Текст книги "Афганистан триста лет спустя. Автостопом и пешком в 2005 году"

12 сентября, понедельник. Тагараки – Мургаб. Верхом на бочке

За ночь, как обнаружилось, выпал снег, посыпал крыши домов и юрт, побелил все вершины и склоны гор и присыпал долину вокруг посёлка. Солнце уже разъедало его и превращало в лужи, особенно видные на дороге. Я покинул гостеприимные Тагараки, внутренне удивляясь – живут же люди, на высоте 4000 метров, топят печку кизяками и пекут лепёшки, в то время как, …, в то время как… ну, читатель оглядится вокруг себя и додумает сам.

Машин не было. Пару часов я прошагал; затем меня догнал грузовик ЗИЛ – очень долго, очень медленно, минут двадцать догонял, постепенно превращаясь из точки в жука на горизонте, а потом в настоящий ЗИЛ. Полный кузов – пастухи кочевали с высокогорных своих пастбищ на юг, в долину Пянджа, поскольку начиналась зима и её явные признаки были уже повсюду. В кузове ехали – навалом – железная печь, оболочки для юрты, какие-то бараны (или иные звери, понять было трудно), шмотки, палки, узлы и трое таджикских ребят 15, 12 и 11 лет, не знающих ни слова по-русски, кутающихся в сто одёжек – в кузове ехать не очень тепло. Здесь в последний раз мне пригодились знания фарси.

Машина медленно, еле-еле, тяжело урча, поднялась ещё на очередной перевал и спустилась вниз; там, на повороте на Лянгар—Ишкашим, мы с ними расстались. Этот поворот мне был уже знаком – здесь месяц назад я проезжал с углевозами на Лянгар. Дальше опять пешком, приближаясь к селению Аличур.

Когда Аличур был уже виден – кучка белых одноэтажных домиков-кубиков, как горсть сахара-рафинада на тарелке, среди снежных гор – вблизи Аличура меня догнала ещё одна машина, ЗИЛ-бензовоз, типа того, который месяц назад вёз меня с немцем на Мургаб. В кабине было уже пятеро – я попросился на бочку.

– А не упадёшь?

– Нет, я привычный! – отвечал я, залезая на бочку, хотя верхом на бочках мне ездить ещё не приходилось.

– Ну смотри, будет холодно, – предупредил водитель, и мы погнали.

Памирский тракт, горы вдоль него

А. Кротов на бочке бензовоза. Высота 4000+

Езда верхом на пустой железной бочке, по горным дорогам Памира, со скоростью 70 километров в час (водитель был лихач) – весьма специфическое удовольствие. Я вцепился руками и ногами во все выступающие части; рюкзак запихнул в багажный ящик на кабине, на стоянке надел все имеющиеся одежды, включая две шапки – киргизскую и афганскую – одну на другую. Под куртку запихнул палатку и пенку. Так, подпрыгивая на каждой колдобине, я и проехал, обдуваемый всеми ветрами, сотню километров до Мургаба. Перед самим Мургабом водитель умудрился впихнуть меня в кабину, чтобы без подозрений проехать пост.

Прибыли в Мургаб на закате. Водитель оказался деньгопросом! Все пассажиры, ехавшие в кабине, оказались его платными клиентами; с меня он тоже получил 10 сомони (три доллара). Мне не было огорчительно: во-первых, таджикские деньги мне больше не понадобятся; во-вторых, в Москве люди платят куда большие деньги за разные опасные аттракционы.

Водитель сильно извинялся, утверждая, что деньги нужны ему на заправку, и без них он якобы не дотянет до Оша. Брать меня дальше в Ош отказался, решил заночевать в Мургабе и поискать на завтра других, денежных, клиентов. Я пожелал ему удачи.

Транспорта на север больше не наблюдалось, и я решил остаться в Мургабе, переночевать и погреться после наружной езды. С дороги виднелась мечеть, и я направился туда, прекратив на сегодня автостопные занятия.

* * *

Вскоре настало время вечерней молитвы, собралось человек десять; муэдзин вышел на крыльцо и пропел азан. Обнаружив меня в мечети, жители Мургаба проявили ко мне большой интерес. В результате, по окончании последней молитвы, муэдзин позвал меня в гости.

