Текст книги "Спутанные частицы"

Переход в миры выворачивал сознание. Существовало конечное число точек, куда могла вывести Орто-Терика. И учитывая, что время в мирах объективно текло вспять, пригодной дичи становилось там всё меньше и меньше. Миры деградировали. Из высокотехнологичных конгломераций негуманоидного разума с развитой экосистемой и заповедниками они превращались в кустарные природные парки, и дальше, в малообитаемые заросшие джунгли, бездарно обрабатываемые гуманоидными квази-расами.

Иванка «провалилась» в коридор. Сознание заледенело от вспыхнувших в разуме картин. Она оцепенела, сжавшись в предчувствие неминуемой жуткой погибели. Да, девушка уже не сомневалась, что именно так выглядит смерть, вселенское ничто. Когда она поняла, что организм больше не выдержит, её отпустило. Коридор закончился, корабль шипел мимикрирующей обшивкой, остывая на местном воздухе. Иванка постаралась унять частое дыхание и успокоить дрожь в пальцах. «Всё, всё уже, – уговаривала она себя. – До следующего раза всё закончилось»

Через минуту она откинула колпак корабля и выбралась наружу. Её окружал древний лес. Он был таким же, как год, пять, десять лет назад. Таким же, как тогда, когда она оказывалась здесь, будучи стажёркой. Мощные стволы сосен уходили в небеса, колыхаясь там на слабом ветру могучими игольчатыми кронами. Иванка замерла и прислушалась – в лесу висела прозрачная тишина. Ни зверька, ни птицы. Радиус поиска ограничивался несколькими милями вокруг корабля. Стоило уйти дальше, и ты уже не сможешь вернуться. Иванка коротко вздохнула, сжала в руке арбалет, и, пригнувшись, побежала рысцой вдоль извилистого лога.

Артемий чертыхнулся, оскользнувшись с плоского валуна. Он едва не шлёпнулся на бок, в последний момент успев опереться на ладонь. Тропинка вела вверх по пологому склону, огибая холм. За ним находился распадок. Уже отсюда были видны верхушки елового леса, зелёное море, раскинувшееся почти под ногами. Перевал остался позади, начиналась главная часть маршрута – «Зачарованный лес» – именно так называлось это место в рекламном буклете.

Да, Артемий всегда считал себя вполне прагматичным и прекрасно знал все ухищрения вездесущих маркетологов. Конечно же, никакая реклама в эти дебри его не смогла бы заманить. Он привык доверять только проверенным источникам.

Говорили, что на самом деле здесь всё не так. Говорили, что некоторым именно тут открывается истина. Но для этого нужно суметь её отыскать. Сто человек пройдут мимо и не заметят. А сто первый, вдруг, остановившись, рассмотрит в обычном неведомую, загадочную, ускользающую Шамболу. Чем она для него будет? Утренней росой на согнувшемся листке? Озёрным туманом, впитывающимся в душу? Или вон тем большим камнем преткновения, что застыл по-над пропастью слоёными краями?

Артемий взобрался на пригорок и посмотрел вперёд. Зелёный лохматый лес жил, он двигался в низине, словно великаны сучили ногами под циклопическим одеялом, от чего по зелёному полю прокатывались судорожные волны.

Здесь, и вправду, чувствовалось нечто такое… необычайное… Как если бы у тебя в квартире предметы, ни с того ни с сего, повисли бы в воздухе… Здесь создавалось впечатление оторванности от обычного мира.

В лесу, притаившимся в низине, не водились животные. Это считалось аномалией, но это было так. Вокруг царила стерильная тишина. Не шумели птицы, не стрекотали кузнечики. Даже сам лес, переливающийся изумрудным покрывалом на лёгком ветру, не шумел кронами. Словно бы в телевизоре, который вы смотрите, отключили звук. Артемий легонько хлопнул в ладоши – ему действительно на секунду почудилось, что он оглох. Но хлопок раздался вполне явственно, даже отозвался чуть слышным эхом. «Зачем мне пистолет? – подумал он. – Если тут нет ни одной живой животной души?»

