Текст книги "Гомогенус"

Турганов очень быстро всё фиксировал.

– Так что можно сказать, всё шло своим чередом. Это была очередная вылазка, я уже привычно шёл к яме, спустился в охладительный тоннель и пошёл в сторону шлюзов, сегодня это было неудобно, совсем недавно был выброс, и в тоннель было сброшено не менее пары десятков тел, видимо, те несчастные, которых застиг выброс на улице. Но это был никакой не охладительный тоннель, дополнительное охлаждение на ЧАЭС было проведено солдатами по закрытой территории станции, конечно же, с использованием всех средств защиты. И мне вскоре предстояло увидеть это самому.

На этих словах Турганов засопел громче обычного, а брови его срослись, он напрягся.

– Я шёл по тоннелю и вдруг услышал шум приближающейся воды, я ничего не мог сделать, поток почти полностью заполнял весь просвет тоннеля, он с силой ударил меня, сбил с ног и увлек за собой. Я ничего не мог сделать, только задержал дыхание, максимально вжал голову и пытался держаться в центре потока, не ударяясь о стенки тоннеля. Я не мог ему сопротивляться, и меня вместе с телами погибших и замученных теперь уносило глубоко под станцию, под четвёртый блок. Меня спасло то, что в нескольких местах, когда начинались крутые спуски, были воздушные карманы, и мне удалось дважды оттолкнуться от тел и останков и сделать несколько внушительных вдохов. Вонь была нестерпимая, но это было лучше, чем вода в лёгких. В итоге меня вымыло в некие катакомбы, в некий отстойник, может, здесь когда-то была тяжёлая вода или ещё что, но факт в том, что уровень радиации был катастрофический, здесь был резервуар, довольно глубокий, заполненный на две трети, практически вся поверхность воды была забита раздувшимися и гниющими телами, в которых неустанно копошились крысы и какие-то другие твари, они ходили по ним, словно якана по кувшинкам, множество костей в слизи и тухлая вода заполняли зал и довершали чудовищную картину, зал этот, кстати, был весьма внушительных размеров. Я не знал, для чего это всё, но точно знал одно, это всё просто не может быть связано с охлаждением. Про охлаждение это скорее «утка», а тоннель служил для сокрытия преступлений. Я долго ещё потом петлял по катакомбам, пока не изучил там почти всё и даже нашёл выход на крышу четвёртого блока, вид открывался изумительный, если не считать, что это Зона отчуждения, а самое главное, внутренний двор и плац комендатуры были как на ладони.

Турганов поднял бровь на этих словах и сделал небольшую паузу, но вскоре снова начал писать.

– Я вернулся домой другим путём, мне пришлось, я не смог найти выходов из катакомб в «Санаторий «Ч», выходы были лишь в закрытую территорию ЧАЭС, через которую я и вышел, и это были последние беззаботные деньки в моей жизни.

Это была первая половина октября, тот день я помню как сейчас, меня не покидало дурное предчувствие, я не находил себе места, я почему-то чувствовал, что сегодня случится что-то ужасное, и, когда я услышал «зов своей души», ноги сами понесли прочь из дома к внешнему периметру. Я спешил как мог. Я выбежал, яма осталась справа, чуть левее клетка, пошли ряды кривых хибар с людьми, словно призраками, пришибленными и измученными, вжимающимися в стены, когда нужда вывела на улицу, вот уже и крайние дома, начались заросли, ухабы, начался пустырь, разделяющий постройки лагеря и лес, этот пустырь пересекал забор, который и предстояло преодолевать каждый раз, когда кто-то совершал вылазку из «санатория». Едва я вышел на пустырь, как услышал звуки лая, рычания, драки и повизгивание целой своры собак, я бежал что было сил, и когда забежал на пригорок, то увиденное просто убило часть меня. Свора сторожевых собак растерзала Лаврентия! Моего Лаврентия! Мою любовь, и теперь грызлись за его останки, половина лица обглодана, клок шеи выдран, кровь повсюду, он безжизненно бледный, он умер какое-то время назад, а глаза, его прекрасные чёрные глаза, при жизни такие яркие, теперь потускнели.

