Текст книги "Домой, во Тьму"

Глава 4

Они прошли насквозь небольшую прибрежную рощу и оказались на краю зеленой долины, большой и округлой, как чаша. По ту сторону долины синели невысокие скалы, на фоне которых угадывались сторожевые башни замка, а на самом дне долины виднелись теснящиеся друг к дружке соломенные крыши маленькой деревеньки. Позади путников угрожающе громоздился нескончаемый лес.

– Значит, эльвар… – проговорил отец Матей, выслушав рассказ Янаса. – Эльвар из Потемья… После сегодняшней ночи я во что угодно поверю. Вот тебе и зверь в обличье человека… Говоришь, он шел к Пелипу, чтобы отомстить? А вовсе не за тем, чтобы отдать ему Ключ? А что было бы, если б он достиг своей цели? Он, конечно, был великим воином, но убить графа, окруженного тысячей Братьев, – задача даже для него слишком сложная… И все-таки не идти он не мог… Пожалуй, прав был Баска, когда говорил, что высшие силы устраивают все на грешной нашей земле. Управляют нами, словно ярмарочные кукловоды своими уродцами.

– Николас тоже об этом говорил, – припомнил Топорик. – Только я не понял, что это за силы? И чего им надо от нас?

Чтобы разговаривать, им не нужно было повышать голоса. Они брели по пыльной дороге бок о бок, таща тяжелую волокушу. Останавливаясь только затем, чтобы стереть с лица пот.

– А теперь Ключ достался нам, – задумчиво произнес проповедник. – Случайно ли это? Знаешь, сын мой, мне кажется, и Пелипу, и Императору известно о Ключе гораздо больше остальных. Ключ имеет какую-то силу. Овладеть этой силой – вот чего жаждут Император и мятежный граф. И эта сила – дьявольская – она не может быть использована во благо. В нем и есть ночь и смерть. Дьявол – или кто бы он ни был – призовет в наш мир древний ужас. Ужас Потемья.

– Этот Ключ – Ключ от Врат Потемья?

– В святом пророчестве говорится: Ключ от ночи и смерти… Все сходится.

– Но почему Повелитель Преисподней избрал Потемье для того, чтобы погубить наш мир? Разве у него самого недостаточно сил?

– Понимаешь, сын мой, в Поднебесье и Преисподней нет жизни… в том смысле, в котором мы понимаем жизнь. А там, где нет жизни, нет и смерти. Преисподняя – лишь темное отражение Поднебесья. И Дьявол – изнанка Господа. Дьявол не властен над теми, кто не пускает его себе в душу. Он бессилен, пока свет святой веры сияет хотя бы в одном человеке. А Потемье – это земли живых существ. Ужасных и злобных, но живых и сильных… Нечисть… Наплевать им на свет веры… Они – мощное оружие в руке дьявола… Поднебесье дает нам силу против них, но исход битвы зависит от нас самих. От людей. Ключ не должен попасть в руки Пелипу. Ключ не должен попасть в руки Повелителя Преисподней.

Топорик тронул медальон на своей груди.

– Нет, сын мой, – качнул плешивой головой отец Матей. – Даже и не думай об этом… И Императору Ключ ни к чему. Наша миссия – не доставить Ключ Императору, а уничтожить его.

– Его же нельзя уничтожить…

– Тогда – спрятать. Спрятать так далеко, чтобы никто не смог найти. Но главное сейчас – это не дать Пелипу добраться до Ключа. Вывезти Ключ из Лакнии. Император далеко, а Пелип – рядом. И еще – ни в коем случае нельзя допустить того, чтобы Ключ попал в Герлемон. Понимаешь почему?

Мальчик помедлил с ответом, и тогда священник ответил сам:

– Врата Потемья.

– Ты знаешь, где находятся Врата?! – изумился Топорик.

– Не совсем точно, но… Посуди сам: Врата запечатал Герлемон Святоборец. После победы над нечистью он недолго прожил, как говорится в легенде. На месте его погребения построили часовню, а вокруг часовни – замок…

– Я знаю, знаю: а вокруг замка вырос город. Столица Империи, которой дали имя Святоборца. Что дальше?