Жил он очень просто. Электричество было, но две электрические лампы светились так тускло, что включённая рядом керосинка давала больше света, чем две лампы. Молодой муэдзин (ему было лет 25) был интересным и религиозно образованным человеком, и даже регулярно ездил на давват (мусульманскую проповедь) в соседние кишлаки.

Жители Мургабского района, кстати говоря, были мусульманами-суннитами, в отличие от исмаилитов, живущих вдоль реки Пяндж. А язык здесь был не таджикский, а киргизский, и вообще большинство жителей Мургаба – киргизы, хотя и живут в Таджикистане.

Муэдзин и его мама, счастливые обретением редкого гостя, были рады угостить меня лепёшками, чаем, рисом и даже выкопали конфеты – редкий заморский продукт.

Разговоры затянулись надолго, и только в поздний час мы легли спать.

13 сентября, вторник. Движение на Каракуль

Встали на рассвете и отправились в мечеть. Когда шли обратно, солнце ещё не вышло, но снежные вершины горных пиков, окружающие Мургаб, уже засветились бело-розовым светом. Где-то за горами поднималось солнце.

Муэдзин и его мама всунули мне в дорогу лепёшку и горсть конфет; это оказалось очень кстати, так как другой пищи в ближайшие сутки мною не было обнаружено. Мургабский район – самый малонаселённый в Таджикистане, и здесь не стоит ожидать, что, как в долине Пянджа, каждый час тебя будут встречать местные жители с предложением «Пойдём, почайкуем…»

Я вышел из Мургаба. Один пастух провёз меня километров десять на своём уазике и свернул в горы. Дальше была просто горная тишина – ни машин, ни поселений, и даже горных речушек не было – к моему сожалению, так как бутылку с водой я утратил вчера (она выпала, когда я ехал на бочке бензовоза). Другой бутылки не было, и я потопал дальше, надеясь встретить какую-нибудь речушку, и фотографируя при этом.

Через 25 километров позади меня на трассе появилась точка, превратившаяся в уазик. Командир погранзаставы ехал к себе на место работы; с ним были жена, малолетний ребёнок, двое солдат и шофёр. С трудом запихнули меня седьмым, поехали.

– Из самой Москвы, да? О, я тоже у вас там был, работал, пять лет – пять лет работал в России, когда война здесь была, – сообщил командир. – Всё ждал гражданство получить, но не дают никак; Путину писал, а там из канцелярии ответ: «ваш вопрос рассматривается…» Очень хотелось российское гражданство, но вот не дали, а жаль. А мы, памирцы, ещё при царе приняли российское подданство, и не отделялись никуда, это ваши чиновники нас отделяют – говорят, не наши, мол. А у нас тут даже царских времён застава сохранилась, это ещё тогда мы к России присоединились, а заставу сейчас будем проезжать, покажу.

Старинная застава была построена из камней – ни дерева, ни металла не было там использовано; старинные арочные своды были крыты полукругом, как в древних крепостях. Сейчас здания были необитаемы, но, по словам командира, они были прочнее и лучше современных.

– Тут на крышу трактор заезжал, двадцать тонн, и крыша не провалилась, осталась цела. Вот как построено! А ведь больше ста лет прошло, – сказал командир. Осмотрев заставу, мы сели обратно в уазик; солдат завёл мотор большой заводной ручкой, и мы поехали дальше. Поднялись на покрытый снегом перевал Ак-Байтал (4655 м) – высшую точку Памирского тракта. На вершине перевала никакого памятного знака не было – может быть, он был поставлен раньше, но его сдуло ветрами. Сфотографировались возле машины. После каждой остановки уазик приходилось заводить особой крутильной ручкой, так называемый «солдат-мотор».

После перевала проехали крошечный посёлок дорожников, размером с Тагараки – несколько домов на высоте 4200. Две женщины, стоя на дороге, махали нам, безнадёжно мечтая уехать. Водитель показал, что полон. Это же не один день можно отсюда уезжать!

УАЗ и пограничники

Памирский тракт

Я надеялся, что УАЗ с погранцами едет на границу с Киргизией, но оказалось иначе: возле речки Музкол он свернул в сторону китайской границы. От предложения поужинать на заставе я отказался (а то потом неизвестно как выбираться…), и остался у реки. Дивные места! Помылся и постирался на речке, съел мургабскую лепёшку и выпил сколько смог воды из реки – поскольку бутылка для воды была вчера утеряна, пришлось пользоваться, в качестве основной ёмкости, собственным желудком.

