Электронная библиотека » Андрей Троицкий » » онлайн чтение - страница 25

Текст книги "Знак шпиона"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 17:25


Автор книги: Андрей Троицкий


Жанр: Шпионские детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Нет. На твое счастье, засранец, кретин чертов, у меня ничего нет, – скороговоркой выпалил Медников. – Твоя задница, недоумок, спасена. Мне подыхать одному. Скажешь, что пассажира подвозил. С тобой часок побеседуют, пока меня будут шмонать, а потом пожелают счастливого пути и пнут коленом под зад. Хорошо бы посильнее пнули. Скотина, тварь поганая.

Милиционер распахнул дверцу. В эту же секунду четверо мужчин в цивильной одежде вывалились из двух «Волг», остановившихся спереди и сзади от «Ауди». Медникова, выволокли из машины, заломив руки за спину, уложив лицом на капот.

– Господи, как глупо, – прошептал он.


Москва, Лефортовский СИЗО. 3 ноября.

Медников сидел в десятиметровой камере и наблюдал, как сгущаются ранние осенние сумерки. Окно было забрано решеткой и намордником с тем расчетом, чтобы человек не мог видеть внутренний двор тюрьмы. В дневное время ложиться на койку запрещено правилами внутреннего распорядка, поэтому приходилось натирать мозоли на мягком месте табуретом, привинченном к полу, и от скуки барабанить пальцами по столешнице.

В своем провале Медников винил одного Дэвиса, притащившего за собой сотрудников госбезопасности. Но мало-помалу злость на тупость и непрофессионализм англичанина отступила, Медников трезво взвесил свои шансы и решил, что все не так уж плохо, как могло показаться ещё вчера, когда его доставили в Лефортовский СИЗО, подвергли унизительной процедуре личного обыска, растянувшуюся до вечера, когда проверяли не только содержание заднего прохода, но и каждую пломбу на зубе. Наконец от Медникова отмотались и, переодев его в казенное барахло, пропахшее хлоркой, засунули сюда в этот клоповник.

Контрразведчики были разочарованы результатами обыска и даже не могли скрыть своего разочарования. Куртка на синтепоне, немного денег, очки и буклеты из Третьяковской галереи, – вот, собственно, и вся их скудная добыча, которую при всем желании к делу не подошьешь. По их прикидкам у Медникова должен быть с собой мешок с секретными документами, микрофильмами, на худой конец одноразовые шифровальные блокноты, фотокамеры, вмонтированные пуговицы штанов и вшитые в ширинку, прочая шпионская дребедень. А тут такая лажа: куртка на синтепоне и буклеты с картинками.

С Дэвиса, надо полагать, сняли показания в местном отделении милиции, куда, разумеется, пригласили представителей английского посольства и переводчика. Ну, а чем порадовал Дэвис контрразведку? Сказал, что подвез на своей машине приличного человека, по виду приезжего, только что посетившего Третьяковку. Что, у вас в России за это судят? Ясное дело, перед Дэвисом извинились и, составив протокол, отпустили его через час-полтора. Ричард вернулся к себе на съемную квартиру, сменил подштанники, которые обмочил со страху ещё в машине, и по телефону заказал на завтра авиабилет до Лондона. Затем открыл бар, полный бутылок, и надрался, как свинья, чтобы забыть все свои страхи и унижения, унять внутреннюю дрожь.

А Медников провел бессонную ночь, забывшись дремотой только под утро, он проигрывал различные варианты допроса, который наверняка состоится уже сегодня или завтра. Сейчас он придумывал новые вопросы, которые может задать следователь, и готовил свои ответы.

От услуг защитника назначенного следствием, он, разумеется, откажется. Во-первых, сам знает законы не хуже любого адвоката. Во-вторых, позже, на суде, если обстоятельства сложатся не в его пользу, можно будет заявить, что показания, полученные следственными органами без присутствия на допросах адвоката, весьма сомнительны и должны быть исключены из материалов дела. Подследственного, побоями и угрозами, заставили оговорить себя, выбили показания, нужные контрразведке. Этот козырь Медников будет держать в рукаве до суда. Впрочем, как бы не повернулось дело, оно может быть построено главным образом на признательных показаниях самого обвиняемого. Серьезных свидетелей обвинения нет. И несерьезных тоже нет.

