Текст книги "Афганистан триста лет спустя. Автостопом и пешком в 2005 году"

30 августа, вторник. Городок Андараб. Пули-Хумри

Проснулся вовремя. С самого рассвета на тропинке образовался значительный поток людей, могли заметить и меня. Быстро собрался и пошёл вниз. На этот раз утреннее солнце светило мне в лицо. Тропинка спускалась всё ниже, и вот уже далеко внизу показался четвёртый, большой кишлак.

Интереснейшее дело! Вдоль ручья тянулась то одна, то две колеи, но они не были порождены машинами или мотоциклами. Эти колеи протоптали сотни ослов и пешеходов, ежедневно ходящими в свои горные аулы и обратно!

Навстречу попадались колоритные бородатые мужики с котомками, старики на осликах, мужья с жёнами в чадрах. Я их фотографировал; жители беспокоились и прятали женщин от глаза фотоаппарата. Бывало даже: идут женщины, открыв лицо – сняли чадру, ведь горы, пустыня, людей нет, никто не видит, и тут из-за поворота навстречу иностранец – я! И-и-и-и! Визг, срочно закрываются в чадру и бочком-бочком, отвернувшись от меня, проходят мимо.

Наконец я обнаружил, что спускаюсь к большому посёлку. Его не было на иранской карте; потом узналось, что он называется Андараб. На большом холме, над посёлком, окружённые распаханными полями, стояли четыре танка, и дула их были направлены чуть вниз, на посёлок, в разные его стороны, чтобы расстрелять весь.

Чьё же это творение? Явно не американских войск (те в глубинке не появляются)! Сперва подумал залезть на эти танки и пофотографироваться, но затем решил не делать: во-первых, могут оставаться мины, а во-вторых, я же не знаю, какие воспоминания в жителях посёлка разбудит моё танковое баловство!

Танки в горах под Андарабом

Встречное движение

И правильно. Спустившись в посёлок, увидел его население. Девяносто процентов – мрачные бородачи, типичная «Аль-каида», другие десять процентов – типичные стукачи, безбородые молодые придурки с автоматами, следящие за всеми остальными. Зашёл в полутёмную харчевню, попросил чай и лепёшку, сижу, озираюсь вокруг, а люди наблюдают меня. Узнали мою сущность, перешёптываются: «Шурави, шурави» (советский). Один даже спросил, был ли я здесь двадцать лет назад. Я отвечал отрицательно.

В углу харчевни, на вытертых тысячами людей половиках, сидели два мрачных афганца и считали огромную сумму денег. Три года назад у меня у самого могли быть подобные пачки. Теперь, после деноминации 1:1000, такая гора крупных купюр означала 50—100 тысяч долларов. На такие деньги можно купить, наверное, весь посёлок.

Не стал задерживаться в харчевне, вышел. По пути увидел на улице большое дерево, прямо под холмом, на котором стояло четыре танка. Дерево было очень толстое – метра три в диаметре, но внутренность ствола его была пустая, выжженная с той стороны, где стояли танки. Может быть, когда-то в дерево попал снаряд, а потом дупло так и не заросло. Эх, ведь это мои соотечественники двадцать лет назад из танков расстреливали посёлок!

Стал фотографировать дерево – стукачи тут как тут: покажите паспорт! Талаши не везёте ли? Что вы тут делате? Пошли в ментовку! – Почувствовал недоброе, отобрал у них паспорт и свалил в западном направлении, где намечалась машинная дорога. Несмотря на крики и свист сзади, я не стал оборачиваться. А тут, по счастью, уже появилась машина, меня подобрали, и я уехал из Андураба обратно в цивилизацию, в уже знакомый мне Хинджан. Ехали часа два. Денег не попросили.

