Текст книги "Спутанные частицы"

6.

Я как рассудил? Верхушка утёса почти на километр над Пристанищем возвышается. Уже неплохо. Если воздух внутри оболочки посильней нагреть, да ещё во время полёта подогревать, вполне долго можно в воздухе продержаться. Стартовать в неделю ветров надо, но не когда ураган, то уж совсем самоубийство. А при нормальном тягунке далеко унести может. Подсказывала мне интуиция, что полоса заражённых земель не такая уж широкая и, если подняться ещё на километр вверх – мы её махом преодолеем, ну а дальше, конечно, по обстановке. Нам бы только до цивилизации добраться, которая на самолётах летает. Тогда и изменится всё.

Я когда воочию убедился, как девчушку эту болезнь ломает, тогда и решил её вместе с собой взять. Надеюсь, что лечат там такое и вылечивают. Это когда её прямо у меня дома схватило. Побелела вся, за горло руками держится, а меня от страха паралич нежданный разбил. Стою, как столб, и пальцы холодные. Кое-как свою травку она достала, дышала-дышала долго, потом отпустило её. Я тоже насилу оклемался, спрашиваю, что болит у тебя, где – она только таращится. Недуг же, говорит, у меня, что непонятного-то?

Долго возился – делал корзину из лиан местных и постромки, хотя вроде бы с одной стороны торопиться некуда было, но терзало меня предчувствие очень нехорошее. Шушукаются что-то местные за спиной, замышляют недоброе. И этот главный их – Ноор-Туми как раз и верховодит. И вот, когда я уже и дату примерную пробного пуска определил, узнал случайно, что решили местные, что я Шайтанскую Машину мастерю, которая тургу на Пристанище наведёт, порчу, значит, по ихнему. Разубеждать бесполезно, по опыту знаю. Поэтому тут двух вариантов быть не могло – шар я свой круглосуточно охранять не мог, а стоит мне уснуть, не сегодня-завтра утащат, сожгут и всё переломают. И оставалась у меня ровно полтора дня – завтра к вечеру заявили собрание собирать – там мне и объявят обо всём. Да и косвенно мне и Марьянка дала об этом знать – Мать ей строго-настрого запретила ко мне ходить ближайшие дни. Та, конечно, сбежала, но глазками беспокойно всё время по сторонам зыркала и ушла раньше обычного. Только и успели договориться, чтобы она свои игрушки взяла, травы лечебной побольше, из съестного чего и приходила ко мне завтра сразу как колодовцы отсвистят.

Аборигены хотя и глупые совсем, но друг за дружку горло перегрызут. Это у них как стадный инстинкт.

Как-то видел я, как небольшой и неповоротливый волчик, забредший из Леса, соседского пацана за ногу укусил. Тот, когда заверещал от страха, пол-Пристанища воинов сбежалось хищника убивать – а убивают они жутко – во-первых, кровожадные, как первобытные, во-вторых, силы неимоверной просто, разорвали его в клочья, вот и вся недолга. Без суда и следствия, так сказать. Я-то случайно эту казнь увидел, поплохело мне сразу, я к таким делам непривычный. Очень уж они за свое Пристанище держатся и особенно за детей.

Я старался совсем не думать, чтобы со мной сделалось через пять секунд, если бы кто-то из них узнал, что я с их Марьянкой замышляю… И не буду думать… Только себя накручивать.

7.

Нет, никак не понимает Марьянка очень многих вещей. Почему небо вдалеке перед ночью вначале синеет, потом как бы пеленой серой подёргивается, а потом уже сумерки наступают. И почему они каждый день? Или зачем вот взрослые детей за собой постоянно таскают, скучно же ведь. Марьянка-то всегда ускользнуть норовит, у дороги посидеть, про Пиратов подумать. Мать тоже её! Не понимает Марьянка, для чего она всю эту работу делает, когда из детей у неё всего одна Марьянка и есть. А та пока отвар из хлюща приготовит, пока суп заправит, вся уже и ухайдакалась. Наварит супу столько, словно у неё пять таких Марьянок рядом за подол держатся. Прокисает потом всё. Вот глядит сейчас Марьянка, как Мать морщики сушёные нанизывает и не понимает, зачем им столько? Мать то, заметила, что притихла дочка, посмотрела на неё, Марьянка даже отвернулась. Такой бесконечно усталый взгляд у Мамки был. Никогда она так на неё не смотрела раньше.

