Текст книги "Спутанные частицы"

Самый счастливый глупец

Давно в кабинете Марка Торопова не наблюдалось такого столпотворения чужих людей. Даже Ната слегка растерялась, это было заметно по её взволнованному состоянию. Обычно-то она в любых ситуациях умела держать себя в руках. Но сейчас выглядела нетипично – её красивое бледное лицо казалось озабоченным, а длинные ломкие пальцы непроизвольно шевелились, словно искали себе пристанище; Ната так и смогла унять их дрожь, пока не скрестила руки на груди.

– Кресло придётся передвинуть, – безапелляционно заявила высокая, поджарая женщина с короткой стрижкой и решительными манерами. Она, несомненно, являлась главарём нашествия всех этих деловитых людей, заодно как-то незаметно взяв командование и над хозяевами. Марку с Натой вынужденно пришлось подчиниться. Звали энергичную даму вычурно – Марианна. Она отрекомендовалась ключевым администратором Эс-Тэ-И. И вполне себе соответствовала своей должности.

– Переставляйте, – махнул рукой Марк.

– Не сейчас, – заявила Марианна. – Когда будем ставить свет. Я просто предупреждаю заранее.

– Может, я всё же приеду в вашу студию? – не очень уверенно проговорил Торопов. – Полагаю, мне пойдут навстречу…

– Исключено! – отрезала администратор. – Мы не станем прерывать процесс реабилитации и рисковать новым рецидивом. Раз вам предписали домашний режим – извольте его соблюдать!

– Да, но…

Марианна быстро и очень убедительно зыркнула на Марка и тот понял, что спорить бесполезно.

– Кресла расположим немного под углом друг к другу, – пояснила Марианна Нате, – свет ляжет вполне красиво. Четыре камеры, две – крупный план, одна – общий, одна – интерьер и на подхвате. Антураж подойдёт, только нужно будет на секретер положить несколько книг. Неважно каких – названий видно не будет.

Ната кивнула.

– Так, ещё. Покажите мне, во что Марк Борисович будет одет?

– Есть серый строгий костюм. Или нужен кэжуал? – обеспокоилась Ната.

– Нет, нет, лучше официоз. Серый костюм. Неплохо.

Несколько человек – техники и вспомогательный персонал – ходили туда-сюда по комнате с глубокомысленным видом. Кто-то замерял расстояния, кто-то распаковывал баулы с аппаратурой и подключал кабели.

Запиликал вызов.

– Говорите, – предложила Марианна, поднимая смартфон к уху. Некоторое недолгое время она вслушивалась в слова абонента. Ната не к месту заметила, что лоб женщины прорезали несколько морщинок. – Ждём, – отрезала администратор в трубку и обернулась к Торопову. – Через две минуты я вас познакомлю с интервьюером. Пообщаетесь, обсудите вкратце темы. Для более естественного контакта под камерами… – и снова Нате: – Аппарат основной мы у вас оставим до завтра, чтобы не таскаться с ним. Ребята сейчас расставятся. С утра мы бы уже не успели настроить толком, поэтому делаем сейчас. Не сильно вас это стеснит?

– Нисколько, – покачала головой Торопова. – Тут ведь… кабинет, поэтому…

– И отлично. А вот и она, – Марианна обернулась к дверному проёму и сделала неопределённое движение рукой. – Ирина Александрова. Прошу, так сказать, любить и…

Девушка была хороша. Даже не так – очень хороша!

Миловидное личико, едва вздёрнутый носик, мягкие, очерченные губки, светло русая копна волос, причудливо уложенная чуть набок. И фигурка. Не тоненькая, но и не крепкая. С очень округлыми формами – это не скрадывал даже стильный деловой костюм гостьи.

– Очень приятно, – Ната подошла и протянула руку вошедшей. Та несильно пожала пальцы хозяйки. Кожа интервьюерши оказалась сухой и горячей.