В Хинджане один из пассажиров машины проболтался ментам, что подобрали меня в Андарабе. Из-за этого меня стали преследовать и здесь, шпионили за мной, свистели, кричали, хотели отобрать паспорт и задержать меня. Я опять отругал всех блюстителей порядка и пешком покинул Хинджан. А пройдя три километра, поймал грузовик до Пули-Хумри и совсем исчез из зоны досягаемости ментов.

Уже позднее, в Москве, я узнал, что пос. Андараб действительно был опорной базой моджахедов в советско-афганскую войну; в 1980-х годах там шли весьма кровавые бои. Так что я угадал в своих предположениях.

Пули-Хумри, как всегда, были весьма хороши. Дешёвые фрукты-овощи, многочисленные харчевни, красивые горы справа. Только вот длинный этот город, километров десять он всё тянется вдоль дороги.

Пока шёл, мимо с бибиканием пронеслась и затормозила маршрутка.

– Помнишь нас? Мы видели тебя в Ишкашиме! Если идёшь в Ишкашим, поехали!

Я удивился неожиданной встрече. В маршрутке ехали работники того самого хотеля, в котором я остановился в свой первый афганский вечер. Но сегодня в Ишкашим мне было не надо, и они весело уехали.

А я добрался до северного выезда из города, туда, где три года назад мы с Книжником мылись и стирались на горной речке. К сожалению, речка сия загрязнилась и обмелела, так как для орошения и электрификации на ней организовали небольшое водохранилище. Я прошёл дальше, город кончился, начались арбузные и дынные поля.

На ближайшем ко мне поле, под деревом на деревянном помосте, сидели три крестьянина, те самые, которых я фотографировал неделю тому назад. А у меня уже был готовый снимок. Я подошёл поближе – меня узнали – поздоровался и вручил фотографию.

То-то было удивление и восторг! Старик – тот вообще, наверное, никогда не фотографировался, может быть, только на паспорт – но и зачем ему паспорт? Только чтобы проголосовать? Младшие тоже были фотографиями не избалованы. И так её смотрели, и этак, и что-то обсуждали, тут же послали младшего за самой большой дыней. Её тут же зарезали и скормили мне, сколько было возможно. Тут же побежали за второй дыней и вручили мне в подарок – пришлось засунуть в рюкзак, отчего он заметно потяжелел. Потяжелел и я.

Поскольку ночевать на арбузном поле мне не хотелось, я пошёл дальше, не стопя, ожидая интересного развития событий и приглашения в гости. Но домов вдоль дороги не было – одни лишь поля. Через десять минут другой седобородый старик, обихаживавший свою арбузную плантацию, обратил на меня внимание, подозвал и с большой радостью скормил мне длинный арбуз прямо с грядки. Съев большой арбуз после большой дыни, я чрезвычайно отяжелел и стал подумывать о скором приземлении.

По счастью, справа от дороги показалось село с мечетью. Вот то, что нужно! Свернул туда. Маленькая деревенская мечеть приютилась среди кустов и арбузных полей. Несколько крупных, высоких, бородатых стариков тусовались на циновках подле мечети, ожидая захода солнца.

Моё появление вызвало большой интерес. Постоянные посетители мечети оказались умными, добрыми и осведомлёнными в мировой политике людьми. Назавтра оказалось, что большинство из них – школьные преподаватели, а имам – по совместительству и директор школы (можно сказать «церковно-приходской»), а также и доктор народной медицины.

Мечеть-школа

В школе. Обучение

Преподаватели

Здесь никто не стал нервничать, остерегаться «Аль-Каиды», проверять документы и звать ментов, чего я немного опасался. Наоборот, все стали расспрашивать, потом пытались накормить ещё одним арбузом, потом принесли ужин. Сгустилась ночь. Электрического освещения не было видно, всё происходило при свете газовой лампы. По причине жары молитвы проходили не в самой мечети, а во дворе её, на циновках. Газовая лампа ставилась впереди и указывала направление на Мекку. Однако, азан (призыв на молитву) звучал не простым голосом, а через микрофон и динамик. Может быть, Саудовская Аравия спонсирует афганские мечети динамиками на батарейках?

