Текст книги "Дамы с заначкой"

22

Проклятая мигрень опять донимала Привалову. Она даже постаралась пораньше закончить сегодня с делами, хотя с утра планировала задержаться в офисе до ночи. Валерия решила не загружать Анатолия своими проблемами, не хватало еще, чтобы он воспринимал ее как старую и вечно больную развалину. Нет, этого она не допустит. Она вышла из лифта и открыла дверь своей квартиры. Было около трех часов дня, и прихожую все еще заливал солнечный свет. Валерия опустилась на обшитую гобеленом банкетку и скинула с ног туфли. Все-таки эти каблуки ультрамодных туфель слишком высокие для нее., но, как известно, женщина на каблуках выглядит совсем иначе, чем баба в тапочках. Анатолию нравились изящные шпильки. В гостиной пробили часы, и Валерия решила пойти прилечь, но ее слух вдруг уловил какие-то звуки, похожие на отдаленную ругань или возню… Однако звукоизоляция в ее доме отличная… Что бы это могло быть? Ноги сами понесли ее к спальне. Распахнув двери, она застыла на пороге… Какая-то девица прыгала верхом на Арчибасове, громко повизгивая от удовольствия, а его наманикюренные пальцы с неистовой силой сжимали ее тощие ягодицы… При этом он дугообразно выгибался и, зажмурившись, откидывал назад голову. Все это происходило на ее кровати!!! Привалова подоспела как раз к кульминации, через мгновение он издал протяжный стон, как-то сразу обмякнув, девица упала ему на грудь и впилась своим намалеванным ртом в его губы… Кровь хлынула Валерии в лицо, она сдавленно пискнула и выбежала. Уже закрываясь в ванной, она услышала, как Анатолий что-то крикнул, однако стука в дверь не последовало: Наверное, целый час Привалова стояла в душевой кабине, пытаясь смыть с себя всю грязь увиденного. Мощная струя воды хлестала по лицу, размазывая тщательно нанесенный утром макияж. Это должно было случиться, рано или поздно…

* * *

Валерия сидела в кресле, уставившись в одну точку. На низком журнальном столике стояла едва начатая бутылка виски. Обычно Привалова не пила крепкие напитки, предпочитая сухие вина, но сейчас ей хотелось напиться до бесчувствия…

Не думать, не слышать и, главное, не помнить того, что случилось два часа назад. Пока ничего не получалось, яркая в мельчайших подробностях картинка стояла у нее перед глазами… В бокале уже давно растаял лед. Она не глядя протянула руку, отпила несколько глотков и снова оцепенела, держа бокал в руке. Словно ледокол прошел через ее жизнь, круша, как хрупкий лед, надежды на счастье и оставляя за собой лишь черную пугающую глубину вод…

Время от времени в ее мозгу вспыхивала мысль о том, что нужно что-то сделать… Вспыхивала и гасла. Валерия как-то сразу оплыла в кресле, ничто не напоминало ту энергичную и жизнерадостную женщину, которую она видела в зеркале утром. В комнате стало совершенно темно, ее стало знобить, но пить больше не хотелось. Побелевшими от напряжения пальцами она все еще держала бокал. С трудом разжав пальцы, она неловко поставила его на край столика, но не рассчитала, бокал со звоном упал на пол. Валерия щелкнула выключателем, неяркий свет выхватил из темноты небольшой кусок пола возле журнального столика. Стакан разбился пополам. «Как странно…Две части одного целого, а уже не склеить». Она подумала, что над женщинами в их роду висит какое-то проклятие, поэтому не находят они счастья в личной жизни. Не была исключением и ее любимая бабушка.

Наталья Игонина вышла замуж рано. Как только закончила ремесленное училище, и на ее пути возник тихий неприметный слесарь Степан Шапошников. Он работал на том же заводе, на который Наташа пришла сразу после училища.