– Очень, – повторил и Марк, разглядывая будущую собеседницу. От Наты не укрылось, как едва заметно, но всё же дрогнул кадык мужа, а щёки слегка порозовели. Торопова на мгновенье прикрыла глаза, ей почудилось, что у неё иссякли силы, и она сейчас бездарно грохнется на струганные доски пола, но, конечно же, она смогла собраться. Если всё испортить прямо сейчас, то не стоило и затевать.

***

– Что-то я её раньше не видел в их передачах, – задумчиво проговорил Марк, когда Ната, по обыкновению, присела на край его кровати, чтобы пожелать спокойной ночи.

– А ты много их передач смотрел? – хмыкнула супруга, стараясь выглядеть беззаботной. – Она мелькала как-то в «Хорошем человеке» и ещё где-то. Но ты прав, она почти новенькая, Марианна же рассказывала про неё, ты где в это время был?

– Не помню, – Марк покачал головой. – А где я был?

Ната не ответила, и с некоторой тревогой посмотрела на мужа.

– Болит? – тихо спросила она.

– Не больше, чем обычно, – Торопов досадливо поморщился, он не любил таких вопросов, и Ната об этом прекрасно знала, но… не удержалась.

– Я к тому, ты уснуть-то сможешь? – попыталась оправдаться она. – Тебе надо хорошо выспаться, чтобы выглядеть на все сто. Не каждый ведь день берут интервью у претендента на Главную Национальную Литературную премию года.

– Да я уже сплю, – пробурчал Марк. – На тебя смотрю, словно через прозрачные веки. От такой лошадиной дозы и слон уснёт… Вот это я «съострил»! – Торопов усмехнулся. – Теряю хватку…

– Я тогда пойду…

– Подожди, – Марк коснулся руки супруги. – Как-то странно…

– Что странно?

– Ну девушка эта. Ты же прекрасно знаешь, какие мне нравятся. И тут она. Прямо живое воплощение. Разве так бывает? Ты что, не ревнуешь? Или я совсем уже развалина, которую и ревновать-то бессмысленно?

– Господин развалина, тебе просто надо поправиться немного, и я обещаю, что устрою тебе скандал с ревностью, битьём посуды и остальным, – рассмеялась Ната. – А с девушкой я не виновата, какую уж назначили. Мне, знаешь ли, всех посмотреть не предложили!

– Натунь, – Торопов легонько сжал руку жены.

– Что? – Ната сразу же перестала улыбаться.

Но Марк не отвечал, он только нежно поглаживал запястье супруги.

 
***
Фрагмент интервью
Техническое видео ND-567-3
Тайминг: 5 минут 59 секунд
 

– Что вы почувствовали, когда вошли в финальную тройку претендентов на главную премию года?

– Как ни странно, ничего сверхъестественного. Видимо, сработал некий синдром ожидания праздника, когда самые сильные эмоции концентрируются в преддверии основного действа. Больше меня поразило попадание моего романа в лонг-лист, что для меня явилось полной неожиданностью. А потом, когда я прошёл второй тур, третий и попал в финал, всё происходило уже более естественно. «Ну да, – сказал я себе. – Ты неплохой писатель, хотя разве ты сам в этом сомневался раньше? Нет! Сомневались другие. Теперь этих других станет меньше, вот и всё».

– А что вы скажете о своих соперниках?

– Вряд ли корректно их так называть. Какое у нас может случиться соперничество? Это ведь не бег на сто метров, где решают секунды. Это творчество, где главное – эмоции, внутреннее состояние души читателя в момент знакомства с произведением. Неосязаемые величины, которые нельзя подсчитать. Я понимаю, что существуют какие-то каноны и общие критерии, но они слишком уж обширные, чтобы выделить объективно лучший роман на все времена. Мне нравится и «Акведук» Муравьёва и «Где ты, брадобрей?» Ванессы Блик. Но в финале три совершенно разных романа. Как жюри будет выбирать один, я лично, не представляю.

– Вы слышали, что Ванесса назвала ваше «Предсердие» «развешиванием грязного белья на общественных верёвках без стирки оного»? Я привела цитату.