Жена Люба, расскажет, что видела у Медникова английский паспорт на чужое имя с его фотографией и крупную сумму в валюте. Но где тот паспорт? Медников уничтожил его ещё два дня назад, сжег, решив, что документ ему не понадобится. И где та сумма в валюте? И какая вера алкоголичке, тупой бабе, которая временами забывает собственное имя? Судебные слушания, разумеется, закроют, засекретят. Но выводить даже на закрытые судебные заседания свидетеля, которому место в дурке, в желтом доме, значит, становиться общим посмешищем. Контрразведчики на это не пойдут. Есть ещё брокер Евгений Чернов, который ни при каких обстоятельствах не подтвердит, что получал от Медникова грязный нал и скупал ценные бумаги. Раскрыть истину все равно что обворовать самого себя. Акции, которым владеет Медников и распоряжается Чернов, записаны на других лиц. И концов там не найти. Что в этой ситуации остается делать контрразведке? Только утереться и отойти в сторону.

А Медников не тот человек, который, сломавшись морально, умоется слезами и, просветлев душой, накатает чистосердечное признание. Джейн Уильямс, дипломата Максима Никольского, доктора наук Ермоленко можно вычеркнуть из списка свидетелей. Во-первых, никакой связи между этими людьми и Медниковым не может быть установлено. Во-вторых, мертвые молчат.

Что же остается у следствия? Домыслы, догадки, записи каких-нибудь телефонных разговоров, словом, оперативные данные, которые не могут быть использованы в суде, как доказательства вины Медникова. И ещё есть Дьяков. Главная, центровая фигура. Но где, в какой точке земного шара, в какой стране его искать? И сколько времени займут эти поиски? А ведь официальное обвинение по закону Медникову должны предъявить в течение десяти дней после его задержания.

Если исходить из худшего, если Дьяков каким-то образом попадет в руки русской разведки, он будет молчать. В любом случае, даже под пытками, будет молчать. Потому что дать признательные показания в его положении, когда ты по уши в человеческой крови, значит, подписать себе смертный приговор. Но, главное, Дьяков боится за семью, точнее, свою дочь. В его представлении чекисты отыграются за грехи отца на ребенке, в отместку испортят девчонке жизнь. Ни тебе высшего образования, ни выезда за границу… Никаких перспектив. Только муторное тяжкое существование, грошовая жизнь, полная неудач.

Этот орешек чекистам не расколоть. Дьякова можно убить, но разговорить его невозможно.

В шесть вечера Медникова выдернули из камеры. В следственном кабинете за письменным столом сидел подполковник Беляев.

– Это не допрос, – сказал он, когда конвой вышел. – Просто хотел задать тебе пару вопросов, без протокола.

Он бросил на стол пачку сигарет и зажигалку.

– Ты ведь знаешь, что твоя дача сгорела. На участке нашли труп. Что это за человек? Хотели бы выяснить его личность. С твоей помощью.

Медников, прикуривая сигарету, чуть не рассмеялся. Эти придурки даже не знают, с какой стороны к нему подступиться. Они хотели выяснить личность человека, сгоревшего на даче. Анекдот. Впрочем, Медников всегда считал Беляева человеком бесхитростным, недалеким, даже глуповатым. Именно недостаток ума помог ему подняться по служебной лестнице, потому что умников нигде не любят.

– Бомж какой-нибудь без имени и фамилии, – пожал плечами Медников. – Ночью на даче мне не спалось. Я вышел из дома, чтобы пройтись вдоль речки. Я там гуляю, если не спится. Когда вернулся, дома и машины уже не было. Смотреть на этот ужас – было выше моих сил. Я просто развернулся и ушел. Этот дом я сам строил, по доске, по гвоздику… И вдруг какая-то тварь в мое отсутствие забирается туда. Видно, за бутылкой и харчами полез, скотина. Ну, и пожар устроил. Я сам виноват. Оставил заднюю дверь открытой. Нет, не могу об этом вспоминать.

– Понятно, – кивнул Беляев. – А меня спросить ни о чем не хочешь? Ну, почему тебя задержали? Почему ты здесь, а не дома?