В тридцать шестом у них родилась дочь Анна, жизнь начала налаживаться. Но в сорок первом Степан ушел на фронт, а через год в Екатеринбург пришла похоронка. Наталья работала на заводе, день и ночь делая снаряды, маленькая Аня спала тут же в цеху, свернувшись калачиком на матери иском тулупе. Закончилась война, и у людей наконец-то появились надежды на лучшую жизнь. В конце сороковых годов к ним в заводской поселок по направлению комсомола прибыла молодежь с Кубани, веселые хлопцы и девчата, говорящие на таком родном для Наташи наречии, что сердце у нее больно сжалось. Егор Демин, кудрявый механик, сразу положил глаз на зеленоглазую красавицу Наталью. Аньку он принял как родную, а через два года увез жену в Краснодар. Так Наталья Игонина вернулась домой. Город она не узнала, только старый центр напоминал ей тот Екатеринодар, по которому она гуляла с матерью. Общих детей у Егора и Натальи не было. Егор начал пить. Наталья целыми днями пропадала на работе. В четырнадцать лет у Анны обнаружили туберкулез. Врачи сказали, что ребенку необходимо усиленное питание. Чтобы вы лечить дочь, Наталья устроилась санитаркой в больницу, а в редкие свободные дни ездила на сезонные работы в поля. Судьба сжалилась над бедной женщиной, и болезнь отступила. Годы шли", похожие один на другой, муж спивался, дочь взрослела и вовсе не радовала мать. Наталья не замечала в своем ребенке стремления состояться, вырваться из этой бесцветной жизни. Тихая Аня часто лгала, училась плохо и не старалась хоть чем-то облегчить жизнь своей матери. Закончив семь классов, она стала работать официанткой в ресторане железнодорожного вокзала, где и познакомилась однажды со своим будущим мужем, неоцененным артистом ростовской филармонии. Уже после того как она привела его в маленькую квартирку своих родителей, выяснилось, что из филармонии его выгнали, а искать другую работу ему не позволяла его артистическая натура. Беременность Анны роковым образом сказалась на ее слабом здоровье: снова напомнил о себе туберкулез, и она умерла оставив десятидневную малышку Валерию (такое имя выбрал артист Привалов) на руках у Натальи. По хоронив дочь, Наталья выгнала из дома никчемного зятя и посвятила себя крошке Рябушке.

Когда яркое солнце начало проникать сквозь задернутые портьеры, Валерия уже знала, какой шаг она сделает дальше.

23

Арчибасов бесстрастно наблюдал за воробьями, весело толкавшими друг дружку в борьбе за лакомый кусочек. Ксюша стояла на ступеньках и крошила на землю овсяное печенье. Анатолий пустился в рассуждения: "Вот у птичек жизнь: толкайся, дерись, дергай перья, никто тебе ничего не скажет, не осудит. Наоборот, уважают, мол, кто съел, тот и хозяин жизни, у него и кусок пожирнее, любая самка готова с ним гнездо разделить. А люди… Выдумывают себе какие-то идеалы, любовь… Чушь все это! Ну привел эту Верку!

Господи, что тут такого? Мужик я или не мужик?

Радоваться надо, что здоровья хватает, а не глаза закатывать. Черт ее принес, эту рыжую дуру! Не могла задержаться на работе, как обычно? И не пострадала бы морально". Он хихикнул, вспомнив лицо Валерии, увиденное им в дверях спальни через Веркино плечо. «Обалдела! А думала небось, что меня можно с потрохами купить за какую-то паршивую тачку и компьютер? Не на того напала, да и что это за размах? С такой фигурой и рожей еще сюсюкает: „Ах, котик, ах, зайчик, иди к своей девочке!“ Девочка – трехдюймовочка! Приобрела, как мебель! Да что там мебель – как плюшевого мишку на кровать! Лежи, милая игрушка, ожидай свою хозяйку, она бизнесом занимается, она устала, сделай ей массаж…» Анатолий в ярости сжал сигарету, которую собирался прикурить. Раскрошив ее в ладони, стряхнул табак на пол, достал новую и прикурил от дорогой золотой зажигалки, подаренной Приваловой. «Чтобы мой котик мог дать мне прикурить красиво!» Господи, сама же не курит, а пыталась изображать томную барышню с тонкой сигареткой в толстых пальчиках!"

Арчибасов сжал зубы. Все же до чего гадко на душе! Он вспомнил; как ушел из квартиры Валерии, выпихнув сначала Верку. «Мы еще увидимся?» – пыталась навязаться ему та. Он ничего не ответил, просто вытолкнул ее на лестничную площадку и захлопнул дверь. Таких Верок у него было и будет, стоит только пальцем поманить…

Арчибасов раздавил окурок в пепельнице и сунул в рот следующую сигарету. Нет, он все-таки дурак! Он думал об этом и в гостинице, куда пошел переночевать, чтобы не идти домой и не объяснять ничего матери, которую он не видел уже больше месяца. Он дурак, что привел Верку в квартиру Приваловой, надо было к ней пойти, звала ведь. Нет, захотелось покрасоваться, похвастаться, мол, какие мы, вам нечего и мечтать!