– Не перебивай меня, сын мой, это нехорошо… Какая сила может противостоять нечисти Потемья и Преисподней? Господня сила! Значит, на месте Врат должны были воздвигнуть святой храм. Или часовню… Теперь понимаешь?

– Часовня Герлемона Святоборца… В самом сердце Империи, в самом сердце столицы… в самом сердце императорского дворца! Врата Потемья! Неужели это правда?

– Я не знаю точно, но… Скорее всего. Да и к чему нам это знать? Сейчас для нас важно – уберечь Ключ от Пелипа, который идет по нашим следам! Вывезти Ключ из Лакнии!

– Мы вряд ли сможем сделать это без помощи лакнийских князей. Чтобы идти морским путем, надобен корабль.

– Корабль! – воскликнул проповедник. – Вот именно! Мы откроемся лакнийцам и найдем корабль! И когда мы выйдем в открытое море… Морское дно – вот лучший тайник! Выходит, нам все же придется довериться лакнийским князьям. Они дадут нам корабль, мы сбросим Ключ в море, а потом… будь что будет! То есть не мы, а я один. К чему тебе гибнуть зазря? Я оставлю тебя в каком-нибудь мирном селении, а в море выйду один. С Ключом. Ты понимаешь меня, сын мой?

Топорик кивнул. Возможно, так оно все и будет. Он не хотел возражать. Он очень устал. Солнце жгло ему плечи; вязкая усталость в теле, пыль во рту, птичьи крики над головой и назойливое шуршание волокуши – все это вгоняло его в полуобморочное безразличие. Очнувшись уже в который раз от этой оторопи, он вдруг заметил, что священник давно что-то бормочет:

– И никому… никому…

– О чем ты?

– Что? Ах, это… Я вот о чем думаю… Братство Красной Свободы. Сотни и сотни людей! Таких, как мы с тобой. Не может быть, чтобы никто из них не догадывался, что же такое на самом деле – Ключ. Но тем не менее они продолжали идти за Пелипом. Они сражались за… смерть всего человечества. Вожделея обещанный маленький кусочек власти. Как ишаки, которых гонят в пропасть, подманивая веткой репейника, которая им никогда не достанется.

– Ты это к чему, святой отец?

– А к тому… К тому, что многие из нас за золото и власть готовы продаться кому угодно и за что угодно. А Ключ ценнее всего золота и всей власти в этом мире. Потому никто и не должен знать истину о Ключе. Понимаешь? Никто!

После этого они несколько часов молчали. Когда наступил вечер, первым заговорил Топорик.

– Долгая дорога… – облизнув пересохшие губы, сказал он.

– Долгая, – согласился проповедник, снова устремляя взгляд вперед. – Но возблагодари Бога за то, что мы остались живы, низвергнувшись в водную пучину, за то, что преследователи отстали, за то, что впереди деревня, где можно отдохнуть, а наутро снова двинуться в путь…

Проговорив это, Матей в который раз оглянулся. Мальчик невольно последовал его примеру. Но местность позади них была безлюдна…

Солнце уже клонилось к закату, путники шли весь день по долине, таща за собою волокушу с мешком; шли, держа путь строго на запад, минуя рощицы, пруды, переправляясь через ручьи и обходя небольшие овраги, и никто не встретился им. Часа три или четыре назад они выбрели на старую дорогу меж высоких тополей, дорогу, ведущую, судя по всему, прямо в деревню. Когда-то, очевидно, оживленная, сейчас она едва виднелась в буйно разросшейся траве. До деревни оставалось еще немного. Вон уже видны хижины, ограды… Но почему-то не слышно ни лая собак, ни вечернего петушиного пения. Ни людских голосов. И света в окнах хижин не видать.

– Не нравится мне эта деревня, – сказал отец Матей. – Очень она мне не нравится, – повторил он, когда они ступили на пустынную улицу. – Смотри – никого нет…

– Может, подать голос? – предложил Топорик, опасливо озираясь по сторонам. – Если в этой долине по ночам происходит то же, что в лесу, через который мы прошли, естественно предположить, что жители прячутся… не зажигая света.

