Текст книги "Последний портрет Леонардо"

Франция 1909 год

Дождь шёл седьмые сутки. Не останавливаясь ни на секунду, он на короткие мгновения становился тихим, медленным, тем самым вселяя надежду на своё скорое окончание, но затем обрушивал с новой мощью потоки воды. Иногда человеку казалось, что на небе кто-то затеял игру, своеобразное соревнование по выливанию воды на землю. Когда у игроков заканчивались силы, наступал небольшой перерыв, но затем азарт брал вверх и снова, час за часом, сутками, сверху лилось и лилось, как-то слишком безжалостно, бесконечно, беспросветно.

Человек колесил по Франции уже более двух недель. Сначала он трясся на твердых, как камень, дорогах, постоянно глотая сухую пыль, и пытался спрятаться от жаркого светила, чтобы не дай Бог не схватить солнечный удар. Потом целых два дня пребывал в блаженстве. Начался дождь и вода, умывшая, почистившая от пыли деревья, цветы, траву, несла долгожданную прохладу и такую нежнейшую свежесть воздуха, в которой хотелось искупаться. Подставляя лицо и руки под теплые, ласковые струи воды, он улыбался и чувствовал счастье. Но, как оказалось, это был щедрый подарок господина, за которым последовал хлыст. Дождь и не думал прекращаться. Сначала он пытался как-то передвигаться по размокшим, раскисшим дорогам, но длилось это до тех пор, пока его экипаж не увяз по самые обода рядом с какой-то глухой деревней в Бретани. Покинув своё ненадёжное укрытие, он добрался до этого заброшенного населённого пункта, где ему показали крохотную гостиницу, в которой он и поселился.

И вот уже пятые сутки он занимался лишь тем, что перебирал в уме те удивительные события, которые произошли с ним за последние месяцы.

Его жизнь круто изменилась полгода назад. Поворотной точкой стал рассказ одной очень интересной особы о тайных обществах. Именно тогда манящая загадка и раскрыла перед ним свой притягательный бутон. Розенкрейцеры, мистика, алхимия, совершенство духа, владение миром, – его обдало порывом воздуха, в котором чувствовался запах плесени средневековых подвалов и представлялись тяжёлые сундуки, наполненные золотом и драгоценными каменьями. Ему почудилось, что он стоит в полушаге от разгадки тайн тамплиеров и катаров, погребенных под тяжким грузом столетий, но от этого не только не утративших свою привлекательность, а, наоборот, сделавшихся ещё более желанными. И самое волнующее – он вдохнул притяжение славы. Услышанные им слова до предела обострили его интуицию, заставили в полную силу заработать серое вещество мозга, а азарт, к которому присоединилась вера в своё предназначение, породили удивительную смесь, состоящую из безудержной энергии, желания и напора. Он начал действовать, и фортуна, скорее всего поддавшись его настроению, повела его по избранному пути.

В начале мая 1909 года Гарвей Спенсер Льюис сел на теплоход, отходящий из Америки и направляющийся в Старый свет. Спустя десять дней он ступил на трап в Марселе. Марсель встретил его утренним солнцем, голубым небом, французским громким ррррр, а Льюис, сев в поезд, покинул этот город в тот же день. Его путь лежал на север.

Приехав во Францию, он, точно зная, как называется его мечта, не имел понятия о том, как она должно выглядеть. Его интересовало всё – информация, записи, бумаги, какие-то сведения, рассказы, древние книги о розенкрейцерах, вернее, даже не о них, а об их тайном учении. Слово «тайном» он всегда мысленно подчёркивал про себя. Удивительное стечение обстоятельств привело его к этому учению, и он решил, что розенкрейцерство станет его Клондайком, с которого он впоследствии, как всякий американец, желал получить очень хорошую прибыль.

Первым пунктом его назначения был, конечно же, Париж. В столице Франции судьба улыбнулась ему во второй раз (первым он считал рассказ о розенкрейцерстве). Там он не просто нашёл общий язык, а получил поддержку основоположника католического ордена розы и креста Жозефа Пеладана. Этот человек стал его учителем и другом, дающим очень ценные рекомендации: какие книги и статьи требуется прочесть для вступления в орден, с кем следовало бы завести полезные знакомства, и чего следует избегать.