А Верка-то и в постели ничего из себя не представляет! Та же Привалова лучше, засиделась в девках, не сдерживает себя, боится не угодить…

Боже, какой идиотизм! Анатолий застонал от бессилия. Надо же было так подставиться…

Занятый своими мыслями, он и не заметил, как Ксюша вошла в кабинет. Ей пришлось дважды окликнуть его:

– Анатолий Георгиевич, к вам посетитель.

Посетительница, – уточнила секретарша и улизнула, как-то смущенно улыбаясь.

– Кто? – запоздало спросил он, но Ксюши уже и след простыл.

– А кого ты еще ждешь? – На пороге стояла Валерия в ярко-красном костюме, который он помнил по ее прошлому визиту в их офис больше месяца назад.

«Лицо бледноватое, веснушки горят, но держит себя в руках», – невольно отметил Анатолий.

– Тебя я действительно не ждал, я не думал… – начал он.

– Это я уже заметила, что ты не способен думать, – ответила Валерия. – Ничего, зато ты будешь вспоминать, чего лишился из-за своей глупости и похоти! Ты, наверное, думал, что я тебя осыплю золотом за твою красоту? Думаешь, я не раскусила тебя, не поняла, что ты был со мной лишь из-за денег? – Валерия чеканила слова, дрожа в душе от обиды, боясь на самом деле, что он заметит ее неуверенность, ее желание услышать от него объяснение, которое она смогла бы посчитать приемлемым, чтобы простить его. Анатолий молчал и глядел на нее. – Что же ты не забрал свои любимые вещи? Или ты собираешься ходить в тех обносках, в которых я тебя подобрала? Как же ты подцепишь другую богатую дуру? Тебя же в приличное место испустят в твоем секонд-хэнде! Ты ведь привык к шелку и атласу, к дорогому парфюму! Вот я тебе все и привезла! Она пнула ногой чемодан, который раскрылся, изрыгнув из своих недр разноцветный ворох.

Затем открыла сумочку и достала флакон его любимого одеколона.

– Чтобы пахло и заглушало запах такого дерьма, как ты! – Привалова вылила одеколон на одежду, рассыпавшуюся посреди кабинета.

Одеколон оставлял жирные пятна на ткани, расплываясь в воздухе душным ароматом. Анатолий побледнел, но продолжал молчать, сжав кулаки в карманах брюк до боли в суставах. Привалова поставила пустой флакон передним на стол, развернулась на тонких каблуках и стремительно вышла, не закрыв двери.

Анатолий услышал визг, с которым ее машина тронулась с места, и только теперь почувствовал, как у него взмокла спина. Он посмотрел на открытую дверь и встретился взглядом с Ксюшей.

Та стояла в приемной, оторопело глядя на него, затем села за компьютер и сосредоточенно защелкала «мышкой». Анатолий закрыл дверь, постоял пару секунд, затем начал быстро запихивать разбросанные вещи в чемодан, комкая их еще больше От запаха начала болеть голова Он закрыл чемодан, взял барсетку с документами и вышел в приемную.

– Ксения, мне нужно уйти, меня сегодня не будет! – Он старался говорить подчеркнуто спокойно и уверенно. Ксюша кивала головой, не решаясь поднять глаза. Анатолий взял чемодан и вышел из офиса, мягко притворив за собой дверь Через пятнадцать минутой сдавал вещи в химчистку, объясняя пожилой приемщице, что одеколон вылился в чемодане из-за неплотно закрытого флакона.

* * *

Сергей и Жека вышли из своей мастерской, чтобы отправиться на обед.

– Ого! – присвистнул Жека, втягивая воздух носом, – кто это у нас купался в «Армани»?

– Не поверите, Евгений Сергеевич, – Ксюша сделала страшные глаза и почему-то шепотом продолжила:

– Привалова приезжала, помните, мы ее заказ месяц назад оформили?