После пятой (ночной) молитвы меня устроили спать в комнате у имама.

31 августа, среда. Сельская школа. Мазари-Шариф

Рано утром к имаму пришёл человек, ведя за руку маленького пятилетнего ребёнка, и неся с собой два длинных ивовых прута.

Имам коротко поговорил с пришедшим, достал ножик и произнёс молитву. «Ага, наверное будет делать обрезание», – подумалось мне. Но имам взял пруты и ножик, прислонил один прут к плечам ребёнка, произнёс «Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим» («во имя Бога, милостивого, милосердного») и отрезал кусок ветки по ширине его плеч. Потом опять прислонил прут к ребёнку, произнёс те же слова и отрезал ещё кусок. Приложил к талии, опять произнёс и опять отрезал. Так, произнося «Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим», он как бы снял мерку с ребёнка, переведя все его линейные размеры в кусочки прутьев. «Мерку снимает зачем-то», – удивился я.

Когда нарезка прутьев была завершена, имам убрал ножик, произнёс ещё одну молитву и похлопал ребёнка по плечам. Взрослый, довольный, наблюдавший за процессом, вручил имаму пять афгани ($0,1) и увёл ребёнка.

– Что это было? – спросил я имама.

– Лечение. Ребёнок приболел, но, иншалла, теперь он будет здоров! – отвечал имам.

Я удивился. Но тут ещё продолжил удивляться: оказалось, мечеть функционирует ещё не только как поликлиника, но и как школа, а имам – её директор! Вчерашние же старики, посетители мечети, многие работают здесь же как преподаватели!

Вот дети собираются на учёбу. Обучение происходит во дворе мечети, на постеленных на землю циновках. Преподаватель с бородой и в халате, достаёт книжку и начинает читать по ней – оказалось, урок истории.

Дети разновозрастные, кому с виду 10, а кому и все 14 лет, все мальчики. Один ученик очень длинный, остальные обычного размера. Все делают вид, что слушают историка. Но поминутно оглядываются на иностранца. Пришлось, чтобы не срывать учебный процесс, временно спрятаться в домик имама, где уже чудно возник завтрак – рис, хлеб и чай. Наверное, жена имама принесла угощение, пока я глазел на школьников, а они на меня.

Пока пил чай, урок сменился на математику. Другой учитель, похожий на первого, достав доску, чертил мелом на доске примеры, а ученики по очереди решали их. Задали примеры и мне – я решил три, от самого простого до относительно сложного (конечно, тоже простого). Учитель, переведя мой ответ из европейских цифр в афганские, был удивлён и обрадован «высоким уровнем» моих знаний.

Третий учитель был географом. Этот, как и первый, доской не пользовался. Карт и других пособий у него тоже не наблюдалось, но он зачитывал с учебника. Я взял у одного из учеников тетрадку и в ней проявил своё знание географии, нарисовав схематическую карту Афганистана и сопредельных стран. Урок был безнадёжно сорван, все ученики галдели и толпились вокруг меня.

Один из взрослых высказал спасительную мысль, что неплохо бы мне осмотреть и другие школы в округе (и тем самым уберечь детей и учебный процесс от моего присутствия). Оказалось, недалеко есть ещё две школы. Со мной пошли несколько провожатых – дети, довольные, что прогуляют урок. Одна школа размещалась в ооновских палатках для беженцев, таких палаток было штук десять, каждая – отдельный класс. Навстречу мне выбежал директор школы – очень важный дяденька (как и все, в халате и с бородой), а за ним шлейфом все преподаватели, включая очень вежливого и предупредительного учителя английского языка. Вероятно, они подумали, что приехал представитель заокеанских спонсоров с инспекцией, хорошо ли используются гуманитарные ооновские палатки. Побыл я с ними минут пять, слишком уж важные все тут были, да и дети совсем заниматься не хотели, выбежали все из-под шатров, невзирая на вопли учителей. Поблагодарил и ушёл. Тут меня повели в ещё одну школу, самую понтовую, занимающую цементное одноэтажное облупленное здание. Зато над ним висел афганский флаг и портрет Карзая. Всё сооружение было рядом с дорогой, и чтобы проезжающие иностранцы видели процветание Афганистана, на стене было крупно написано по-английски:

«ВЧЕРА – склад военной аммуниции.

