Текст книги "Неукротимая Анжелика"

Глава XVI

На марсельском суденышке не было ни каюты, ни помещения для команды. Юнга Мучо подвесил два гамака и укрепил над ними непромокаемое, пропитанное льняным маслом полотно, чтобы как-то защитить Анжелику от соленых брызг ночью. Ветер ослабел, прекратился, но вскоре вновь поднялся, переменив направление. В быстро наступившей тьме моряки переставляли паруса.

– А фонарей вы не зажигаете? – спросила молодая женщина.

– Чтобы нас заметили?

– Кто?

– Разве угадаешь? – Марселец махнул рукой в сторону таящего невесть что горизонта.

Анжелика слушала гул моря. Прошло немного времени, и поднялась луна, серебряная дорожка протянулась от нее прямо к их кораблику.

– Пожалуй, теперь можно и спеть. – Мельхиор Паннасав взял гитару.

Звучная мелодия неаполитанской песенки взлетела над морской гладью, и море словно поглотило ее. Анжелика вдруг подумала, что на Средиземном море все поют. В песнях каторжники забывают о своих страданиях, моряки – о грозящих им опасностях. Испокон веков достоянием южных народов были сильные красивые голоса.

«А он, тот, кого называли золотым голосом Франции, ведь мог петь так, что его слава прошла бы через моря и земли…»

Охваченная внезапной надеждой, она воспользовалась тем, что Паннасав сделал передышку, и спросила его, не говорят ли в Средиземноморье о певце с особенно красивым и волнующим голосом. Марселец подумал и потом перечислил всех прославленных певцов от Босфора до Испании, включая Корсику и Италию, но никто из них не соответствовал приметам лангедокского трубадура.

С этим разочарованием она и уснула.

Когда она проснулась, солнце стояло уже высоко. Море было прекрасно. Суденышко плыло довольно быстро. Хозяин его, кажется, дремал за рулем. Старый матрос лежа жевал табак. Неподалеку спали, свернувшись калачиком, Флипо и юнга в красной рубашке, распахнутой на смуглой груди. Савари нигде не было видно. Исчез и сосуд с его драгоценным мумие.

Анжелика вскочила и встряхнула толком не проснувшегося хозяина корабля:

– Что вы сделали с мэтром Савари? Неужели насильно высадили его ночью?

– Если вы так будете дергаться, милая, пожалуй, и вас придется высадить.

– Ах, неужели вы так подло поступили?! Потому что у него не было денег? Ведь я сказала вам, что заплачу за него.

– О-ля-ля! – засмеялся тихонько капитан. – Свирепа, как Тараска, честное слово! Вы что же, воображаете, что корабль – не пиратский, разумеется, – может ночью войти в порт и выйти потом, словно окруженный облаком, так, что никто ничего не увидит и не услышит, без всяких формальностей, без ведома представителей Адмиралтейства и карантинной полиции? Крепко бы вам надо было спать, чтобы ничего такого не услышать.

– Но куда же он делся? – с отчаянием воскликнула Анжелика. – Не в море же упал?

– Правда, как-то странно, – согласился марселец, оглядываясь.

Кругом, сколько хватало глаз, простиралось синее мерцающее море.

– Я здесь. – Голос доносился словно из глубины, из царства Нептуна.

Приоткрылась крышка люка, и показалось черное, как у трубочиста, лицо. Старый ученый выкарабкался из трюма, держа в одной руке какой-то черный предмет и пристально вглядываясь в него. Свободной рукой он попытался вытереть лоб.

Марселец расхохотался:

– Не трудитесь, дед, понапрасну. Пиньо не смывается, оно красит покрепче, чем чернильные орешки.

– Странное вещество, – сказал ученый. – Похоже на свинец.

Море качнуло корабль, и он выронил из рук черный предмет, с тяжелым глухим стуком упавший на палубу.

– Нельзя ли поосторожнее? – свирепо набросился на старика Паннасав. – Если бы эта плитка упала в море, мне пришлось бы выплатить за нее тысячу ливров.

– До чего же подорожал свинец в ваших краях! – заметил аптекарь.