– Сергей, я ведь не мальчишка. Задержали, значит, есть причины. У нас с тобой разговор без протокола. Вот появится следователь, все мне объяснит, предъявит постановление. Задаст вопросы. А я помогу следствию. Не собираюсь строчить жалобы, закатывать сцены или вскрывать вены алюминиевой ложкой. Разберемся во всем по-мужски, спокойно, обстоятельно.

– Это мне нравится. Ну, то, что ты сам хочешь во всем разобраться. Следствию помочь. Послезавтра во второй половине дня приедет твой следователь. Говорят, он толковый мужик.

– Хорошо. Не люблю дураков. Сергей, мы с тобой были приятелями. Надеюсь, ими и останемся. Когда все это закончится.

– Возможно, завтра я снова загляну на минутку. Ну, если получится. Если выкрою минутку.

– Буду ждать.

Беляев минуту помолчал и сказал:

– Если хочешь, забери сигареты с собой.

– Спасибо, – кивнул Медников. – Как там Люба? Держится?

– Она в порядке.

– Ей будет нелегко без меня. Некому присмотреть за ней. Пьющий человек с его проблемами никому не нужен. Сам знаешь, я все сделал, чтобы вытащить её из стакана с водкой. Без меня она давно бы пропала.

– Знаю, – ответил Беляев и вызвал конвой.

Медников, заложив руки за спину, шел по тюремному коридору и с трудом сдерживал рвущийся из груди смех. Спасибо Беляеву, позабавил на сон грядущий. Все-таки он редкая зануда и тупица.

Глава двенадцатая

Поселок в пригороде Мадрида. 3 ноября.

Время близилось к пяти вечера. Тишина стояла такая, что, кажется, можно было услышать мух, жужжащих возле свалки, устроенной на развилке дорог у выезда из поселка. Жители одноэтажного дома, обнесенного глухим забором из песчаника, казалось, наслаждались сиестой, потому что два часа послеобеденного сна для испанца такое же святое дело, как ежедневная молитва для мусульманина.

Этот дом пару лет назад приобрел Нестеров, оформив покупку на подставное лицо. Время от времени здесь останавливались какие-то люди, по виду иностранцы, средней руки бизнесмены, приезжающие в Мадрид по делам и не желавшие тратиться на отели. На первом этаже находилась большая гостиная, просторная кухня, два кабинета, комната отдыха, ванная, на втором этаже две спальни, по периметру дом огибала широкая летняя веранда. Обстановка самая простая, без излишеств и роскоши. Под домом располагался гараж на два автомобиля, небольшой винный погребок и ружейная комната.

Именно гараж Колчин выбрал для допроса Дьякова. Помещение просторное, прохладное с бетонным полом и смотровой ямой. Из обстановки старый письменный стол, несколько плетеных кресел, под потолком пара узких прямоугольных окон, которые давали слишком мало света, поэтому пришлось включить люминесцентные лампы. Дьякова усадили в кресло за стол, лодыжку левой ноги пристегнули наручниками к цепи, другой коней которой прикрепили к ножке верстака. Цепь была довольно длинной, Дьяков при желании мог ходить в углу гаража или, снимая крышку с большого металлического ведра, заменявшего парашу, справлять в него малую нужду. На стол поставили стакан и графин с водой с разведенной в ней марганцовкой.

Раны Дьякова в полости рта продолжали кровоточить, язык, слизистая оболочка щек и небо, распоротые лезвием бритвы, распухли, покрылись белым нездоровым налетом. Утром он принял лошадиную дозу антибиотиков, но раны, кажется, начинали гноиться. Лицо, опухшее от побоев, превратилось в один огромный синяк, отливавший синими, багровыми и черным оттенками. Картину дополняла надвое рассеченная верхняя губа, края которой попадали в беззубый рот, вылезали из него, шлепали по языку. Дьяков говорил медленно, с усилием, делал долгие паузы, он выдавливал из себя слова буквально с кровью.

Колчин, устроившись в низком плетеном кресле, положил ноги на кривой деревянный ящик и терпеливо слушал. Напротив стола он укрепил на штативах две аналоговые видеокамеры, которые вели непрерывную съемку допроса. Когда лента подходила к концу, Колчин вставлял новые кассеты, нажимал кнопки, и допрос продолжался. Особых успехов не было, беседа, застряв на одном месте ещё два часа назад, не сдвинулась ни на сантиметр, но Колчин не надеялся на скорый результат.