– Конечно, – ответил Жека. – Кто же забудет такую клиентку, в ее доме работы еще месяца на три. А при чем здесь запах?

– Ну так это она, – сказала Ксюша.

– Пользуется мужским одеколоном? – присоединился к разговору Сергей.

– Нет, Сергей Николаевич, – серьезно сказала Ксения, – это наш Анатолий пользуется, вернее, пользовался, так как она вылила весь одеколон у него в кабинете.

– Вылила? – недоверчиво переспросил Жека. – А зачем?

– Кричала, а он молчал! – как будто не услышала вопроса Ксюша.

– Да кто молчал, кто кричал? – не выдери жал Сергей. Он сел в кресло и выжидающе посмотрел на девушку. Ксюша заговорила, делая театральные паузы между фразами:

– В общем, у него был роман с Приваловой, а теперь она его…

– Дочитала до конца и сдала в макулатуру! – весело закончил Жека.

Ксения замолчала, недовольная, что ее лишили заключительной фразы.

– Да, я догадывался, что наш Толик не так прост, но о Приваловой я как-то не думал, – сказал Сергей.

– Чем же он ей не угодил? Такой обходительный красавчик, – не унимался Жека.

– Наверное, застукала с кем-то, – выпалила Ксюша.

Сергей и Жека уставились на нее с притворным ужасом на лицах:

– Ай-я-яй! Деточка, ты судишь о жизни взрослых? Не иначе; у тебя богатый жизненный опыт, – сказал Сергей.

– Да ладно вам, Сергей Николаевич, – засмущалась Ксюша. – Я просто…

Сергей перебил ее:

– Давай-ка, Ксюша, собирайся на обед, а то у нас полчаса осталось. История трагической любви Анатолия, конечно, способна лишить аппетита некую впечатлительную молодую особу, но у нас через полтора часа каторжные работы в доме той самой Приваловой, так что надо подкрепиться, чтоб были силы убежать. Вдруг она и нас чем-то обольет, может, у нее настрой такой!

24

Телефон в моей сумочке ожил как раз в тот момент, когда я возвращалась в своей машине домой после утомительной встречи с очень сложным клиентом. Мужик попался дотошный до безобразия, и я была совершенно измочалена.

– Ляля! – орала в ухо Клавка. – Быстро приезжай! Тут такой кошмар! Тут…

– Что случилось? – перебила ее я, но подруга уже бросила трубку.

В очередной раз я порадовалась тому, что Клавкин дом был недалеко от моего. Нарушив правила на перекрестке и убедившись, что нет гаишника, я понеслась к цели. Начинало смеркаться, но темно еще не было. Свет в Клавкином доме горел во всех окнах, хотя по моим вычислениям детей дома быть еще не должно, очень уж они у нее занятые.

Как я и предполагала, Клава была одна, не считая Лорда и кота, и пребывала она в полнейшем смятении, почти в панике"

– Ляля, Боже мой! Ты не представляешь, как это страшно! – захлебывалась подружка. – Она жива! Ужас!!! Я знаю, что с ними такое случается…

– Кто жив? Клава, перестань тарахтеть! Успокойся! – Я силой усадила ее в кресло и схватила со стола стакан с прозрачной жидкостью. – На вот, выпей и успокойся.

Сделав глоток, Клава начала хватать воздух ртом, слезы брызнули у нее из глаз. Я вырвала у нее стакан и принюхалась: спирт!

– Откуда здесь это?!

– Филя что-то там протирал, – откашливаясь, прохрипела Клавка, – и забыл, наверное.

– Забыл! Весь в тебя, такой же безалаберный! – начала, было я, но спохватилась – для критики я нашла не самый подходящий момент.

– Клавочка, ну успокойся и расскажи мне по порядку, что случилось.

– Она позвонила мне в калитку, я ее даже сначала не узнала.

– Кто? О ком ты говоришь, Клава?

– О бабке-колдунье, конечно! О ком же еще?! – подруга возмущалась моей непонятливостью.

– Так ведь она уж, наверное, месяца два как почила, разве нет?

– Развода! – нервничала Клава. – Я тоже так думала, пока ее не увидела живой и невредимой полчаса назад, без следов разложения.

Я почувствовала, как волосы зашевелились у меня на голове, и попыталась собрать мысли:

– А ты не ошиблась? Может, не разглядела или…

– Да она это! Ее потом и Люся из двадцать пятого дома видела.