Там, на материке, в цивилизации, Артемий запутался в жизни. Ему было невыносимо плохо. И тут кое-кто посоветовал ему развеяться. И развеяться с толком. Приобретя самый экзотический тур для нуворишей. И он почему-то поверил. Он очень надеялся, что сумеет измениться. Либо он, либо мир вокруг него. Он решил найти то, что скрыто от многих. Решил разобраться с собой и вернуть интерес к действительности. Можно сказать, он воспринял это как последний шанс.

Артемий тряхнул плечом, поправляя лямку рюкзака, и решительно пошёл вниз по склону навстречу самому загадочному и необъяснимому.

Было решительно непонятно, на что тут можно рассчитывать. Иванка бежала вдоль опушки привычным спортивным темпом, на ходу пытаясь отметить любые признаки обитаемости – сломанную травинку, примятость, следы лап. Но лес казался совершенно пустым, будто его огородили электрозабором, выгнав предварительно всех обитателей. До обострившегося слуха Иванки не доносилось ни единого звука, даже шум ветра пропал, хотя кроны продолжали плавно покачиваться.

«Валенса права, – подумала Иванка, запоздало соглашаясь с подругой. – Это и есть самые настоящие Задворки. Нечего тут больше ловить. Только попытку зря потратила. А если шефиня и впрямь урежет квоту? У Иванки хоть не восемь детёнышей, а только пять, но их ведь тоже надо кормить!»

И тут девушка, машинально отметив в сознании нечто необычное, даже не сразу осознала, что именно она увидела. А когда поняла, резко, как вкопанная, остановилась. Потом очень медленно обернулась.

Между двумя толстыми стволами сосен, в лежалой хвое стоял красно-белый гриб. Вернее, стояла только ножка, а шляпка, перевёрнутая тонкими пластинками вверх, валялась рядом.

Иванка, с замершим сердцем, вернулась к прогалине и на цыпочках подошла к сломанному мухомору.

Присела на корточки, чувствуя поднимающийся в крови адреналин, потрогала осторожно ножку. Да, шляпку определённо сшибли.

Не разгибаясь, Иванка осмотрелась. И тут же у ближайшего дерева по предполагаемому курсу движения зверя увидела ещё одно доказательство. Примятый у корней мох и чуть дальше вмятину на краю глиняной проплешины. Сомнений уже не оставалось, дичь проходила здесь совсем недавно. Иванка втянула носом воздух, но учуять ничего не смогла. Тогда она прищурилась от азарта и двинулась по следу, стараясь ступать осторожно и только на твёрдое, чтобы не наследить самой.

Артемий лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел вверх. Он уже не помнил, когда в прошлой жизни ему было так хорошо.

Вверху в просвете между окаймляющими поляну соснами плыло вбок серо-голубое клубящееся небо. Облака, рисуя собой причудливые узоры, неслись в неведомую даль, завораживая и вдохновляя.

На Артемия снизошла непривычная лёгкость, будто его разум враз освободился от сжимающих его оков, проблемы отступили, мерцая на горизонте микроскопическими точками, а душа наполнилась пониманием и умиротворением. Никогда раньше он не испытывал такого. Что-то похожее, может быть, случается, когда ты выпил первый бокал вина на очень ожидаемом тобой празднике, и в тебя вошла эйфория предчувствия чего-то прекрасного и очень тобой любимого. Но тогда это проскальзывало мгновениями, сейчас же Артемий был весь окутан этим ощущением. Словно сам воздух здесь пьянил не хуже вина. Он лежал в самом сердце непролазной тайги, в фантастическом, аномальном лесу и смотрел на облака, как радостный ребёнок. И в этот момент не было во всём мире человека счастливее его.

По видимым признакам Иванка вскоре определила, что именно она выслеживает: Очень Большого Зверя. Не бурундук какой-нибудь или мышь. Даже не волк! Крупнее! Она продолжила преследование, возбуждаясь, но и охолаживая себя. Не радуйся раньше времени – так поучали мудрые.

Неожиданно слева открылся просвет, Иванка без труда определила раскинувшуюся за еловыми лапами поляну. Зверь затаился именно там! Видимо, он устроил себе передышку, перед очередным марш-броском. Какой же он крупный!