Листов фуржеи у Марьянки много припасено. Несколько штук она всегда с собой в подсумке таскала, чтобы быстро можно достать и подышать, ну теперь раз Чудик сказал, так она почти весь свой запас туда сложила. Марьянка ответственная! Раз надо, значит надо. С игрушками проще – завернула их в тряпочку, узелок совсем небольшой и лёгкий получился. Долго гадала, что можно из еды взять для путешествия. Всё-таки на мучных лепёшках остановилась – и сытные, и удобно складывать. Взяла полдюжины.

И тут ей весело, почему-то стало. Представила, как вернётся, и малышня рты пооткрывает от её рассказов. Про Пиратов и про всё остальное. И Матери Марьянка тоже расскажет, хоть и дуется на неё, что та всё время сердитая ходит. Вот удивятся все, что Марьянка в путешествие ездила. Может ещё и гостинцев им оттуда привезёт.

Не зря всё-таки она в Чудике хорошего человека рассмотрела. Хоть и нездешний он совсем, и на человека-то, прямо скажем, мало похож.

Марьянка дождалась, пока Мать пошла к опушке ломать сухостой, подхватила заранее заготовленный скарб, выбралась из норы и бегом кинулась в сторону Чудиковского жилища.

8.

Подготовил я всё, конечно, в темноте, ночью. Пришлось четыре раза бегать туда-сюда на утёс. Запарился капитально. Но теперь к рассвету всё было готово. Ветер дул просто отличный. Именно такой, который нужен. Сильный, равномерный, без резких порывов. Очень вот только во мне свербела мыслишка, что не всё я учёл в своих расчётах, проверить то на практике я не успел. Как бы не превратился мой небезупречный план в полный и окончательный провал. Второго шанса у меня уже не будет.

Странно, но страха я не чувствовал, наоборот, какая-то ясность в голове появилась, звон какой-то. Не знаю, словно перед прыжком с вышки в воду. Замирает душа в предвкушении будущего восторга. Гибельного, но всё-таки восторга, а не ужаса перед возможной смертью. Спать я вовсе не стал ложиться. Зачем? Чтобы ещё раз сон увидеть?

Не хочу.

Подружка моя не подвела, припылила вовремя, глазёнками посверкивает. Серьёзная такая. Щемит сердце у меня, когда смотрю на неё. Так же как в этом прилипчивом сне, сжимается всё.

Вздохнул я поглубже, прогоняя всякую рефлексию и двинулись мы с ней наверх, к шару, по извилистой тропинке, слабо угадывающейся под ногами в предрассветных сумерках.

Понятно, когда Марьянка увидела надутый шар – обомлела вся. Стоит, глазами хлопает, слова вымолвить не может.

Вот это, говорю, и есть наше с тобой транспортное средство. Видишь, вон в ту корзину сядем с тобой, горелку посильнее откроем и канат отвяжем. Хотя, что я объясняю ей – не понимает же всё равно. Ну, говорю, полетим сейчас с тобой по небу, как облако.

Молчала, молчала, потом спрашивает, а куда полетим? К пиратам?

Я говорю, тут уж как повезёт.

И такой восторг у неё в глазах.

Эх.

Появился откуда-то махалов, сделал круг над нами, спикировал вниз и сел на камень, крылья сложил. Сидит, смотрит на нас.

Марьянка руками замахала на него, не любят их здесь – примета плохая.

Я её оттащил от птицы, сунул в корзину, погрузил провизию, сам залез кое-как неуклюже. И кольнуло меня беспокойство: как-то просел от моего веса вниз шар, хотя вроде бы сразу же и выправился обратно. Я горелку отвинтил на максимум, подождал немного, осмотрелся…

Ну вот. Не зря меня предчувствие жгло.

Они были ещё далеко, но приближались огромными прыжками. То ли Мать Марьянкина подняла тревогу, то ли просто кто-то хватился или заметил.