– Ха-ха-ха, да ты чёрная вдова, – заржал Турганов, его шутка ему явно понравилась.

И вновь пришлось сдерживать злость. Гена отлично помнил, для чего он здесь.

– Его тело было изодрано, руки и ноги пообглоданы, я не мог на это смотреть. «Как же так!» – пронеслось в моей голове, и я кинулся к нему, не обращая никакого внимания на этих проклятых шавок.

Турганов блестел глазами.

– Того, что случилось дальше, я никак не ожидал. Собаки незамедлительно оставили тело Лаврентия, прекратили все склоки и просто замерли на месте. Я упал на колени, схватил Лаврентия, прижал к себе, но он уже был холодный, я отшатнулся от него, ужас наполнял меня, он упал на траву лицом вверх, и только пустые, обращённые в небо глаза. Злость накатила на меня и одновременно отчаяние, сквозь свою ненависть и злобу я отдалённо начал слышать звуки: это уже какое-то время без остановки выли собаки, убившие мою любовь. Что было дальше, я помню плохо, помню смятение, словно в прострации, я метался несколько недель по Зоне отчуждения, я навсегда изменился в тот день. Также я понимал, что ходить в одиночку не безопасно, и мне составили компанию сторожевые собаки, с тех пор я всегда в Зону отчуждения ходил в сопровождении собак. За время этих прогулок я побывал много где, например, в заброшенном санатории «Солнечный», на улице Огнева, близ хирургического комплекса, в плавучих речных доках, в бывшем кинотеатре «Прометей» на набережной. Я шарахался по разбитому брошенному городу, и это олицетворяло моё горе, боль утраты, я чувствовал себя разбитым. В какой-то момент ноги завели меня в здание бассейна «Лазурный» на Спортивной, 24 и после наступления темноты почувствовал несколько человек: они уверенно шли в подвальные помещения, петляли по брошенным коридорам, я проследил за ними, там, в подвальных помещениях, был пробит новый тоннель, он вёл в очень интересное место в Зоне отчуждения, его знали как Дыра Мародёра, думаю, вы о нём слышали, там собираются маргиналы, уголовники, сбежавшие от режима, и прочий сброд. Там собираются торговцы контрабандой, чёрный рынок, кулачные бои и, конечно, проститутки, в общем, живут все они там, где будут меньше всего искать. Это был «городок», занимающий частично канализацию Припяти, с расширенными и вновь построенными ответвлениями и небольшими галереями, но основа – это канализация. Большинство ходов с поверхности заглушены, другие сокрыты и находятся под наблюдением. Я без труда обнаружил вход под «Лазурным». Дыра Мародёра раскинулся в треугольнике – стадион «Авангард», восточнее детсада «Чебурашка» в четвёртом микрорайоне, кстати, под стадионом тоже есть вход, бассейн «Лазурный» и автомастерская на проспекте Строителей. Основные входы со стадиона и через подвалы бассейна, вход через автомастерскую не для прихожан, там осуществляется подвоз крупногабаритных грузов для нужд города, вход тщательно охраняется, опорный пункт – чуть южнее детсада-яслей на проспекте Строителей, 1А. Да, мне тоже шутка понравилась, что силовой блок мародёров в яслях торчит. Весёлые там ребята, я выждал время, с пару часов после того, как прошла группа и засветила вход, я выдохнул и решительно двинулся вглубь подвальных коридоров к вновь пробитому тоннелю, на входе меня ожидали два охранника. «Вооружён?» – строго спросил один. Я машинально, полагаясь на ощущения, беззаботно ответил, конечно, у меня был армейский штык-нож и ПМ, правда, без патронов пока, но об этом никому знать не стоило. «Проходи», – ответил второй так же серьёзно.