Марселец, видимо пожалев о своей вспышке, добавил уже спокойным голосом:

– Я это так сказал, на всякий случай. Ничего дурного нет в перевозке свинца, но лучше бы вы держали себя так, словно ничего не видели. А зачем вы вообще полезли ко мне в трюм?

– Я хотел спрятать понадежнее бутылку с мумие, чтобы она не выкатилась случайно и не попала кому-нибудь под ноги на палубе. Не дадите ли вы мне, мой друг, немного пресной воды, чтобы отмыть это?

– Будь у меня огромный запас ее, я бы все равно не дал вам. Тут ни вода, ни мыло не помогут. Нужен лимон или крепкий уксус, а у меня на борту ни того ни другого нет. Придется вам подождать, пока не доплывем до суши.

– Странное вещество, – повторил ученый и уселся в уголке, смирившись.

Анжелика устроилась на сложенном парусе в задней части корабля, куда не задувал ветер, и без особого аппетита жевала завтрак, предложенный Паннасавом пассажирам: кусок солонины, сухари и сладкий перец. Она смотрела на плитку пиньо, и в памяти ее всплывали давние воспоминания. Савари при всей своей учености, видимо, не знал, что пиньо – это вовсе не свинец, а серебро, полученное из руды с помощью ртути и обожженное пара́ми серы, которые и придают ему такой землисто-черный цвет. Граф де Пейрак прибегал когда-то к такому камуфляжу, доставляя серебро из своих аржантьерских рудников в Испанию и Англию. Ей доводилось слышать, что многие контрабандисты в Средиземноморье пользовались этим приемом.

В полдень, когда Мельхиор Паннасав собрался подремать на своей любимой скамейке, Анжелика подсела к нему и заговорила вполголоса:

– Господин Паннасав?

– Да, прекрасная дама.

– Позвольте маленький вопрос. Вы не для Рескатора перевозите серебро?

Марселец как раз расправлял платок, чтобы укрыть им лицо от жгучих солнечных лучей. Он резко выпрямился, утратив выражение добродушия:

– Не понимаю, о чем вы говорите, сударыня. Вы знаете, как опасно вести необдуманные речи? Рескатор – это пират-христианин, связанный с турками и берберами, он человек опасный. Я никогда его не видел и не хочу видеть. А в трюме я везу свинец.

– У меня на родине рудокопы называют это «ла мат», вы говорите «пиньо». Это одно и то же: неочищенное серебро, зачерненное сверху. Мулы моего отца подвозили этот металл к берегу океана, и там эти грязные пластины, без королевского клейма, грузили на корабли. Я не ошибаюсь. Выслушайте меня, господин Паннасав, я вам все расскажу.

Она рассказала, что ищет человека, которого любит и который занимался когда-то минералами и добычей руд.

– И вы полагаете, что он и сейчас может этим заниматься?

– Да.

Не слышал ли он, занимаясь такими перевозками, об одном очень ученом человеке, хромом… с изуродованным лицом?

Мельхиор Паннасав отрицательно покачал головой, а потом спросил:

– А как его зовут?

– Не знаю. Ему пришлось изменить имя.

– Даже имени нет, что же тут скажешь? Разве только, что любовь действительно слепа и поражает кого попало.

Он глубоко задумался. Постепенно лицо его приняло обычный спокойный вид, но заговорил он суровым тоном:

– Послушайте меня, малышка, я не собираюсь спорить с вами о вкусах и не спрашиваю вас, почему вы так держитесь за этого любовника, когда на свете полно стройных и хорошо сложенных красавцев с гладкими щеками и носом, как ему полагается, посредине лица, гордо откликающихся на имя, которое Господь Бог и родители дали им при крещении… Не мое дело поучать вас, нет. Вы уже не девчонка и знаете, чего хотите. Но фантазиями увлекаться незачем. Пиньо всегда возили через Средиземное море и всегда будут возить. Чтобы этим заниматься, никто не дожидался вашего колченогого любовника. Могу вам сказать: уже мой отец перевозил пиньо, и его называли рескатором-избавителем. Конечно, он был маленьким рескатором, с этим великим не сравнить. Этот – настоящая акула. Он приехал сюда из Южной Америки – так рассказывают, – куда испанский король послал его за золотом и серебром из сокровищ инков. Возможно, потом он решил работать на себя и заняться этим делом. Он появился на Средиземном море и сразу сожрал всех мелких перевозчиков. Надо было либо работать на него, либо идти ко дну. Он захватил, как теперь выражаются, монополию. Жаловаться, собственно говоря, не на что. Теперь на Средиземном море дела пошли заметно лучше. Обмен совершается удобнее, можно дышать! Раньше приходилось долго вымаливать на рынке хоть немного серебра. Оно поступало крохами. Просто живот подводило. Если какой-нибудь купец хотел заключить крупную сделку с восточными продавцами шелков, например, или чего другого, ему нередко приходилось брать серебро в банке за грабительские проценты. А турки не желали знать наших платежных обязательств. Это естественно. Торговлю нельзя было вести как следует, денежные курсы все время менялись. Теперь серебро хлынуло на рынок. Откуда оно? Незачем нам это знать. Существенно то, что оно есть. Разумеется, не все этому рады. Недовольны те, кто держал раньше серебро в своих руках и, ссужая его, требовал вернуть в пять раз больше: королевства, мелкие государства… Испанский король, который раньше думал, что ему принадлежат все богатства Нового Света, и другие, пониже рангом, но не уступающие ему в жадности, – герцог Тосканский, венецианский дож, мальтийские рыцари. Теперь им приходится продавать серебро по нормальному курсу.

– Короче говоря, ваш хозяин спас торговлю.

Марселец помрачнел:

– Он мне не хозяин. Я не хочу иметь ничего общего с этим проклятым пиратом.

– Но ведь вы перевозите серебро, а раз у него монополия…

– Послушайте, крошка, мой совет. Здесь не принято что-либо уточнять. Незачем узнавать ни откуда тянется нить, за которую мы держимся, ни где ее конец. Я обычно беру груз в Кадисе или еще где-нибудь, чаще всего в Испании. Перевезти его надо в колонии Ближнего Востока. Я выгружаю свой товар, и со мной расплачиваются либо чистоганом, либо векселем, который я могу предъявить по всему Средиземноморью: в Мессине, Генуе, даже Алжире, если бы меня туда занесло. Вот и все. Можно возвращаться в Марсель.

С этими словами марселец накрыл лицо платком, показывая таким образом, что сказал все, что хотел.

«Незачем узнавать, куда ведет нить, за которую держишься…» Анжелика покачала головой. Нет, она не собирается подчиняться закону этих мест, где скрещивалось столько страстей и противоположных интересов, что приходилось прибегать к спасительному забвению. Ухватив нить, она не выпустит ее из рук, пока не добьется своего.

Но иногда ей казалось, что нить выскальзывает из пальцев, становится призрачной и исчезает в небесной лазури. В ленивом колыхании моря, под жаркими лучами солнца действительность превращалась в сказку, в недостижимую мечту. Понятно, почему античные мифы родились на этих берегах. «Может быть, я гонюсь за мифом?.. За легендой об исчезнувшем герое, которого уже нет среди живых?.. Как я ни стараюсь проследить его путь здесь, передо мной встают лишь сменяющие друг друга миражи».

Вслух она произнесла:

– Вы рассказали мне много интересного, господин Паннасав, благодарю вас за это.

– Кое-что мне известно, – снисходительно принял ее благодарность марселец и растянулся на своей скамейке.

Вечером на горизонте показалась покрытая снегом горная вершина.

– Это Везувий, – сказал Савари.

Юнга, вскарабкавшийся на мачту, объявил, что видит парус. Они ждали приближения судна. Это была бригантина, хорошее военное судно.

– Какой флаг?

– Французский! – обрадованно крикнул Мучо.

– Поднять флаг Мальтийского ордена! – приказал Паннасав, напряженно вглядываясь в приближающийся корабль.

– А почему нам не поднять флаг с королевской лилией, раз перед нами соотечественники? – спросила Анжелика.

– Потому что я боюсь соотечественников, которые путешествуют на испанских военных кораблях.

Бригантина устремилась наперерез «Красотке». На ней подняли королевское знамя. Мельхиор Паннасав выругался.