Иванка беззвучно схоронилась за узловатым стволом и продолжила наблюдение. Это Мужчина – однозначно определила она. Только очень уж громадный, не такой, как их мужья на Станции. Крупнее раза в три. Иванка даже прыснула в кулачок – от такого, может, и она бы не отказалась!

Но шутки шутками, а надо было выработать боевую тактику!

От близости вожделенной охотничьей удачи у неё даже щёки порозовели от напряжения. Но такой большой зверь может быть довольно опасным. Вроде бы оружия при себе у него нет, если только в подсумке. Это хорошо. Не успеет. Но физически он очень сильный, Иванка может с ним и не справиться в рукопашной, поэтому подпускать близко нельзя. А с такого расстояния его не достать. Придётся приманивать. Хорошо, что она знает, чем таких Мужчин приманить можно.

Артемию причудилось, что он начал засыпать. Видимо, сказалась долгая волнительная дорога, да и последний пеший переход отнял очень много сил.

«У-у-у-у…» – донесло до него сквозь дремоту. Он разомкнул веки, бессмысленно моргая, и пытаясь сосредоточиться.

«Ауу-у-у-у…» – снова услышал он и, осознав это, резко привстал на локте, осматривая окружающую его стену леса.

«Ау!» – теперь звук донёсся до него совсем уж отчётливо.

«Женщина?» – недоумённо мелькнуло у Артемия. Он помедлил секунду, потом порывисто вскочил на ноги и нерешительно посеменил нетвёрдой трусцой в сторону, откуда, как ему казалось, раздавались вскрики. Рюкзак остался лежать на поляне.

«Ау!» – снова крикнули уже совсем рядом, и Артемий уверенно побежал в чащу на голос.

Конечно, этот голос принадлежал женщине. Вернее, девушке.

«Так и должно было произойти, – понял Артемий. – Это и есть его личная Шамбола! Она дала ему откровение и послала эту самую бедную, испуганную, заблудившуюся красавицу!»

«Теперь всё будет хорошо!» – хотел крикнуть Артемий, но в горле от волнения застрял какой-то ком, и он только смог вымолвить «Эй!» и приветливо помахать рукой. Он приближался и мог уже лучше рассмотреть её. Девушка была прекрасна. От неё веяло просто неземной красотой. Высокая, стройная, с длинными, развевающимися на ветру волосами, водопадом спадающими на её хрупкие плечи. А глаза! Большие, синие, безумно притягательные. Артемий, ослеплённый, даже не сразу понял, что на ней надето – блестящая необычная туника, так выгодно подчёркивающая прекрасные округлые формы. «Русалка, – решил Артемий, – Настоящая лесная русалка! Теперь мы будем с ней вместе! Всю мою оставшуюся жизнь, я спасу её, и всё будет просто прекрасно!»

Иванка стояла по колено в густой траве вполоборота к зверю и держала в опущенной руке невидимый для него арбалет. «Вот теперь-то я „умою“ эту зазнайку Валенсу, – весело подумалось ей. – С таким-то трофеем!»

– Ау! – снова произнесла она, стараясь придать своему голосу жалостливое выражение.

Зверь шёл на зов как заворожённый. Ей даже на миг стало его жалко. Такой большой и такой глупый. Но на сантименты времени не оставалось. Мужчина пересекал границу зоны поражающего действия.

Иванка прекрасно помнила, что сердце у данного вида находится в левой части туловища, под рёберным корсетом.

Она вскинула голову, пристально вглядываясь своими ультрамариновыми глазами в жертву. В короткий миг ей даже почудилось какое-то осмысление в ответном взгляде Мужчины, словно зверь внезапно осознал нечто чрезвычайно важное.

Но больше медлить было нельзя.

Иванка сдвинула шишечку предохранителя и подняла арбалет на линию плеча.

Марьянкин день

1.

Марьянка выбежала за околицу и сбавила ход. Земля под ногами стала бугриться, во вдавленных рытвинах таилась спутанная солома, синеватые жухлые побеги царапали икры, так, что немудрено запнуться и расквасить нос. Пройдя до дальнего края плохой земли, она и вовсе остановилась. Поле окаймляла пыльная дорога с блестящими проплешинами твёрдого покрытия. Лента оранжевой глины уходила вправо и влево, как своеобразная граница. Пересекать её категорически запрещалось. За ней начинались туманные облака, в которых сновали страшные чудовища, откусывающие детям голову.