По словам пограничников, от места поворота до посёлка Каракуль оставалось 35 км. Поскольку машин не было, я решил продолжить хождение, надеясь обрести в Каракуле еду, ночлег, воду и прочие блага.

* * *

Весь вечер я шёл по пустынному тракту; машин не было ни в какую сторону; солнце спряталось за горы, освещая лишь их вершины. Справа от дороги шла колючая проволока и распаханная полоса – то ли чтобы водители не сбежали в Китай, то ли чтобы китайцы не пролезли вглубь таджикской территории. Солнце зашло, появилась луна, я шёл уже четыре часа, но озеро Каракуль, и тем более пос. Каракуль, были всё ещё далеки. Озера не было видно. Решил поспать и завалился в какую-то щель каменистой земли, где, возможно, весной протекала речушка.

Проспать до утра мне не удалось: ближе к полуночи на мой спальник и ботинки и рюкзак осел иней. Я встал, собрался и продолжил путь. Луна скрылась. Ещё в течение трёх часов никаких признаков посёлка не было – жаль, на Каракуле нет электричества, и поэтому посёлок даже на расстоянии 100 метров совершенно не виден! В один из моментов я, к своему удивлению, почти наскочил на шлагбаум. Это был въездной пост ГАИ.

Поскольку посёлка всё ещё не было видно (хотя он был рядом, но я-то не знал: может быть, подумал я, это, как в Мургабе, отдельная будка ГАИ?) – пошёл на пост с целью переночевать. За минувшие сутки я прошагал 60 км, и больше идти не хотелось, а на посту есть шлагбаум – машины не проскользнут.

С такими мыслями я зашёл внутрь; при свете керосинки я увидел трёх гаишников, спящих сладким сном. Увидев меня, они вскочили и побежали на улицу, подумав, что я водитель, а машина моя стоит перед шлагбаумом. С удивлённым выраженнием лиц они вернулись, светя фонариками на меня («куда машину спрятал?» – подумали они). Только сейчас до них дошло, что я добрался пешком. Командир сказал, что на посту ГАИ ночевать не разрешается, и он отведёт меня в казарму соседней воинской части, куда он и сам собирался идти с целью спать. Я согласился, подумав, что в казарме будет ночевать уютно и тепло. Я ошибся.

14 сентября, среда

Командир привёл меня в казарму, где и оставил ночевать. О ужас! Что представляла собой казарма элитных (когда-то) пограничных войск! В большой комнате было почти темно – электричества на Каракуле (уже) не было, и лишь железная печка своими щелями светилась, отбрасывая пятна света на грязный потолок. Рядом с печкой сидел дежурный с топориком и дровами, шумно колол дрова (конечно, привозные) и непрерывно напихивал их в печь, одновременно напуская дыма в комнату. На печи стояло десять ёмкостей с белым кислопахучим тестом, из этого теста, по идее, должны вызревать буханки армейского хлеба. Рядом с печью стоял большой чан с запасным тестом, оно бродило от тепла печки и уже не вмещалось в чан, вылезало на пол и размазывалось по полу сапогами всех проходящих. Из этого чана на всю казарму исходил кисло-тестяной запах, который смешивался с запахом дыма и человеческих немытых организмов. Рядом с печкой блатной солдат, старослужащий, без формы, вставив батарейки в старый магнитофон, шумно менял одну кассету за другой и слушал на полную громкость русские и непонятные песни. В стороне от печки двумя рядами стояло шестнадцать пар двухэтажных кроватей, на некоторых крепко спали солдаты-пограничники, совершенно не обращая внимания на звуки топора, магнитофона и на топот сапогов, который постоянно издавали ходящие туда-сюда солдатики с автоматами: кто-то вставал на боевое дежурство, кто-то возвращался с него. Я залез на второй этаж солдатской кровати и попытался заснуть.

Памирский тракт

Памирский тракт

Хотя спать очень хотелось, однако, только таджикский солдат (или до смерти уставший человек) может спать в таком шуме и запахе. Я повалялся, собрал спальник и пересел к печке (там и теплее было). Солдаты не обращали на меня внимания, да уже и не знали русского языка. Тем временем рассвело. Я подумал, что пора сваливать на трассу, и покинул место столь кратковременного ночлега.