Прежде всего, Льюису предстояло изучить историю розенкрейцерства, ведущую своё начало от первых фараонов, затем метафизику, мистику, конспирологию, и даже, в некоторой степени, алхимию. Спенсер засел за книги и древние тексты. Несколько месяцев американец не поднимал головы, потом успешно прошел испытание, и далее судьба преподнесла ему даже не дар, про себя Льюис называл это диким везением – он был посвящён в члены тайного ордена креста и розы в замке Тулузы. В 1898 году старший брат Жозефа Пеладана получил посвящение в этом же замке, и такая преемственность внушала Льюису небывалую гордость.

Предпринятое им путешествие во Францию оказалось более чем удачным – теперь у него имелось официальное посвящение, знания и полезные связи. Всё это открывало для него некогда закрытую дверь, за которой простирался новый, удивительный и сулящий богатство путь – создание собственного ордена в Америке, и он, в качестве Императора (в мечтах он часто называл себя этим титулом), во главе этого ордена. Во Франции его более ничто не держало, и можно было бы смело ехать обратно домой, в Америку, где браться за реализацию своих планов, но… Спенсер решил обождать.

То ли в нём говорило шестое чувство, то ли давала знать перегруженность информацией последних месяцев, но его организм буквально требовал тайм-аут.

«Отдохни. Эмоции должны поутихнуть, все события встать на свои места, тебе нужна передышка», – постоянно нашептывали изнутри.

В конце концов он сдался. Сказав самому себе: «лучший отдых – это путешествие», он отправился по маршруту: Иль-де-Франс, Нормандия, Бретань, а после намеревался вернуться в Марсель, где, наконец, сесть на свой пароход и отправиться домой.

Ливень застал его в Бретани. Сначала Льюис досадовал на погоду за столь неожиданное препятствие, потом подумал о том, что можно было бы преодолеть несколько миль до ближайшей железнодорожной станции, сесть на поезд и ехать дальше, но позже решил вынужденную остановку использовать с выгодой для себя.

«У меня появилось время, – сказал он сам себе. – Имеется множество записей и мыслей, а значит, надо соединить всё это воедино и наметить дорогу на ближайшие года два».

Место оказалось самым что ни наесть подходящим: маленькая чистая комната, в которой стояла узкая кровать, шкаф, и, к его большой радости, удобный письменный стол. Ещё были приветливые хозяева, хорошая еда и… непрекращающийся ливень за окном.

По вечерам он спускался на первый этаж, где под бесконечное постукивание дождевых капель беседовал о том о сём с хозяином крошечной гостиницы, а днём обед в его комнату приносила дочь хозяина Викторена, которая во время трапезы имела привычку оставаться у него и смотреть на то, как кушает их единственный постоялец. Льюис не возражал, – такое внимание молодой красивой француженки было ему приятно, и к тому же напоминало детство – когда-то его мать любила смотреть на то, как он ест.

На третий день его пребывания в гостинице, Викторена, сидевшая напротив него за столом, весело засмеялась и сказала:

– Вы так смешно кушаете… Точно, как мой жених. Он монах.

Подперев двумя руками свои розовые щёчки, она улыбалась и смотрела на него. Льюис ничего не ответил. Он продолжал поливать соком лимона лежащую перед ним очень аппетитную рыбу, а затем, закончив это весьма серьезное занятие, поднял голову и с удивлением посмотрел на Викторену:

– Монах? – переспросил он.

– Да, – начала она с живостью рассказывать. – Понимаете, он монах в одной церкви, которая в Фужере. Он мне сказал, что ему ни в коем случае нельзя оставлять её, но Вы не представляете, как Жан, так зовут моего жениха, меня любит. Мы всё обдумали и решили убежать. Правда! Вы только не говорите отцу.