– Её право. Понимаете, всё дело в рамках восприятия. Некоторым для душевной гармонии достаточно убить пару-тройку компьютерных монстров, а другим – пойти на улицу, зарезать кого-то и расчленить труп. Разумеется, последних крошечное меньшинство, но ведь они существуют. А я в «Предсердии» выступаю этаким гейм-дизайнером, перенёсшим монстров на страницы книги. Их у меня в истории убивают и первые и вторые.

– Но в вашем романе присутствуют каннибализм, очень откровенные и очень натуралистические сцены – разве это не перебор для нашего, порой, слишком рафинированного в вопросах морали общества?

– Мой роман не для детей, вы правы. Он соответствует возрастному цензу двадцать один плюс. Любой адекватный человек должен воспринимать такие вещи на своём уровне. Я же не против выкриков: «Мерзость, мерзость!». Пожалуйста. Реакция может быть различной. У раннего Воронина тоже случались шокирующие вещи, и, тем не менее, он сейчас причислен, практически, к современным классикам.

– Кто, кроме номинантов, вам ещё нравится из современных писателей?

– Я, признаться, консерватор. Мне не очень по нраву постмодернистские эксперименты. Из ныне творящих, пожалуй, назову Сидорова с его гениальным «Ботаником…», того же Воронина, Милизарова, Чхартидзе.

– Залепкин?

– Нет уж, увольте! Это явно тот человек, который может не писать, но не хочет не писать.

– Вам всего сорок девять – для писателя не возраст. Но мне любопытно, как вы сейчас проникаете в сознание своих молодых, двадцатилетних героев. Жизнь ведь не стоит на месте, молодёжная субкультура меняется такими темпами, что двадцать-тридцать лет для такого процесса – почти целая вечность.

– Не буду утверждать, что прекрасно знаю нынешнюю молодёжь, как это делала одна кинематографическая бабуля, но меняется ведь только оболочка, антураж. Внутренняя мотивация героев, их биологические и психологические потребности остаются приблизительно такими же. Меняются средства достижения целей, меняется подход. Если бы люди не могли сублимировать в настоящее и будущее, не случилось бы великих произведений о прошлом, написанных потомками. Там ведь, раньше, тоже всё было по-другому. Да, я часто не понимаю современных трендов, я по-стариковски брюзжу, когда вижу, как на сцену выходит молодой парень и начинает петь несуразицу, коверкая голос, из-за чего невозможно разобрать больше половины слов. Я не понимаю, зачем он ведёт себя как умственно отсталый. Но, к моему удивлению, у него находится масса последователей и поклонников. Что ж. Пусть. Сие говорит лишь о том, что в моих книгах он не станет главным героем. Но ведь будут и другие книги других авторов.

– Давайте тогда порассуждаем на эту тему. Каждое поколение обвиняет последующее в деградации, в духовном обнищании и остальных «смертных грехах». Нынешняя ситуация не исключение. Планка внутренней культуры опускается всё ниже. Всё больший интерес в обществе вызывает примитив – глупые песни, пустые книги, написанные безграмотными авторами и так далее. Вас не огорчает такое положение?

– Огорчало бы, если бы я серьёзно ввязался в эту схватку с ветряными мельницами. Но это совершенно бесперспективное занятие. На самом деле ситуация – проще некуда. У большинства нет потребности в этой вашей духовности. Ну вот нет и всё. Чтобы сидеть в шезлонге на берегу собственного бассейна ведь не требуется обязательное прочтение десяти художественных книг. Ведь, правда? Заставить читать невозможно. Поэтому нам остаётся то самое меньшинство, для кого, собственно, всё и делается. Обидно, что эти люди всего лишь очень маленькая доля нашего общества, но радует, что они не исчезают. И не исчезнут. Почему такой баланс? Спросите об этом у сильных мира сего.

– Почему же, на ваш взгляд, соотношение продолжает изменяться в сторону большинства?