СЕГОДНЯ – прекрасная школа.

ПОСТРОЕНА – на деньги США.

Мин обнаружено: 3.»

В показательную школу меня не пустили. Выбежал охранник и не дал ничего посмотреть. Может быть, американцы и впрямь выделили деньги, но их растащили или использовали не так, и поэтому визит любых иностранцев без предупреждения был сюда нежелателен. Хотя я уже успел усомниться, что в этом облезлом цементном коробе с портретом и флагом находится и впрямь «прекрасная» школа. Может быть, лишь во флаге и портрете и заключалась её прекрасность, а внутренность и стыдно показать было: любуйтесь лишь проездом! Самое лучшее отношение оказалось в самой простейшей школе, куда я и вернулся за рюкзаком.

– Вы тут все такие бородатые, – похвалил я имама, – вас в городах не подозревают, что вы Аль-Каида?

– Ха-ха-ха, – засмеялся имам, – это не мы, это Буш – Аль-Каида! И этот, ваш… Путин – тоже Аль-Каида! Они и есть самая главная Аль-Каида!

Итак, я осмотрел все школы этого посёлка, сфотографировал всё, что было можно, забрал рюкзак у имама и отправился на трассу. В дорогу имам снарядил меня хлебными лепёшками, а я оставил ему в подарок дыню из рюкзака: тащить её дальше было уже невмоготу.

Красные камни – осторожно, мины!

Везде в Афгане эти красные камни означают: «мины»

Мостик

Я поехал.

Водитель грузовика с Пули-Хумри был внешне строг и молчалив, но внутренне был добр и старался меня одаривать: водой из родника, гелевой ручкой, грушами, обедом. Подкидывал деньги всем, кто просил их у дороги. А это были очередные «чинильщики» асфальта с лопатами, активизирующиеся при виде машин, а другие – поливающие водой неровности трассы – чтобы эти бугры были видны? Они поливали водой асфальт до и после препятствия, а после просили денег за эту важную услугу. И просто старики, старухи и инвалиды, которые также в поисках пропитания тусовались на обочинах шоссе – всех водитель одаривал, приговаривая: «афганский народ хороший, американский – нехороший».

Проезжаем посёлок Саманган.

Слева – местная воинская часть. Забор гнило-дырявый. Поверху – три-четыре ряда электрических проводов.

За забором – старые облезлые казармы. Часовые на вышках, в будочках. Развевается два флага – афганский и американский.

На облупленном здании – старые полустёртые слова:

«ДА ЗДРАВСТ…»

Доздравствовались.

В путь!

Ехал и думал всякие мысли.

Спасибо Тебе, Господи, за всё, независимо от того, где я буду ночевать сегодня.

Рай – это не где-то и не когда-то. Это уже здесь и сейчас. Здесь – отстуствие беспокойства о болезнях, смерти и о времени, о деньгах, вещах и бумагах. Это бывает уже сегодня и может быть и всегда, в новой жизни.

Ад тоже создаётся сегодня, не кем-то, никто нас не наказывает: сами создаём. Сами выбираем, уже сегодня. Своими привязанностями, беспокойствами, обидами. В спешке, в жадности, в неправильном отношении к миру окружающему, к людям и к себе. Сами выбираем, сегодня и навсегда.