Спенсер кивнул и продолжил свою трапезу. Доев нежнейшее белое мясо рыбы под хрустящей корочкой и печеную картошку, он неторопливо вытер руки и рот салфеткой, отодвинул тарелку в сторону и придвинул чашу с фруктами. Не отрывая взгляда от сочных яблок и спелого винограда, он нехотя спросил:

– Но как же вы встречаетесь, если он монах и не может покидать свою церковь?

– Ой, однажды он отпросился к своей матери, вот тогда мы и познакомились. А теперь Жан приезжает почти каждые два месяца, чтобы увидеться со мной, – с гордостью сказала Викторена.

– Какое у Вас интересное кольцо, – без какой-либо паузы воскликнула она. – Можно, я посмотрю?

Спенсер протянул ей правую руку, а левой положил в рот несколько ягодок винограда. Викторена, ни капли не смущаясь, взяла в свою теплую нежную ладонь его пальцы и стала разглядывать кольцо.

– Представляете, у моего жениха почти такой же перстень. Только у него он более старинный, чем Ваш. А крест с цветком… да, в точности как у Вас. Вроде бы роза, только лепестки немного другие.

– Это лотос, – сказал Спенсер и быстро выдернул руку. В следующую секунду он закашлялся, – к нему пришло осознание слов девушки – кольцо со знаком розенкрейцеров могли носить только посвящённые.

– Викторена, а ты ничего не путаешь? У твоего монаха действительно изображен на кольце крест, а на нём роза? – откашлявшись, начал допытываться он.

– Истинная правда, месье Спенсер. Крест, а внутри цветок такой же, как на Вашем перстне. Но у моего жениха ещё есть символы всякие, у Вас таких нет.

– Он монах какой церкви? – продолжал расспрашивать Викторену Льюис.

– Церкви Сант-Леонард в городе Фужер. Его мать ещё ребенком туда отдала. У них семья большая – десять детей, попробуй всех прокорми, да ещё обуть и одеть надо. Вот она младшего и сдала.

– И давно он там монахом?

– Его в шесть лет отдали, а сейчас ему двадцать три. Вот и считайте.

– Название у церкви какое-то странное. Во Франции есть ещё церкви с таким названием?

– Нет, мне Жан говорил, что эта, вроде бы одна. Она особенная, туда сам Леонардо да Винчи приезжал.

Спенсер в этот момент, совсем некстати, положил в рот очередную ягодку винограда. Раздался сильный кашель. Викторена тотчас подошла к американцу сзади и стала услужливо стучать ему по спине. Она не могла видеть, как Гарвей Спенсер Льюис широко открытыми от удивления глазами смотрит в одну точку прямо перед собой. В его голове крутились слова Пеладана:

«Художники, которые верят в Леонардо и Нику Самофракийскую, будьте членами Розы и креста!».

Наконец Льюис громко втянул воздух, встряхнул головой и произнёс:

– Всё в порядке, Викторена. Спасибо.

Девушка села обратно, а он никак не мог придти в себя от удивления. Обдумывая только что услышанное, Спенсер внимательно всматривался в хорошенькое личико Викторены. Он видел, как спустя минуту, выражение её лица изменилось. Теперь она смотрела на него так, как будто намеревалась что-то попросить, и просьба не заставила себя ждать.

– Уважаемый месье Льюис, – начала Викторена. – Я Вам говорила, что мы хотим с моим женихом бежать. Мы решили ехать в Америку. Жан сказал, что если он останется во Франции, его непременно найдут и убьют. Но в Америку билеты дорогие… Ну, Вы и сами это знаете. Месье, не могли бы Вы одолжить мне денег на два билета? Жан мне рассказывал, что в его церкви есть очень ценная тетрадь, написанная самим Леонардо да Винчи, и он может её продать за очень дорого. Мы отдадим её Вам подешевле, а Вы мне сейчас дадите денег.

Сначала Спенсер поблагодарил про себя Бога за то, что вновь не принялся есть виноград, потом громко вздохнул:

– Викторена, ступай, дорогая, – сказал он девушке. – Мне надо всё обдумать. К тому же я хочу побыть один и поработать.