На рассвете уже было видно окружающую меня воинскую часть. Всё когда-то бывшее успело подразвалиться. Висели выцветшие плакаты ещё советских времён.

«ГОСУДАРСТВЕННАЯ ГРАНИЦА … (затёрто слово „СССР“) – священна и неприкосновенна. Все попытки её нарушить пресекаются!»

«ТАДЖИКИСТАН – ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО. ВСЕ ЕГО ГРАЖДАНЕ ОБЛАДАЮТ РАВНЫМИ ПРАВАМИ. Эмомали Рахмонов». – великая мудрость.

«КРАСИВ В СТРОЮ – СИЛЁН В БОЮ!» – рекламировал облезлых «строевых» солдат другой старый плакат. Истинность утверждений, написанных на плакатах, показалась мне сомнительной. Я вышел из элитной воинской части через дырку в заборе и оказался на трассе.

Но, не успел я пройти и ста метров в сторону посёлка (а основной посёлок оказался совсем рядом, я просто ночью не увидел его – света-то не было! И луна закатилась) – за мной раздался звук бегущих сапог; обернувшись, увидел солдата. Оказалось (это был самый русскоговорящий воин), что командир, приведший меня в в/ч, должен и распорядиться отпустить меня, а без разрешения командира уходить мне не должно.

Вернулись в часть (через дырку в заборе) и пошли в командирский дом. На втором этаже двухэтажного холодного кирпичного дома (отопление не работало лет пятнадцать) находилась квартира (двери без замков). Вошли; пятеро командиров под пятнадцатью одеялами спали в одной облезлой комнатке вокруг остывшей железной печки. Были не в состоянии говорить – из-под одеял раздались лишь таджикские и русские маты. Солдат вернул меня в казарму и велел ждать, пока проснётся комсостав.

Ещё часа два я подремал; наконец опять собрался и направился к выходу; меня проводили в командирскую. Высшие начальники пограничников всё ещё лежали под одеялами, от моего дыхания в комнате шёл пар. Всё же они проснулись (все пятеро) и решили проверить мои документы. Ловко перекидывали мой паспорт из одной кровати в другую, лениво спросили: где регистрация? Я показал месячной давности регистрацию в Мургабе, а вместо пропуска – справку АВП. Вероятно, им нельзя было меня отпускать просто так, а нужно было записать в какую-нибудь тетрадь… Но великое дело лень! Самый главный командир, запульнув в меня паспортом (вылезать из-под одеяла? Бр-рр-рр! Печка холодная, чая нет, хлебы в большой казарме ещё не поспели…) – «ступай!» Отпустили.

Вышел через парадный вход. Статуя пограничника с собакой, выцветшие плакаты и когда-то забетонированные дорожки. Половина зданий нежилые, над некоторыми вьётся дымок – всё же немного дровишек ещё есть. Железные скрипучие ворота. «Граница священна и неприкосновенна»… Поистине, пятьдесят человек китайского спецназа возьмут эту заставу в полчаса, вооружившись лишь электрическими фонариками!

…Озеро Каракуль – красивейшее место. Со всех сторон окружённое снежными пиками, самое высокогорное из больших озёр на территории бывшего СССР, особенно красиво ранним утром. Вершины гор прямо светятся на утреннем солнце, и белые коробочки домов тоже почти сверкают! Электрические столбы и провода, не нужные уже много лет; школа, мечеть и три придорожные столовые. Спешу в ближайшую из них.

В столовой были весьма рады моему появлению. Клиентов не было (машин-то на трассе нет!), хозяйка топила печку кизяками, поливая их соляркой. Чай, шир-чай, лепёшки, местные кефирно-молочные продукты из бидона. Уютно, хотя и холодно. Рядом, в соседней столовой, месяц назад мы с водителем оставили немца Клауса. Водитель обещал, что за его жмотскую сущность никто на трассе его не возьмёт. Где же он, Клаус? Значит, за месяц он всё же перевоспитался и уехал-таки.

От предложенных денег хозяева столовой отказались. Сказали, что сегодня кто-то из местных каракульцев поедет в Ош за товаром, может быть, возьмут и меня.

Я вышел на трассу, чтобы не пропустить машину – о чудо! Четыре сверкающих утренних КАМАЗа, в окружении снежных гор, ползли в мою сторону! О счастье! Конечно же, застопились. Это были киргизы, ехавшие из Хорога в Сары-Таш, а потом в Иркештам (на киргизо-китайскую границу). Значит, последний участок Памирского тракта будет пройден сегодня. Ура, ура, ура!