– Потому что многие коллеги, занимающиеся творчеством, переходят «на ту сторону». Вы посмотрите или почитайте интервью известных людей молодого поколения, так называемых звёзд современного искусства. В их ответах про собственно искусство – от силы пара фраз. Всё остальное – самолюбование, признания в любви продюсеру (по-другому нельзя, выкинут «на улицу»), подсчитывание гонорара и планы на очередной отпуск. Точка. Случается, что в их развёрнутых интервью нет ни слова про творческую составляющую. Всё обезличено, плоско, как под копирку. Получается парадоксальная вещь – искусство становится методом добывания средств для поездки на какой-нибудь тропический остров. Это конечная цель цикла – съездить в отпуск и поделиться прекрасными видами со зрителями. Видами островного побережья, понимаете? А не видами искусства. Нет ничего удивительного, что героини таких «звёзд» выглядят на экране насквозь фальшиво.

***

– Сколько? – спросила Ната, рассматривая гладкую столешницу. Она знала, что увидит, если поднимет взгляд: безжалостные зрачки человека в белом халате.

– Трудно сказать совсем определённо, но…

Вот тут-то как раз и всплыла в ее уме дурацкая песня про сильную женщину у окна. Хотя, какая она теперь, к чертям, сильная?! Она одномоментно превратилась в самую слабую женщину во вселенной. Ту, которой никто уже не сможет помочь.

– Мне нужен точный ответ, – твёрдо сказала Ната и подняла-таки взгляд.

В мутной радужке лечащего врача читалось едва уловимое сострадание.

***

– И постарайтесь, пожалуйста, не задавать банальных вопросов, – Ната стремилась смотреть на собеседницу строго, но это у неё почему-то не получалось. В её взгляде, то и дело, проскальзывал тёплый огонёк. Потому что… Потому что Ира ей нравилась.

– «Ваши творческие планы» и тому подобное? – уточнила будущая интервьюерша.

– Да. Я вам набросала список примерных вопросов, – Ната протянула вперёд руку с бумажной страницей из блокнота.

Ира осторожно взяла листок, пробежалась по тексту.

– Я постараюсь, – тихо произнесла она.

– Постарайтесь, пожалуйста. Это… очень важно, – Ната смотрела на девушку и думала о том, как же та молода и красива. Ещё и умна. Львович не подкачал с контактом – журналистка выглядела великолепно, вела себя живо и естественно, лучше и не надо.

– Ната Владимировна, а можно… вопрос?.. Не кажется ли вам, что делать такое… жестоко?

«Жестоко? – Нату словно окатили холодной водой из ведра. – Да что ты вообще об этом знаешь, девочка?!»

Но она сдержалась. Только закусила губу, чтобы не расплакаться.

 
***
Фрагмент интервью
Техническое видео ND-567-3
Тайминг: 2 минуты 13 секунд
 

– Ещё вчера о вас буквально никто не знал, надеюсь, вас не обижает такое утверждение. Сегодня вы – лауреат главной литературной премии. Как вы пережили такое изменение статуса?

– По большому счёту, никакого радикального изменения не произошло. Слегка изменился количественный порядок тех, кто обо мне узнал. Если раньше это было несколько десятков преданных фанатов, то сейчас людей, прочитавших «Предсердие» стало на несколько тысяч больше. Только и всего.

– Вы уже придумали, как потратите гонорар? Даже если вы не возьмёте Гран-при, призёрам ведь тоже положены денежные призы.

– Честно говоря, нет, не придумал. Часть денег уйдёт, к сожалению, на медицинскую реабилитацию, не стану скрывать, что у меня недавно образовались определённые проблемы, связанные со здоровьем. Остальное я отдам жене. Она у нас полностью занимается финансовыми вопросами, и я ей исключительно доверяю. Так повелось изначально. Я очень рассеян в бытовых тратах, так что у нас всё сразу как-то само собой определилось. Да и, признаться, я вкладываю в семейный бюджет какие-то крохи, редакторская практика у меня нестабильная, да и ставки там… Пожалуй, получив премию, я впервые заработаю в месяц больше жены. (смеётся)

– Вам очень повезло с супругой?