– Месье, но как же деньги? Вы нам сможете помочь? – умоляла Викторена.

– Девочка, давай подождём несколько дней. Дождь и не думает прекращаться. Я буду здесь и никуда не денусь. Мне надо подумать.

Красавица нахмурилась, пожала плечами, быстро убрала со стола и покинула комнату. А Спенсер так и остался сидеть неподвижно.

Церковь Сант-Леонард, монах с кольцом посвящённых, какая-то загадочная тетрадь – он ничего не понимал. Что в словах этой красотки было ложью, а что правдой? Определенно, ей от него нужны лишь деньги, но всегда ли она лгала? А вдруг действительно существует эта церковь? Да Бог с ней, с церковью, но если удастся заполучить тетрадь самого да Винчи, о которой говорила Викторена…?!

Он встал и начал ходить по комнате. Измерив полсотни раз шагами небольшое помещение вдоль и поперёк, и немного успокоившись, Спенсер решил поработать. Он разложил перед собой на столе бумаги, устроился поудобней в кресле и начал внимательно всматриваться в свои записи, но мысли его в это время были заняты совершенно другим. В голове беспрестанно вертелось: «Леонардо да Винчи, тетрадь, монах…»

«Вымысел или правда? – спрашивал он самого себя. – Как я смогу это проверить? Или просто забыть, выкинуть из головы её слова… Но манускрипт да Винчи! А вдруг он существует, а я упущу такой шанс? Всё же надо съездить туда…».

Дождь кончился через четыре дня.

Проснувшись утром, американец увидел на небе солнце и, позавтракав, тотчас принялся собирать свои вещи. Он уже сложил чемодан и наполовину собрал сумку, когда в дверь его комнаты кто-то тихо постучался. Открыв дверь, он увидел Викторену. Девушка стояла перед ним, опустив голову.

– Проходи, Викторена, – пригласил он её.

Она молча вошла в комнату.

– Так Вы не дадите нам денег, месье Льюис? – тихо произнесла она, смотря себе под ноги.

– Викторена, – начал он бодрым голосом и тут же осёкся, увидев, как по её лицу текут слёзы.

– Послушай меня. Я хочу съездить в Фужер и посмотреть ту церковь, где служит твой жених. Если твои слова – правда, я дам Вам денег.

Викторена вскинула на него сияющие глаза. Она уже улыбалась и, вытирая слёзы ладонью, с жаром принялась убеждать Льюиса:

– Это правда, месье, клянусь Вам. Давайте я напишу записку Жану, чтобы он Вам всё рассказал. Только помните – это у нас в деревне его зовут Жан, а там он монах Пётр. Спрашивайте монаха Петра!

Девушка быстро села за стол, схватила лист бумаги и карандаш, и написала несколько предложений. Потом сложила листок и отдала американцу.

Белый, сложенный вчетверо листок покинул красивые женские пальцы и лёг в большую ладонь Спенсера Льюиса.

Спустя четыре часа этот листок был отдан монаху Петру…

Что-то противоречащее было в нём. Белёсость, почти прозрачности кожи как-то неестественно контрастировала с глухой чернотой длинной широкой рясы. Его глаза, большие ярко-голубые, буквально притягивали своим светом, и в то же время были настолько переполнены страхом, что Льюис непроизвольно перенял его состояние и сам впал в беспокойство. Длилось это, правда, совсем недолго – он быстро внушил себе, что ни малейшего повода чего-либо бояться у него нет.

Взяв протянутую записку Викторены, монах быстро прочел её и тут же отдал листок обратно Спенсеру. Дальше произошло что-то необъяснимое. Испуганно дрожа, оглядываясь по сторонам и заикаясь, Петр несколько раз пытался произнести какие-то слова, но понять что-либо из сказанного им было невозможно. Повторив свою попытку трижды, монах раскраснелся, смутился, замолк и, опустив голову, стал смотреть себе под ноги. Потом, как будто опомнившись, начал дико озираться и снова принялся вымучивать звуки.

– Уезззжайте,… месье. Я пппрошу Вас…, – с трудом выговорил он.

