Текст книги "Афганистан триста лет спустя. Автостопом и пешком в 2005 году"

28 августа, воскресенье. Скоростное жёлтое такси

Проснулся в стогу сена. Крестьян на поле ещё не было. Вот бы удивился афганский труженик полей, придя с граблями на поле и найдя в своём стогу… хориджи (иностранца)! – собрался и продолжил путь на восток. Было 4.30 утра. Солнце где-то уже встало, но скрывалось от меня за высочайшими горами. Поэтому в ущелье было ещё сумрачно, туманно и холодно. Прозрачные ручейки, стекающие с гор, содержали очень вкусную и холодную утренннюю воду. Над некоторыми домиками-кубиками уже курился дымок: афганцы готовили утренний чай и пекли хлеб.

Помимо отдельных домиков, в ущелье сохранились города-крепости, вернее – городки, и непонятно, когда их в последний раз чинили – то ли в древности, то ли в годах уже 1980-х, или уже после войны? Крепости были жилыми, и в одной из них сквозь пролом в стене были видны внутренние домики, заборы, загоны для скота и т. д., всё как в обычной деревне, но окружено 5—7-метровыми стенами с большими башнями.

Старинная крепость и ослы

Развалины крепости

Шёл, и машин никаких не было ни в одну, ни в другую сторону. Дорога тянулась вдоль речки; домики были и на другой стороне, но там была лишь узкая тропинка для ослов. Туда, на тот берег, вели шаткие мостики; в случае нападения врагов спихнуть их в речку – дело некольких секунд. Некоторые домики были из двух-трёх этажей, на верхние этажи вели лесенки, деревянные или бамбуковые. Вдоль самой дороги, рядом, не было ни одного жилого дома: все обитаемые дома стояли или выше в горах, или в крепостях, или на другом берегу реки. А параллельно дороге попадались поля, каналы, хлевы, сараи и подсобные помещения. Электричества нет.

Женщины все без чадры, ни одной закрытой! Дети стайками не бегали за мной, в отличие от многих других местностей. Однако, и здесь все поголовно мечтают быть сфотографированными.

Дорога здесь была заметно лучше, чем та, по которой я пришёл из Доси в Бамиан. Тут даже две легковушки могли бы разъехаться почти везде. Но что-то машин долго не было, я шёл, шёл, …, как вдруг сзади послышался шум, и на большой скорости меня догнал клубок пыли, центром которого являлось… новое жёлтое такси, не разбитая развалина, каких много в Мазари-Шарифе, а новое, даже казалось – только что вымытое. Я посторонился, пережидая, не стал стопить: какие вообще такси могут быть в бамианских ущельях? Да и если такси, оно точно платное. Но машина остановилась сама. Кроме водителя, там сидели ещё два афганца, средней бородатости, в халатах.

– Садись, подвезём! – закричали они (на своём языке), открыв три дверцы из четырёх и энергично махая руками.

– Такси нету, денег нету, – отвечал я привычно.

– Какие деньги! Мы же афганцы! Залезай бесплатно!

Я не стал долго ломаться и согласился. Афганцы и впрямь оказались очень крутыми, с золотыми перстнями, мобильниками и проч., а ехали они на такси из Бамиана в самый Мазари-Шариф, километров пятьсот! Чтобы успеть за день, они выехали спозаранку.

Водитель-таксист, спеша доставить VIP-людей, гнал с огромной скоростью, заливая долину мельчайшей пылью, целое облако. Эта мелкая пыль, лежащая на дороге слоем по щиколотку, она только и ждёт, чтобы проехала машина или всадник, и тогда она поднимается тучей и подкрашивает весь мир в серый цвет. С такой скоростью мы ехали, что сто километров, оставшихся нам до асфальтовой трассы, прогнали всего за семь часов!

Семь часов сто километров? Да, действительно, новая легковушка проезжает здесь 15—20 километров за час, и то это очень быстро, ведь на этих горных убитых дорогах скорости пешехода (налегке), всадника, КАМАЗа и осла примерно совпадают и равны 40 км в день. А такси втрое быстрее.

Чем дальше, тем цивилизованнее становилась местность: появились в облаках пыли встречные машины. Даже проехала пара белых «ооновских» джипов. На огородах уже растут яблоки, картофель (выше в горах их не было). Дома каменные и глиняные. Много кладбищ с зелёными флагами, зьяраты (мазары), много новостроек от фонда Ага-Хана: мосты, каналы, новые сады. У дороги увидел школу – типа той, что уже видал под Ишкашимом. Человек сто мальчишек сидели на земле под большим деревом, пластиковый стул был только один – у учителя, который что-то им вещал. Тени дерева хватало только на 30—40 человек, остальные 60 сохли под солнцем и не очень заинтересованно слушали объяснения учителя.