Несколько воинов-охотников в полной амуниции, а впереди всех Ноор-Туми, собственной персоной. Я даже видел, как перекатываются при прыжках бугристые узловатые мышцы на его руках. Они передвигались почти на четвереньках, словно бы одновременно отталкиваясь четырьмя конечностями, как на пружинах. Не оставалось никаких сомнений, что они настроены крайне решительно – церемониться со мной точно не будут.

Они, разумеется, называли себя людьми, но, по сути, были полуживотными. Они могли разговаривать, устраивать быт, носить одежду, организовать некое подобие социума, но очень многое и в облике, и в повадках у них проскальзывало звериное, дикое. И ходили они часто на четырёх конечностях, и когти могли выпустить длинные и острые, да и пушком, как шерстью были покрыты почти полностью. Что тут случилось, я даже не мог представить – то ли мутация какая, то ли просто вырождение. Кто знает? Не удивительно, что я выглядел среди них чужаком – странным, ни на что не похожим экспонатом местной кунсткамеры.

Я начал отвязывать канат. Руки тряслись, я никак не мог справиться с узлом.

Воины приближались, я спиной ощущал прорывающуюся с их стороны злобу и ярость.

Узел, наконец, поддался. Я отпустил верёвку и замер.

Ничего не произошло. Наша корзина осталась на том же уровне. То, чего я опасался, всё же случилось. Общий вес оказался слишком большим. Хоть нас и не сносило ветром в сторону (для этого следовало подняться выше, над скалой на утёсе), но подъёмной силы хватило только на то, чтобы держать корзину где-то в метре от земли. А начать движение вверх мы никак не могли.

Я зачем-то подёргал верёвку, соединяющую корзину с шаром, и посмотрел на девчушку. Та глядела на меня снизу вверх своими масляными глазками с надеждой и ожиданием.

Когда приземлишься, сказал я ей, иди к какому-нибудь дому, строению, ну сделанной горе какой-нибудь, понимаешь? Или найди похожих на меня. Расскажи им всё. Про Недуг свой. Обязательно! Они тебя вылечат. Поняла?

У неё в глазах только растерянность мелькнула.

А ты, спрашивает.

Я, говорю, позже прилечу, ты давай как-нибудь одна, принимай командование кораблём. Увидимся ещё.

А потом перегнулся через борт и спрыгнул из корзины вниз на землю.

И сразу же шар пошёл вверх, набирая высоту и чуть в сторону, подгоняемый хорошим ветром, дующим из-за скалы.

Я подумал, что тот карапуз в моём сне, это даже, скорее всего, не мой сын, а я сам. Наивный, верящий в чудеса, беспомощный в своих мечтах. Ожидающий чуда от того, кто рядом. Безмятежный и потому умиротворённый.

Шар улетал, но я мог ещё видеть Марьянку сквозь редкие прутья, из которых была сделана корзина. Она беспокойно металась там, как в клетке, бегая на четвереньках, и своей мордочкой, как никогда сильно, напоминала встревоженного зверька.

Я опустил голову, и тут мою грудь стиснула резкая боль, да так сильно, что я почти задохнулся. Сердце замерло, потом сделало два медленных нерешительных удара и остановилось совсем.

Храп преследователей раздавался уже близко, они были от меня в нескольких десятках метров.

Хоть мое сердце остановилось, какое-то время я еще жил. Но мне в последние секунды совсем не хотелось видеть дальнейшее бесполезное приближение разъяренной орды, и поэтому я стал смотреть поверх их голов, на горизонт и на причудливое марево, перемешанное с разноцветными облаками…

Крик великана

Гур прибрал шаг, а потом совсем остановился. Его левый башмак с плоской пластиковой подошвой коротко прошуршал по маленькими камешкам, и воцарилась тишина.

Бармин, идущий ведомым, тоже синхронно, как тень, остановился.

Гур всматривался в пыльное марево, висевшее впереди. Глаза слезились. То ли от колючего сухого ветра, то ли от напряжения.

– Стоит там что-то, – не очень уверено пробормотал Гур, поднося ладонь козырьком ко лбу. Шар уже склонялся к дальнему горизонту и отсвечивал прямо в лицо.