О том, что делать, тоже не следует беспокоиться. Ведь всё, что делается, делает нами невидимая Рука, тут важно не мешать ей.

А мы назначаем стрелки на завтра, но не беспокоимся, придёт ли кто на них.

Всё – иншалла. Мы не тревожимся об этом. Всё – иншалла.

Мы вечером идём по городу и со стороны наблюдаем за результатом: интересно, где это тело заночует сегодня? Всё – иншалла. Результат – не от нас. Всё иншалла.

Господи, спасибо Тебе за всё, независимо от того, где мы будем ночевать сегодня. В этом, наверное, очень важный секрет вольных путешествий. Всё – иншалла.

Итак, в последний летний день 2005 года я вновь прибыл в уже известный мне Мазари-Шариф и рассеянно бродил по городу, размышляя о жизни. Вечерний азан привёл меня в мечеть. Это была крупная мечеть, но не центральная, а несколько в стороне. После намаза я расстелил свой спальник, таким образом явно показывая афганскому люду свои намерения.

Народ мои намерения понял, заинтересовался и не был против. Как вдруг в среде людей возник маленький злобный старичок в чалме (настоящий старик-Хоттабыч из сказки). Он ругался, кричал, хватал мой спальник и рюкзак и пытался выпинать эти вещи из святой мечети. Молодёжь с интересом наблюдала за действиями старичка, не высказываясь ни за, ни против.

Я встал, подошёл к старичку (тот замер, вытянулся и затих), снял с него чалму и нацепил себе на голову.

– А-а-а-а-а!!! – заорал почтенный старичок, нежданно обезглавленный: от большой солидной головы у него остался маленький смешной лысый череп. Схватил с моей головы чалму, еле дотянувшись, дёрнул, чалма упала, покатилась, разматываясь длинным бинтом метров на восемь, а то и больше. Лысый старичок помчался за быстро уменьшающимся клубком чалмы и исчез. Больше не приставал: берёг чалму.

После пятой, ночной, молитвы, среди прихожан обнаружился англоговорящий человек. Он подробно выяснил мою сущность, а молодые ребята (студенты медресе при мечети) принесли мне ужин и спрятали рюкзак в каптёрку, подальше от мифических воров, которые (как они объяснили) орудуют повсюду, даже по ночам в мечетях!

Афганский «туристический» автобус

1 сентября, четверг. Неожиданная встреча

Наутро, после утреннего намаза, завсегдатаи дома Божьего перевели меня в маленькую комнатку на втором этаже, где я и досыпал под гудение вентиляторов и бормотание афганцев, перебирающих чётки. Как только я окончательно проснулся, все принялись меня кормить – притащили чай, лепёшки и превосходный виноград без косточек. Не очень скоро я от них ушёл и перебрался на почтамт, где сидел и ждал – не появится ли ещё кто-либо.

Заранее, ещё до поездки, я объявил, что все желающие совместно отметить 10-летие Академии Вольных Путешествий в Афганистане, могут подъезжать первого или второго сентября на Главпочтамт Мазари-Шарифа, к двенадцати часам. Этим летом в Афган собрались многие мои друзья: Сергей Березницкий, Сергей Новиков, Коля Дубровский, Книжник (уже бывший со мной в этой стране три года назад) и другие товарищи. Но так получилось, что все мы этим летом передвигались автономно, и были в разное время и в разных местах. Березницкий проехал из Кабула на Кандагар, Герат и Иран; Сергей Новиков съездил в Кабул и добрался до загадочного Нуристана; Дубровский направился в уже упоминавшийся Ваханский коридор; Книжник проехал кольцевым маршрутом через Кабул, Кандагар, Герат, Мазари-Шариф – как и три года тому назад. Интересно, что все эти товарищи со мной и друг с другом нигде не пересекались. Я и не думал уже, что кто-то появится на стрелке, но вчера в Интернет-кафе увидел сообщение от загадочного анонимного человека (под псевдонимом Ктотам), который собирался со мной повстречаться на Главпочтамте сегодня. Этого Ктотама я и ждал.