– Говорил же я вам! Они требуют осмотра нашего корабля. Это не по праву: они находятся в неаполитанских водах, а Франция с орденом Мальты сейчас не воюет. Конечно, это какой-то флибустьер, которых столько теперь развелось, к позору нашего флага. Ну, подождем…

Корабль маневрировал, приближаясь к «Красотке». Часть парусов там спустили. Потом Анжелика с удивлением увидела, что французский флаг тоже пошел вниз, а вместо него появился другой, незнакомый.

– Это флаг великого герцога Тосканского, – сказал Савари. – Это значит, что команда на судне французская, но они купили себе право продавать свою добычу в Ливорно, Палермо и Неаполе.

– Ну, нас они еще не добыли, дети мои, – вполголоса проговорил марселец. – Приготовимся к пиру, раз уж они так настаивают.

Стоя на мостике, за ними следил в подзорную трубу господин в красном рединготе и шляпе с плюмажем. Когда он опустил трубу, Анжелика увидела, что он в маске.

– Это скверно, – проворчал Паннасав. – Те, кто надевает маску, идя на абордаж, люди не слишком порядочные.

Около этого господина крутился человек с лицом висельника, видимо его помощник.

– Какой у вас груз? – спросил по-итальянски в рупор господин в рединготе.

– Везем свинец из Испании на Мальту, – отвечал Паннасав на том же языке.

– И больше ничего? – Этот вопрос был задан уже по-французски, нетерпеливо и нагло.

– Еще лекарственные травы, – по-французски же отвечал Паннасав.

Команда бригантины – те, кто стоял у борта и следил за переговорами, – разразилась хохотом.

Паннасав подмигнул своим:

– Хорошо, что я придумал эти травы. Им это не по вкусу.

Но, посоветовавшись со своим помощником, господин опять взял рупор:

– Опустите паруса и приготовьте декларацию на груз. Мы проверим, соответствует ли она тому, что вы везете.

Марселец густо покраснел:

– Что он себе воображает, этот пресноводный пират? Что может приказывать честным людям? Сейчас я ему покажу манифестацию и декларацию!

С бригантины спустили каик. В него уселись вооруженные мушкетами матросы под началом помощника капитана. Один глаз его был закрыт черной повязкой, что придавало физиономии особенно гнусный вид.

– Мучо, приспусти парус. Скаяно, будь готов взяться за кормовое весло, когда я скажу. Дед, вы хитрее, чем кажетесь. Подойдите ко мне не торопясь. Они следят за нами. Повернитесь к ним спиной. Вот так. Возьмите ключ от сундука с порохом. Вытащите также несколько ядер, когда я разверну судно и они не смогут вас видеть. Пушка уже заряжена, но может потребоваться еще. Не снимайте пока чехол с пушки. Может быть, они ее не заметили…

Паруса обвисли. «Красотка» поворачивалась под ветром. К ней приближалась, ныряя в волнах, лодка флибустьеров, гонимая сильными ударами весел.

Мельхиор Паннасав крикнул в рупор:

– Я отказываю вам в праве осмотра!

На лодке насмешливо захохотали.

– Ну, теперь дело в дистанции, – пробормотал марселец. – Беритесь-ка, дед, за штурвал.

Он быстро сбросил чехол, скрывавший от глаз маленькую пушку, схватил фитиль, зажег его и поднес к казенной части пушки:

– Ну, с Богом! Идите-ка ко дну!

От выстрела «Красотку» так встряхнуло, что все на ней упали.

– Промазал! Черт побери! – Паннасав выругался и в окружавшем его облаке дыма стал на ощупь снова заряжать пушку.

Снаряд упал в воду в нескольких шагах от каика пиратов, только забрызгав их. Они разразились проклятиями и стали заряжать свои мушкеты.

«Красотка» продолжала поворачиваться и представляла удобную цель для превосходящего по численности противника.

– Весло, Скаяно, кормовое весло! А вы, дед, правьте зигзагами.

Раздался залп мушкетов. Марселец крякнул и схватился за правую руку.

– Ах, вы ранены! – бросилась к нему Анжелика.

– Мерзавцы! Они мне еще заплатят за это. Дед, сумеете справиться с пушкой?

– Я делал фейерверки для Солиман-паши.

– Ладно. Приготовьте заряд. А ты, Мучо, берись за штурвал.