Разные личности встречались в этом городке. Город поделён на зоны, в зонах, где чёрный рынок, где производство, и вообще вся северная часть охранялись очень хорошо, и порядок был железный, близ борделя и кулачной арены порядка не было никакого. Я зашёл со стороны зоны контрабандистов, она плавно перетекала в чёрный рынок, если идти вглубь городка, места, где своды тоннеля были выше, использовались как площади, на которые выходили выдолбленные в стенах небольшие комнатушки, в больших коллекторных разместились арсеналы и склады, большой кабак, где зависали наёмники и прочий опасный сброд, также там можно было найти комнату, а также различные торговцы предлагали всё от оружия до прочих припасов, средств защиты и многое другое. Я быстро прошвырнулся по зоне контрабандистов и направился к кулачной арене, едва я подошёл к борделю, как почувствовал боль и унижение, я был взвинчен и решил посмотреть, в чём там дело. Девушки из борделя постоянно подвергались нападкам и побоям, если сюда добавить алкоголь и неутолённую жажду реванша после проигранного боя и денег, то ничем хорошим это просто не могло кончиться. Был там один мерзкий тип, звал себя Пан-Психопат.

– Да ладно? – хохотнул Турганов.

– Именно так, – Гена притворно улыбался, – я бы тоже посмеялся, – улыбка моментально сползла с лица, – если бы не знал, что он творил: прижигал, клеймил, захлёстывал плёткой до изнеможения, он любил истязать. Это был чемпион арены. Я в какой-то мере стал там завсегдатаем, я дрался на арене и даже вызвал на бой этого урода.

– Победил? – с азартом переспросил Турганов.

– Да, способности помогли, он, конечно, достал меня несколько раз, прыткий был засранец, но я подловил его, поймал его на ударе, в момент, когда рука с корпусом уже шла, я заставил его обернуться, и это дало мне те самые нужные несколько секунд, чтобы зарядить ему кроссом, это нокаутировало его. Он, конечно, потом пытался взять реванш, я заманил его к лосихе, и она копытами почти снесла ему голову, переломав шею.

Турганов снова погрузился в свой блокнот.

– В общем, мне понравилось в Дыре Мародёра, ещё с первой встречи я завязался с парой контрабандистов, они дезертиры с комендатуры «Санатория «Ч» и предложили мне красть оружие из арсеналов комендатуры, и я, конечно же, согласился при условии, что меня обучат взлому отмычками и дадут набор отмычек. Эти ребята давно были надзирателями, и их информация устарела, но моя мать Валентина была осведомлена гораздо, гораздо лучше и очень помогла с разведданными. В итоге я прекрасно ориентировался в комендатуре, но я был беспечен, мои выходки подорвали здоровье моей родной матери, они меня уже похоронили, когда я мотался несколько недель по Зоне отчуждения, кроме того я стал слишком самоуверен, в лесу считал, что могу выманить кого угодно на диких зверей, и у меня был армейский штык-нож и ПМ уже с патронами, конечно, это всё в лагерь я не брал, обычный обыск – и приехали. На спрятанные продукты смотрели сквозь пальцы, а вот за оружие, даже за заточку, ставили на край ямы. Я перемещался в центре собачьей стаи и думал, что чувствую довольно далеко, чтобы предупредить опасность. Я ошибался и вскоре за это поплатился. Комендатура лагеря не намерена была мириться с произволом. Пропажи еды в столовой и медпрепаратов из санпропускников отзывались обысками в лагере, а пропажа оружия вызвала как минимум усиление караулов. Я уже подходил к «Санаторию «Ч» и уже собирался отпустить собак, перед тем как начать пробираться через забор, как вдруг беспокойство охватило меня, я начал осматриваться, но тихий вечерний осенний пейзаж оставался недвижимым. Ничего, подумал я и вдруг краем глаза выхватил короткий блик южнее подстанции. Одна мысль, словно молнией, озарила моё сознание: СНАЙПЕР! Я не успел среагировать, выстрел грозовым раскатом пронёсся по округе, всё, что я смог сделать, так это упасть на месте, где стоял, а вот моё сознание сработало идеально, в последний момент подсознательно я дал команду сторожевому ротвейлеру и поймал пулю собакой. Времени, чтобы опомниться, не было, остальные животные в этот момент замаячили на месте, они повизгивали, рычали, они полностью ощутили и пережили моё волнение, страх неминуемой смерти, они тяжело дышали, их грудные клетки томно колыхались, а из пастей валил пар, и как только они получили жестокую команду «найди и убей», вырывая клоки сырой земли, ринулись к южной части подстанции. И тут и до меня дошло, что я не должен выпустить стаю за радиус своего влияния, очевидно, что снайпера я не чувствовал, и мне предстояло найти путь к нему и не словить зубами пулю. Вся территория западнее «Санатория «Ч» была испещрена рытвинами и канавами, как это казалось, пробежать незамеченным было уже не так трудно. Я спешил, голова словно чугунная, ноги ватные, адреналин хлестал, сердце того гляди вырвется из груди, но я бежал, что было сил бежал, от этого зависело моё спасение. Найти нужное место труда не составило, мои четвероногие друзья, убив снайпера, резвились с его телом, я не стал их останавливать, после выстрела в «Санатории «Ч» была поднята тревога, и сейчас сюда шли разведчики. Времени было мало, я почти не помню, о чём я тогда думал, я схватил винтовку, вещь редкая, пригодится – пронеслось тогда в моей голове, и, оставив пару собак, с остальными ринулся на восток к берегу охладительного пруда, чтобы потом по охладительному каналу пройти через шлюзы в тоннель к яме во внутреннем секторе. Я хотел спрятать винтовку понадёжней в отстойник, в конце якобы охладительного тоннеля. И мне это удалось, – ликующе воскликнул Геннадий.