– Несказанно! Несмотря на то, что я литератор, мне трудно подобрать какие-то слова о ней, чтобы это не выглядело пафосно и откровенно хвалебно. У меня был первый короткий неудачный брак, а семнадцать лет назад я встретил Нату. Она младше меня на двенадцать лет, в то время числилась моей студенткой и… С тех пор мы не расстаёмся. Я очень сильно удивлён, что она до сих пор меня не бросила. (смеётся)

Я никогда не мог толком её обеспечить, она всего добивалась сама. Сейчас она директор небольшой консалтинговой фирмы, и на жизнь нам, слава богу, хватает. К тому же, у меня крайне скромные запросы. Не думаю, что после лауреатства я неожиданно брошусь во все тяжкие, хотя кто знает. (смеётся)

Ната не уставала мне повторять – в какой бы сложной материальной ситуации мы не находились – пиши, занимайся своим делом, у тебя талант, рано или поздно…

– Она оказалась права.

– Да, но, согласитесь, не каждая женщина станет терпеливо ждать семнадцать лет, во многом себя ограничивая, из-за того, что ей приходится вкалывать «за двоих».

– Но и не у каждой муж – лауреат национальной премии.

– Я очень рад, что хоть немного смогу ей отплатить за такую преданность.

***

– А нельзя за те же деньги тупо купить Гран-при? – поинтересовался Сергей Витальевич Браблик, скручивая палочку, которая регулирует угол жалюзи.

В кабинете адвоката постепенно установился доверительный полумрак.

– Не люблю, когда в глаз светит, – пояснил он, присаживаясь в глубокое кресло.

В другом кресле, напротив, неестественно спрямив спину, сидела Ната.

Женщина молча наклонилась к стоящему рядом столику со стеклянной поверхностью, взяла графин и налила в бокал жидкость чайного цвета.

Адвокат ждал ответа на вопрос, профессионально подняв правую бровь.

– Я пыталась, – сказала Ната. – Бесполезно. И сумма не та. И люди не те. Куда нам в калашный ряд?

– Не знаю, Ната Владимировна, не знаю. Это же единственный ваш дом.

– Выкручусь. У меня ведь будет месяц, перед тем как меня заставят съехать.

– И что? Съёмная квартира? Насколько я знаю, в твоей фирме дела тоже не ахти. Все средства уйдут на погашение аренды.

– Серёжа, давай к делу, – Ната сделала внушительный глоток из бокала. – Только дай закурить, а?

– Ты же бросила давно. И тут у меня не курят… Нет, подожди. Мне надо знать всё досконально. От и до. Ты мой старый друг, и я не могу потворствовать лишению тебя крыши над головой.

– Что ты хочешь знать? Я всё рассчитала. Денег как раз хватит.

– Ната Владимировна, но ведь… какое-то ребячество… даже не знаю, как назвать, ты же взрослая, серьёзная женщина, я бесконечно тебе сочувствую, но… жизнь ведь продолжается… так случается, в этом никто не виноват, пойми!

– Сергей Витальевич, если вы откажетесь помогать, я пойду к другому специалисту.

– Да не лезь ты в бутылку, Ната! Я же добра тебе желаю.

– Что ты хочешь знать?

– Всё. По меньшей мере, для того чтобы быть уверенным, что ты всё учла и твоя затея не провалится.

– Хорошо, – Ната сделал ещё один глоток, короткий. – Двое компьютерщиков берут на себя программное обеспечение и интерфейс. Я дам им доступ к компьютеру Марка. При вызове пользователем определённых адресов сайтов его будет автоматически перекидывать на сайты-двойники, но уже с нужным нам контентом. Конечно, нельзя предугадать все запросы, но любой запрос, в котором, так или иначе, будет упомянут конкурс, либо заблокируется, либо переадресуется на нейтральный похожий сайт.

– А телевизор?

– Марк его сто лет уже не смотрит. К тому же ты много передач видел по телевизору, где упоминается литературная премия?

– М-да уж, – Браблик наморщил лоб. – Ну а соцсети, поклонники, фанаты?

– За этим будет следить шесть человек. Отправлять сообщения с разных IP-адресов, вступать в переписки, организовывать форумы, править реальные обсуждения и так далее. Опять же Марк не очень-то в такое погружён. Обычно ему хватает одного-двух форумов и его личной странички. Команда справится с этим без труда. Все друзья и знакомые будут либо предупреждены, либо временно ограждены от общения.

