. Мне нужна одна небольшая услуга. Сделаешь и будешь жить. Сейчас я наберу номер телефона гостиницы. Попросишь, чтобы тебя соединили с триста восемнадцатым номером. В нем живет Джейн. Скажешь ей, что у матери прошлой ночью случился удар. Врач сказал, что надежды нет. Юлия при смерти, но не соглашается ехать в больницу, потому что хочет умереть дома. Если Джейн поторопится, она застанет мать живой. И успеет сказать последнее прости. Ну, как мое предложение?

– Вы её убьете?

– Не задавай дурацкие вопросы.

– Я не стану разговаривать с Джейн.

– Послушай, ведь ты же не любишь свою падчерицу. Она чужой, глубоко посторонний человек, который только и делает, что отравляет твое существование. У вас вечные ссоры, скандалы. Она даже не живет в вашей квартире, когда приезжает в Лиссабон. Какой смысл тебе подыхать из-за этой твари? Ну, твой ответ?

– Это я был причиной тех скандалов, – сказал Антонио. – Со мной тяжело жить под одной крышей. Я слишком много пью, у меня скверный характер и все такое.

Дьяков размахнулся и наотмашь ударил Антонио по лицу.

– Я много чего делал в жизни, – сказал Дьяков. – Много такого, чего делать не хотел. Не заставляй меня снова…