Красное солнце, наколовшись о скальную гряду на той стороне долины, разлилось по горизонту багровой желчью. Соломенные крыши хижин вспыхнули, будто подожженные. И Янас, и священник, идя по улице, непроизвольно старались ступать потише, но ветви волокуши, тянущейся за ними, громко шуршали в дорожной пыли. Ветер стих, и только этот шорох был слышен отчетливо, все остальные звуки притаились.

– Вряд ли… – шепотом проговорил отец Матей.

– Что? – переспросил мальчик.

– Вряд ли они прячутся в домах… Жители… – уточнил Матей.

Янас оглянулся по сторонам и молча согласился со священником. Окна безмолвных хижин были забиты досками, но двери – почти все – были открыты. За ними притихла пыльная темнота. Мальчик на ходу вытащил из мешка единственное свое оружие – топорик с ясеневой рукоятью.

– Погоди-ка! – Оставив волокушу, священник подошел к стене одной из хижин, снял с притолоки пучок засушенных трав, растер в пальцах ломкие стебельки и принюхался. – Это семицвет, – задумчиво сказал он и, внезапно побледнев, выронил травяной пучок, рассыпавшийся на земле прахом. – Святые угодники!

– В чем дело?!

– Листья семицвета, по местному поверию, отпугивают у-упырей, – запнувшись, пояснил Матей и продолжил по привычке: – Суеверие, конечно, глупое и… Да что я говорю, господи!

Мальчик остановился.

– Упыри – это потемники вроде летучих мышей? – спросил он. – Высасывают кровь?

– Путаешь с нетопырями, – озираясь, ответил священник. – Упыри – это нечистые покойники… Мертвецы. Упырями становятся самоубийцы, восставшие из могилы. Потемье забирает их души, не пуская в Преисподнюю. Чтобы этого не произошло, самоубийц принято хоронить лицом вниз без гроба. На востоке Империи так принято. На западе хоронят в гробах, но крышку заколачивают серебряными гвоздями. А вот в Халии таких покойников попросту сжигают…

В безветренном воздухе далеко разнесся стук закрывшейся двери.

– А на севере Империи? – вздрогнув, спросил мальчик.

– В Лакнии?.. Н-не припомню… Какая разница?! Судя по тому, что деревня опустела, никакие способы удержать мертвецов в могиле не помогли. Или просто этими способами не воспользовались…

Где-то неподалеку что-то тоненько звякнуло. Послышался отрывистый скрип. Сумерки спускались все ниже, и притаившийся было мир звуков стал оттаивать.

– Человек, убитый упырем, будучи похоронен, на вторую ночь сам встает из могилы, – прошептал еще отец Матей. – Уже в обличье упыря. Я слышал рассказы о целых селениях упырей. Странников, ненароком забредших туда, ждет горькая участь стать одним из этих чудовищ…

Громко хлопнула дверь. Позади Топорика медленно, как падают капли пещерной воды, застучали чьи-то шаги. Янас дернулся к дому, с притолоки двери которого Матей снял травяной пучок, но священник удержал его:

– Не сюда, – и указал на то, что осталось от семицвета. – Ищи дом, защищенный такой же травой.

Топорик почувствовал, что у него сбилось дыхание. События прошлой ночи живо встали у него перед глазами.

– Лучше уйдем отсюда! Войдя в дом, мы не сможем покинуть деревню до утра. Если вообще сможем…

– А у нас есть выбор? С волокушей мы далеко не убежим. А оставлять здесь Ключ – все равно что своими руками преподнести его Пелипу. За мной!

На двери соседней хижины пучка семицвета не оказалось. Следующая дверь была накрепко забита досками. Еще одна хижина – на противоположной стороне улицы – вовсе была лишена двери.

А шаги сзади приближались. Янас, боясь оглядываться, тащил волокушу вслед за проповедником, который метался по узкой улице от одного дома к другому. Все свои силы мальчик отдавал тому, чтобы двигаться быстрее, да еще не выронить зажатый в правой руке топорик с ясеневой рукоятью.

Странные вещи чудились Янасу. Слышал он, будто стучат в пустой деревне лошадиные копыта, долетают откуда-то яростные крики.