– Что ты предлагаешь? Пойти к ней в дом и поинтересоваться, нет ли ее там? – решительно спросила я, пытаясь пресечь Клавкину истерику.

– Боже упаси! – перепугалась подруга.

– Тогда хватит сопли размазывать!

Следующие полчаса я пыталась как-то отвлечь подругу. Предлагала поехать ночевать ко мне, но она наотрез отказалась, так как переживала за детей и не собиралась оставлять их одних.

– Вдруг эта ведьма ночью припрется?

Я согласилась, но мне надо было ехать домой, чтобы до поздней ночи работать за компьютером.

К завтрашнему дню необходимо было подготовить целую кипу бумаг. Дождавшись, пока Клава успокоится, я попрощалась.

* * *

Клава жалобно стонала и дергала ногой. Клаве снился сон, как будто огромная черная птица смотрит на нее ласковыми глазами и говорит противным голосом: "Ну что, Клавдия, доигралась?

Сейчас я тебя съем!" С этими словами ворона села на голову Клаве и стала монотонно клевать ее, Клава заметалась на постели, отмахиваясь руками от настырной птицы.

Тук-тук-тук, тук-тук-тук! Жадно хватая воздух, Клава села на кровати, опустила ноги на пол и стерла пот со лба. «Это сон, – перевела дух она. – Слава богу! Наверное съела чего-нибудь».

«Тук-тук-тук, тук-тук-тук!» – раздалось в ответ, Клава подскочила на месте и уставилась в темноту. «А почему так темно?» – подумала она и несколько раз щелкнула выключателем торшера. Безрезультатно. «Приехали. Опять свет отключили! Давно не было веера».

«Тук-тук-тук! Кла-ава, откро-ой!» От неожиданности Клавдия хрюкнула и на цыпочках подошла к окну. У калитки явно кто-то стоял.

– Лорд, – почему-то шепотом позвала Клава.

Собака вынырнула из темноты и, жалобно поскуливая, прижалась к ногам хозяйки.

– Ты что? А ну возьми себя в руки, тьфу, лапы! – запуталась она и добавила:

– За что я тебя кормлю, защитник? А ну за мной, разберемся с этими шутниками!

Она накинула на плечи халат, сунула ноги в шлепанцы и, подумав, прихватила с собой молоток для отбивания мяса. Затем решительно направилась к калитке. Лорд неохотно поплелся за ней. С молотком наготове Клавдия рывком открыла калитку. Лорд стоял, привалившись к забору, почти сливаясь с ним и, видимо, в надежде, что его не заметят. На улице никого не было. Клава осторожно высунула голову из калитки, посмотрела направо, налево. Никого. Громко выдохнув, Клава закрыла калитку, проверила еще раз засов и повернула к дому. На крыльце стояла старуха в платке и черном пальто.

– А-а-а-а-а!!! – завизжала Клавдия.

– Успокойся, Клавдия! Чего голосишь? – дрожащим скрипучим голосом произнесла старуха.

– Пелагея Карповна! – Клава округлила глаза и зажала рот обеими руками. Перед ней стояла умершая старуха-ведьма из дома на углу. – Зачем вы вернулись? Я ничего плохого о вас не говорила, – затараторила она, начав креститься.

– Клавдия, возьми себя в руки! Почему это мне нельзя вернуться? Я что ж, по твоему, всю жизнь должна была у брата проторчать?

– А он тоже умер?

– Кто умер? Почему тоже?

– Ну вы же умерли почти два месяца назад, – жалобно начала Клава, не переставая креститься.

– Да что ты мелешь? Совсем ошалела девка! Я к брату в Мурманск погостить ездила, у него правнук народился. Я покрестила и вернулась.

– К брату? Так вы, значит, живая? – едва выговорила Клава.

Старуха что-то возмущенно пробормотала.

– Вы ведьма, бабка Пелагея?

– Ведьма, – подтвердила бабка. – Травами лечу, заговорами. Ко мне со станиц приезжают, просят.

– А тут вы как оказались? Я смотрела у калитки, вас не было…

– Да я через Василия прошла, через дырку в заборе. Стучу, стучу, никто не открывает. Свет отключили, а у меня ни свечечки нет, ни огарочка. Ты не одолжишь?