– Когда и при каких обстоятельствах ты познакомился с Медниковым? – этот вопрос Колчин задавал уже во второй раз.

Дьяков налил в стакан воды с марганцовкой, отхлебнул, прополоскал рот, выплюнул жидкость на пол. И вытер рот платком, уже пропитавшимся кровью и слюной.

– Я уже говорил, что точно не помню. Мы вместе работали в ФСБ. Какое-то время. А потом меня вышибли из конторы. Выбросили на улицу. С тех пор мы виделись один раз. В каком-то кабаке.

На этот короткий ответ Дьякову потребовалось пять с половиной минут.

Колчин не спешил с новым вопросом. Стало тихо. В углу на высокой подставке стрекотал вентилятор, перемалывая воздух своими кривыми лопастями. Где-то за окном голосистая птичка пела о том, что человеческие печали не утолить ни любовью, ни смертью.

– От кого ты получил задание убить Уильямс?

– Уильямс? Это кто?

– Что ты знаешь о похищении и убийстве Ходакова?

– Ничего.

– Что тебя связывало с дипломатом Никольским, который покончил с собой в Москве?

– Связывало? Я не гомик. Ничего не связывало.

– Ты все забыл? – усмехнулся Колчин. – Я так и знал. Значит, нужно тебе помочь. Ты представляешь себе, какими средствами придется освежать твою память? Знаешь, как это делается?

Колчин встал из кресла, прошел вдоль стола к верстаку, присел на его край, свесив ноги. Дьяков молчал, он обмакивал край носового платка в стакан с водой, подносил платок к верхней губе, прижимал к ране. И, кажется, был полностью поглощен этим занятием.

– Испанцы вечерами и ночами любят ездить на мотоциклах, врубать музыку на полную катушку, – сказал Колчин. – Они слушают её даже ночью. И соседям это не мешает, так тут заведено, таков стиль здешней жизни. Никто не вызывает полицию, если вечером нарушают тишину. На своей земле, в своем доме я могу орать благим матом, и никто не пошевелит пальцем, чтобы меня остановить. Если человек не нарушает тишину – это плохо, значит, он заболел. Так тут живут.

– Ну, и что?

– Для начала мы вколем тебе препарат, который развязывает язык упрямцам. Но если химия не поможет, перейдем к традиционным способам допроса. Сегодня мы будем наслаждаться громкой музыкой. Здесь в гараже есть кое-какие плотницкие инструменты. Они мне пригодятся. Я закрою все окна, поэтому твоих криков никто не услышит. Услышат только музыку. Это будет неприятная, очень болезненная процедура. Она продолжиться до тех пор, пока ты не заговоришь. И мне не хочется доставлять тебе боль, не хочется самому пачкаться. Но раз другого выхода нет…

– Я не заговорю. На меня не подействует «сыворотка искренности». Я перенесу любую боль. Как видишь, у меня почти нет языка. Вместо него какие-то резаные кусочки во рту. Мясо, фарш. Но я ведь разговариваю с тобой. Хотя мне очень больно.

Колчин задумался.

– Слушай, у меня есть все полномочия. Могу предложить тебе один вариант, который устроит обе стороны. И тебя и нас.

– Интересно послушать.

– Мы вывезем тебя из Испании в Россию. Используем для этой цели частный самолет одно русского предпринимателя, который имеет здесь бизнес. Снабдим тебя документами. Конечно, в Москве тебе светит не санаторий с усиленным питанием, а тюрьма. Пару недель проведешь в госпитале. Там тебя заштопают. Потом, уже в изоляторе, тебя будет наблюдать врач. Ты получишь одиночную теплую камеру, все лекарства и щадящий режим. У тебя будет приличный адвокат.

– Туфта. Кидалово.

– Кроме того, ты регулярно будешь встречаться с бывшей женой и дочерью, – продолжил Колчин. – По крайней мере, раз в неделю. И сможешь получать передачи. Сделай встречный шаг. Дай показания. В письменной форме и устно. Как тебе предложение? Это лучше, чем умереть от болевого шока или гнить заживо в этом погребе.