– Телевизионщики, которые приедут снимать интервью?

– Это самая большая статья расхода. Я ангажирую целую группу, люди с разных каналов, но спецы, аренда реального оборудования. По факту будет настоящая съёмка, записанная на твёрдый носитель. Плюс актриса, что будет выполнять роль администратора Си-Эн-Ти, и вторая девушка, журналистка, которую мне подкинул Львович – для роли интервьюерши. Я всё продумала. Беседа ведь записывается заранее, то есть эфир случится, якобы, только через несколько дней. Отсутствие новостей сразу после записи не вызовет у Марка подозрений… Из дома он по предписанию врачей никуда не выходит… А потом… Потом…

– Ната… зачем тебе это? Пожертвовать своим домом ради… ради маскарада?

– Возможно, ты не поймёшь. Но в каждой жизни должен быть логический смысл. Не может так быть, чтобы вселенная оставалась равнодушной. Кто-то находит этот смысл в Боге, кто-то в работе, кто-то в любви. Для Марка смысл – его писательство. К счастью, чаще всего, мы не знаем, где и как все закончится. А вот когда всё закончится у Торопова мне известно. В 6.00 на следующий день после интервью. И я хочу, чтобы он ушёл после моего укола абсолютно счастливым человеком. Так и произойдёт. Он всю жизнь ждал признания. Он всю жизнь верил в то, что его когда-нибудь оценят. А что может быть сильнее по эмоциям, чем финал главной национальной литературной премии года? Это ответ на все вопросы, это окончательный триумф, это вершина. Пусть для кого-то она не настоящая, но ведь он будет уверен, что всё происходит на самом деле. К тому же, моя совесть, Серёжа, абсолютно чиста, да ты и сам знаешь, что Торопов отличный писатель. Далеко не все пробиваются наверх. У него не получилось, не потому что он бесталанен, а потому что так сложились обстоятельства. Так сошлись звёзды. А могли сойтись по-другому. Так, как их сведу я. Всего лишь соседняя реальность.

– А… другого медицинского выхода нет? Я имею в виду…

– Нет. Мне удалось сделать так, что Марк ничего не узнал о последнем диагнозе и о новой опухоли. Самый крайний срок истекает где-то через неделю, но я не хочу, чтобы он мучился последние дни. Процедуру эвтаназии мне одобрили официально.

– Как-то всё нехорошо, – адвокат покачал головой. – Без предупреждения…

– Рак тоже к нему пришёл без предупреждения, – Ната одним махом допила жидкость из бокала. – Давай уже оформлять документы на продажу недвижимости, мне надо внести аванс ребятам.

 
***
Фрагмент интервью
Техническое видео ND-567-3
Тайминг: 4 минуты 55 секунд
 

– Не секрет, что среди обывателей бытует мнение, что некоторые произведения искусства, в том числе и литературные романы, создаются порой автором в состоянии, так скажем, изменённого сознания. И обывателей можно понять: то, о чём мы читаем, например, в «Предсердии», на первый взгляд, невозможно придумать в… эээ… обычных условиях.

– Вы имеете в виду алкоголь?

– Да. И… эээ… другие сильнодействующие вещества тоже.

– Полная чушь. В том смысле, что у меня существует незыблемое табу: ни строчки в пьяном виде. Даже если это – кружка пива или бокал вина. Наркотики же я не употреблял никогда, если не брать в расчёт какую-то лёгкую траву в далёкой-предалекой юности. А в целом отношения с алкоголем у меня специфические, не буду скрывать. Из-за болезни мне врачи не рекомендуют пить его вовсе, но иногда я манкирую этими предупреждениями. Алкоголь – в умеренных дозах, конечно – как ни странно, не только меня расслабляет, но и оказывает прикладное влияние – подстёгивает мою фантазию и разгоняет воображение. Ещё раз – я не пишу в состоянии алкогольного опьянения даже на интернет-форумах, но те идеи и образы, что приходят мне в моменты, так называемого, ваша цитата – «состояния измененного сознания» – воплощаются потом в образы и сцены. Не обязательно в точности такие и, отнюдь, не всегда, но часто. Поэтому для меня алкоголь – помощник, как бы двусмысленно такое заявление не звучало.