Марьянке было немного страшновато, хотя, сколько она ни вглядывалась во мглу за дорогой, ни сейчас, ни раньше, никаких тёмных силуэтов там разглядеть ей не удавалось.

Не понимала Марьянка для чего и кому нужна такая широкая дорога. У них в Пристанище тропки всегда узкие, иногда и разойтись-то на такой можно лишь с трудом. А широкая на что? Это ведь надо было кому-то дополнительно кусты колючей разросши выкорчёвывать. Да ещё столько! Непонятно. У Марьянки всегда в голове много ненужных вопросов возникает, Мать постоянно на неё шикает за это. Вот хотя бы эти самые вопросы, почему они в голове? Откуда берутся? Вот нет вопросов и вдруг есть. Непонятно же!

Марьянка присела прямо на сухую ботву и потянула носом по ветру. Пахло приближающейся грозой, со стороны озера веяло терпким дымом, там пережигали тростинки. А больше и ничем. И никем из своих поблизости не пахло, да и не бегает на это место никто кроме неё. Брала она как-то раз соседского Микуню, так он заканючил и чуть реветь не начал. Скучно ему тут, а ей нет! То она представит, как по дороге великан идёт, огромный очень, до неба. Может, для них и дорога такая широкая. Или вместо страшилищ выползут из облаков напротив пушистые русалики и ну примутся распевать заунывную. Очень нравится Марьянке, когда поют. И в Пристанище она всегда заслушивается, только кумушки затянут. Приятно так на душе становится, лёгкость и манящая пустота. И кажется, что хорошо всё будет, что откроются ещё путешествия всякие! Хорошо!

Эх, Чудика бы сюда привести, да разве ж он пойдёт! Куда там! Чудик на то он и Чудик. Сидит, постоянно мастерит что-то и бормочет. Прямо у него отклонение бормотать. А Марьянке всегда смешно с ним. Хотя Мать сильно её ругает, что она с ним якшается. Наказывает даже. А с ним никто кроме Марьянки и дел-то иметь не хочет. Он же ненашенский. У него ни близнеца нет, ни Недуга, хотя Начальный Пристанища объясняет любому, что так быть не может. У всех Недуг обязательно есть, и всегда так было и будет так, а у него почему-то нет. А Чудик только отмахивается, говорит, что это пред-рас-судки; вот такое слово диковинное, может, поэтому с ним никто и не водится.

Нет уж, вы как хотите, а Марьянка всё равно к нему похаживать будет. Там ведь ничего опасного нет, Мать зря журит, кажутся ей ужасы всякие. А Марьянке интересно – Чудик чудно так разговаривает, слова вроде бы понятные, но он из них так предложения составляет, что аж диву даёшься. Хотя много и незнакомых и длинных слов говорит. Например, в последний раз, как подскочит, как забегает и, ну, давай в комоде рыться. Катушка, кричит, была же катушка! Марьянка, вспомнив, захихикала вслух. «Ка-тушка», надо же, слово-то какое пресмешное! И ещё добавил, нудиктивности что ли катушка. Вот Чудик!

И тут опять подкатило к горлу, вот не вовремя-то как! Марьянка потянулась к подсумку, болтающемуся на боку. Судорожно достала скрученный мохнатый лист фуржеи и быстро приложила к носу, сделав глубокое втягивающее движение. Если опоздать, то вначале захрипишь, а потом и вовсе в горле треугольник сожмётся, руки-ножки ослабнут и тут тебе и конец придёт. Воздуху не будет. Марьянка знает, как это. Однажды потеряла, разиня, листики целебные, так если бы не Мать, то уже бы растворилась Марьянка давно. Посинела уже вся тогда, в последний момент успели. Раньше-то редко-редко на неё находило удушье треклятое, а теперь вот что-то всё чаще листики кончаются, пополнять надо запас. Да и не помогают уже так они. Дышишь, дышишь кислятиной этой, и потом отпускает уже. Вот как только что. Ух, иголочки в горло тыкают… Отстало. Хорошо!