Турганов же прищурил глаза, в его голове, похоже, шла какая-то систематизация данных, похоже, он был прекрасно осведомлён о происходившем в лагере.

– Спрятав винтовку и другое своё оружие, я стал выбираться на поверхность. Из отстойника можно было выбраться только в закрытый сектор ЧАЭС и только после в лагерь, людей не было, большинство прочёсывали сейчас территорию вне лагеря, крысы в отстойнике мне были не страшны. Шок от произошедшего начал понемногу спадать, голова гудела, ноги были ватными, вместе с этим в сознание стали проникать и другие звуки и мерзкие запахи, которые наводняли здесь всё пространство, я машинально присел на ступеньки, только сейчас я понял до конца, что случилось, что мог погибнуть, что я забрал винтовку и что я шарил по вещам снайпера. Первое, что очевидно, собаки не крадут винтовок, а второе – собаки не оставляют человеческих отпечатков.

В «Санатории «Ч» следующее утро наступило рано, и все были построены в своих секторах. В руках комендатуры был лишь смазанный отпечаток безымянного пальца левой руки, и, когда они начали собирать отпечатки пальцев, единственное, что я смог сделать, это устроить массовый бунт сторожевых собак с нападением на всех, даже на моих матерей, всё должно было выглядеть натурально, и снова мне всё удалось. Как результат, несколько погибших, множество искусанных, охрана сперва начала беспорядочно палить, как бы в собак, но мне кажется, кто-то из них просто использовал возможность для реванша, отношения и среди надзирателей натянулись. Большинству искусанных повредили ладони и пальцы, за счёт этого и проехали, комендатура в тупой злобе провела ряд массовых обысков и уничтожила все припасы, всё, что нашла. И ещё, к моему немалому сожалению, это спровоцировало массовый отстрел собак. Оставили лишь собак меньше среднего размера для индикации округи, патрули и караулы усилили.