Дьяков плюнул на пол кровью и засмеялся. Это был странный смех, похожий на простуженный собачий лай.

– Я не верю в эту сказочку для ненормальных. Потому что знаком с методами вашей работы. И представляю себе те инструкции, что ты получил. Решение относительно меня уже принято в Москве.

– И что это за решение?

– Как только я дам показания, вы замочите меня. Изуродуете лицо, разобьете кости черепа. Уничтожите пальцы и кисти рук. Труп зальете бетоном в смотровой яме этого этот вот гаража или пропустите через промышленную мельницу. А, скорее всего, растворите мои останки в концентрате серной кислоты, через сутки спустите это дерьмо в канализацию. От человека один запах остается. Я знаю, как это делается.

– У тебя богатое воображение. Но больное.

Дьяков не слушал, он прополоскал рот и плюнул под ноги.

– Все правильно, – сказал он. – Я поступил бы точно так же на вашем месте. Все остальное, все твои обещания насчет свидания с дочерью, адвоката, врача и теплой камеры, – это художественный свист. Низкий треп, на который я не куплюсь. Я вам не нужен.

– Это не свист, и не треп – покачал головой Колчин.

– Я все уже решил, я выдержу любые пытки и сдохну со спокойным сердцем, – сказал Дьяков. – Потому что сильнее вас.

Колчин встал с верстака, принялся разгуливать вдоль стола.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он. – Письмо дочери Гали. И её рисунок. Наш человек побывал в гостях у твоей бывшей жены. Сказал, что есть возможность передать тебе весточку. Галя написала папочке письмо.

Когда Колчин говорил, Дьяков набрал в рот воды с марганцовкой, но забыл её выплюнуть, проглотил.

– Вы сказали Гале, что я…

– Ни слова, – ответил Колчин. – Сообщили, что скоро вы с дочкой увидитесь в Москве. Вот и все.

– Покажи письмо.

– Сначала ты все расскажешь. Мы запишем показания, а вкусное на третье. Теперь веришь?

– Нет у вас никакого письма.

– Хорошо, давай по-другому. Как убедить тебя в том, что я веду честную игру, и что ты останешься жив? Пожалуй, дам тебе рисунок дочери. Прямо сейчас. Потом мы с тобой беседуем начистоту, пишем все на камеры и на бумагу. Затем ты получаешь письмо. Так годится?

– Давай рисунок.

– Минутку.

Колчин вышел из гаража в ружейную комнату. Здесь в металлическом шкафу хранились три помповых ружья, пять охотничьих ружей и карабинов, несколько пистолетов и патроны. Рядом со шкафом высокий открытый стеллаж, заставленная всякой ерундой, чучелами мелких птиц, запылившимися кубками, полученными на каких-то соревнованиях или купленных в магазине, упаковками с пластиковыми тарелочками, которые используют для упражнений в стендовой стрельбе. Колчин вытащил с нижней полки портфель, достал из него конверт. Вернувшись в гараж, положил на стол перед Дьяковым рисунок.

Веселый ежик тащит на своих колючках три гриба с красными шляпками. Голубое небо, в верхнем углу солнце, разбросавшее по сторонам желтые лучи. На обратной стороне картинки название рисунка «осень». Дьяков бережно расправил лист бумаги, долго смотрел на рисунок, старался справиться с собой, но не смог. Всхлипнул, провел ладонью по глазам.

– Я помню этот рисунок, – сказал Дьяков. – Галка показывала его ещё в Москве.

Колчин сел в плетеное кресло и отвернулся. Прошла пара минут, Дьяков взял себя в руки.

– Что пишет Галчонок? – спросил он. – Ведь вы же читали письмо?

– Читали, – ответил Колчин. – И ты прочитаешь. Всему свое время.

– И все-таки, что она пишет?

– Пишет, что соскучилась. Ждет встречи с отцом. Ничего особенного.

– Это для вас ничего особенного, – Дьяков снова всхлипнул. – Задавайте свои вопросы.

Колчин встал, поменял кассеты в видеокамерах.

– Лучше расскажи все по порядку, – сказал он. – Потому напиши все на бумаге. И только после этого я перейду к вопросам. Договорились?