Марьянка навострила ухо – с площади начал доноситься железный бой, уже пересчёт скоро – засиделась! А ведь вроде бы недавно прибежала-то к дороге. Вот всегда тут так – только размечтаешься, а уже и возвращаться нужно. Ну что же делать?! Понеслась обратно. Вначале потихоньку, перепрыгивая кочки, а ближе к родным местам уже побыстрей, только пятки засверкали…

2.

Наволочка оказалась мокрая, хоть выжимай. Я это почувствовал уже перед самым пробуждением. Опять всё то же. Сон, выворачивающий душу наизнанку, входящий в разум спиральным зазубренным штопором. Выжигающий сознание.

Какое-то время я лежал, просто открывая и закрывая глаза. Было ещё сумрачно, но уже белело, звонкие светляки гугукали на улице, а сквозь входную занавесь на пол легли причудливые трапеции мутного света.

Сон не отпускал меня, он снился не так уж часто, только тогда, когда память о нём притуплялась и ныла на краешке души. Почти одинаковый сон, с незначительными вариациями. Возможно, это возвращалось прошлое. Возможно, даже моё.

В этом сне случалась встреча после разлуки.

Маленький карапуз лет шести нёсся мне навстречу, вытянув руки вперёд. Он улыбался так, как умеют делать только дети. Потом я подхватывал его почти на лету, поднимал вверх, прижимал к себе, чтобы он мог обнять меня своими маленькими ручонками за шею.

А чуть позже я говорил ему, что сейчас мы будем смотреть фильм про пиратов.

– Ага! – отвечал он с таким искренним азартом, с такой особенной радостью. И мы оба, как ни странно, были в этот момент совершенно счастливы. От предвкушения дальнейшей необыкновенной жизни, захватывающего будущего, беззаботного восторга.

Во сне присутствовала ещё и женщина. Сероватый силуэт поодаль. Смутно знакомая, но почти недвижимая и какая-то прозрачная. Женщина просто стояла, не мешая нам. И это было для меня, того человека из сна, очень важно. Чтобы нам не мешали.

Не очень у меня хороший разговор с Ноор-Туми состоялся накануне. Я для них изгой или сумасшедший или и то и другое вместе. Ну, невозможно же смотреть. Как умирают они. Как мучаются и взрослые, и маленькие совсем. Недуг говорят, и всё тут. У каждого, мол, Недуг есть, а если бы и не было, то и не имелось бы никакого Пристанища, как Сыроземельцы лежали бы и смотрели взглядом хрустальным в небо. Собирают они, конечно, траву какую-то, отвары пьют. Про лекарства, понятно, и не слышали даже. И косится он на меня недобро, этот Ноор-Туми, давно уже косится. Если бы я тогда им мельничное колесо не изобрёл, то вряд ли бы я сейчас тут с кем-нибудь разговоры вёл.

Напридумывали себе легенд, земли Негодные, Жарево воздушное, долина Отмщения. Обычное природное заражение, как я определил. Химическое, бактериологическое и радиационное. Вот вам и всё жарево. Мне бы счётчик Гейгера хоть один. Или детекторный приёмник. Я же сам мог в молодости его спаять с закрытыми глазами. А сейчас забыл всё, да и не из чего.

…Один из элементов обязательный —

Контур непременно колебательный!

Всё позабыл. Хотя толком-то эти знания где тут применишь? Вместо домов норы у них. Вместо оружия зазубренные пики и закруглённые ножи из отшлифованного железа. Хотя и руками любого разорвать могут – силы у воинов-охотников, что тебе у силачей в цирке.

Особенно одну мне шкетину тут жалко. Забавная такая – Марьянкой кличут. Чем-то она мне того малыша из сна напоминает, хоть и не похожи они нисколько. Сына моего. А может и не сына, скорее всего память у меня ложная. Последствия, так сказать.

Придёт вот она, усядется, ногу так важно на ногу закинет и смотрит внимательно-внимательно, как я хожу туда-сюда, да ругаюсь вполголоса. И носик свой как сморщит, а сама ну такая серьёзная – потеха, да и только. Хотя и вовсе с ней не до смеха, конечно…

3.