– У Вас есть тетрадь Леонардо да Винчи? – задал свой вопрос Льюис.

– Тетттрадь? О, Господи, прости меня… – заметался жених Викторены.

Последнюю фразу он произнёс без запинки, и Спенсер понял, что заикание его происходит скорее от испуга.

– Жан, не волнуйтесь, – проговорил Льюис, успокаивая его голосом. – Я лишь хочу узнать, существует ли в твоей церкви тетрадь да Винчи? – мягко, с ласковой улыбкой на губах спросил он.

– Викккторена… Это правввда. Тетттрадь есть, но… Я не могу…, – монах буквально застонал. Он сделал большой шаг в сторону, повернулся к американцу боком и крикнул:

– Уходите, умоляю Вас. Больше не спрашивайте меня, не ищите… – И бросился бежать.

В своей рясе он походил на большую чёрную птицу, неуклюже подпрыгивающую по зелёной траве. В быстром махании рук, в посадке головы, буквально вжатой в худые плечи, в несогласованности движений, Спенсер читал страх…

Монах скрылся за высокой крепостной стеной, а Льюис, проводив его взглядом, так и остался стоять, удивлённо смотря на серые древние камни, продолжая держать в руках записку Викторены. Ответа о документах Леонардо да Винчи не было.

«Вроде бы манускрипт существует, – наконец, опомнившись от только что произошедшего, стал размышлять Спенсер. – Да, монах сказал, что тетрадь есть, но добиться чего-то определенного от этого безумца вряд ли удастся».

Американец в нерешительности походил взад и вперёд по дороге перед высокой стеной, потом, спустя примерно четверть часа сел в свой экипаж и велел кучеру ехать назад.

Жених Викторены оставил его ни с чем, и теперь путь Льюиса лежал прямо на юг.

Казалось бы, всё предопределено – дорога в Марсель, корабль, дом. Но на следующее утро произошло весьма странное событие. Сделав непонятный крюк, двуколка, в которой находился Спенсер, остановилась перед той самой крохотной гостиницей, в которой он провёл неделю под проливным дождём.

Этому поступку не было никакого рационального объяснения. Льюис ни в коей мере не питал надежды на получение будущей прибыли, но вопреки этому он, рассудительный и расчётливый материалист, поднялся по деревянным ступням, прошел через чисто убранную комнату и вложил в тонкую женскую руку белый конверт, в котором находились весьма солидная сумма денег.

(Причиной этого явилось весьма досадное недоразумение – Спенсеру никак не удавалось выкинуть из памяти заплаканное лицо Викторены. Всякий раз, задремывая в экипаже, он видел её слёзы, и жалость к девушке буквально отравляла все его мысли. Но при этом, даже себе самому, он не мог признаваться в такой излишней сентиментальности. И поэтому находчивый американец придумал красивую версию – этим своим поступком он вернул долг. Да, именно долг за те щедрые подарки, которые ему преподнесла судьба во время его путешествия: за дружбу с Пеладаном, за посвящение в орден, за то, что он стал преемником розенкрейцерства. А то, что Викторена не имела к этим дарам Фортуны никакого отношения, значения не имело. Деньги попали в её красивые белые ручки по весьма веской причине – она в них так нуждалась).

Когда Викторена взяла протянутый ей конверт, её прекрасные темные глаза засветились таким светом восторга и нежности, который заставил холодного американца улыбнуться широчайшей улыбкой счастья. Льюис буквально нырнул в теплые лучи её благодарности, но даже в эту секунду доброта в нём боролось с расчётливостью. Он опасался самого себя – того, что может передумать, и, не обождав и минуты, отвернулся и быстро покинул гостиницу.

Спустя три дня он уже стоял на палубе корабля и смотрел, как медленно и неудержимо исчезает вдали берег Франции.

Прошло четыре месяца.