– Где? – негромко отозвался Бармин.

– Там, – неопределённо уточнил Гур.

– Значит – оно и есть, – заключил Бармин. – Больше нечему.

– Как-то не похоже, – покачал головой Гур, а потом осмотрелся по сторонам.

Пейзаж, как и за последние километров пятьдесят, пройдённые путниками, разворачивался вокруг довольно унылый. Едва натоптанная и слабо различимая на рыжем глиняном плато дорога, которая иногда и вовсе пропадала на проплешинах. Реденькие изогнутые пустынные кустики. Пыль, вперемешку с острой противной каменной крошкой. Полупустыня-полустепь. Глазу зацепиться не за что.

– Не так я себе это представлял, – добавил Гур, а Бармин хмыкнул.

Гур скинул в пыль наплечный рюкзак, который существенно полегчал в пути, а сейчас сложился на дорогу неопрятным бурым холмиком. И сел сам, прямо на глину.

– Привал, – провозгласил он. – Надо перекусить.

– Может, лучше дойти до… Объекта, – попытался поспорить Бармин. – Галеты сэкономим.

– Ха-ха, – без малейшего намёка на веселье сказал Гур, роясь в рюкзаке. – Пара галет нас сильно спасёт, ага.

– Кто знает… – и Бармин словно вздрогнул, отошёл от оцепенения, досеменил до спутника, опустился рядом на корточки.

– На, – Гур протянул ему сморщенную размякшую галету, а сам откусил от другой.

Бармин взял бесформенный кусок, машинально принялся жевать, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

– Я полагал, это как-то должно охраняться, – сказал Гур. – Ну не может же просто стоять прямо посреди степи дом и всё?

– Кто знает, – повторил Бармин, задумчиво выглядывая даль.

Когда с перекусом было покончено, два человека встали в привычную связку: Гур ведущий, Бармин в нескольких метрах позади уступом. Не то, чтобы такой расклад чем-то обосновывался, но на протяжении пути они привыкли двигаться именно так – задний страхует переднего. Хотя оба знали, что толку от этого при столкновении будет чуть.

Там, впереди, действительно что-то стояло: дом не дом, сарай не сарай. Пыльное марево, поднятое ветром, искажало картинку.

Гур уже почти успокоился и решил, что они дойдут до строения – чем бы оно ни было – без приключений, когда слева-сбоку раздался какой-то звонкий шелест. Очень необычный звук родился, казалось, на пустом месте: будто невидимый исполин подул вдруг в стальные трубочки: у-уууу-ух, у-ууххх…

Гур вскинул руку, призывая к вниманию, но Бармин, несомненно, и сам уже всё услышал. Напарники остановились, чуть развернувшись в сторону звука.

Химеры появились из марева резкими чёрными мазками, будто вынырнули из-под земли. Гур неким запредельным чувством понял, что рождало такой звук: стремительный поток воздуха взвывал на ходу в нижних сегментах движителей тварей, хитроумном сплетении технологических магистралей, прикрытых бронёй.

Несмотря на упорные слухи, Гур не верил в существование химер. Они представлялись ему плодом воспалённого воображения обывателей, ограничивающим вымыслом, предписанной страшилкой. И он даже успел глупо удивиться почти полному совпадению вымысла с реальностью. Химеры выглядели почти так, как их изображали на рисунках: веретенообразные приземистые корпуса с нижнеприводным движителем и хищные окуляры круговой оптики, прикрытые шарозащитными тугоплавкими стёклами. Из-за этих стёкол «лоб» и «спина» тварей во время стремительного движения переливались тошнотворным радужным киселём. Некоторые знакомцы, кстати, уверяли Гура, что химеры живые создания, что внутри их железного панциря функционирует мозг.

Химеры приближались настолько быстро, что Гур засомневался, успеет ли он додумать эту последнюю мысль до конца. Всё что он успел – это опуститься на одно колено, склонить голову и выставить вперёд согнутую руку, прикрываясь. Хотя, естественно, эти манипуляции выглядели просто смехотворными перед надвигающейся опасностью. Но оружия у Гура не было – он не знал ни одного человека здесь, которому бы удалось его заиметь: не то, что полноценный автомат-пулемёт, а хоть бы какой-нибудь заштатный револьверчик.