Всё это глубоко деморализовало меня, и, хоть я и не хотел предпринимать вылазок до весны, зиму я провёл неспокойно, ходил много и часто, восполнял запасы. Всюду слышались выстрелы и лай затравленных собак. Эта зима обернулась ещё несколькими выбросами и множеством смертей, было три волны пополнения. Но время шло, я по-прежнему таскал отовсюду всё, что мог, нужны были продукты, лекарства, антирадины и даже одежда, а это всё можно было найти лишь в Дыре Мародёра, на объекты близ ЧАЭС я почти не совался зимой, только в метели и снегопады, иначе следы – это всё понятно, заходить приходилось с очень большими крюками, чтобы сложнее было выследить. В очередной вечер я собрался вновь отправиться в Дыру Мародёра, быстро пробрался к яме, клетка давно уже пустовала, солидное прибавление было в отстойнике, и крысы там были всё жирнее и многочисленнее. Я забрал оружие из отстойника и стал подниматься в закрытый сектор ЧАЭС, и, как только я показался, тут же был замечен караульным на внешней кромке моих возможностей, это был надзиратель младшего звена. Я быстро вернулся в здание, и он последовал за мной. Я уходил всё глубже и глубже, но он упорно шёл за мной. В какой-то момент он начал громко говорить, и голос эхом разлетался по коридорам и помещениям: «Я знаю, кто ты, где живёшь, я следил за тобой, ты часто выходишь за периметр, я о тебе немало знаю, выходи, поговорим».

Мысли метались у меня в голове, я не знал, что же делать, но всё равно пошёл к нему. Он тем временем перешёл на угрозы матерям. Злость вскипела во мне, и я знал, что с ним надо сделать. Подходя к нему, я улыбался, и он сделал то же самое, но правая рука сжимала рукоятку автомата, правда, палец был не на спусковом крючке. «Яиц-то совсем нет, раз подействовали угрозы мамашкам», – зубоскалил надзиратель, и в этот момент я открыл ещё одну способность своих глаз: они дали «вспышку», она вышла вместе с гневом, он был дезориентирован на короткое время, я не ожидал этого и поэтому немного запаниковал, я ударил ему левой ногой по правой ноге под колено, и он упал на него, одновременно с этим я выхватил свой нож и резким сильным ударом вогнал лезвие по рукоятку в его правое плечо, его вопль боли разносился по коридорам, рука под тяжестью оружия провисла, и автомат с лязгом металла свалился на бетонный пол. Я сорвал с него погон и скрылся во мраке коридоров. Он прекратил скулить и разразился руганью. Я лишь с издёвкой крикнул ему: «Мои яйца тебе в рот не влезут!» – и принялся громко хохотать. Мы пришли, и теперь мне необходимо было заглушить звуки поднимающейся из отстойника крысиной армады, и неслись они, скребя когтями пол, стремясь, расталкивая друг друга и даже кусая и агрессивно пища друг на друга, по его душу, я не смотрел, сперва было несколько выстрелов из пистолета, он ошарашенно орал, не понимая вообще, что вокруг творится, он был атакован сотнями крыс, и они всё ещё прибывали, он визжал, крутился, упал, валялся и брыкался, а потом только истошные вопли и истерическое перевозбуждённое пищание пары сотен крыс, заглушающих всё вокруг, разносящееся эхом далеко-далеко в глубины мрака коридоров под четвёртым блоком. Вскоре они, видимо, перегрызли ему горло, и он замолчал, лишь булькающие и хлюпающие звуки теперь издавались им, вскоре и их не стало, и я пошёл к выходу, в этот раз я ничего не трогал, мой нож был со мной, но раны уже не найти. Его голова была полностью оскоблена от кожи, глаз не было, крысы прогрызли горло и подбородок и теперь грызли что-то в голове изнутри. Другие уже маячили под одеждой и вгрызались в тело через живот, их разделывать туши учить не надо. С прекращением сопротивления прекратился и писк. И теперь лишь стойкий смрад крови говорил о случившемся. Я взял с десяток крыс с собой, они слизали всю кровь надзирателя от удара моего ножа, и теперь ничто не говорило о том, что я сперва его ранил, оторванный погон я отдал крысе в зубы, и она положила его в мёртвую ладонь надзирателя. В остальном вылазка прошла успешно, горе-вымогателя объявили дезертиром. Я стал ходить реже, а брать больше, мои способности усилились. Пришла весна с дождями и грозами, в сильную грозу я выдолбил небольшие рытвины в тоннеле, ведущем к отстойнику, и теперь из него можно было подняться по дополнительному охладительному тоннелю к яме во внутреннем секторе, я перестал использовать путь через закрытую территорию ЧАЭС. Но мои действия уже привлекли слишком много внимания, и последствия теперь уже были неизбежны.