Всё чаще Спенсер стал ловить себя на мысли на том, что постепенно забывает своё необыкновенное путешествие в Старый свет. Как вещи из сундука, он доставал из этой поездки новые знакомства, демонстрировал свои удивительные знания и официальное посвящение. Ему даже начало казаться, что этот сундук пуст, пора насовсем закрыть его крышку и отставить его в сторону, но…

В тот день лил дождь. Да, как это не покажется парадоксальным, дождь – его благодетель – тончайшими нитями протягивал с небес в его жизнь новое чудо.

Сидя над бумагами в своём кабинете, Льюис услышал тихий стук. Он выглянул в окно, но ничего не смог разглядеть за темной стеной воды и, подумав, что ему померещилось, продолжил свою работу. Шум дождевых капель усыплял, притупляя зрение и слух. Спенсер снова принялся за свои записи, и, незаметно для самого себя, поддался тому размеренному ритму дождя, когда вроде бы что-то делаешь, но в какой-то блаженной полудрёме. Вдруг отчетливо послышался уже более громкий стук. Звук нарастал, и сомнений больше не было – к нему пришли нежданные посетители. Льюис нехотя встал, спустился на первый этаж и открыл дверь.

На пороге стоял худой высокий светловолосый парень, который показался ему смутно знакомым, а рядом с ним Викторена. Она была без зонтика и шляпки, её мокрые волосы прилипли ко лбу, по лицу текла вода, и красными от холода руками она сжимала пальто, больше напоминающее грузный балахон, но, к немалому удивлению Льюиса, выглядела она сейчас просто обворожительно – Викторена улыбалась так искренне и радостно, как будто только что выиграла ценный приз.

Хозяин пригласил гостей в дом, предложил раздеться и просушить вещи.

Началась суета. Лужи на полу, извинения, с огромным трудом усаживание в кресла поближе к камину, опять извинения за то, что кресла намочены и испорчены, заверения в том, что ничего страшного не случилось, и, наконец, приготовление горячего чая. Викторена что-то безостановочно говорила и смеялась, а парень всё это время был серьёзным и не проронил ни слова.

Потом, спустя месяцы, Спенсер Льюис удивлялся, что в тот миг не почувствовал ничего. Не было ощущения происходящего с ним чуда. Ну, приехали из Франции, это значило лишь то, что Викторене вместе с её странным женихом удалось сбежать. Скорее всего, им понадобилась помощь в чужом городе, и они пришли за ней, и наверняка сейчас попросят…

Чай был принесён и выпит. Одежда гостей немного обсохла, и только после рассказов о прекрасном путешествии на корабле, об океане и об их ощущениях в новой стране, Викторена, мило улыбаясь, как о чём-то совсем обыкновенном, проговорила:

– Льюис, Жан привёз тебе ту тетрадь, которую обещал.

Спенсер поднял брови вверх – он точно не ожидал никакой тетради.

Её жених в это время опустил голову и начал доставать что-то из-за пазухи. Вынув оттуда небольшой сверток, он развернул слой намокшей газеты, затем сухую толстую материю, потом пожелтевшую от времени бумагу и, наконец, как младенца из пеленок, достал сшитую ниткой древнюю тетрадь, которую протянул Спенсеру.

Льюис, не переставая удивляться происходящему, взял её в руки, перевернул первый лист и уставился на абсолютно непонятные символы.

– Вы ничего здесь не разберёте, – усмехаясь, наконец, произнёс Жан, причём на хорошем английском языке.

– Вот перевод, – сказал он и положил перед ним другую, новую тетрадь. Спенсер открыл её. Первая страница, полностью исписанная очень аккуратным и красивым почерком, вызвала у него чувство умиления – как будто он увидел хорошо выполненную работу своего сына. Потом он быстро пролистнул тетрадь и убедился, что она заполнена почти вся.

И опять в нём не было ощущения радости. Недоумение, удивление – да, но не радость. Спенсер всматривался в непонятные мелкие иероглифы манускрипта, ему неудобно было при гостях разбирать текст по-французски, написанный в другой тетради, и тогда, машинально, он положил свою руку на старинные листы, которым было четыре сотни лет. И тёплый поток времени ожил под его большой ладонью, представ видениями: великолепные картины Леонардо да Винчи, замок Клу-Люсе во Франции, где художник провёл последние годы жизни, смерть ученого и живописца. А дальше? Что было дальше?