Отчаянный вопль проповедника словно ударил его. Янас вскинул голову и увидел…

…Как отец Матей пятился, пытаясь перекреститься вдруг ослабевшей рукой, а прямо на него из дверного проема очередной хижины шагал, неуклюже припадая к земле, старик в испачканных подсохшей грязью одеждах. Открытая свету на руках и лице кожа старика была ослепительно-белой, и тем сильнее проступали сквозь нее зеленые пятнышки тления. Глаза, лишенные зрачков и мутно-желтые, как середина яйца, не мигали. В руках старик держал чугунный котелок.

– Беги, сын мой! – задыхаясь, крикнул священник.

Упырь, выронив котелок, откуда плеснуло вонючим варевом, вдруг молниеносно выбросил вперед обе руки. Проповедник успел отшатнуться назад – именно поэтому скрюченные пальцы накрепко захватили лишь рясу на его плечах, а не живую плоть. Громко затрещала рвущаяся ткань, и проповедник упал на спину.

– Беги… – промычал он.

Янас бросил волокушу.

– Прочь! – завопил, замахнувшись топориком на упыря. – Уходи!

Упырь его словно не слышал, наступая на отползавшего Матея. Мертвец выглядел неуклюжим и медлительным, до той поры, пока движения его вдруг не становились по-змеиному ловкими и неожиданными. Покачиваясь, он сделал несколько шагов, будто примериваясь – и вот молниеносно нырнул вниз, к заоравшему снова проповеднику: упав на колени, схватил его за горло. Янас вскрикнул, пряча голову в ладони, чтобы не слышать предсмертного хрипения, но упырь вдруг вскочил с жужжащим визгом, держа левой рукой правую, на ладони которой черным отпечатался дымящийся крест.

Янас ринулся к священнику, поднимая его.

– Господи-господи-господи… – скороговоркой трещал дрожащий Матей. Крест с панагией на его груди раскачивались, как пара маятников. – Господи… Ключ! Отрок, где Ключ?

Янас схватил волокушу. Проповедник, держась за сердце, отступил к стене ближайшей хижины. Упырь, уронив бессильно окутанную черным дымом правую руку, снова двинулся к нему. Из оскаленной пасти непрерывно текло пронзительное жужжание, похожее на мушиное. Пожалуй, вот что было самое страшное – это чертово жужжание! Матей, не сводя с упыря расширенных глаз, скользил спиной по бревнам стены, пока не ткнулся плечом в полуоткрытую дверь.

– Сюда! – закричал он. – Скорее!

Мальчик, застонав от натуги, рванулся с волокушей к нему. Упырь втянул башку в плечи, подобравшись перед длинным прыжком…

Они опустили засов прежде, чем тяжелое тело ударило снаружи в дверь. Доски затрещали, но выдержали. Сразу же последовал еще один удар. Потом еще и еще…

– Свет! – услышал Янас голос барахтающегося в темноте священника. – Надо зажечь огонь!

Что-то грохнуло, покатилось по полу. Потом лязгнуло огниво, осветив бледное лицо Матея, часть печи с прислоненным к ней ухватом, забитый досками проем окна и квадратный стол, на котором в глиняной миске, покосившись, стояла восковая свеча.

За дверью снова послышалось жужжание. Но теперь оно не было одиночным. Будто хижину облепили гигантские мухи.

– Их там… – растирая ослепленные вспышкой глаза, вымолвил мальчик, – уже трое или четверо…

Зажглась свеча. По стенам и потолку брызнули темные тени.

Янас подался к свету, но споткнулся о Ключ на волокуше и упал.

– Господи, помилуй! – дрожащим голосом выводил отец Матей. – Даруй мне кончину христианскую, непостыдную, мирную… от духов злобы соблюди…

Страшные удары сотрясали дверь теперь непрестанно. Сверху вылетел кусок древесины, и в образовавшуюся щель просунулась белая пятерня с желтыми загнутыми ногтями… пошарила в воздухе и втянулась обратно.