Гур скосил взгляд и удивился. Оказывается, Бармин, вместо того чтобы последовать примеру ведущего, бросился бежать. Он опрометью нёсся куда-то вбок от дороги, на ходу пытаясь скинуть рюкзак, но тот от судорожных движений застрял на одном плече, повис на лямке и на каждом шаге-прыжке бил Бармина по бедру.

Все четыре химеры, направляющиеся прямиком к присевшему Гуру, уловив новое движение, резко сменили курс и чёрными стрелами устремились за убегающим.

Они настигли Бармина секунд через двенадцать. Перед прыжком вздыбились железной «шерстью» как бы отклоняясь назад и метнулись на жертву каждая со своего направления. Гур хотел отвести взгляд от происходящего, но не смог.

Бармина буквально разорвало на несколько частей в челюстях химер. Кровь брызнула в стороны широкими дугами, выплеснутая из мясистых ошмётков, и рассеялась под светом шара алыми водопадными капельками.

Химеры покрутились немного над жуткими останками, и, перегруппировавшись, направились в сторону Гура. Тот закрыл глаза.

Через несколько мгновений он почувствовал кожей приближение неминуемого конца – на Гура пыхнуло горячей смесью раскалённого железа и машинного масла.

Но почему-то больше ничего не происходило. Прошло пять секунд. Десять. Двадцать.

Гур разлепил веки.

Давешние химеры стояли перед ним и монотонно покачивали вправо-влево своими продолговатыми «головами». И тут Гур понял, что рядом есть кто-то ещё.

В пяти метрах справа от тварей стоял странный мужчина в видавшей виды шляпе с широкими полями. Гур болезненно сощурился; опускающийся к горизонту шар бил светом как раз из-за спины незнакомца и рассмотреть чёткие детали силуэта, кроме шляпы, представлялось затруднительным.

– Ну, здравствуй, мил человек, – сказала «шляпа» каким-то совершенно обычным, но абсолютно неожиданным в данных обстоятельствах голосом.

Гур не нашёл, что ответить, перед его взором помимо воли вновь возникла картина четвертуемого химерами напарника. Галеты немедленно попросились наружу и Гур, болезненно скривившись пополам, выблевал недавний перекус в слежавшуюся пыль дороги.

Человек в шляпе привёл Гура к вагончику. Химеры к тому времени бесследно исчезли, словно обратно провалились под землю.

Да – перед Гуром предстал всего лишь вагончик. Старый, покосившийся, такой, который ставят на стройке работягам, чтобы тем было где переодеваться. Вместо свай или фундамента домик-бытовка стоял на четырёх толстых колёсиках – стойки, на которые они крепились, давно проржавели, а шины своим нижним полукружьем почти вросли в глину.

«Вот тебе и Объект, – отстранённо подумал Гур. – Насмешка просто».

«Шляпник» сделал пасс рукой – мол, поднимайся.

Дверь в вагончик располагалась с торца, к ней вела железная и тоже ржавая лесенка из трубочек-ступенек. Гур ступил на первую и чуть не упал: лесенка покосилась от его веса. Пришлось неуклюже хвататься за перилу.

– Поднимайтесь, поднимайтесь, – поторопил провожатый. – Раз уж так всё получилось…

Внутри вагончик выглядел не лучше, чем снаружи. Стены, залепленные поблекшими от времени обоями, деревянный стол, установленный на чурочках, рукомойник, продавленный диван у стены. Над ним виднелся криво прилепленный постер с полуголой девицей. Дальняя часть внутреннего пространства была отгорожена непрозрачной ширмой; тяжёлая тёмная ткань, как штора на кольцах держалась на длинной поперечине, протянутой у потолка.

– Удивлены? – спросил «Шляпник», который зашёл следом.

Здесь, при нормальном свете, Гур успел его рассмотреть. Мужчина был в возрасте, скорее даже его следовало назвать стариком. Седые пряди на голове едва прикрывали проплешины на черепе. Лицо же хозяина домика было испещрено неровными морщинами, однако взгляд глубоко посаженных глаз выглядел вполне себе живым и цепким.