Вот этот самый Чудик-то совсем чудной. Малявки косорукие, что за три норы правее живут, рассказывали, что раньше ещё он совсем лежал. Ну только до отхожего места доковыляет на четвереньках и обратно лежит. Ясно ведь, что Недуг у него. И молчал он, смотрел вверх просто и всё. Его сердобольные старухи поили чачкой да стремяжником. Ну, потому что никто не верил, что встанет он когда. А вот тебе раз – отпустил его Недуг. Тогда Начальный и сообщил, что не наш он. У наших такого не бывает. Если уж проявился Недуг, то уже хорошо не будет. Только хуже и хуже. Хотя эти малявки иногда и соврут недорого возьмут. Не нравятся они Марьянке совсем, а особенно Яшка, командир тоже мне – безалаберный он какой-то и глупый. Неинтересно с ним.

А Чудика, рассказывали, нашли в верёвках замотанного и с огромным-преогромным покрывалом. Чудеса прямо. Сперва хотели закопать его вместе с барахлом этим, понятно ведь, что либо через Негодные земли прошёл, либо через Отмщённую долину, а значит может новые Недуги занести, как будто им своих мало. Но очень уж дивно покрывало это выглядело, так что решили горячку не пороть, тем более что всё равно не жилец же. А материя очень прочной оказалась, Начальный из неё навес над своей норой сделал. Только когда Чудик от Недуга оправился, он у Ноор-Туми его обратно отобрал, смотал в клубок и в свою кладовку спрятал. Ну Чудик же, что возьмёшь! Зачем прятать, когда и так известно всем, что оно там у него спрятано. Один раз Марьянка смелости набралась и спросила Чудика про покрывало. Вначале он хмурился и на неё ругался, чтобы она «внятно свои мысли излагала». Марьянка, конечно, не поняла ничего из его слов и снова про покрывало спросила. Потом Чудик, хоть и тугодумный, но всё-таки догадался, наверное. И стал смеяться. А смеётся он – не по нормальному, а ухает. Как бубук по весне на дереве. Ух-ух-ух-уха-а-ахах. Вот так примерно. Марьянка пробовала так же поухать-поахать, но у неё не вышло ничего. А Чудик с этих её попыток пуще прежнего разухался. Но это так редко бывает. В основном ходит он по комнатам и дуется. Вроде не на Марьянку (она сидит и смотрит на него), а так, на всё подряд. Такое уж у него настроение постоянно.

У Чудика в ящичках всегда куча всяких «деталей», как он их называет, а вот в Пристанище не любят его почему-то, бабка Ведуха так совсем сказала, что принесёт он беду большую им, что так голоса с неба ей накликали. Противная бабка такая. Марьянка один раз даже её за ногу укусила, правда не сильно, а жаль. Та в крик. Так Мать её потом два дня не выпускала на улицу. Что такое Чудик мог плохого сделать, недоумевала Марьянка, он же безобидный. А у Ведухи глаз косой и веко дёргается постоянно. Да с ней самой одно ненастье только! А остальные каргу старую ещё и слушают. Начальный, тот и сразу против Чудика настроился, а потом и вовсе обозлился. И как бы ещё всё повернулась, если бы Чудик мельницу не изобрёл. Ноор-туми глаза тогда выпучил, и аж чуть не лопнул от досады.

С остальными совсем скучно Марьянке. Игры какие-то дурацкие у всех. И желания скучные – только бы наесться от пуза, да поспать подольше, и чтобы на Работы не позвали. Таскаются всегда за взрослыми, канючат. Никуда на разведку идти не хотят.

Марьянка даже подумала, что может она тоже не здешняя? А что? Может, нашли её в поле каком, за буграми, может, её вообще Великаны там выбросили, когда ещё маленькие были. Сунулась она как-то к Матери с такой догадкой, так та аж взбеленилась вся, Марьянка прямо испугалась. А Мать и давай причитать, за что мне послано такое, у всех ребятишки, как ребятишки, а у меня ненормальная какая-то. И причитала, и причитала: она долго так может. Марьянка насупилась, подождала, пока отойдёт немного Мать, да и убежала к дороге дальше на облака смотреть.

4.