Каик флибустьеров был уже в полусотне морских саженей, море начало волноваться, и парусник, и его противник то взлетали вверх, то ныряли в волны под ударами ветра.

– Сдавайтесь, идиоты! – крикнул человек с черной повязкой.

Мельхиор Паннасав, прижимая раненую руку, повернулся к своим спутникам. Они все отрицательно качнули головой. Тогда он крикнул в ответ:

– Вам еще не доводилось слышать, вам и вашему капитану-пирату, как вас может обложить провансальский моряк?..

Он указал пальцем на Савари и тихо скомандовал:

– Огонь!

Второй выстрел сотряс «Красотку». Когда дым рассеялся, они увидели, что в волнах носятся весла и обломки каика и люди цепляются за них.

– Браво! – прошептал марселец. – Теперь поднять все паруса, попробуем удрать.

Но тут «Красотку» поразил глухой удар. Анжелике показалось, что поручни, за которые она держалась, вдруг растаяли, а палуба у нее под ногами оледенела. Соленая вода наполнила ее рот.

Глава XVII

Капитан флибустьерского судна снял маску, открыв моложавое лицо, загар на котором неплохо сочетался с серыми глазами и светлой шевелюрой. Но взгляд был злой и язвительный, а мешки под глазами свидетельствовали о нраве, не чуждом излишеств. Волосы на висках уже серебрились.

Он подошел, презрительно выпятив губу:

– В жизни не видел такого жалкого сброда. Кроме этого нахала-марсельца, который неплохо сложен, но ухитрился получить пулю в плечо, только двое тощих мальчишек да два старых задохлика, причем один почему-то выкрасился в негра.

Он схватил бороденку Савари и злобно дернул ее:

– Ты что же, старый козел, думал, так выгоднее? Негр ты или нет, за твои кости и двадцати цехинов много!

Его помощник с черной повязкой, коренастый черноволосый коротышка, ткнул в старика дрожащим пальцем:

– Это он… это он… потопил… нашу лодку.

Он весь трясся в мокрой одежде. Его и еще троих вытащили из воды, но пять других членов команды бригантины «Гермес» нашли смерть в волнах из-за этого старикашки, такого безобидного на вид.

– На самом деле? Это он? – спросил пират, устремляя холодный змеиный взгляд на скорчившегося старика, выглядевшего таким беспомощным, что трудно было поверить словам помощника.

Он пожал плечами и отвернулся от невзрачной картины, которую представляли собой Савари, Флипо, юнга и старый Скаяно в мокрых отрепьях. Затем бросил взгляд на крепкого марсельца, лежащего на мостике с искаженным от боли лицом:

– Эти дураки-провансальцы, когда дело доходит до драки, готовы хоть на целый флот броситься. Идиот! Ну и чего ты добился, разыгрывая героя? Сам лежишь на боку, и парусник твой поврежден. Я отправил бы его на дно, не будь эта скорлупка так хороша. Пожалуй, после ремонта за нее можно будет кое-что выручить. А теперь посмотрим, что это за молодой господин, – кажется, единственный стоящий товар на этой лодчонке.

Он направился к Анжелике, которую сначала велел поставить в сторонке. Она тоже дрожала от холода в промокшей насквозь одежде, потому что солнце стояло уже низко и дул свежий ветер. Тяжелые от воды волосы спускались ей на плечи. Капитан осмотрел ее с тем же холодным вниманием, что и остальных членов команды.

Молодой женщине стало не по себе при этом осмотре. Она знала, что мокрая одежда обтягивала ее тело. Брови пирата сдвинулись, и безжалостный взгляд впился в нее, а на губах заиграла злая улыбка.

– Что, молодой человек, вы любите путешествия?

Он быстро выдернул из ножен шпагу и уперся ее кончиком в грудь Анжелики, в раскрывшийся ворот, края которого она машинально пыталась стянуть. Она ощутила укол, но не моргнула.

– Храбрый?

Он нажал сильнее. Нервы Анжелики напряглись до предела. Кончик шпаги проткнул корсет, резким движением пират разрезал ткань и откинул ее в сторону обнажив белую грудь.

– Смотрите, это женщина!

Наблюдавшие эту сцену матросы разразились хохотом и грубыми шутками. Анжелика быстро запахнула на груди разрезанную одежду. Глаза ее метали молнии.