Вниз ехать – не вверх, и, быстро миновав последний высокогорный перевал и таджикскую и киргизскую таможни, в два часа дня мы прибыли в киргизское поселение Сары-Таш. Здесь водители свернули на Китай (за барахлом), а я остался на трассе в отличном настроении. Тут, с Сары-Таша, всегда можно поймать хоть какую машину на Ош, они тут ходят чуть ли не каждый час.

Памирский тракт и заснеженные вершины остались позади.

Дети в Каракуле (высокогорном посёлке на Памирском тракте)

Памирский тракт

Прощай, Таджикистан!

Опять Киргизия

На въезде в Сары-Таш, кстати, произошло интересное явление. Подъезжая к закопанному в земле посту ГАИ и к шлагбауму, все четыре КАМАЗа остановились надолго. Начальник ГАИ отошёл, вернее, даже отъехал на несколько часов, а без него простые сотрудники не хотели брать на себя ответственность и пропускать транспорт. Там я и распрощался с водителями и пролез под шлагбаумом (задерживать пешехода гаишники не стали). Уже скопились и другие машины, кроме КАМАЗов. Так я и не знаю, сколько часов прождали водители в Сары-Таше. Вот глупость!

Не успел я пройти через Сары-Таш, как меня нагнал супер-автобус-вездеход «Урал», гружёный бесчисленными мешками и бидонами. Как оказалось, автобус шёл из селения Дараут-Коргон на юго-западе Киргизии (из тех самых мест, что мы посетили с Митей Ф. в 1999 году). Автобус выехал с другой дороги, мимо поста ГАИ, и затормозил мне. Я предупредил водителя о своей автостопной сущности.

– Только у меня нет места, – предупредил он.

– Ну я уж заберусь как-нибудь.

Открыли дверь – о чудо! Сразу за открытой дверью оказались мешки до самого потолка, так что и залезть было непросто. Внутри автобуса сохранилось всего лишь восемь сидений, они были заняты самии почётными пассажирами. Остальной объём, почти по самую крышу, был занят мешками с картошкой. Все прочие люди лежали на мешках, и я пролез и пристроился с ними. Тронулись. Автобус ехал в Ош.

Мои попутчики русским языком почти не владели, и разговор не клеился. Удалось только узнать, что все пассажиры, также и водитель – жители одного села, и они регулярно ездят в Ош продавать плоды своих полей. Зато по всему автобусу разносились звуки киргизских песен с кассеты, очень приятные звуки, правда, неизвестно о чём (про любовь, наверное).

Мы ехали очень долго, колёса периодически лопались, не выдержав многотонного картофельного груза. Когда меняли первое колесо, я вышел, но помощь не требовалась, так как все местные пассажиры уже были привычные к смене колёс и делали это коллективно. Пока мужики меняли колесо, одна из женщин-пассажирок прямо у дороги совершала намаз, и это было дивно: киргизы очень редко совершают намаз прилюдно, тем более женщины… В другом месте остановились на обед, потом опять меняли колесо – уже стемнело, я не вышел, ибо задремал на мешках. Потом вновь поехали, как мне казалось, очень медленно.

Под утро автобус опять остановился – как я предположил, вновь менять колесо. «Этак мы долго будем ехать в Ош», – подумал я сквозь сон, и перевернулся на другой бок. Почему-то все пассажиры, обойдя меня, вышли наружу. «Ну давайте, меняйте своё колесо», – подумал я, но меняли очень долго и тихо, так что как будто ничего и не происходило. «Может вам помочь», – подумал я, медленно проснулся и вынырнул из автобуса – и… ах! Наш автобус уже стоял на базаре, и продавцы, включая моих попутчиков, уже начали раскладывать содержимое своих мешков, бидонов и корзин. Я находился в Оше, столице Южной Киргизии; наступило утро, 15 сентября.

15 сентября, четверг. Ош. На Токтогул

В Оше, тёплом и вкусном южнокиргизском городе, моё путешествие, по сути, завершилось. Осталась лишь будничная транспортировка моего тела в пункт назначения – Москву, что является делом быстрым и несложным.

Из Оша можно уехать даже в Иркутск на автобусе. Но лучше этого не делать, автобусы эти не очень быстрые!