Турганов, уткнувшись в блокнот, что-то строчил, сведения его устраивали, он посмотрел на своего пленника, Гена не знал, но Турганов отлично помнил эти два висяка, и теперь всё встало на свои места, допрос становился всё интереснее, почти одновременно подумали Турганов и Гена, слегка улыбаясь друг другу и глядя чётко в глаза.

– Если задуматься, мать никогда не рассказывала мне ни о родных, ни о моих бабушках и дедушках, я не помнил никого, она всегда говорила, что мы попали в «Санаторий «Ч» вместе. Но за время пребывания там ей приснилось немало кошмаров, и некоторые из них были крайне однозначны, какие-то из них отзывались эхом и в моём сознании, какие-то я переживал вместе с ней.

Я решил всё разузнать у Валентины, поцеловав на прощание Галю, я вышел из хибары, зрелище было всё то же: клетка, фонящая яма, парящая по утрам и в холодную погоду, небо было безупречно голубым, восхитительное небо, солнце весеннее – хоть где-то всё хорошо. Я пошёл искать Валю, в какой-то момент я почувствовал её в компании с ещё каким-то хмырём, это было в закрытой зоне, это меня насторожило, пробраться туда труда не составило, и я приблизился к ним, он держал её за горло и шипел ей что-то на ухо, потом, опомнившись, отпустил и продолжил ругаться: «Ты понимаешь, что творится, комендант в ярости, он обвиняет НАС в кражах оружия и продаже их на чёрных рынках, НО ЭТО НЕ МЫ! Только ТЫ! Знаешь, как устроена закрытая зона после последних изменений в расстановке, другой бы не смог взять», – и он ударил её по лицу, а Валя только сжала кулаки, она знала, что это я, но всё отрицала, он продолжал: «У меня не остаётся выбора, если меня будут прижимать, я сдам тебя».

Турганов отлично помнил эту ситуацию. Его руководство, а фактически узурпаторы власти – Чрезвычайный Совет Спасения Украины, назначило его курировать работу ЧАЭС, он же, поняв перспективность своей должности и положения, починил четвёртый блок после аварии и через коллег гнал энергию с него на левак в сопредельные страны. И всё было хорошо, как он считал: и волки сыты, и овцы целы, но около года лагерь буквально сотрясало от множества инцидентов, множества необъяснимых инцидентов. И он отлично помнил, как комендант был точно в такой же ситуации, что и мать Гены, Валентина, как он тряс коменданта за шкибон, обвиняя его в том, что тот утратил контроль, и когда он однозначно сказал, что в руках у него должна быть голова либо виновного, либо коменданта. И вот только сейчас Турганов получал все ответы на вопросы, которые мучали его уже давно.

Гена тем временем продолжал:

– Я без оглядки провёл тогда простую параллель, всему виной комендант, к тому же приближалось лето, и боль утраты моего друга, моей второй половинки, снова усиливалась. Решиться шлёпнуть этого гада было не сложно, думал я недолго. Я знал лишь одно место, откуда закрытая территория комендатуры была видна как на ладони, это площадка на крыше четвёртого энергоблока ЧАЭС, на которую я попал, пока выбирался первый раз из отстойника.

День выбрал самый ближайший, эта площадка была тем хороша, что винтовка, которую я добыл так кстати, подумал про себя в этот момент, та, что стала отправной точкой наших бед, была спрятана в отстойнике последние полгода, и это значило, что думать о том, как пронести её на место, не было необходимости. Кроме всех проблем, которые происходили из-за моих действий, на ЧАЭС нештатные ситуации и выбросы происходили часто, станция функционировала неровно, с перебоями. Людей косило десятками, шлюзы в дополнительный охладительный тоннель открывались часто.