Мой попутчик, неожиданно появившийся здесь

И тут он появился. Сначала я не узнал его; потом он представился – ба! Да это же Олег Моренков, с которым мы ездили в 1997 году на Зимнюю Эльбу, в Салехард (см. мой старый рассказ «Наперегонки с весной», 1997), в Иран (см. повесть «Через семь границ») и в самоходные походы! Тогда он ещё отличался тем, что всегда опаздывал на стрелки, а также знал много языков и вообще был мудрецом. Теперь и опаздывать он перестал, и пришёл даже за десять минут до стрелки. Вот удивительное дело! Поедем вместе.

Олег, один из самых древних ветеранов Академии Вольных Путешествий, в 1999 году отошёл от дел АВП и переехал жить в Швейцарию, я его не видел несколько лет. Оказывается, он следил по сайту АВП за нашими мероприятиями и решил слетать из Швейцарии в Афганистан в краткосрочный отпуск. Хороший, умный, самоходный человек Олег Моренков, жаль – сколько лет не виделись. А вот встретились в самом неожиданном месте. Нужно только теперь помнить, что Олег не мусульманин и намаз совершать в мечетях не будет.

Поскольку других граждан на почтамте не ожидалось и не наблюдалось, мы пошли общаться в кафе неподалёку. Ох ты, ну и диковиная встреча! Я был чрезвычайно удивлён. Олег же рассказывал о жизни в Швейцарии – страна очень дорогая, но достаточно уютная – и о редкой, если не сказать уникальной, там политической системе. Вся власть, по словам Олега, там находится на местах, а президент почти ничего не решает и ни на что не влияет. Кантоны (швейцарские области) имеют широчайшие полномочия; решают все свои местные вопросы, и такая «районная демократия» у них уже несколько столетий. Так как это горная страна, завоевать её непросто, так же как и Афганистан; и вот уже несколько столетий во всех войнах Швейцария соблюдает нейтралитет, не входит в Шенген, в Евросоюз и даже в ООН (это единственная такая известная страна – не член ООН). Валюта там весьма стабильная, никаких денежных реформ и деноминаций не бывает, и богатые люди многие хранят деньги в швейцарских банках, считающихся весьма надёжными. А транспорт там весьма дорогой – автобусы стоят почти доллар за километр.

Каждый год Олег летает в разные страны (в отпуск), бывает и в России, но так как я тоже часто езжу в дальние страны, – за последние годы мы ни разу не пересекались. А вот мама Олега до сих пор живёт в Москве, и изредка, раз или два в год, ей звонят проезжие автостопщики, напрашиваясь на вписку. Так, однажды заночевал у мамы О. Моренкова известный мне Семён из Миасса, приехавший с женой и детьми в Москву в моё отсутствие.

Скатались на пару в соседний городок Балх, средоточие древних развалин, а потом вернулись в Мазари-Шариф. Олег был ограничен во времени, дней через десять собирался быть опять в своей Швейцарии; мы решили прокатиться вместе до таджикского Хорога, по дороге надеясь пройти автостопом или пешком весьма интересное Панджшерское ущелье.