– Одолжу… – Клаве понадобилось сесть на ступеньку, ноги ее совершенно ослабели. Предатель-дог подбежал, весело виляя хвостом, похожим на прут, и пребольно хлестнул им Клаву по щеке.

– Ай, – дернулась она и, свирепея, гаркнула на собаку:

– Пошел спать! Подождите здесь, Пелагея Карповна, я сейчас.

Старушка понимающе закивала головой.

Клавдия зашла в дом и, шаря в ящике в поисках свечи, заметила, что улыбается.

25

Я как могла настраивалась на предстоящий поход. И чем больше я пыталась взять себя в руки, тем меньше мне нравилась вся эта затея. – Клава же, наоборот, была полна энтузиазма. Сергей олицетворял само спокойствие, Жека вообще тарахтел на всякие отвлеченные темы. Должно быть, от волнения у него повысилась словоохотливость, со мной такое случается. Весь необходимый инвентарь несли ребята, Клава бодро, чуть ли не вприпрыжку, бежала впереди. Интересно, в какой момент она сбавит обороты и переместится в хвост процессии? До кладбища оставалось несколько десятков метров. Как в старых сказках про всякую нечисть, в ночи ухнул филин, а может быть, сова, вот уж в чем я совершенно не разбираюсь. Клава споткнулась и замедлила ход.

– Неясыть, – авторитетно сообщил Сергей.

– Кто? – не поняла подруга.

– Птица такая, как сова, только кричит более жутко.

– А… – в голосе Клавы уже не чувствовалась бравада.

Мы подошли к воротам кладбища, они были открыты, и перед нами простиралась широкая центральная аллея погоста. Сторожка стояла недалеко от входа, в ее окошке тускло горел свет. Сторож не интересовался посетителями, его присутствие не ощущалось. Ну и правильно, я бы тоже не вышла посмотреть, кто это ночью шляется по кладбищу. И пьют сторожа, наверное, оттого, что здесь нельзя не пить, страшно. Сколько рассказов ходит о похороненных заживо… В средневековье таких случаев было сколько угодно. Якобы сохранились свидетельства того, что над кладбищами той поры ночами раздавались стоны: это заживо погребенные отчаянно просились наружу. Еще известный американский писатель Эдгар По упражнялся в описании этой темы. У него даже, по-моему, рассказ так и называется «Заживо погребенные» Я в студенческие годы на ночь прочла и до утра глаз не сомкнула, думала, помру от страха. Какой там сон! Так вот, в прошлые века медицина не могла отличить мертвеца от впавшего в летаргический сон. Ведь известно, что при таком сне черты лица тоже заостряются, губы белеют, и даже сердце не бьет ся, а точнее, бьется, но редко и тихо… Вот и ошибались лекари, будь это хоть сам Парацельс. Самое ужасное то, что и по сей день нет-нет, да и встречаются рассказы о том, как где-то в глухой деревеньке какой-нибудь дедушка откопался и домой вернулся, чем основательно подорвал здоровье всему своему оплакавшему его семейству. Его потом всей деревней отлавливали с целью вбить в грудь осиновый кол как вурдалаку, но он был еще тот выдумщик, сразу не дался. Ночами прятался на том же погосте, видать, к земле успел привыкнуть, а днем со скотиной отсыпался Таких случаев по деревням много можно услышать…

Лунный свет сочился сквозь ветки деревьев, и те отбрасывали на дорогу корявые и замысловатые тени. Мне стало холодно.

– Ну и где это? – спросила я, стараясь придать голосу беззаботность, чтобы никто не заметил, что мне страшно.

– Клава нашла это место днем, – сообщил Серега.

Все посмотрели на Клавдию.

– Да, действительно, – подтвердила она. – Я тут до обеда рыскала между могилками, чтобы найти интересующее нас место.

– И?.. – Я выжидательно смотрела на подругу, у меня появилось смутное подозрение, что что-то не складывалось или складывалось не так, как было запланировано.

– И это здесь, – сказала Клава, – кажется…

– Кажется где? – уточнил Жека.

– Вот тут, где две березки растут, – сказала она, махнув рукой куда-то в темноту.

– Я не специалист в ботанике, но, по-моему, эти деревья называются туями. Или я не прав? – спросил Сергей.