Янас поднялся и, стараясь ступать твердо, подошел к окну. Ясеневая рукоять топорика плотно лежала в его ладони. «Когда они сломают дверь, – сказал он себе, – зажмуриться и бить… Зажмуриться и бить…»

– Меня, человека грешнейшего, прими в руце защищения Твоего… – звучал позади голос священника. – Вход и исход, веру и жительство мое, течение и кончину живота моего… Господи, Го… – Тенорок Матея взлетел до душераздирающего визга:

– Посрами, Господи, борющего меня беса-а!…

Мальчик оглянулся.

Топчан у дальней стены шевелился… Вернее, зашевелилось тряпье, громоздившееся на нем. Одеяло сползло на пол, и на топчане поднялась женщина. Белое ее лицо, не тронутое еще зелеными пятнами тления, было бы даже красиво, если бы не отсутствие нижней челюсти. Темный провал рта, из которого до середины груди болтался распухший лиловый язык, превращал лицо в жуткую нечеловеческую маску. Но не только это уродство поразило мальчика. Волосы женщины были аккуратно уложены в высокую прическу, брови подведены углем, а единственная верхняя губа – свежеподкрашена.

В горле у нее зажужжало, будто там забилась муха – женщина встала на ноги и протянула обе руки к священнику.

Отец Матей прыгнул к печи. Он схватил ухват, размахнулся и обрушил его на голову мертвой. Она не попыталась защититься или уклониться от удара, лишь слегка покачнулась, когда черенок ухвата обломился об ее лоб. Резко подавшись вперед, она хлестнула священника открытой ладонью.

Матея подбросило вверх, под самый потолок. Он рухнул спиной на стол, разлетевшийся под его телом в щепы. Свеча погасла. Янас, не думая, метнул свой топорик в темноту, туда, где упырь разворачивался для второго удара.

Сочно хрястнуло в мертвую плоть стальное лезвие, и нарастающее жужжание оборвалось. На стук упавшего тела отозвался священник:

– Сын, ты жив?

– Д-да… – ответил Янас. – Где ты, святой отец?

Минуту было слышно только кряхтение, стоны и шуршание. Потом лязгнуло огниво, и свеча вспыхнула вновь.

На полу, среди обломков стола лежало черное, словно обугленное тело, окутанное тряпьем. Лицо оплавилось в бесформенную черную массу, в которой никак нельзя было различить ни глаз, ни носа. Топор с ясеневой рукоятью торчал в стене как раз напротив того места, где стоял мальчик – как будто оружие, поразив цель, пролетело насквозь упыря.

– Она… – изумленно проговорил отец Матей и, держа свечу в руках, осторожно тронул мыском сапога тело. – Она…

Тряпье с коротким воздушным «пуфф» осело, подняв прозрачное облачко темной пыли. Облачко пыли – вот все, что осталось от упыря. Через несколько мгновений и облачко рассеялось…

– Дивное у тебя оружие, отрок, – проговорил Матей, выдирая из стены топорик, который Янас молча забрал у него.

Потом вздрогнул и обернулся к двери. Он только сейчас заметил, что ударов больше не слышно. Заметил это и проповедник.

Матей и Янас переглянулись и, не сговариваясь, подбежали к двери. В щели, пробитой мертвым стариком, метались огненные всполохи. Невнятные вскрики и звон оружия заглушали летавшее над деревней многоголосое жужжание.

– Люди! – выдохнул Матей. – Слава Спасителю, услышавшему наши молитвы! А я думал, конное ржание мне просто послышалось…

Топорик откинул засов и открыл дверь. Проповедник, охая и держась за поясницу, вышел следом за ним.

Снаружи было довольно светло – занималось ярким пламенем несколько домов сразу. Через улицу, не оглядываясь, пробежал ратник в кольчуге лакнийского рейтара с факелом в руках. Янас не успел окликнуть его, наткнувшись на тело упыря-старика, лежавшее прямо на пороге дома. Несмотря на то что упырь был сильно изрублен, он еще шевелился, словно силясь подняться. На противоположной стороне улицы сидел, раскинув ноги по земле, еще один упырь со срубленной напрочь головой и шарил вокруг себя руками. Клацающая зубами голова валялась поодаль.

В конце улицы показались трое в лакнийских кольчугах – двое несли обнаженные двуручные мечи на плечах, третий освещал путь факелом. Они шли быстро – почти бежали.

– Эй! – крикнул Матей, подняв руки.