И в этот момент, именно рукой, под которой угадывалось необъятное число прошедших с момента написания манускрипта событий, Спенсер Льюис физически ощутил, что ему дико повезло. У него, а не у кого-то другого, оказался этот бесценный документ, который мог потеряться на пыльном чердаке, испортиться от сырости в подвале, сгореть, истлеть, исчезнуть без следа, так, что никто бы никогда и не подумал, что эти листки, написанные великим Леонардо да Винчи, вообще существовали. А теперь, под его правой ладонью (как на Библии) лежала старинная тетрадь, более того, она практически являлась его собственностью…

Викторена и Жан были досыта накормлены и определены в хорошую квартирку неподалёку, сдававшуюся значительно дешевле других. Спустя несколько дней Жану был открыт счёт в банке на очень крупную сумму, а сам он был устроен на работу. А Спенсер, наконец, в полной мере осознал, что владеет документом, за который многие отдали бы не только свои состояния, но и жизни…

22 июня 1916 года Император Древнего Мистического Ордена Розы и креста (Antiquus Mysticusque Ordo Rosae Crucis – A.M.O.R.C.) Гарвей Спенсер Льюис в присутствии корреспондента американской газеты «Нью-Йорк Уорлд» произвел фантастический опыт – он превратил цинк в золото. К сожалению, на сотрудника газеты это уникальное событие не произвело впечатления: «…Император A.M.O.R.C. более похож на фокусника, чем на алхимика… В XX веке всякому разумному человеку понятно, что такого не может быть…» – было написано на следующий день. Ну а Спенсер не стал настаивать на подлинности продемонстрированного им чуда. Он попросту начал строительство огромного комплекса, включающего в себя египтологический музей, библиотеку, Розенкрейцерский Университет и Храм и, несмотря на последующую Великую депрессию, у американца Спенсера Льюиса хватило средств достроить задуманное. Эти роскошные сооружения и сейчас поражают своим размахом.

Истоком же такого поразительного алхимического превращения послужило не знакомство Льюиса с Жозефом Пеладаном, не его посвящение в орден розы и креста в замке Тулузы, не тайны розенкрейцеров, а те семь дней, прожитые им в глухой Французской деревне под проливным дождём. Именно этому незначительному событию суждено было стать для него главным подарком судьбы.

Та неделя, проведённая им в крохотной бретонской гостинице, послужила отправной точкой для следующего дня – 21 ноября 1909 года, когда в дом Спенсера постучались Викторена и Жан. Ну, а эта дата, в свою очередь, сделалась катализатором для двух жизненных траекторий. Именно в ней судьба одного человека – американца Гарвея Спенсера Льюиса, начала своё стремительное восхождение к славе, а судьба второго – бывшего французского подданного Жана Сюрдо, не менее стремительное падение.

Впереди Спенсера ждёт статус Императора, власть, поездки по всему миру и беседы с Муссолини, и спустя годы он уже не помнил, как дважды под проливным дождём вытаскивал свой счастливый билет. Он, император A.M.O.R.C., больше не был сентиментальным и уязвимым, а потому, не задумываясь, отпихнул от себя мешавшую, надоедавшую и вызывающую лишь неприязнь гадкую шелуху, ту самую, которая когда-то принесла ему золотой манускрипт.

А Жан Сюрдо, этот бывший монах французской церкви Сант-Леонард… Ко дню демонстрации Спенсером чуда перед корреспондентом «Нью-Йорк Уорлд» он был не в состоянии обойтись без выпивки более трёх часов. Именно столько, с утреннего девятичасового бокала, опрокинутого им залпом, до полудня ему удавалось продержаться, но больше, физически, не пить он не мог.