– Скажите, вы испытывали когда-нибудь отчаяние?

(задумывается)

– Если вы намекаете на мой диагноз, то, пожалуй, нет. Все мы знаем пресловутые пять стадий, но… нет. Там всё происходило по-другому. А отчаяние… Вы знаете, один раз – да. Передо мной разверзлась чёрная беспросветная бездна. Когда я узнал, что у моего сына проблемы.

– Ваш сын – Денис? От первого брака?

– Да. У него был сложный психологический период, ему даже пришлось ложиться в клинику. Вот тогда я ощутил отчаяние от того, что не в состоянии ему реально помочь.

– В клинику его положили после попытки суицида?

– Если честно, я не хочу обсуждать детали. Вы же спросили про отчаяние. Я вам ответил. Я тогда сидел в одиночестве и рыдал. Эти волны отчаяния накатывали периодически. Рыдал от бессилия, потому что ничего не мог сделать. Но сейчас у Дениса всё прекрасно. Он живёт за океаном, имеет престижную должность, но мы с ним почти не общаемся.

– Один из ваших героев в «Предсердии» ярый последователь некоего неосицизма. Это ведь вымышленное религиозное течение?

– Да, вымышленное.

(задумывается)

Но, с другой стороны, назовите мне невымышленную религию?

– Ну, например…

(перебивает)

– Я знаю, что вы хотите сказать, но вы окажетесь неправы. Давайте, я поясню, но в самом общем случае, без конкретики, чтобы не задевать и не оскорблять чувства верующих, к какой бы концессии они не принадлежали. Суть всех религиозных основ одна и та же. Некое учение или, другими словами, свод законов, который нам якобы спускают свыше и предлагают ему следовать, аргументируя это наличием высшей силы, которая и создала данные догмы. Не важно кто стоит на вершине этих сил, пусть это будет некий обобщённый Бог. Причём первая странность, что законы и правила, почему-то, сугубо человеческие и изложены в форме предписаний. До сих пор ни в одной религии нет существенных доказательств наличия высшей силы. Ни одного доказательства за всю историю человечества. На мой взгляд, это как-то маловато для всеобщей и непоколебимой веры. Получается не менее очевидная странность номер два – какие-то люди, обычные, такие же как мы с вами, взяли на себя функцию говорить от имени несуществующей силы, просто предлагая принять их полномочия на веру. Причём тот свод законов, что они постулируют для остальных, должен исполняться непоколебимо, а любого еретика ждёт наказание в этой или последующих жизнях. И, наконец, странность номер три: огромное количество из ныне живущих людей почему-то принимают все эти догмы бездоказательно, что называется «на голубом глазу», просто как своеобразный катехизис, которому исступлённо стараются следовать. В итоге получается некий глобальный самообман, который усердно поддерживается выгодоприобретателями, теми самыми, кто и объявил себя наместниками обобщённого Бога на Земле. Причём, заметьте, все блага они почему-то стараются сконцентрировать вокруг себя именно при этой жизни, ничего особо не откладывая «на потом». Повсеместное и всеобъемлющее распространение религиозного феномена для меня, как для человека, не обделённого критическим мышлением, до сих пор великая загадка. Причём, я никоим образом не покушаюсь на свободу выбора каждого мыслящего гражданина. Пожалуйста! Но чем фундаментально отличается вера в обобщённого Бога от веры, например, в рептилоидов, никто внятно объяснить мне не может. Вот и Генрих в моём романе верит в своего «рептилоида» – неосицизм.

– Как писатель, вы сильно пугаете своих читателей инфернальными ужасами и жуткими сценами. А чего вы сами боитесь в жизни? Не как писатель, а как человек.

– Чего боюсь?

(задумывается)

Пожалуй, одиночества. Это на самом деле страшное состояние. Одиночество останавливает время. Время застревает и начинает стремительно обращаться вспять. Потому что одинокий человек живёт только своим прошлым. Ностальгией, воспоминаниями, былыми достижениями. Которые часто никому, кроме него самого, не нужны и не интересны. Происходит замыкание внутрь. Распад разума и коллапс сознания.