Была утренняя взъёбка личного состава лагеря. Такие вот «инъекции гражданского мужества» устраивались комендантом на плацу в закрытой зоне комендатуры теперь часто, я выбрал момент, когда он пошёл вдоль рядов прямо, не виляя, и без колебания, сделав вдох, нажал на спусковой крючок. Вам доводилось стрелять из СВД? Спуск мягкий, плавный, можно чихнуть и выстрелить, я бил в основание шеи…

«Между лопаток, – подумал про себя Турганов, – в коменданте зияла дыра, он не понял, что его убило».

Личный состав мгновенно рассыпался в поисках укрытия, выучка была отменная, офицеры уволокли тело, которое уже успело испустить солидную лужу крови. Заревела тревога, в «Санатории «Ч» все спешили по своим хибарам. Времени было мало, группы солдат с собаками устремлялись к зданию станции, я оставил винтовку и все кроме одного пропавшего патрона, так хотя бы не будут шерстить лагерь на предмет оружия, и отправился во мрак лестниц и коридоров к отстойнику, надо успеть во внутренний сектор. Я прошёл две трети пути, все мои ощущения говорили о том, что я один, что за углом никого, но как только я завернул за угол, я остолбенел, страх охватил меня, я испугался, потому что прежде я никогда не ошибался в своих ощущениях, за углом стоял превосходно экипированный и вооружённый боец спецподразделения с прибором ночного видения, я видел его перед собой, но не чувствовал информационного поля, адреналин захлестнул меня, мысли вихрем урагана пронеслись по сознанию… Обо мне знают, я наследил, и много где, это было ясно теперь, это ничего не давало теперь. На размышления и стенания ушло не более пары секунд, мне в глаза бросился прибор ночного видения, и я дал ему вспышку чистого и яркого света, это должно было вскипятить его мозг, он упал, сорвал прибор и корчился, держась за голову, я поспешил, достал нож и как по учебнику вонзил нож сперва в глаз, а после прочертил глубокую полосу по горлу, я был в перчатках, следов не оставлял, нож тоже бросил с ним, в остальном сложностей не возникло.

Турганов уже не выражал никаких эмоций, мысли шли размеренно, он не волновался. Они действительно были правы и даже угадали ряд способностей. Вот, значит, кого встретил Двадцать третий. Без сомнения, перед ним тот, кого они всё это время искали. Едва Турганов об этом подумал, как Гена встал и пошёл к тяжёлой металлической двери камеры, то есть кабинета. Едва Гена приблизился к двери, как она незамедлительно приоткрылась протянутым рукам в наручниках, и конвоиры сняли наручники, которые с бряцанием упали на пол. Гена вернулся к Турганову как ни в чём не бывало, лишь сетуя на то, что «браслеты» надоели, при этом потирая запястья.

И снова посмотрел следователю в глаза:

– Теперь ты начал понимать, кто я такой?

Турганов сидел совершенно ошарашенный, с вытаращенными глазами, по спине бежал холодок.

– Что, – Турганов запнулся, – что случилось с надзирателем, подельником вашей матери?

– А, всё просто, вы же его нашли, первый контроль над человеком произошёл именно тогда, и это был не полный контроль, лишь его руки. Он убил себя сам. Они закончили ругаться, и я проследил за ним. Не забуду этот момент, я хотел сделать всё тихо, подкрался к нему, но что-то меня выдало, когда я был позади, и осталось лишь ещё немного подойти на дистанцию нанесения удара, как он повернулся ко мне с пистолетом в правой руке, я быстро прикидывал варианты. Надзиратель улыбался, не знаю почему, но эта ситуация вывела меня из себя, в ту секунду я ощутил невероятно сильный импульс, невероятно сильный бунт против хода всей ситуации, и вдруг сперва улыбка сползла с его лица, а потом и нахмурились брови, он стоял как вкопанный и медленно опускал пистолет, он смотрел мне в глаза и не мог ничего поделать, не мог даже кричать. Надзирателю в тот момент подчинялась лишь его левая рука, пистолет тем временем вернулся в кобуру, его взгляд бешено метался, а правая рука тем временем неспешно расстегнула ножны армейского ножа, с лёгким шелестом достала нож. Надзиратель вытянул правую руку с ножом перед собою, после чего, согнув её в локте, медленно стал нести нож к своему правому глазу. Он хватал правую руку левой, пытался давить предплечьем, но это не помогало, нож неустанно приближался, немой ужас на лице, и нож, который вот уже коснулся глаза, он зажмурил глазницы и, не дрогнув, продолжил движение, лезвие вонзалось в голову, глаз вытек, лёгкий хруст, и кровь, уже переполнив глазницу, струйкой побежала по щеке, но для надзирателя всё кончилось мгновением ранее, нож по рукоятку был погружён в голову через правую глазницу, и только тогда рука повисла. На лице, искривлённом борьбой со смертью, застыл ужас от непонимания случившегося, и он упал.