Только после того, как Жан делал несколько больших жадных глотков виски, пропадал ненавистный тяжёлый обруч, ежесекундно сжимавший его голову. Лишь опрокинув второй бокал, страх – постоянный, стоящий в груди холодным липким комом – покидал его, а по телу разливалось теплая волна, которая не только согревала его члены, но и ласково убаюкивала страшного зверя, сидящего внутри и постоянно отравлявшего его своей бесконечной злобой на весь человеческий род.

Лекарство действовало. Виски излечивал, заживлял страшные раны предательства и лжи, с которыми Жан жил вот уже 8 лет, и, сам не замечая этого, Сюрдо начинал улыбаться. И тогда его, успокоенного и просветлённого, влекло назад в прошлое – то единственное чистое, незапятнанное, что у него осталось.

Ему шесть лет. Он худой испуганный мальчик, который, крепко держась за мамину руку, подходит к церкви Сант-Леонард. На нём синий костюмчик, белая рубашка, и ему безумно страшно. Собор кажется непостижимо огромным. Он заставляет себя преодолеть испуг, делает большой шаг, переступает порог и… замирает – у него перехватывает дыхание. Даже сейчас слабые отголоски той огромной волны неудержимого восторга, восхищения и радости от увиденной им красоты доходят до него. Как же божественно прекрасен, величав и гармоничен этот храм!

Он стал его домом. Там Жан, отдыхая от тяжелых полевых работ и постоянных шлепков и насмешек старших братьев, с радостью окунулся в спокойную жизнь церкви. Собор – этот живой огромный организм, медлительный, таинственный, строгий, любил порядок и тишину, ни в коей мере не перенося суеты, тщеславия, лести и лжи. И поведение служивших в нём монахов было именно таким, подчинявшимся его, господина, негласным правилам. Все много молились, работали, мало разговаривали, а в свободное время были погружены в чтение ценнейших книг. Но если вдруг кто-то заболевал, можно было ожидать определенно – на помощь придут все. Будут дежурить в кельи сменами, обтирать холодной водой, поить специальными травяными настоями, и выходят самого опасного больного. А когда тот выздоровеет, в ответ на его благодарность, кротко улыбнутся, перекрестят и опять на службу. Всё было строго и правильно.

В 21 год состоялось истинное посвящение монаха Петра. Братство Квинты, тайные документы Леонардо да Винчи, которые, как оказалось, хранились в церкви Сант-Леонард, – вот к чему он стал иметь самое непосредственное отношение. На него была возложена ответственность сберечь эти древние манускрипты. Никто, кроме пяти служителей церкви, посвящённых в орден, не должен был знать об их существовании, не говоря уж о том, что ни одна живая душа не имела право вынести хотя бы один листок из стен храма.

К Жану приходят воспоминания: вот только-только окончилась служба, и он умоляющим взглядом смотрит на настоятеля. Тот делает чуть заметный кивок головой, и для него наступает самое сложное – надо сдержать себя, суметь заставить своё тело не побежать в ту же секунду. Дрожат руки, подкашиваются ноги, но он медленно и достойно идёт до самой двери, ведущей в подвальное помещение, а там, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь, бросается к своим идолам – древним манускриптам, испещрённым мелкими непонятными символами. Тогда, отпив сладкий яд познания, он никак не мог утолить своей жажды. Забывая о молитвах, не обращая внимания на смену дня и ночи, он буквально нырнул в изучение латыни и языка тайнописи. Как же ему хотелось расшифровать все тетради великого Леонардо да Винчи…!

Затем следующая картина: узкая келья Бенедикта. Настоятель сидит за большим столом, а он, монах Петр, отворачивается от него не в силах сдержать слёз. Не совладав с собой, он всхлипывает в голос и убегает.

Как настоятель мог так с ним поступить? Как жестоко с его стороны было нанести ему такой удар! Бенедикт, суровый и требовательный, который всегда заставлял неукоснительно соблюдать все правила и никогда никому не давал поблажек, отчего-то поддался уговорам этой сухонькой напористой женщины, и что было совсем непостижимым, велел ему, монаху церкви Сант-Леонард, ехать домой на целых три недели! (И как же некстати мать приехала из деревни и стала упрашивать отпустить своего сына на некоторое время домой).