А корсар улыбался:

– Женщина! Ну, сегодня для «Гермеса» просто комедию разыгрывают. Старик, перекрашенный в негра, женщина, переодетая мужчиной, марселец, представляющий героя, да еще наш храбрый помощник Корьяно превратился в тритона.

Матросы загрохотали еще сильнее, когда увидели злую гримасу Корьяно, человека с черной повязкой на глазу.

Когда хохот стих, Анжелика бросила:

– И хам, одетый французским дворянином!

Он принял удар, не переставая улыбаться:

– Подумать только! Новые сюрпризы! Женщина, которая умеет острить… Это на Востоке редкость! Пожалуй, мы сегодня не в убытке, господа. Откуда вы, красавица? Из Прованса, как ваши спутники?

Так как она не отвечала, он подошел еще ближе, выхватил у нее из-за пояса кинжал, сорвал затем пояс и взвесил его на руке с понимающей улыбкой, потом раскрыл и одну за другой стал вытаскивать золотые монеты. Матросы с жадно загоревшимися глазами придвинулись к нему; одним взглядом он заставил их отступить.

Продолжая рыться в поясе, он вытащил письмо в проклеенном мешочке, прочел его и растерянно произнес:

– Мадам дю Плесси-Бельер… – а затем решился: – Позвольте представиться. Маркиз д’Эскренвиль.

По его поклону было видно, что он получил некоторое образование. Возможно, титул маркиза действительно ему принадлежал. Анжелика возымела надежду, что он отнесется к ней более внимательно, учитывая общественное положение их обоих.

– Я вдова французского маршала и направлялась в Кандию, где у моего супруга были дела.

Он холодно, одними губами, улыбнулся:

– Меня называют также Ужасом Средиземноморья.

Подумав, он приказал, однако, отвести ее в каюту, предназначенную для достойных внимания пассажиров, а скорее – для пассажирок.

Там в старом, обитом кожей сундуке Анжелика нашла кучу женских нарядов, европейских и турецких, покрывал, фальшивых драгоценностей и несколько пар обуви.

Она не решалась раздеться. На этом судне она не чувствовала себя в безопасности. Ей казалось, что жадные глаза следят за ней сквозь щели каюты. Но промокшая одежда облепила ее, как ледяной саван, зубы выбивали неудержимую дробь. Наконец, сделав страшное усилие, она разделась и с отвращением натянула на себя белое платье, примерно ее размера, старомодное и не совсем чистое, в котором она, должно быть, выглядела чучелом. Набросив на плечи испанскую шаль, она почувствовала себя лучше, улеглась, поджав ноги, на кушетке и долго не шевелилась, предаваясь мрачным мыслям. От мокрых волос пахло морем, как и от влажных стенок каюты, и ее тошнило от этого запаха.

Она оказалась совсем одна среди моря, всеми брошенная и лишившаяся всего, словно потерпевший кораблекрушение на плоту. И ведь она сама, своими руками, порвала все связи с прежней блестящей жизнью, а здесь, на другом берегу, некому было протянуть ей руку… Как связать разорванную нить? Даже если этот дворянин-пират согласится отвезти ее в Кандию, что ей там делать без средств? Ей не за что было там зацепиться… Вот только арабский купец Али Мехтуб… Потом она вспомнила, что в Кандии должен быть французский консул. Можно будет к нему обратиться. Только как его зовут? Роше?.. Поше?.. Паша?.. Нет, как-то иначе.

Из забытья ее вырвали женские вопли и рыдания, где-то совсем рядом. Сквозь щели каюты пробивались тонкие красные лучики, а когда она открыла дверь, прямо в лицо ей бросилось пурпурное пламя заката. Огненный шар солнца погружался в море. Анжелика прижала руку к глазам. В нескольких шагах от нее два матроса обхватили девушку, почти ребенка, которая отчаянно сопротивлялась и кричала. Один держал ее за руки, а другой жадно ласкал, ухмыляясь.

Анжелика вспыхнула:

– Оставьте эту девочку!