Турганов уже ничего не писал в свой блокнот, он чувствовал себя как обычно, но почему-то не мог выхватить пистолет, который был в кобуре на поясе, не мог, просто не хотел, и оставалось ему теперь только одно – слушать.

– Случилось это в туалете одного из помещений охраны близ ЧАЭС в закрытой зоне, его быстро обнаружили, конечно, всё выставили так, как будто он напился и «неосторожно» обращался с ножом, но следом был убит комендант. В общем, новое руководство на публике более не показывалось, и в случайности давно здесь уже никто не верил. Сверху, вероятно, закручивали гайки, станция функционировала с постоянными перебоями, к обычным выбросам и нештатным ситуациям теперь добавились и пожары. Качественных кадров становилось всё меньше. Крысы, расплодившиеся в отстойнике, начали предпринимать по моим «ступенькам» вылазки на поверхность в поисках еды, узники устраивали охоту на крыс. Теперь всюду сновали усиленные патрули, и соваться за периметр никто не решался, почти никто. Время шло, лето не принесло радости заточённым в «Санатории «Ч»: пекло, чистой воды недоставало. После очередной вылазки я вернулся домой и увидел своих матерей в ужасном состоянии: Галя получила мощную дозу радиации, Вале повезло больше, антирадины смогли вывести радиацию, но выглядели обе ужасно. Я собирался было идти в лазарет комендатуры или санпропускники, но Валя, как будто прочитав мои мысли, сказала: «Там нет того, что ей поможет, тебе надо к отрицалам, только у них, это в старом противоядерном бункере для верхушки Беларуси и Украины во времена СССР, сейчас он заброшен и является базой для культа, что ли, культа учёных, ну это, по факту, бузнутые шизики, которые «играют» с радиацией и даже прививают её себе в организм, и только у них есть столь мощные антирадины для смягчения действия и выведения радиации из организма, а также купирования последствий облучения. В Зоне отчуждения их называли отрицалами, потому что то, что они несут, это просто отрицание разумного. Попасть к ним сложно, а путь чрезвычайно опасен. Они давно в оппозиции Чрезвычайному Совету по спасению Украины и гостей не жалуют, бункер находится на большой глубине, насколько мне известно, уровень радиации там запредельный, поэтому их до сих пор достать не могут, людей там испепелит, бомбить бесполезно, радиация их не берёт, то, что они там творят, загадка, но ничем хорошим необлучённым это не сулит. Они не бандиты, и ребята они, конечно, спёкшиеся, но у них есть, что надо нам. Двигайся на северо-запад, как пройти мимо патрулей, не мне тебя учить, мимо урочища Янов по улице Заводской Припяти до конца, дорога упрётся в ржавый шлагбаум перед лесом, и дальше худосочная заросшая тропка дальше в лес, дойдёшь до Новошепеличей, здесь держись ближе к реке Припять, перейдёшь речушку Сахан, да, под ногами там будут моча и дерьмо, местность у реки заболочена, но это лучше, чем попасть на КПП Бенёвка, поверь, там тебя встретят. Двигаешься на север к урочищу Кошаровка, далее вдоль реки к урочищу Бенёвка, дальше снова начнётся лес, не меняя направления, выйдешь к озеру Селище, и, не доходя до границы и озера Колодного, расположился этот бункер»…