Его заметили. Воины сперва замедлили движение, настороженно перехватив мечи, но проповедник, потащив с собой и мальчика, выступил в световое пятно от горящего неподалеку дома – и они снова ускорили шаги.

– Кто вы такие? Как здесь оказались? – едва поравнявшись с ними, высоким голосом спросил тот, что с факелом. Он был молод, этот лакниец – юноша, может быть, всего на три-четыре года старше Янаса, но, несмотря на возраст, почти на голову выше и много шире в плечах своих взрослых собратьев. Свежее безбородое лицо пересекал тонкий розовый шрам – от виска до толстых, по-ребячески выпяченных губ. Меч с широкой гардой покачивался за спиной у юноши.

– Мы, господин… – начал было Матей, но Янас перебил его:

– У нас важные известия для Гульда из рода Крудов! – выпалил он.

Из переулка вывалился упырь – совершенно голый, весь в коричнево-зеленых струпьях гнили. Его настигал ратник с громадной секирой в руках. Воины, взмахнув мечами, подались к ковыляющему им навстречу мертвому, но ратник опередил их, одним ударом секиры – сверху вниз – разрубив мертвеца до пояса. Упырь рухнул, суча голыми ногами, загребая руками-клешнями дорожную пыль.

– Двоих зацепило, но не опасно! – доложил запыхавшийся ратник, перешагнув через корчащееся тело.

– Пусть раненых сразу доставляют к лекарю, – распорядился юноша с факелом.

– Лекарь уже смотрит их.

– Или погоди-ка… – наморщился юноша. – Тут священник. Святая молитва поможет этим раненым лучше отваров и снадобий. Проводи их к отцу!

– Но господин!.. – схватил за кольчужный рукав юношу Матей.

– Ты не видишь, что здесь творится?! – закричал лакниец.

– Важные известия… – поддержал проповедника Янас, но и он не успел договорить.

– Какие еще известия?! – раздраженно отмахнулся юноша. – Откуда вы? Из какой деревни? Что у вас еще случилось? Ожившие мертвецы? Драконы? Черные гномы?! Вся Лакния кишит тварями из Потемья! Никаких других известий, пока не покончим с этим делом! Брад!

– Слушаю! – откликнулся воин с секирой.

– Ты еще здесь?! Я же сказал – отведи их к отцу.

– Но вы меня даже не слушаете!.. – воскликнул мальчик.

– Пойдем, парень, – взял его за плечо воин. – Мы не оставим в беде пославших тебя к нам, но сейчас не до твоих известий. Пойдемте, святой отец.

За околицей деревни спутанными метались два десятка откормленных белогривых лакнийских скакунов. Огонь пугал животных, они беспокойно ржали, взбрыкивали и кусали друг друга. Рядом на расстеленных плащах помещались двое раненных. Чернобородый лекарь в белом балахоне, испачканном кровью и копотью, перевязывал одному из них бедро. Второй дожидался своей очереди, зажимая ладонью кровоточащее плечо. Склонившись над ним, говорил что-то огромный широкоплечий лакниец в длинной кованой кольчуге со стальными пластинами на груди и животе. Светло-серый плащ ниспадал с левого плеча, а под плащом ясно угадывалась пустота.

– Светлейший Гульд! – позвал однорукого Брад.

– Это Гульд? – воскликнул Янас. – Он – Гульд? Гульд из рода Крудов?!

Однорукий обернулся. Из седой всклокоченной бороды пухло вываливались мокрые губы, такие же толстые, как и у юноши, которого мальчик и проповедник встретили в деревне.

– Откуда они взялись?! – изумился однорукий.

– Прятались в одной из хижин, насколько я понял, – сказал Брад и перекинул секиру с одного плеча на другое. – Этот… который малец… говорит, что у него к вам какое-то дело.

– Донесение, – поправил Янас.

– Священник?! – крикнул лекарь. – Здесь священник? Святой отец, подите сюда, мне нужна ваша помощь!

Матей неохотно отошел от мальчика.

– Откуда ты? – спросил Янаса Гульд. – До ближайшей деревни больше суток ходьбы, а теперь по ночам такое происходит… Да и не думал я, что в окрестностях остались еще какие-то деревни… Как ты смог добраться сюда?