Снова думаю я, зачем выжил, какой смысл? Неужто только из-за чувства самосохранения, этого дремучего инстинкта? Но если отмести в сторону мистику, ведь занесло как-то меня сюда, причём в прямом смысле занесло – нашли меня, запутавшегося в стропах парашюта. Больного совсем, умирающего. Скорее всего, пока несло меня по небу, как лист в ураган, хватил я отравляющего вещества, да и радиации, видимо, хватил, хорошо хоть не смертельную дозу, а так бы никакими меня отварами не выходили. Аборигенам-то они никогда не помогали почти, только острую боль или приступ какой снять могут. А мне помогли. Чудеса, да и только.

Я, когда разобрался, что к чему, жить дальше совсем не хотел. Ну сами посудите, очутился среди чужих, ни имени ни роду своего не помню, вокруг радиоактивная топь. Да и больной ещё. Смысл?

И совсем когда скрутило меня аж до судорог, ухватился я вдруг за глупую мысль одну – может не просто так всё, может, есть предназначение для меня? Наивно было так думать, но уж очень мы с аборигенами отличались. А потом, когда уже след увидел, и вовсе меня какой-то необоснованный оптимизм захлестнул. Ну думаю, врёшь же, поборемся ещё!

А след самый обыкновенный, из прошлой жизни, которую я так и не вспомнил по большому счёту. Инверсионный след в небе. Далеко-далеко, под облаками. Хоть самого самолёта я и не видел, но след-то от него остался! Яркий, бело-мохнатый, солидно и медленно-медленно растворяющийся в неожиданной синеве. И такую он во мне надежду зародил, что до сих пор держусь вот. Хотя произошло это уже почитай, как с полгода в старом моем ложнопамятном счислении, очень давно, другими словами. Но ведь произошло! И след был, а значит и самолёт! А значит и другая жизнь! Та, моя, настоящая!

Первой мне пришла идея прорваться под землёй. У заброшенной каменоломни был вход в целый подземный городок. Множество заплесневевших пещер, гротов, давно необитаемых даже тутошними странными животными. Я излазил их все, чуть не задохнулся в одном из мрачных колодцев, но потерпел сокрушительное фиаско. Несмотря на легенды о Подземном Тоннеле все мои вылазки не принесли никакого толка – я постоянно утыкался в тупики или в подземные завалы. Долго находиться там невозможно из-за холода, нехватки кислорода и затруднённой ориентации. Я уже молчу о гигантских и совершенно жутких тенях, которые я там краем глаза видел – даже представлять не хотелось, кому они могут принадлежать.

Болтали, что за полосой Негодной земли есть водная гладь, но мне так и не удалось толком выяснить – что же это? – озеро, река, а, может, и вовсе старое радиоактивное болото. Так что этот вариант я тоже отмёл. Строить плот, тащить его несколько километров по заражённым землям? И уткнуться в заросшее тамышником болото?

Оставалось небо. Путь, по которому я сюда попал, мог стать дорогой в оба конца. Шанс, конечно, представлялся ничтожно малым, но он хотя бы был. Хоть что-то можно было делать, хоть о чём-то мечтать. Хоть о чём-то разговаривать с забавной Марьянкой, таращившей на меня свои блестящие тёмные глазки. Хоть что-то делать, не умирая.

Точных расчётов не помню я, конечно. Мысли в голове путаются. Обрывки формул, определений, законов физических. Так много знаний, но ненужных в данный момент, пустых, раздражающих. Но, если логически рассудить, то подъёмная сила должна зависеть от двух факторов – площади оболочки и температуры. Эх, если б я мог водород где-нибудь раздобыть или гелий. Да только где ж я его раздобуду? Может, как-то выделить его можно, но не помню, хоть убей. И химические уравнения вроде изучал, но сейчас кроме обозначений элементов ничего не помню. Память дырявая, ложная, бесполезная. Да и парашют мой, вместе с запасным не такой уж большой, как поначалу кажется. Да и сшить же ещё требовалось по специальному – вот уж я намаялся с этим. Все пальцы истыкал так, что ложку взять в руку больно было. Вот такая комиссия, братцы. А как по-другому? Никто за тебя ничего не сделает. Чужой я для них совсем.

5.