Одиозная шляпа, которую старик снял сразу же, как вошёл, покоилась теперь на специальном гвозде, вбитом в стену.

– Удивлены, удивлены, – сам себе сказал хозяин, так и не дождавшись ответа от Гура. Он присел на архаичный стул. Стул скрипнул. – Вы же представляете себе Врата совсем иначе. Или как там они у вас называются? Объект?

– А это и есть Врата? – недоверчиво переспросил Гур, топчась на месте. Он не знал, что предпринять – то ли сесть на диван, то ли за стол – без приглашения было как-то неловко.

Старик посмотрел на него с прищуром.

– Естественно, – ответил он. – Что же ещё тут может быть? Парк аттракционов что ли?

Гур пожал плечами. На него напала какая-то апатия. И равнодушие.

– Да присаживайтесь уже, будем чай пить. Разговор хоть и недолгий нам предстоит, но хочется как-то по-человечески же… Вас как величать-то?

– Гур.

– А я – Кербер.

– В самом деле? – Гур присел наконец на трёхногую табуретку у стола. При всей очевидности представления имя прозвучало неожиданно. – А где же…

– Вторая и третья головы? – усмехнулся хозяин. – Это всё визуальные предрассудки. Как и вид этого домика с вашей стороны. Уверяю вас, с противоположной Врата выглядят совсем по-другому!

Старик щёлкнул переключателем на электрическом чайнике, и вода внутри почти сразу загудела, нагреваясь.

– Так для чего вы, собственно, проделали такой путь? – Кербер глянул на Гура вполне дружелюбно и с явно выраженным любопытством.

– Чтобы исправить ошибку, – сказал Гур глухо. – Я уверен, что Суд ошибся. А единственный способ доказать свою правоту – вернуться.

– Вернуться туда, куда вернуться невозможно?

– Если есть Врата, то через них можно пройти!

Старик начал смеяться. Сперва тихонько хихикать, а потом всё громче и громче, расплываясь морщинистым лицом в маску искреннего веселья.

– А что смешного-то? – угрюмо спросил Гур.

– Действительно, – Кербер с трудом взял себя в руки и посерьёзнел. – Но… предрассудки!

Потом он разлил по стаканам дымящийся кипяток и пододвинул по столу заварник.

– Чай у меня хороший, на шиповнике, свежий, – сообщил он. – Напоследок уж вас попотчую…

– А что… там? – Гур указал рукой на занавеску, разделяющую комнату.

Вопрос мог показаться неуместным и нагловатым, но Гур подумал, что раз уж попал сюда…

– Вам в самом деле интересно? – удивился Кербер. – Ну надо же.

Он подошёл к портьере и заскрипев кольцами по перекладине отодвинул тяжёлую штору вбок. Взору Гура открылось нечто вроде рубки управления кораблём – приземистый лаково-поблёскивающий пульт с множеством подсвеченных кнопок и переключателей. Внутри некоторых индикаторов подёргивались стрелки. Над пультом располагались пять крупных мониторов, на четырёх из которых шла какая-то трансляция, на каждом – разная. Перед пультом стояло два вращающихся кресла.

Кербер сделал приглашающий жест рукой, но Гур ограничился несколькими шагами, чтобы получше рассмотреть изображение. Вначале он не совсем понял, что там…

На центральном мониторе с самой большой диагональю виднелся край какой-то циклопической закруглённой конструкции. Металл, из которого она была сделана, отсвечивал медно-фиолетовым оттенком, а на поверхности угадывались выбитые витиеватым узором руны. Света на месте действия было явно маловато, чтобы различить детали, но внизу под чашей (а Гур всё же сообразил, что камеры снимают край огромной, почти плоской металлической чаши) копошились полураздетые люди – их нагие до пояса торсы лоснились то ли от пота толи от масла, а мешковатые штаны были сильно заляпаны копотью и чёрной смолой. Все они сосредоточено выполняли некую работу, но какую именно, Гур никак не мог понять: люди суетились, катили громоздкие тачки на одном колесе, некоторые просто размахивали руками.

– Я не включаю звук, – пояснил Кербер почти смущённо. – Очень уж… впечатляет.