– Я не из какой не из деревни… – заговорил Топорик.

– Светлейший князь! – долетел до них крик.

Два воина появились со стороны деревни. Они вели под руки низенького мужичка в крестьянской одежде. Мужичок заплетался ногами, всхлипывал и мотал кудлатой головой.

– Постой-ка! – кивнул однорукий мальчику и шагнул к пришедшим.

– Успокойся, милый, – неожиданно ласково проговорил он, похлопав мужичка по плечу. – Успокойся… Как твое имя?

– Баг… – простонал мужичок.

– Не надо плакать, Баг… Скажи, сколько их там? Ты их всех узнал?..

– Их трудно узнать, светлейший… Они так изменились! Я видел Ральфа, это с него все началось. Силь отказала ему, и он наложил на себя руки. Мы его похоронили, а на следующий день Силь пошла к нему на могилу и не вернулась… Мы похоронили и ее, и еще через два дня они пришли в деревню вдвоем. Это было ночью, поэтому никто не успел на помощь к их семьям… А потом, светлейший…

– Сколько их было всего?

– Когда все, кто уцелел, ушли из деревни, их было… восемь. Ральф, Силь… и другие… Тук… Тук! Да, я забыл Тука! Девять, светлейший… Ох, светлейший, а ведь Тук – это мой двоюродный брат…

– Это уже не твой брат. Тех, кого ты знал, нет. Они превратились в чудовища, Баг.

– Они ведь живут, светлейший… – втянув голову в плечи, просипел мужичок. – Не по-настоящему, но живут… Я был у хижины Тука, и он, светлейший, подновил изгородь – он давно уже собирался заняться ею, но все жаловался, что не хватает времени. Он сделал это после того, как умер, светлейший…

– Мы нашли восьмерых, – обратился к Гульду один из воинов, приведший мужичка. – Их стащили на одну улицу. Их сторожат, потому что, изрубленные в куски, они все еще шевелятся.

– Одного не хватает, – дернул себя за бороду Гульд. – Ты, Баг, видел каждого?

– Да!.. – снова заплакал мужичок. – Я каждому смотрел в лицо… Там все… Только Сили нет.

– Ищите лучше! – резко срываясь с ласкового тона, скомандовал Гульд. – Заходите в каждую хижину, проверяйте погреба и колодцы. Брад знает свою деревню, он покажет вам места, где можно спрятаться.

– Нет! – закричал, вырываясь из рук воинов, мужичок. – Я туда больше не пойду! Не приказывайте мне, светлейший! Я не могу!..

– Надо, милый, надо… Ни один из этих нелюдей не должен сбежать. Иначе весь ужас начнется заново. Ты ведь понимаешь это, Баг? Ты ведь не хочешь этого?

– Госп… Светлейший Гульд! – тронул Топорик Гульда за единственную руку.

– Погоди, сынок… Возвращайтесь в деревню! – рыкнул он воинам. – И ищите лучше эту Силь, будь она проклята!

– Можно мне сказать, светлейший?

– Теперь можно, – повернулся к Янасу однорукий. – Так откуда ты? Издалека? По одежде видно, что издалека. Как ты добрался сюда?

– Мы шли через леса, светлейший, и…

– Значит, ты с востока? Не думал, что там кто-то еще остался. Извини, сынок, мы ничем не можем тебе помочь. Слишком далеко. А на Совете было решено не отдаляться от форта больше чем на день пути.

– На Совете?

– Совет Пяти. Да, мы объединились. Пять княжеских родов, пять дружин, две тысячи простолюдинов – и один форт. Мы принимаем под свою защиту всех, кто приходит к нам, всех честных христиан, я хочу сказать. Так что у вас там, на востоке, случилось? Говори. В каждом княжестве случилось что-то, что заставило людей оставить земли предков и сойтись вместе, чтобы сопротивляться нечисти. Говори, меня уже ничем нельзя удивить.

– Я вовсе не из Лакнии, – мотнул головой Топорик.

– Как это? Откуда же ты?