И так как они словно не слышали, она бросилась на них и сорвала шерстяной колпак с того, кто держал девушку. Оказавшись без головного убора, такой же неотъемлемой принадлежности моряка, как его спутанная шевелюра, матрос выпустил добычу и протянул руки за шапкой:

– Эй, отдай мой колпак!..

– Подлый насильник, вот куда отправится твой колпак. – И Анжелика швырнула шапку в море.

Девушка тем временем вырвалась и ошеломленно смотрела на свою спасительницу. Не менее поражены были оба матроса. Проводив бессмысленным взглядом уплывавшую по волнам шапку, они повернулись к Анжелике. Один проворчал:

– Остерегись! Это та шлюха, которую только что вытащили из воды. Шлюха с золотыми монетами. Наш маркиз вроде положил на нее глаз…

Матросы ушли. Анжелика повернулась к девушке. Та была старше, чем показалось сначала. По бледному лицу с большими черными глазами под массой густых вьющихся темных волос ей можно было дать все двадцать лет. Но худенькое тельце в белом платьице было как у подростка.

– Как тебя зовут? – спросила Анжелика, не очень надеясь, что девушка поймет ее. Но, к ее удивлению, та ответила:

– Эллида.

Потом она встала на колени, схватила руку своей спасительницы и поцеловала ее.

– Что ты делаешь на этом корабле? – продолжала расспрашивать Анжелика.

Но девушка вдруг отпрыгнула, как испуганная кошка, и скрылась в тени, уже покрывшей судно.

Анжелика обернулась. На лестнице, ведущей на верхнюю палубу, стоял маркиз д’Эскренвиль, наблюдая за ними, и она поняла, что он там уже давно и видел все, что произошло.

Он оставил свой наблюдательный пост и подошел к ней. Она увидела ненависть в его взгляде.

– Вижу, как обстоит дело. Госпожа маркиза полагает, что она по-прежнему находится среди своих слуг. Приказывает, разыгрывает знатную даму. Я вас заставлю понять, моя милая, что вы на флибустьерском корабле.

– Неужели? Представьте себе, я еще этого не заметила.

Взгляд маркиза д’Эскренвиля сверкнул как расплавленная сталь.

– Остроумничаешь! Думаешь, ты в версальской гостиной? И кругом люди ловят драгоценные слова, исходящие из твоих уст?.. И мужчины волочатся за тобой?.. Умоляют тебя? Плачут?.. А ты смеешься, издеваешься над ними? Ты говоришь: «Ах, дорогая, если б вы знали, как мне надоело его обожание…» А потом притворяешься, хитришь, готовишь свои обаятельные улыбки… Хладнокровно рассчитываешь и дергаешь своих марионеток туда и сюда!.. Этого приласкать, тому бросить взгляд… А тому, кто мне больше не нужен, – ничего, надо его прогнать… Он пришел в отчаяние! Ну и что? Он хочет покончить с жизнью? Ах, как забавно… Ах! Ах! Ах!.. У меня уши горят от этого смеха кокеток, и я заставлю их замолчать.

Он поднял руку, словно собираясь ударить ее. Гнев его все более разгорался, пока он говорил, а теперь дошел до того, что на губах показалась пена. Потрясенная Анжелика смотрела на него.

– Опусти глаза, опусти глаза, нахалка… Ты тут не будешь королевой. Научишься слушаться своего господина… Прошли времена лживых обещаний и капризов. Я тебя выдрессирую, слышишь!

Анжелика по-прежнему спокойно смотрела на него, и он с невероятной злобой ударил ее по лицу.

– О! Вы не имеете права!

Он ухмыльнулся:

– У меня тут все права… Все права над всеми шлюхами вроде тебя, которых надо научить гнуть спину… Скоро поймешь. Не позже чем этой ночью, моя красавица. Узнаешь раз и навсегда, кто ты и кто я.

Он схватил ее за волосы и швырнул в каюту, потом запер дверь, повернув ключ в скважине.

Немного погодя она опять услышала скрип ключа. Кто-то входил в каюту, и она выпрямилась, готовая ко всему.

Но это был лишь помощник капитана Корьяно в сопровождении негритенка с подносом. Он прислонил свой фонарь к окошку каюты, поднос поставил на пол, медленно оглядел узницу своим единственным глазом. Потом ткнул толстым пальцем в перстнях в блюдо и скомандовал:

– Ешьте!