– Что?.. – Гур судорожно сглотнул. До него вдруг дошло, почему у конструкции был такой оттенок и от чего лоснились человеческие тела – от жара. От нестерпимого, невозможного жара раскалённой до сияния чаши.

– Это всего лишь кочегары, – заметил Кербер. – У меня есть ещё одна подключённая камера, которая снимает сверху, но я даю с неё обзор только в самых… торжественных моментах, если вы понимаете, о чём я.

«Шар всемилостивый…» – подумал Гур. Ему вдруг стало дурно. Он растеряно глянул на другие экраны, но там не транслировалось ничего подобно-ужасного. На двух из них в разных ракурсах мерцала полустепь, из которой они только что пришли, в одном виднелся неподвижный угол какого-то строения, а в самом маленьком мониторе гипнотически качали головами – точь-в-точь как тогда – две химеры.

– А вы и это… контролируете? – спросил Гур, запнувшись, хриплым от потрясения голосом.

– Что вы! – Кербер поднял руки, словно стараясь физически отгородиться от такого кощунственного предположения. – Я лишь наблюдаю. Для развлечения, можно сказать. Это ведь совершенно не моя компетенция!

И в этот момент Гур отчётливо понял, что ему придётся Кербера убить. И чем быстрее, тем лучше. Иначе обратно через Объект не пройти – теперь это стало совершенно очевидным.

Они вернулись к столу, к пустым чайным кружкам. Причём по пути Кербер украдкой глянул на часы, висевшие над окном, что не укрылось от обострённого внимания Гура.

– Что ж, – сказал хозяин, снова занимая своё место, – может, вы хотели узнать что-то ещё… напоследок?

– А может, вы меня просто пропустите назад? – внезапно вырвалось у Гура. Он сам не ожидал от себя такого.

Кербер немедленно удивлённо вскинул голову.

– Давайте сделаем вид, что ничего не было, – развил свою мысль Гур. – Ни вы меня не видели, ни я вас. Шмыг – и я на той стороне.

– Знаете, – вздохнул Кербер после недолгой паузы. – Вы мне даже чем-то симпатичны. Наверное тем, что я понимаю ваши устремления. Они мне близки. Но, увы, вряд ли чем-то могу вам помочь. Никак невозможно.

– Почему? – Гур криво усмехнулся. – Начальство не одобрит?

– Не без этого, – не стал спорить хозяин. – Но главное – ваше желаемое действие противоречит сущности бытия. Невозможно пройти туда, куда пройти невозможно. К тому же Суд, вынесший вам приговор, не имеет иных инстанций, кроме, собственно, первой. Как ни крути, ваше стремление бессмысленно, мало того – опасно для любого из миров. Знаете, у меня было предостаточно времени, чтобы выстроить непротиворечивую теорию моего здесь нахождения. Теорию, подкреплённую и фактами и аргументами…

Гур только сейчас заметил, что у Кербера несколько зубов – гнилые. Когда он открывал рот, становился хорошо виден ряд чёрных сточившихся резцов на верхней челюсти.

– Какие ещё теории… – неопределённо буркнул Гур. – Всё и так ясно как белый день.

– Не скажите, не скажите, – покачал головой хозяин. – Не всегда окружающая нас действительность может истолковываться однозначно.

– Да перестаньте!

– Нет, нет, почему же? Взять хотя бы вашего спутника, как там его?

– Бармин… – перед мысленном взором Гура вновь всплыла жуткая картина кончины напарника и его передёрнуло.

– Да, Бармин. Вы собственными глазами видели его не очень лицеприятную смерть, однако вы же понимаете, что не всё так просто. Бармин потерял лишь физическую оболочку, и, признаться, очень комфортную оболочку, но это вовсе не значит, что ему удалось полностью свести счёты с жизнью. Трансформация здесь, после Суда, она ведь может приобретать самые необычные формы, но всегда идёт по нисходящей спирали. Поэтому в Чашу, по сути, попадает уже совсем примитивный организм. Боюсь, своей неразборчивостью Бармин обрёк себя на очень долгие, если не вечные мучения. А ведь исключительно по своей глупости. Он доверился вам, слабо представляя исход предприятия. А вы не стали разубеждать его. Потому как вам был необходим напарник, чтобы дойти до этого места. По большому счёту, вы его обманули. Тем удивительнее ваше желание оправдаться перед Судом.