– Из центра Империи. Из Верпена. Мы прошли через Халию, через Северные горы, через леса…

– Я говорил, что меня нельзя ничем удивить, но я ошибался. Мальчик и старик-священник прошли через половину Империи и остались живы… Кто же вы такие?

Удивление, одобрение и уважение мешались в голосе Гульда. Это польстило мальчику и приободрило его.

– В первую очередь, – сказал Топорик, – прикажите воинам и этому человеку… Багу – вернуться. Они не найдут Силь. Я убил ее и превратил в черный пепел. Могу показать хижину, где это произошло.

Князь молчал, во все глаза глядя на мальчика.

– Я сам туда пойду. В той хижине осталось нечто… очень важное. Об этом я могу сказать только вам, светлейший. Наедине. И вынужден просить вас дать мне клятву молчания.

– Я не имею права давать таких клятв… – вымолвил Гульд. – Все, что ты имеешь сказать, ты должен говорить Совету.

Отец Матей, поправляя крест и панагию на груди, подошел к ним. Он слышал последние слова Топорика.

– Да, светлейший, истинно так, – подтвердил проповедник.

– Пойдемте, – коротко проговорил Гульд.

В деревне было уже тихо. Воины баграми стягивали извивающиеся останки упырей в большой амбар. Юноша, размахивая факелом, громогласно распоряжался у распахнутых ворот амбара. Завидев Гульда, он подбежал к нему.

– Отец, все кончено! Восемь тварей изловлено. Погоди минуту, мы найдем девятую… И, когда найдем, запалим амбар со всех сторон. Пусть горят!

– Найди лучше Бага, Дранк.

– Кого, отец?

– Крестьянина из этой деревни, которого мы взяли с собой.

– Д-да, отец, – поклонился юноша и, выпрямившись, скользнул удивленным взглядом по мальчику и Матею, идущим следом за князем.

– Дай мне факел.

– Да, отец.

– Где эта хижина? – вполголоса осведомился Гульд, когда юноша отошел.

– Кажется, вон туда… – определил священник. – Видите, где дверь исцарапана и висит на одной петле? Там еще сверху должен быть отломан порядочный кусок древесины… Ага, так оно и есть…

Входя, Гульд запнулся в темноте о волокушу, чертыхнулся и поднял факел повыше. Первое, что он увидел, – это тряпье в форме человеческого тела. Черная пыль осела на ткани и на полу рядом с тряпьем. Он долго смотрел, покачивая головой, потом проговорил:

– Подстроить такое трудно…

– Зачем мне обманывать?! – воскликнул мальчик.

– Успокойся, я тебе верю, сынок… Как ты это сделал?

– Просто ударил… Вернее, метнул в нее топорик. Вот этот топорик, светлейший.

Гульд передал факел священнику и протянул руку к топорику. По узорчатой поверхности лезвия пробежали ручейки огненного света. Князь внезапно вздрогнул и отдернул руку.

– Кто ты такой? – тихо выговорил он, прямо посмотрев на мальчика.

– Светлейший князь, – сказал подошедший отец Матей. – Баска, императорский посланник Тайной Канцелярии, говорил, что вам можно доверять. Мне необходимо еще раз предупредить вас о соблюдении…

– Баска! – воскликнул князь. – Он жив! Слава Господу!

– Он мертв. Он погиб, сражаясь. Он умер ради сохранения наших жизней. Моей и этого отрока.

– Он дал мне вот это, – добавил Янас, оттягивая ворот куртки.

На его груди блеснул знак Тайной Канцелярии. Гульд напряженно сглотнул.

– Посмотрите сюда, светлейший князь, – продолжал священник, подводя князя к волокуше и разворачивая мешковину.

– Это… то, о чем я думаю? – после нескольких мгновений молчания спросил Гульд.

– Да, светлейший.

– Так вот ты кто такой… – сказал князь, оборачиваясь к Топорику.

Мальчик непонимающе моргнул.

И князь Гульд из рода Крудов опустился перед ним на одно колено.

– Я приветствую Ключника. Наконец-то за долгие месяцы ужаса пришло в Лакнию единственное радостное известие.

– Но я не…

Отец Матей, подскочив, толкнул Янаса локтем в бок и шепнул на ухо:

– Молчи!