– Договорились. Черт с вами.

Дьяков погладил рисунок ладонью, свернул его и спрятал его в кармане брюк.


Москва, Лефортовский СИЗО. 4 ноября.

Весь день Медников, ерзая на табурете у окна, ожидал вызова в следственный кабинет. Накануне Беляев обещал заглянуть на минутку, он, скорее всего, не обманет. Медников был спокоен и сосредоточен на своих размышлениях. Эту ночь он провел спокойно. Его не мучили кошмары и дурные предчувствия. Днем он не страдал ни от тишины, ни от шагов в коридоре, он слышал, как с другой стороны двери поворачивается «волчок», задвижка на глазке. Контролер смотрит через толстое стекло, видит Медникова, сидящего у стола, «волчок» снова поворачивается, в коридоре слышны удаляющиеся шаги.

После обеда, вполне сносной похлебки, серого картофельного пюре, политого мучным соусом и компота, Медников, постучав в дверь, попросил контролера принести ему пару листков бумаги и карандаш. Он не собирался строчить жалобу, просто, чтобы чем-то занять себя, решил составить большой кроссворд. Это занятие быстро убивает время. Через полчаса два листа бумаги и карандашный огрызок лежали на столике. Медников, повертев бумагу, стал раздумывать над ключевым словом, уже приняться за дело, но тут прибыл конвой и его отвели в тот же следственный кабинет, где накануне они разговаривали с Беляевым.

Сегодня подполковник был хмур и неприветлив, на встречу не поднялся, не позволил себе даже жалкой улыбки. Медников, всем сердцем ждавший этих малых добрых знаков, приуныл.

– Я только на одну минуту, – сказал Беляев. – Обещал и приехал.

Он смотрел не в глаза Медникова, а в дальний темный угол, где, привинченный к полу, стоял стул с жесткой спинкой. Медников вздохнул, он понял, что хороших известий нечего ждать.

– Ты виделся с Любой? – спросил Медников, через этот вопрос, стараясь затронуть душевную струнку, а там уж подобраться к главной теме: что известно следствию и чего ему, Медникову, ждать от жизни.

– Виделся, – кивнул Беляев, продолжая смотреть в угол. – Вчера вечером.

– Она ничего не передала мне? Ну, сигареты, пожрать или хоть записку?

– Нет, – покачал головой Беляев. – Она ничего не передала. Ни еды, ни сигарет. И записки не написала. Она велела кое-что передать тебе на словах. Но я этого делать не буду. Потому что её послание – сплошь нецензурная брань и проклятья. Самое мягкое, что она сказала: «Мне жаль, что я не увижу, как он сдохнет. Но я сумею это вообразить, представить себе. И каждый раз в моем воображении он будет умирать по-новому. Мучительно и больно». Прости, но я лишь повторил её слова.

– Другого я от неё и не ждал, – горестно покачал головой Медников. – Большой человек. Видимо, сейчас у неё обострение.

– Возможно.

– Сергей, я уверен, что это недоразумение, эта ерунда рано или поздно кончится, – Медников прижал к сердцу ладони. – Я ни в чем не виноват. И хочу, чтобы именно ты это знал.

– Это не ерунда, – сурово покачал головой Беляев. – Я понимаю, что ты выстроил линию обороны, ты уйдешь в глухую защиту. Ты неплохо подкован юридически и все такое. Сейчас днем и ночью ты только об этом и думаешь. Ты просчитываешь варианты, сочиняешь правдоподобные ответы на вопросы, которые тебе зададут. Мой совет: не трать на это время.

– Но почему? – Медников удивленно округлил глаза.

Беляев минуту подумал, выдержав драматическую паузу. Наконец разжал губы.

– Я не имел права этого говорить, но скажу. От меня ты это узнаешь или завтра от следователя, уже не имеет значения. Дьякова мы взяли в Мадриде. Он дал на тебя полные исчерпывающие показания. Разумеется, его слова будут подкреплены следственными действиями. Это займет некоторое время. Но доказательная база будет очень крепкой. Шансов у тебя никаких. Остается написать чистосердечное признание. И в самом начале своего опуса надо указать, в каком месте ты спрятал препарат СТ – 575 и где похоронен труп доктора наук Ермоленко. Чистосердечное признание – это единственный шанс спасти жизнь. Хоть бы жизнь.