– Прав на все сто, – ответила я. – Так и знала, что нельзя посылать Клаву с важным поручением, она заведет нас в гиблое место.

– Ну не знаю, ищи сама! – обиделась подруга. – Днем были березки. Разве я виновата, что все аллеи похожи? И вообще, это мужское дело…

– Рыскать по кладбищу? – спросил Сергей.

– Идти навстречу опасности! – парировала Клавдия.

– В общем, все понятно, – суммировал Серега, – придется разбиться на группы и прочесать окрестности.

– Я иду с Жекой, – сказала Клава. – Он – настоящий джентльмен и не будет «пилить» меня за мое топографическое слабоумие.

– Ради бога! Я пойду с Лялей, – ответил Сергей и посмотрел на меня.

– Я?! Ни за что! Я вообще никуда отсюда, от этого фонаря, не уйду. Ищите сами, я сяду и буду ждать.

– Хорошо, – легко согласился Сергей и исчез в темноте.

Клава схватила Жеку за руку, и через минуту их голоса стихли. Надо же, какой необычный акустический эффект! Словно звук растворился в тумане, повисшем над сырыми дорожками. Я присела, на холодный булыжник у фонарного столба и поежилась. Прямо передо мной возвышались надгробия уже довольно старых могил. Многие из них заросли, кресты и оградки покосились. На некоторых выросли огромные деревья и своими кронами накрыли их, словно охраняя чей-то покой. Только мне вот было неспокойно. Что-то ударилось мне в лоб. Я вздрогнула и осмотрелась вокруг… Так, назад лучше вообще не смотреть, там совсем темно и недалеко чернеет какой-то склеп.

Вспомнились сказки, в которых строго-настрого запрещалось оглядываться, дабы не забрала нечистая сила. Вот и я не буду. Мне тут под фонарем светло, наши меня всегда отыщут. Что-то опять со щелчком ударилось мне в лоб. Что это?..

Я подняла глаза. Ночные бабочки-дурочки! На свет налетели, вот и тычутся, куда ни попадя.

Я слегка расслабилась – все на свете имеет рациональное объяснение. В этот момент.., что-то мягко коснулось моей головы, больно потянув за один волосок. Я втянула голову в плечи и замерла, вспоминая эпизод из «Аленького цветочка».

Несколько секунд сидела не двигаясь, затем решилась-таки посмотреть, что это. Надо мной качалась мохнатая еловая лапа. Ветра не было, почему же она достала до меня? Наверное, белка потревожила или крупная птица.

– Угу! – словно в ответ раздалось сверху, и у меня екнуло сердце.

– Неясыть, – шепнула я и тут же заткнула уши, вдруг кто-нибудь возьмет да поддержит разговор. Лучше молчать…

Сколько времени прошло с тех пор, как они ушли? Пять минут, десять? Часов у меня не было.

Казалось, время остановилось. Скорей бы появился хоть кто-нибудь!

Внезапно стало абсолютно темно. Я даже сначала не поняла, что случилось. Глаза у меня вроде открыты, а тьма кромешная… Фонарь погас!

Горел, горел и погас! И надо же, именно сейчас, когда я сидела под ним, как под путеводным маяком, одна-одинешенька! Меня охватила паника.

Я вскочила и стала судорожно соображать, в каком направлении двинулся Сергей, и смогу ли я его догнать. Это было большой глупостью остаться тут одной! Я ринулась по тропинке влево, где расстояние между могилами было вполне приличное. Сделав несколько шагов, я почувствовала, как что-то держит меня за ногу. Открыла рот, но крика не было, он застрял где-то в горле… Вот так люди получают разрыв сердца… Ну уж нет!