Когда Марьянка поняла, что Чудик делать собирается, у неё глаза прямо в тарелочки превратились. У неё и так-то глаза огромные. Мама, когда ещё в хорошем настроении бывала, напевает и хвалит Марьянку и расхваливает, всегда про глаза говорит. Ух, какие, говорит, больщущие, да красивущие прямо так бы и смотрела в них не отрываясь! Но она редко последнее время радуется. Больше ругается и ворчит на всё, что ни попадётся. Так вот, смотрит Марьянка, а Чудик пошивать ведь собрался! Вот тут глаза её и стали совсем уж большими и круглыми. Ну Чудик-то он Чудик, но чтобы пошивать самому?! В Пристанище только кумушки что пошивать могут. Да и те только, кто много лет пережил, а не детки и не молодые. Где же видано, чтобы самому пошивать?! Это ведь сколько учиться надо, опыта набираться! Да с одними лишь иглами мороки сколько! Переломает ведь с неумения их! А ведь нельзя! Их же мало совсем, добрых игл-то. И кто ему эту иглу только доверил? Не мог же он сам бурунгуда добыть! Иглы только из его плавника верхнего сделать можно, а больше и не из чего!

Ну, это уже второе удивление Марьянкино наступило, а первое, когда Чудик пошёл в секретное место своё, а Марьянка за ним увязалась. Другой бы шуганул её, чтобы не шпионила, а Чудик идёт себе, ничего вокруг не замечает, свою тарабарщину бормочет. Отрыл свой склад, достал оттуда покрывало своё чудное с верёвками и обратно в дом понёс. Ну и ну. Ещё и разрешил Марьянке помогать тащить, а та и рада стараться – семенит за ним своими ножками и улыбается во весь рот – ничего особого и не выполняет, а вроде бы как и при деле! Помощница!

А когда уж пришли и Чудик взялся за пошивания, Марьянка не выдержала, от испуга убежала. Вначале, потому что вроде бы ничего, даже что-то дудел сквозь губы, а потом как давай колоться, да как давай чертыхаться громко и всякие слова кричать! Страшно-то как! Убежала Марьянка, ну его к лешатнику! И хорошо, что убежала, её уже Мать, оказывается, искала – в одинокой норе сразу двое померло, скоро будут на собрании вещи делить! Пришлось идти без охоты особой, да и по дороге на поляну так её Недугом скрутило, что уж подумала Марьянка, как бы ей третьей на собрание не попасть, чьи вещи там делить собираются. А вещей-то у нее немало – тут и вылепленный из глины жук-метляк, и колокольчики разноцветные, и подаренная ей Чудиком круглая пуговица без дырочек, у которой стороны разные. На одной решка какая-то нарисована вроде бы, а на другой ещё что, забыла Марьянка от всех этих потрясений. Еле справилась трава её тогда с Недугом. Ну справилась и ладно – значит ещё поживём.

Так вы думаете, бросил пошивать Чудик, как покололся? Да как бы не так! И завтра к нему Марьянка прибегала и послезавтра, а он всё чудит своё. Сидит, кряхтит, покрикивает и пошивает своё покрывало! Ещё и ветки липуницы приволок – упругие, толстые, вон лежат возле норы. Марьянка теперь уже учёная – у самого входа примостилась – смотрит хмуро исподлобья, всё ждёт, как опять Чудик уколется, да чертыхаться начнёт – она сразу ноги в руки. Да только не чертыхается больше Чудик, да так ловко с иглой приноровился! Пошивает! Поглядывает иногда хитро на Марьянку. Потом глазом одним мигнёт – умора прямо, и говорит, а что, подружка, может и попутешествуем ещё! А она не понимает, что за путешествия-то такие? У них же тут со всех сторон муть страшная, куда ж путешествовать, с одного края Пристанища до другого что ли? Не в Лес же?! Спросила у Чудика, тот задумался. Потом захухал, как он может, и говорит, мол, как в кино про пиратов. И сразу грустный стал, отвернулся. Про кино Марьянка совсем не поняла, да ещё и Пираты какие-то. Что за Пираты? Это, наверное, он про Великанов, про которых Марьянка думает, когда возле оранжевой дороги сидит. Которые ходили там когда-то – путешествовали, значит. С ним же всегда так – наговорит слов, а ты потом думай сама, разбирайся.