– Но я ничего, – начал Медников и запнулся.

– Последуй моему совету. Иначе… Я врагу не пожелаю того, что сделают с тобой. У следствия нет ни тени сомнения в твоей виновности. Все настроены очень решительно. Короче, ты спекся.

Пару минут Медников молчал. Он вцепился пальцами в край стола так, что побелели пальцы.

– Господи, – прошептал он. – Господи… Я хочу в камеру.

Этой ночью Медников совершил неудачную попытку самоубийства. Он проткнул сонную артерию огрызком карандаша, потерял полтора литра крови, и следующие три дня провел в тюремной больнице. Там же на больничной койке он написал то, что от него требовали.


Поселок в пригороде Мадрида. 4 ноября.

С показаниями Дьякова закончили к обеду. Нестеров и Колчин проводили допрос по очереди, сменяя друг друга. Дьякову, чтобы тот не вырубился от потери крови и изнеможения, смог, преодолевая боль, говорить, кололи транквилизаторы и раствор морфина. Нормальную пищу заменил калорийный бульон, в который покрошили пропущенные через мясорубку отварные бобы, белковые добавки, цветом и запахом напоминающие костную муку, и мелкие хлебные крошки. На вкус тошнотворное, но питательное, поддерживающее силы пойло.

Запустив в горло трубку, Дьяков, избавленный от необходимости совершать глотательные движения, всасывал в себя этот раствор. Затем полоскал рот водой с разведенными в ней марганцовкой и антибиотиками. После бессонной ночи, он не чувствовал ни усталости, ни упадка сил. Дьяков сидел за столом, наблюдая, как Колчин приклеивает к отснятым видеокассетам бумажные клейкие полоски, нумерует их и складывает в чемодан. Нестеров, сменивший полицейскую форму орехового цвета на голубую рубашку и серые брюки, возился с аппаратурой. Он снимал камеры со штативов, отсоединял аккумуляторы, упаковывал вещи в сумки. Развинчивал зажимы и крепления, складывал треноги в футляры, а затем перетаскивал это имущество наверх в кладовую, и снова возвращался.

– Я хочу кофе, – сказал Дьяков.

Он говорил громко, но порезанный язык так распух, что перестал ворочаться, слова выходили неразборчивыми, приходилось дважды повторять, чтобы тюремщики поняли смысл просьбы.

– Хочу чуть теплый кофе с сахаром.

– Натуральный или растворимый? – Нестеров отставил в сторону последний не разобранный штатив.

– Сойдет растворимый.

– На кухне есть рагуста. Лично я обожаю рагусту. Крепкая штука с кислинкой.

– Отлично, давай. Большую чашку. Но только не горячий, иначе я не смогу пить.

– Хорошо. Я понял.

Нестеров поднялся по лестнице в гостиную, прошел на кухню, достал с полки железную банку кофе с зеленой этикеткой и большую чашку. Открыв банку, насыпал в чашку четыре ложки кофе и столько же сахара, налил из чайника теплой воды, поболтал ложечкой. Колчин внизу продолжал укладывать кассеты в мягкий чемодан, обтянутый гобеленовой тканью. Он насвистывал себе под нос вальс из оперетты Кальмана, безбожно перевирая мелодию. Закончив с кассетами, хотел застегнуть «молнию», но карабинчик дошел до середины и застрял на месте, зажевав ткань.

– Скоро уезжаем? – спросил Дьяков.

– Примерно в шесть вечера.

– Откуда вылетает наш самолет?

– Пока не знаю. Нам позвонят и сообщат точное место и время.

– У меня сигареты кончились.

Дьяков скомкал пустую пачку, бросил её на пол и отфутболил ногой в угол. Порывшись в кармане, Колчин достал свои сигареты, положил их на стол.

– Давай письмо, – сказал Дьяков.

– Сейчас принесу. Подожди минуту.

Колчин вернулся к чемодану, присел на корточки и стал возиться с «молнией», но карабинчик не двигался. Дьяков прикурил сигарету, пустил дым и стал разглядывать фильтр, испачканный сукровицей. Нестеров, спустившись по лестнице вниз, поставил на стол чашку кофе, вернулся к штативу и неторопливо начал вывинчивать гайки из складных ножек.