Что это там? Я выдернула ногу из кроссовки, которая, оказывается, застряла под торчавшим из земли корнем дуба-исполина. Громко выдохнув, я извлекла ее из ловушки и, зашнуровав, осторожно пошла дальше, передвигаясь почти на ощупь. Стало еще темнее, луну затянули тучи, и сквозь них она выглядела так, словно растворилась в молоке. Фу, мистика какая-то… Сначала фонарь перегорел, потом упало напряжение в лунной сети… Хорошо в такой обстановке только совам, летучим мышам и кротам. Нет, кротам, пожалуй, здесь не очень комфортно Я старалась не смотреть на могилы, тем более что все равно не смогла бы прочесть надписи и рассмотреть фотографии. По внешним очертаниям памятников я догадывалась, что в этом уголке кладбища находятся довольно старые захоронения Моих друзей не было слышно и, тем более, видно. Громко позвать их я почему-то не решалась. Впереди, в нескольких шагах от меня, от высокого памятника отделилась тень Не раздумывая ни секунды, я запрыгнула на ближайший холмик, чтобы спрятаться за его крестом. В глаза бросилась надпись: «Ты уже дома, а мы пока в гостях». У меня мороз пробежал по коже. Некоторые такое напишут! Тот, кого уже нет, эту эпитафию все равно не прочтет, а вот проходящим мимо еще живым людям от таких слов станет не по себе. Сглотнув, я собралась с духом, и выглянула. Тень направлялась ко мне…

– Ляля, – зашептала тень, и на меня повеяло могильным холодом, – это я, Сергей. Ты чего тут делаешь, мы тебя где оставили?

– Мне стало страшно, и я пошла тебя искать, – пропищала я в ответ. , – Пойдем, ребята ждут. Мы нашли это место.

Клава сидела на каком-то пне, а Жека ходил вокруг могилы, которая была указана в письме.

Луч его фонарика методично исследовал старое надгробие. Серый гранит от сырости приобрел болотный оттенок Надпись была различима с трудом «Петръ Тихоновичъ Игонинъ. 1871 – 1920».

– Недолго пришлось искать, – сказал Сергей.

– А вот они, березки, – Клава обиженно ткнула пальцем в ствол одной из них.

Процедура извлечения сокровищ была продумана заранее, поэтому сама работа заняла не так много времени. Нам с Клавой практически ничего не пришлось делать, только иногда светить туда, куда нам говорили. Как только тяжелое надгробие было сдвинуто с места, мы обнаружили зияющую под мим пустоту.

– Тут явно что-то было, – заметил Жека.

– А теперь этого нет, – констатировала очевидное Клава.

* * *

Мы сидели на поваленном дереве и молчали.

Разочарование и досада, охватившие всех нас, были буквально написаны на лицах!

– Вот черт! – нарушил молчание Серега. – Кто-то нас опередил!

– Подобное разочарование постигло и Кису Воробьянинова, когда он узнал, что государство успело прикарманить его наследство, – сказала я. – Это классическая ситуация.

– И что же, государство уже и в могилы лазит? – спросила Клава. – Я не согласна, это кто-то из родственников Пронюхал.

– Ну, этого мы никогда не узнаем, дедулька похоронен на заре советской власти, а мы уже и закат ее пережили. Обрадовались, думали, лежат сокровища – нас дожидаются!

– Да, – вздохнул Жека. – Надо памятник поправить, не хватало еще, чтобы нас приняли за кладбищенских грабителей.

– А мы кто?

– Мы – неудачливые кладоискатели, – авторитетно заявила Клавдия.

Сергей вдруг насторожился:

– Тише! Кто-то идет!

– Где? – мы невольно перешли на шепот. – Вон там, слева. Тихо, не толкайтесь. Прячемся за тем надгробием.

– А я – за дубом…Жека, сойди с моей руки!

Вот черт! Тихо!!!

Все замолчали. Чьи-то шаги приближались к аллее, где находился склеп, за которым мы спрятались. Луна прогнала облака, и в ее неярком голубоватом свете я увидела высокую черную мужскую фигуру. Мне стало жутко. Мужчина тащил что-то, похожее на большой мешок.

– Бутылки собирает? – пискнула Клава. Ей никто не ответил.

Мужчина прошел так, близко ост дерева, за которым, не дыша, стояла я, что слышен был запах сигареты и лосьона после бритья. «Уже хорошо. Бреется, значит – не призрак и не бомж», – подумала я. А что он тогда делает здесь в такое время? То же, что и мы? Мужчина протащил свой мешок до угла и сбросил его куда-то вниз. Раздался глухой звук, от которого у меня заныло сердце. Из-за скамейки у могилы он достал что-то, похожее на плату. Зачем ему лопата? Лопата нужна, чтобы что-то закопать или кого-то? Мои волосы встали на макушке дыбом. Я боялась даже дышать. Скоро, наверное, наступит кислородное голодание, и я потеряю сознание. Скорее бы…