– Всё было не так, – глухо пробормотал Гур.

– Это уже не важно, – покачал головой Кербер. – Знаете, глядя на вас мне вспомнилась поучительная притча про кричащего великана.

Хозяин сделал паузу, видимо, ожидая уточняющего вопроса, но Гур только криво ухмыльнулся.

– Впрочем, на её полный пересказ у нас уже нет времени, – продолжил Кербер. – Я озвучу резюме. Знаете, что выяснилось в итоге? Чем крик великана отличался от крика любого другого обычного, среднестатистического существа нижнего мира?

– Чем же? – хрипло спросил Гур.

– Ничем. Это был обычный крик мучающегося создания. Даже не очень-то и громкий.

Гур практически не слушал, он примерялся, как сподручнее оглушить собеседника. Ещё минуту назад ему на глаза попалось нечто вроде железной кочерги, небрежно прислонённой к батарее. Надо только, чтобы страж отвлёкся, повернулся к нему, к Гуру, хотя бы на две секунды спиной. Этого будет достаточно, чтобы схватить кочергу и обрушить её на голову хозяина. Прямо на темечко. Реакция у Гура ещё что надо, он не сомневался, что мышцы не подведут. Только как сделать так, чтобы Кербер отвернулся?!

– По-моему, вы меня не слушаете, – заметил меж тем хозяин. – А зря.

– А? – «вернулся» к разговору Гур, лихорадочно соображая, как отвлечь внимание собеседника.

– Зря, потому что времени у нас осталось… да ничего уже не осталось. Увы и увы! – и тут Кербер отвернулся. Сам. Полностью. Встал со стула и как по команде обернулся к Гуру спиной, мягко свесив руки «по швам».

Гур змеёй метнулся к батарее, благо сделать требовалось для этого пару шагов, схватил кочергу, ощущая ладонью неровно-шершавую поверхность рукояти, вернулся к застывшему изваянием Керберу – на всё про всё понадобилась пара секунд – и отчаянно замахнулся.

И в это же мгновение стал расти. Пухнуть. Пол неожиданно принялся отдаляться, словно бы Гура схватили за загривок и стали резко поднимать вверх. Недвижимая фигура Кербера уменьшалась, оставаясь внизу, но Гуру удалось успеть рассмотреть, что тот вовсе, оказывается, не отворачивался, вернее, не переставал на него смотреть. На затылке, в одной из проплешин лысины стража горели безумным огнём два испепеляющих красных глаза, раздвинувшие открытыми чёрным веками сухую и дряблую старческую кожу.

Гур хотел закричать, но не услышал себя, он разевал рот, но из него выталкивался лишь невнятный негромкий клёкот.

Пол, а вместе с ним и силуэт старика, меж тем стал стремительно приближаться, но вместо неминуемого катастрофического падения и превращения в кляксу из живых тканей, в самый последний момент сознание Гура схлопнулось, всякое движение прекратилось, весь его мир залил белый молочный туман, в котором – точно посередине – мелко-мелко вибрировала жирная чёрная точка, отчего её края казались слегка размытыми.

Гур очнулся, словно включили тумблер. Раз – и всё. То не было вовсе ничего, а теперь вокруг вполне себе понятный мир – чёткий, осязаемый, привычный.

Гур провёл укороченное тестирование основных систем. Поводов для беспокойства не наблюдалось. Лишь один датчик, следящий за давлением в трансмиссии, давал чуть завышенные показания, но за предельную черту данные не заходили. Гур решил, что разберётся с этим потом. «Мягкие» ткани держались в тонусе. Сердце-насос послушно перекачивало кровь и техническое масло. Рефлексирующие мышцы сочленённых конечностей готовы были следовать импульсам малого мозга.

Гура переполнили торжественные и возвышенные эмоции. Он ощутил небывалую гордость от того, что может выполнить любой приказ. Догнать, подмять, уничтожить, разорвать врага. Пусть только Командир даст задание и тогда он его, Командира, не подведёт.