Олег Моренков на стене Балха

Город Балх

Долина реки Панджшер приобрела свою известность в ходе советско-афганской войны. Там родился и провёл большую часть своей жизни Ахмад-шах Масуд (1953—2001). Во время войны с СССР сей Масуд отважно защищал своё ущелье от советских войск, а так как ущелье выходило прямо на трассу Мазари-Шариф – Кабул, – мог неожиданно перерезать главный путь снабжения советской армии, и иногда делал это. Советское командование неоднократно пыталось поймать Масуда и получить контроль над злополучным ущельем. Несколько раз войска СССР вторгались в Панджшер, но Масуд и его последователи ускользали неведомо куда. Каждый раз после себя советские войска оставляли выжженные и разбомбленные посёлки, десятки разбитых танков и БТРов, сотни трупов местных жителей и немало погибших сов. солдат тоже. Но долго сидеть в ущелье, оставив там гарнизоны, Советы не могли – очень уж неуютно было сидеть в ущелье, да и дорого. Пообещав местным жителям безопасность, Советы и Масуд заключали молчаливый мирный договор и расходились, а Масуд возвращался в ущелье, но через год всё начиналось сначала. Так было до 1989 года. Шах Масуд не только снискал славу непримиримого и отважного полевого командира, но и получал помощь оружием и деньгами от зарубежных сочувствующих.

В 1989 году Советы ушли. Вскоре просоветский режим, который мы поддерживали, пал, а страна осталась во власти многочисленных амбициозных полевых командиров, которые начали ссориться между собой, деля сферы влияния. Спустя пять лет на историческую сцену вышло движение «Талибан» – молодёжная тусовка романтиков, которые под предлогом наведения порядка и установления шариата вернули страну в средневековье, заставив всех отращивать бороды и жить по технологиям Пророка. Как жили люди VII века. Одни полевые командиры разбежались, другие пополнили ряды сторонников «Талибана», и в стране воцарился мир и средневековый порядок – на 90% территории страны, которая попала под контроль «Талибана». Однако Шах Масуд такое положение не принял и продолжил вооружённое сопротивление, теперь уже заручившись помощью Москвы. Он продолжал свои боевые вылазки на главную дорогу, а войска талибов, подобно войскам СССР, никак не могли подчинить себе свободолюбивое ущелье, пока 9 сентября 2001 года Масуд не был взорван подосланными киллерами-журналистами (они взорвали Масуда бомбой, спрятанной в телекамере).

Казалось бы, главный враг «Талибана» устранён, но тут же через два дня взорвались американские небоскрёбы и началась новая, американская интервенция. Многие афганцы свято верят, что убийство Масуда и взрыв небоскрёбов – звенья одного процесса, направленного самими же американцами, мечтающими получить контроль над миром. Масуда чтут как национального героя, вывешивают его потреты, а на могиле его в Панджшерском ущелье соорудили зьярат. На эту могилу, и вообще в родовое село Масуда, ездят многие афганцы, выказывая таким образом почтение своему гуру, который воевал против тех и этих – против всех, символизируя своей жизнью судьбу и идею всего афганского народа, не желающего склонять голову ни пред каким владычеством.

«Был бы жив Масуд, американцы бы не пришли, – говорят простые афганцы. – Но и теперь, иншалла, они недолго продержатся». Иншалла.

Вечером мы завершили осмотр Балха и Мазари-Шарифа и отправились на восточный выезд из города – надеясь заночевать в дороге. По пути нам встретился фотограф с архаическим аппаратом, и Олег захотел получить свою фотографию. Удивительное дело, но ощутив денежность клиента, фотограф долго вырезал ножницами «красивые зубчики» на фотографии, а потом затребовал целых пять долларов за свои услуги. Мы едва сумели сбить цену до 100 афгани ($2), в то время как я платил недавно 20.

Хотелось бы поскорее перевалить Саланг и оказаться в Панджшерском ущелье. Обычно на выезде из Мазари-Шарифа пасутся автобусы на Кабул. Стоят они всего по 300 афгани ($7), независимо от того, куда тебе ехать – в Кабул или ближе. Но сегодня, к огорчению Олега, все они уже уехали, ближайший шёл только наутро. Ну что ж, поедем автостопом.

На выезде из города, уже в вечернем сумраке, мы поймали грузовик до поворота на Хайратон, а оттуда – до города Хулм. Машины закончились, так что мы заночевали в харчевне.

Местные жители весь вечер смотрели по телевизору индийские фильмы, мешая нам спать этим плодом цивилизиции.