Когда он ушел, Анжелика не устояла против аппетитного запаха, поднимавшегося от подноса. Там были оладьи с креветками, суп из морепродуктов и апельсины. Еще стояла бутылочка хорошего вина. Анжелика жадно проглотила все. Она была измучена усталостью и волнением.

Услышав медленно приближавшиеся шаги маркиза д’Эскренвиля, она подумала, что сейчас закричит. Пират отпер дверь и вошел. Он был высокого роста, так что ему пришлось пригнуться под низким потолком каюты. Красноватый свет фонарика освещал его снизу, и его загорелое лицо со светлыми глазами и сединой на висках могло показаться красивым, если бы не злая ухмылка, кривившая губы.

– Итак, – он бросил взгляд на опустевшую посуду, – госпожа маркиза покончила с кормежкой?

Анжелика не снизошла до ответа и отвернулась. Он положил руку на ее голое плечо. Она вывернулась и бросилась в угол тесной каюты, ища глазами хоть какое-нибудь оружие. Но ничего не было. А он следил за ее движениями, как дикая кошка.

– Нет, ты от меня не убежишь. Сегодня не убежишь. Сегодня вечером сводят счеты, и ты заплатишь по своим.

– Но я ведь ничего вам не сделала.

– Не ты, так твои сестры… Нечего! Другим ты много чего сделала, так что сторицей заслужила наказание. Сколько там за тобой волочилось? Скажи, сколько?

Охваченная ужасом от безумного огня, метавшегося в его глазах, она искала выход.

– А, тебе стало страшно? Это мне больше нравится… Уже не задираешь нос? Скоро станешь умолять меня. Я умею за таких браться.

Он отстегнул перевязь и бросил ее вместе со шпагой на кушетку. Потом туда же полетел его пояс, и с циничным бесстыдством он стал расстегиваться.

Она схватила скамеечку, единственное, что было под рукой, и швырнула в него. Он уклонился и нагнулся над Анжеликой, обхватив обеими руками. Когда его лицо придвинулось, она укусила его в щеку.

– Ах ты, волчица!

Охваченный безумной яростью, он хотел швырнуть ее об пол. В узком пространстве каюты завязалась отчаянная борьба. Стенки каюты скрипели и дрожали от ударов мечущихся в страшном напряжении тел. Оба молчали.

Наконец Анжелика почувствовала, что ее силы иссякли. Она упала. Д’Эскренвиль навалился на нее, задыхаясь, и прижал всей тяжестью своего тела к полу. Она уже не могла сопротивляться, только отворачивала голову, чтобы не видеть эту жестокую ухмылку.

– Спокойно-спокойно, моя милая… Вот так, не шевелись, будь послушнее… Дай-ка я тебя разгляжу получше.

Он разорвал корсаж и впился жадными губами в ее грудь. Дернувшись от омерзения, она попыталась вырваться, но он крепче сжал объятия, овладевая ее протестующим телом. В последнюю минуту она вновь попыталась вырваться. Он выругался и ударил ее с такой силой, что она закричала от боли. Бессчетные минуты она должна была терпеть бешеную ярость, с которой он набросился на нее, подминая и подчиняя себе, словно зверь.

Когда он поднялся, она сгорала от стыда. Он приподнял ее, вгляделся в мертвенно-бледное лицо и швырнул назад. Она тяжело упала к его ногам.

– Вот в таком виде женщины мне нравятся. Недостает только слез.

Он привел в порядок свой костюм из красного сукна, застегнул пояс. Опираясь на одну руку, Анжелика другой пыталась прикрыться обрывками платья. Ее светлые волосы упали на лицо и закрыли его, как вуаль.

Д’Эскренвиль напоследок пнул ее ногой:

– Плачь же, что ты не плачешь, плачь!

Она заплакала только тогда, когда он ушел. Поток жгучих слез залил ее лицо. С трудом приподнявшись, она села на край кушетки. Жестокие страдания последних дней, эти непрерывные стычки со взбесившимися мужчинами сломили, кажется, ее мужество и упорство. В голове у нее повторялись, словно кружась в адской карусели, слова старого каторжника: «Рыба – баклану, добыча – пирату, а женщина – всем».