Позади – кишлаки Таджикистана, горы Афганистана, сотни километров пешком по высокогорным дорогам, включая Панджшерское ущелье, Ваханскую долину, поход Нахрен, прогулки по горной Киргизии, по Памиру и под Бамианом.

Собственно маршрут путешествия был от Караганды до Оша, с углублением в Афганистан, Таджикистан и Киргизию. А обратную транспортировку себя домой я произвёл по короткому и удобному маршруту (она заняла пять суток). Но в дороге надо не забывать себя подкармливать. Ибо за время горных походов по южным странам я проел свои запасы жира в животе и продырявил на ремне брюк четыре новых дополнительных дырочки!

Что же делать в Оше? Телефон, интернет, фотопроявка, мороженое, пирожки и булочки, арбуз… Ошский базар – самый известный во всей Ферганской долине. Он огромный и очень дешёвый. Овощи и фрукты – местные, вещи – из соседнего Китая. Почти все, кто ходит в горы Памира, идёт на Пик Ленина или соседние с ним горы, и кто ходил туда в годы СССР – старт их из Оша. Здесь туристы и альпинисты затариваются продуктами, нанимают транспорт; затем здесь отъедаются, спустившись с гор, и ждут самолёт в Москву или куда там кому нужно. Здесь делали пропуска те, кому они были когда-то нужны. И сейчас местные жители, увидев людей с рюкзаками, восклицают: «алипинисты?» Но, к счастью, не успевают предложить какую-нибудь навязчивую услугу.

Имеется в Оше и консульство России. А в буквально десяти километрах – уже Узбекистан, так что кому нужно в соседний Андижан – можно попасть и туда. 200 километров до границы Таджикистана, и примерно столько же – до Китая. Таково стратегическое и съедобное значение этого города! Как-нибудь я, думаю, поселюсь здесь на более долгое время и посвящу пару месяцев на изучение окрестностей, а отъедаться буду возвращаться в Ош.

Но сейчас я уже завершил свой маршрут и в Оше не задерживаюсь. Собственно, можно уже и выезжать из города. Теперь я спешу, так что не иду на трассу пешком, а пользуюсь локальным автобусом.

Интересно, что в Оше есть ещё и автобусы дальние, и даже сверхдальние. Они активно рекламируются: можно доехать на автобусе в Самару, Екатеринбург, Челябинск, Тюмень, Красноярск, Иркутск или даже в Читу! Безумное расстояние, шесть тысяч километров на автобусе или даже больше, в окружении мешков, сумок или ящиков с фруктами – сомнительное удовольствие, а может и вовсе прямо на мешках, как я ехал в Ош, но не одну ночь, а неделю в пути. Почему же есть такие услуги, и люди, пользующиеся ими? Не дешевле ли им ехать на поезде Бишкек – Москва, Бишкек – Новокузнецк и там пересесть на другие, российские, поезда?

А вот и нет, никак не дешевле! Ведь по поездам ходят менты, ищут иностранных граждан, а реально не совсем иностранных, а бывших соотечественников по державе СССР. Заглядывают в купе проводника – билеты ведь выдаются по паспорту – у кого там номер паспорта необычный или фамилия нерусская? Ага, место 44, гражданин, ваши документы! Запрещённого ничего не везёте? И идёт удручённый узбек (киргиз, абхаз) в купе проводников с вещами, а запрещённого ничего и нету, зато есть деньги, не внесённые в декларацию, или просроченная регистрация, или ещё что, – так что давай, брат, сойдёмся полюбовно. И приезжает на место назначения весь ощипаный, а в автобусе хоть и некомфортно, зато психологически приятнее, вокруг все свои, да и в стоимость проезда взятки уже включаются, подъезжает такой автобус к посту ГАИ, водитель сразу отстегнёт 500 или 1000 рублей «штрафа» за всех, всё равно оптом дешевле, чем каждого по одиночке будут трясти.

Но меня не прельстили суперавтобусы Ош-Чита, и я поехал на обычных местных сперва в Узгены, потом в Джалал-Абад, а там выловил последний вечерний автобус на Майли-Су, родину электрических лампочек. Вышел на развилке, где автобус сворачивал, и сразу повстречался мне КАМАЗ, идущий прямо в Бишкек. Его и застопил, и поехал привычным способом.