В одной деревне было электричество – столбы для проводов из суковатых кривых палок. Значит, работает в горах мини-ГЭС от какого-нибудь ручья. Некоторые люди, тусующиеся вдоль дороги, притворялись дорожными рабочими: видят, что едет машина, вскакивают, берут лопаты, приглаживают один-два метра битой дороги и ожидают вознаграждения. Женщины, увидев выныривающую из-за угла машину, спешно заворачиваются в платок – то ли от страха, то ли от пыли.

Ехали долго, общались (как могли), остановились в придорожной столовой с надписью «О, Мухаммад!» А на железной бочке, оставшейся с невесть каких времён, надпись по-русски: «Ответственный: ст. [арший] л. [ейтенант] Шульга В. И.» Портретов Карзая здесь нигде нет, но есть изображения какого-то шейха, а в депутаты баллотируется некий предвыборный мудждахид, дядька, похожий на имама Хомейни, под лозунгом «Сделаем как в Иране». Местное население, хазарейцы, являются мусульманами-шиитами, в отличие от прочих афганцев, суннитов. Один мужик в харчевне совершал намаз с помощью особого устройства, изготовленного в Иране. Это молельный камень со счётчиком, плоская коробочка размером с компас. Кладёшь его на землю и когда при поклоне нажимаешь на камень лбом, в коробочке щёлкает цифра (1—2—3—4), указывающая число совершённых поклонов, чтобы не сбиться. Техническое новшество.

Водители плотно меня накормили, повторяя, что афганцы всё всегда всем делают бесплатно, и рекламировали другим посетителям харчевни: «Пешком идёт!» Все удивлялись, так как здесь «автостопом» означает «пьядэ», «пешком»! Мы пьём чай, а столовщик моет стаканы в арыке, из которого все моются и пьют, и в котором тут же плавают кости крупных животных (съеденных в этой харчевне), очистки от овощей и прочий мусор.

А рядом люди жили своей жизнью. Бородатый седой старик с мешком за плечами, лет восьмидесяти, тащился куда-то (тоже «пьядэ»), опираясь на посох. Другой старик, помоложе, сидел в харчевне и деловито закладывал за губу… носву. Зелёную жевательную траву слабонаркотического действия, которую порой жуют таджики и афганцы. Люди, употребляющие носву, повсюду следят своими зелёными плевками. Говорят, что от неё меньше хочется спать (водители подчас применяют её). Сколько я не уверял водителей, что носва это харам, никто мне не верил. В городах носва кое-где продаётся открыто, в пакетиках на развес. А вот других веществ я в продаже не видел.

Повсеместно виднелись дети, возвращающиеся из школы. Похоже, здесь теперь ввели всеобщее бесплатное низкоэффективное обязательное обучение.

В одном селе вдоль дороги шёл базар. Посреди базара стоял танк – как новенький. Все его объезжают, наверное, уже лет двадцать. Жаль, что китайцы далеко, не достали ещё до этих мест, чтобы распилить его на металл и вывезти к себе в Поднебесную. И целиком ведь не утащить. А в других местах – тоже старые танки, и ведь это не только деньги и металл, но и непонятно за что угробленные жизни. Стоят они, как надгробия. А зачем всё?

Железные ворота-калитки в некоторых деревнях созданы из разных ржавых огрызков железа, включая обломки лопат, жесть из американских гуманитарных консервов с надписью «USA», и пр. Вилы у крестьян полностью деревянные, из суковатого дерева. Обмолот зерна – повсюду. Сезон.

Грунтовая дорога из Бамиана соединяется с основной в городе Чарикар. Там начинается асфальт – удивительное чудо, приближающее города впятеро. Если измерять страны и расстояния не в километрах, а в днях пути (на машине), – географические очертания мира окажутся совсем другими, чем мы их представляем на глобусе. Некоторые страны, например Европа, Украина и вся Европейская часть России, станут ничтожными, если выбрать правильный масштаб. Например 1 сантиметр = 1 день езды на машине, ну для точности 12 часов езды на легковушке или джипе. На асфальте и на равнине это будет, например, 1000 километров, хотя асфальты тоже бывают разными: на автобанах и 1500 км, а где-нибудь в российской глубинке или в горах поменьше. Таким образом, «афганское кольцо» будет неравномерным: от Мазари-Шарифа до Кабула будет меньше сантиметра, с Кабула до Кандагара столько же, дальше до Герата сантиметра полтора, а с Герата до Мазара – уже три сантиметра, а с Герата до Кабула напрямик – сантиметра четыре-пять, не меньше. Россия от Калининграда до Читы уложится в 7 см., а от Читы до Анадыря и Уэлена будет сантиметров тридцать, и то проходимых только на некоторых машинах и только в зимнее время. Судан, Чад, Центральная Африка и Конго-Заир на такой карте превысят размеры Европы и Америки во много раз, и это будет правдивая величина: ведь куда важнее знать, что требуется два месяца на пересечение Конго-Заира, или месяц на Судан, – чем умничать, говоря, что площадь Судана и Заира – примерно по 2,5 миллиона кв. км. «Миллион квадратных километров» ничего не говорит, а вот два месяца на пересечение страны – и сразу всё понятно.

К сожалению, изготовление такой правдивой карты в двумерном плоском пространстве бумаги весьма затруднено. Придётся объяснять лишь словесно, что асфальт сокращает дороги, приближает расстояния и исторические эпохи. Двадцатый век, и вслед за ним двадцать первый, бегут вдогонку друг за другом по асфальтовым дорогам, оттесняя на забытые пыльные грунтовки век девятнадцатый и восемнадцатый, и оставляя минувшие тысячелетия прятаться в тупичках конских и пешеходных тропинок – а те испуганно прижимаются к стеночке, когда мимо по параллельному асфальту проносятся светящиеся фуры, гружённые современностью.

«Бородатый» грузовичок

А. Кротов в зеркале машины

Город Чарикар. «Бородатые» ЗИЛы – с бородой из цепей и бубенчиков, по пакистанскому образцу. Газированная вода в бутылках охлаждается в арыке. Водитель и новые афганцы после пыльной дороги занялись самоочисткой: шофёр помыл машину, пассажиры постирали платки и носки и повесили их сушиться на крышу и на «дворники» такси.

Ближе к вечеру перевалили Саланг – быстро и легко. По сравнению с поездкой три года назад – всюду новый асфальт, обломки танков и БТРов убрали, почти всё разминировали, появились новые харчевни и магазины, скоростные автобусы с кондиционером, и уже трудно узнать – я всё вглядывался, но не мог узнать – те горные сёла, мимо которых проходил три года – три тысячелетия назад. В тоннеле появилось освещение, дорожная разметка и кнопки с надписью «SOS». Дорожные знаки! Километровые столбики!

Осталось-таки пара минных полей, но там уже – красивые щиты и знаки, «Осторожно – мины!» А может быть, их оставили нарочно – как напоминание о минувшей войне? Или, наоборот, на случай очередной войны, чтобы потом не утруждаться и не минировать заново?

Я не узнал ни одного места, хотя тогда думал, что запомнил их навсегда.

Нельзя в одну и ту же реку войти дважды, и нельзя один и тот же Саланг проехать дважды. Дети, которые бегали за мной три года назад, уже выросли, смотрят телевизор и продают газировку в придорожных харчевнях проезжающим грузовикам.

Асфальтовые дороги – враги настоящих путешествий, несмотря на то, что многие думают обратное.

…А в заполненных до предела расписных пакистанских грузовиках проезжают мимо мухаджиры из города Пешавара – бывшие беженцы, возвращаются домой, – и везут в кузовах сундуки, велосипеды, ящики, табуретки, дрова (вдруг на новом месте не будет дров?), детей, старух. Даже вентилятор ехал на вершине одного кузова – и он крутился, действительно крутился, приводясь в движение встречным ветром!

Расстались мы в городке Хинджан. Таксист и его крутые пассажиры (звали их Мохаммед Айдар и Мохаммед Хасан) отправились к себе в Мазари-Шариф, а я решил изучить городок Хинджан, переночевать там, а также съездить (или сходить) в афганскую глубинку – в города Бану и Нахрен.

Хинджан. Состоит из множества (много сотен) глиняных кубиков-домиков, окружённых двориками с глиняными стенками, и нескольких сотен полей, ступенчато спускающихся к реке. Между полями прорыты узкие поливные каналы, с помощью системы заслонок (из камня или дёрна) вода попеременно подаётся то на одно, то на другое поле, и полностью его заливает. Через мокрые поля ведут хитрые, почти невидимые насыпи-тропинки, имеются пересекающие каналы мостики из одной-двух палок, истёртых добела тысячью прохожих. Через речку имеется длинный шаткий мост, по которому, однако, переходят не только пешеходы, но и граждане с ослами, гружёными поклажей.

Я решил заночевать научным способом. Понятно всем, что этот шаткий мостик – самое средоточие поселковой жизни, где вечером проходят все жители, возвращающиеся с полей, пастбищ и проч. Я перешёл речку и обосновался на берегу, начал мыться и стираться. Афганцы, как я и предполагал, ещё с моста видели меня и не шли дальше в свои дома, а собирались на берегу вокруг моего рюкзака, обсуждая моё появление.

Когда я постирался, достал хлеб, набрал воду из реки и принялся ужинать, число зрителей уже превысило тридцать человек. Солнце между тем опускалось. Прервав поедание хлеба, я демонстративно пересчитал всех зрителей и объяснил им:

– Сегодня, спать, твой дом, можно. Завтра, дорога.

Моё изречение вызвало гул обсуждений и толкований. Я продолжил есть хлеб, гул всё нарастал. Наконец один из толпы, самый смелый дядька, понял моё предложение, поманил меня рукой: пошли! Переночуешь, иншалла, а завтра в путь.

Я собрал хлеб и постиранные вещи и отправился за мужиком по лабиринту тропинок в полях. Зрители следовали за нами змейкой. Пришли сначала во двор, к большому дереву. Там потусовались с полчаса – наверное, спешно предупреждённые жёны торопливо готовили в это время угощение. Наконец, пошли в дом этого мужика (зрители отстали и разбрелись по домам, ибо уже резко темнело), где в специальной гостевой комнате мужское население дома выслушало мой рассказ о путешествии на кривом языке. А также угостили меня пловом. Когда же настал час сна, оказалось, что спать мне в этой комнате не следует – то ли жарко там ночью и душно, то ли просто здесь это было не в обычае. Поэтому хозяин отправил меня спать на крышу. Куда я, изрядно запылившись, затащил-таки свою пенку, спальник и рюкзак.

Ах! На крыше оказалось дерьмо! Но нет, чего бояться: это же сушёные кизяки, топливо, местный энергоноситель. По азиатским стандартам в кизяках нет ничего грязного или противного, напротив, это ценные «дрова», а в Индии даже и лекарство. Так пришлось мне спать рядом со складом энергоносителей, ну а хозяин со своими многими домочадцами всё-таки остался внутри дома.

Высоко над головой висели многочисленные звёзды. Хорошо всё.

29 августа, понедельник. Поход в Нахрен

Я проснулся от утреннего холода на крыше дома в Хинджане, собрался, слез, попрощался с хозяевами и ушёл поскорее, желая не пропустить первые утренние машины на Бану. Вернуться на дорогу оказалось непросто – всюду лабиринты ступенчатых полей, по каналам с журчанием стремится вода, оступишься – и в грязи по колено. Наконец спустился до реки, перешёл мост, у которого я вчера искал научный ночлег, и вернулся на дорогу.

По ней, пыля, двигались сотни овец, голов пятьсот или более того, огромное стадо, занимающее всю ширину дороги и метров на сорок длиной. Пришлось переждать, пока это облако пыли не скроется. А вскоре меня подобрал грузовичок.

За рулём сидел седобородый человек лет пятидесяти, а в кузове – четверо молодых людей, его дети, и поедали они дыни и арбузы прямо на ходу. Меня тоже стали угощать: им-то дыни уже надоели, а тут я. Пока ехали до Бану, пока обгоняли это бесконечное стадо, с бибиканием продираясь сквозь овечью толпу, прошло часа два. Вся дорога шла вдоль речки, той самой, которая протекала и в Хинджане; мелкие посёлочки чередовались с полями; по пыльной дороге шли разные граждане – дети в школу, старики на поле, мужики по своим делам, и водитель всех аккуратно и бесплатно подвозил. Попутный автостоп – дело привычное в афганской провинции. Я часто видел, как местные мужики, идущие по пыльным дорогам, стопили грузовики и проезжали пять-десять километров в кузове, денег за это никто не просит. А вот дальних автостопщиков, хотя бы на сотню километров, я не видел ни разу: на большие расстояния здесь ездят редко и только на общественном платном транспорте.

Один из пассажиров оказался англоговорящим, позвал меня в гости в Бану, и обломал, я с этим сталкивался уже неоднократно. Человек, только недавно слегка выучивший английский, с радостью видит возможность поговорить и начинает «проявлять вежливость»: звать меня в гости, предлагать всякие блага; я всегда уточняю на всех языках: твоя родина – посёлок Бану? Твой дом в посёлке Бану? Тот подтверждает, радостный, но когда я соглашаюсь на его предложения пойти в гости, он сначала надеется, что ослышался или неправильно понял, а потом путано объясняет, что я его неправильно понял, что нет у него ни хлеба, ни чая, ни дома вообще, и что сам он бомж.

В Бану мы расстались: грузовичок поехал дальше; англоговорящий человек спрыгнул с кузова и скрылся в толпе базара, чтобы я его не настиг, а я тоже вылез и пошёл на базар, пропитался, набрал лепёшек и воды из речки и уточнил, где находится дорога в заветный Нахрен (на иностранных картах Nahrin, произносится средне между «Нахрен» и «Нарин»).

Дорога вела на север… Водитель последней машины, старик, ехавший на грузовике в горы за строительным камнем, сказал, что дорога в Нахрен ведёт через горы и ближайший кишлак будет за горами, в 20 км. Он угостил меня кислыми яблоками, вспомнил несколько слов по-русски и пожелал удачного похода.

Карта Афганистана (1 см = 16 км), которой я пользовался, была составлена неизвестным иранским топографом в 1981 году и отражала его скудные и ошибочные представления об афганской географии. Хотя это и самая лучшая карта из имеющихся в свободной продаже (её можно приобрести в Афгане всего за 1$), – мелким дорогам, указанным на ней, доверять не стоит. Моя дорога превратилась в пешеходную тропинку, круто взбирающуюся в горы. По счастью, у меня теперь были запасы лепёшек и яблок, а в горах попадались источники вод, – но почти целый день обещанных населённых пунктов не было видно. Не было и людей.

Хотя кто-то же здесь ходит! Там и тут в горах явно виднелись тропинки – людские или козьи, неясно; попадались шарики скотских какашек. Я забирался всё выше, и сверху видел в дымке долину реки и пос. Бану, который покинул несколько часов назад. А вот другую сторону обзора заслонял горный хребет, а я предполагал, что пос. Нахрен должен быть на другой стороне хребта, к северу. Итак, я думал, что мне нужно забраться на перевальную точку, и с неё спускаться по любой расщелине вниз, тогда я приду к ручьям на северной стороне гор, а там будут кишлаки и дорога Нахрен.

Вдалеке – цивилизация?

Странный муравейник или просто растительный объект

Наконец, я забрался на гору с остатками сторожевой башни (неизвестного времени постройки) и с неё увидел противоположную долину и три кишлака. Это оказался не город Нахрен и не его предместья, а изолированные от Большого мира поселения. Пошёл туда, и спустился быстро – всего за час (а наверх топал четыре часа). Машины сюда не доходят, тут нет электричества, телевизоров и радио, не завозят газированных напитков. В самом крупном кишлаке (там обитает не меньше тысячи человек) есть магазин, куда доставляют товары на ослах; из товаров – пакистанский стиральный порошок «РАК», не нужный никому шампунь в упаковках по одной ложке, склеившиеся иранские конфеты и прогорклое печенье в пачках по пятьдесят граммов. Спрос на товары близок к нулю.

Далёкие деревни

Местные жители были несказанно удивлены человеку, спустившемуся с гор. Щедро накормили, но фотографировать и даже ходить по посёлку не разрешили. Уединённая жизнь, позволившая им пересидеть все минувшие войны, даёт о себе знать: каждый кишлак – закрытое существо, как местная женщина в чадре. Попытка осмотреть кишлак привела к тому, что дети стали пуляться в меня камушками, и я ретировался.

Изолированое селение

Жители горной изолированной деревни

Решил пойти куда-либо вниз, полагая, что спуск по сухому руслу ручья приведёт меня в цивилизацию. Я уже не доверял карте и не надеялся достичь города Нахрен – местные жители даже не знали, что такой городок есть в природе. Когда свечерело, я расстелил свой спальник в горах в ложбине, защищённой от ветра и (как я надеялся) – от посторонних взглядов.

Тропы, протоптанные осликами и людьми за многие годы

Ослиные тропы

Но совсем стать невидимым мне не удалось: меня-таки обнаружил некий крестьянин, и долго мешал моему сну, так как заунывно уверял меня, что спать в горах нецелесообразно, потому что здесь ходят разбойники («Али-баба») и враги («душман») и лютует страшный ночной холод. Только я усну, а он опять приходит и опять уговаривает меня идти в посёлок. Но я не пошёл.