(задумывается)

И есть ещё одна страшная вещь – осознание своей бесполезности. Когда ты – уже окончательно – понимаешь: всё, что ты делал, абсолютно бессмысленное занятие. Что всю свою жизнь ты верил в иллюзии, уговаривая себя, что занимаешься нужным делом и преследуешь важную цель. А на самом деле твои потуги не значимей, чем пролёт шмеля мимо твоего окна. Пустое жужжание, на которое кто-то и вовсе не обратит внимания, как бы ты не старался. И вот когда ты сам это осознаёшь – приходит пустота.

***

– Ната! Натусь!

– Ты зачем встал?! Синявский же запретил тебе… Доиграешься, я отберу у тебя ноутбук.

– Да ты посмотри! Ната! Я не верю!

– Что там опять?

– Ната… Меня номинировали на премию. Моё «Предсердие»! Пока ещё в лонг-лист, но всё же!

– Не может быть. Как это? Ты не путаешь?

– Да вот же, смотри! Вот официальный сайт, вот. Ну, Ната! Поверить не могу! А-ля-ля-ля! Вот, официально, страница автора. Торопов. Марк. «Предсердие». Роман с ярко выраженной… Вот… Аннотация… Об авторе… Ната!

– Вот это да…

– Шорт-лист объявят через десять дней! Конечно, я туда не попаду, но, а вдруг! Натуся! А потом уже в финал пройдут только три романа. Ну что я тебе говорил, а? Что говорил?!

– Милый… милый ты мой… дай я тебя обниму… ну всё-всё… молчи… молчи…

 
***
Фрагмент интервью
Техническое видео ND-567-3
Тайминг: 0 минут 58 секунд
 

– Каковы ваши шансы на победу?

– Тридцать три и три десятых процента.

(смеётся)

А если серьёзно, то мне не важно. Церемония состоится ведь где-то через месяц, я как раз почти полностью поправлюсь к тому времени и смогу на ней присутствовать: как лауреату мне положен пропуск. Хочется после стольких постельных режимов немного размяться, ощутить пульс жизни, так сказать.

(смеётся)

Так что победа вовсе не главное. К тому же я не собираюсь заканчивать с творчеством, у меня миллион идей. Не выиграю в этот раз, выиграю в следующий.

– Вы подпишите мне на память «Предсердие»?

– Ну, разумеется, милая Ирина! И вам и всей съёмочной группе.

– Спасибо, желаем вам, Марк Борисович, только победы!

– И вам спасибо, свою победу я уже одержал. Вон она стоит, у прожектора. Ната!.. Ната! Иди сюда!

***

Как обычно, Ната заглянула в комнату, чтобы пожелать ему спокойной ночи.

Минут десять назад Марку показалось, что боль существенно усилилась, и он даже успел испугаться, ведь все прогнозировали стойкий период ремиссии, а вовсе не ухудшение. Ему даже пришлось выпить двойную дозу лекарства, но как только он увидел жену, мрачные мысли пропали, и он смог натянуто улыбнуться. Боль немного растворилась, видимо, сработал препарат.

– Ну как ты, мой герой? – спросила Ната, присаживаясь рядышком.

– Как я выглядел на интервью?

– Отпад. Эта девочка иногда смотрела на тебя так…

– Как?

– Ну если бы не обстоятельства, то я бы увела тебя от её чар.

– Вот глупышка.

– Тебе надо поспать. Завтра не менее тяжёлый день.

– Посплю. Ты знаешь, я последнее время чувствую невиданное воодушевление. Я даже в юности такого не припомню. Мне кажется, что всё скоро станет совсем по-другому. Лучше. Гармоничнее, что ли. Если бы ты знала, как я тебе признателен за всё. Что терпишь меня, что ценишь, что ухаживаешь, как за инвалидом!

– Это не я глупышка, это ты глупец, – Ната нежно погладила мужа по руке.

– Пусть – глупец, – улыбнулся Марк. – Зато самый счастливый глупец на свете!