– Хороший кофе, – сказал Дьяков, чмокая разрезанной губой. – Сначала я выпью эту чашку. Затем выкурю сигару. У вас есть сигары? Отлично. И только потом прочитаю письмо. Нет, лучше не так. Я буду курить сигару и читать письмо дочери. Оно длинное?

– Не очень.

– Страничка?

– Около того.

Колчину наконец удалось застегнуть «молнию». Он поднял чемодан, перенес его к лестнице. Затем вошел в ружейную комнату, плотно закрыл за собой дверь, распахнув дверцы металлического шкафа, стал разглядывать ружья, стоявшие вертикально, на подставках. Протянув руку, он вытащил пятизарядный «Браунинг» двенадцатого калибра. Тряпкой стер пыль с цевья и ствола. Порывшись на полках стеллажа, нашел коробку с нужными патронами, каждый из которых содержал в себе пятьдесят два грамма крупной дроби. Разорвав бумажную полоску на картоне, вставил патроны в окно подавателя ствольной коробки. Поставил ружье к стене, достал из портфельчика запечатанный конверт, держа его за спиной, вернулся в гараж.

Дьяков уже выпил полчашки кофе и теперь ожидал, когда принесут письмо дочери. Колчин подошел к столу, бросил конверт. Дьяков повертел конверт в руках, от волнения пальцы его подрагивали. Он разорвал бумагу по линии склейки, вытряхнул листок бумаги. Развернул его. Листок оказался чистым, ни строчки, ни буквы… Колчин, скрестив руки на груди, стоял перед столом, внимательно глядя на Дьякова. Нестеров, покончивший со всеми делами, сел в кресло и вытянув ноги, жевал ириску.

– Где письмо моей дочери?

– А это чем тебе не нравится? – спросил Колчин. – Кажется, такое же ненаписанное письмо ты передал родителям Уильямс. Этим жалким старикам.

Дьяков дернул ногой, зазвенел цепью. Он скомкал бумагу, разорвал её, до боли сжал зубы.

– Дерьмо…

Колчин дошел до ружейной комнаты. Взял «Браунинг» и вернулся на прежнее место. Дьяков сидел за столом, опустив руки, и смотрел в сторону, на верстак. Колчин поднял ствол помпового ружья, плотно обхватил пальцами пистолетную рукоятку.

В последний момент Дьяков захотел встать, но не успел. По гаражу прокатился выстрел, такой громкий, что заложило уши. Колчин бил с близкого расстояния, поэтому разлет дроби был небольшим. Заряд попал в правую сторону груди Дьякова, сбросил его на бетонный пол. Легкое плетеное кресло повалилось на бок. Колчин передернул затвор, красная пластмассовая гильза с черной маркировкой, ещё дымящаяся, выскочила из выреза в ствольной коробке, упала на столешницу, отскочив от нее, полетела на пол.

Дым от горелого пороха разогнал вентилятор. Обогнув стол, Колчин остановился, одной рукой поднял за ножку и отбросил в сторону кресло. Дьяков был в сознании. Рубашка на его груди превратилась в решето. Упав на живот, он упер ладони в пол, тяжело застонал, перевернулся на бок. Минуту он, истекая кровью, лежал на боку и не шевелился. О том, что он ещё жив, можно было догадаться по хрипам, рвущимся из прострелянной груди.

Колчин сделал пару шагов вперед, подняв ногу, сильно толкнул Дьякова в плечо. Перевернул его на спину. И выстрелил ему в ногу, точно в левое колено. Стреляная гильза залетела под стол. Дьяков взвыл от боли, но быстро оборвал свой крик, стал протяжно стонать.

Через минуту стон прекратился. Дьяков лежал на спине и смотрел на Колчина снизу вверх. Из его рта снова пошла кровь, которую уже нельзя было успокоить. Дьяков хлопал ресницами, он хотел что-то сказать, хотя бы, выругаться, чтобы облегчить душу, но смог замычать по коровьи. Горло перехватывали спазмы, грудь жгло, а воздуха не хватало даже для дыхания.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации