Текст книги "Гомогенус"

– Я смотрел на неё с некоторым удивлением и старался всё запомнить, и тут меня осенило, у меня же была карта, переспросив ещё раз названия озёр, я, не теряя времени, отправился в путь. Галю тошнило, выглядела она ужасно, годы в «Санатории» теперь брали своё, можно с уверенностью сказать, что две трети жителей сменились уже несколько раз. Припять встретила меня заросшими улицами и чернотой пустых окон брошенных домов, я не хотел сейчас никаких задержек, и встречи с кем-то из Дыры Мародёра не входили в мои планы, я прошёл по Заводской улице, не заходя в город. Дорога до бункера хоть и была долгой и добрался я уже сильно затемно, но всё равно прошла на одном дыхании, я очень волновался за матерей. Валя хоть и пыталась показать, что она в порядке, но чувствовала она себя немногим лучше Гали, я крутил это в голове много раз, пока шёл, я помог стольким людям выживать здесь, и вот я должен помочь тем, кого ближе у меня нет, и я не успевал. Я задумался и прошёл дальше до озера Колодного, бункер отрицалов был юго-западнее, но я услышал звук работающих моторов нескольких машин и пары БТРов, я бесшумно подкрался к ним, это были две небольшие колонны, с нашей и белорусской стороны, солдаты вели себя непринуждённо, но фары все были потушены, я смог уловить фразу солдата: «Считать не будем», но другой отшутился: «Не-е-е-т, там всё до цента». Всё боевое отделение двух БТРов было загружено мешками с зелёными, это, видимо, плата за кровавую электроэнергию. Очень хотелось захватить кого-нибудь и разузнать побольше.

Турганов, уже и так бледный, бледнел ещё больше, он не знал, что Гена единственный, кто раскрыл его схему.

Гена продолжал:

– Но сейчас надо было спешить, мои выходки и так принесли много горя, в первую очередь, моим близким, ведь почти после каждого инцидента по лагерю прокатывались обыски и репрессии. Валя, она спасала нас, пока я трепался по вылазкам, она, будучи низложенной, сумела сохранить горстки влияния на низшее звено надзирателей. Бункер этот найти уже было не трудно, я просто прошёл на юг от границы, и в квадрате, что указала мать, он и был. Замаскирован превосходно, здесь всё было скрыто под пологом леса, западнее пролегала железная дорога, видимо, предполагалась остановка между станциями, пересадка на колёсный транспорт, дорога петляла змейкой между деревьями, почти вплотную к ним, всё было направлено на максимальную незаметность объекта. Конечно, он уже был обветшалый, вход был сокрыт под бугром, в земляную гору высотой метров около пяти-семи врезались с западной стороны машины, техника да и сам вход находились по козырьком. Автоматизированные подъёмники, очевидно, уже давно не работали, их попросту растащили, в моём распоряжении была вертикальная лестница, должно быть, это был технический спуск, здесь проходили вдоль стен множество кабелей и труб. Спустился я довольно быстро в просторный тоннель, свет, кстати, там был везде. В стены тоннеля были встроены устройства, выдающие внутрь просвета тоннеля два-три рентгена в час (что является дозой, превышающий норму в несколько тысяч раз). Также здесь было множество мусора, бочек с отходами после аварии на ЧАЭС и много ёмкостей с отработанной тяжёлой водой, это следовало из маркировки, также иностранные ёмкости с радиоактивными отходами и отработанным сырьём. Я шёл и смотрел на всё с некоторым изумлением, кто может быть здесь, если бы не моя резистентность к радиации, меня бы просто здесь распылило. Я двигался по тоннелю непринуждённо, я не хотел спровоцировать тех, кто меня давно уже «встречал», на скрытую атаку неосторожными действиями, я шёл без резких движений и руки держал на виду. Я подошёл к Т-образному пересечению коридоров и знал, что по обеим сторонам вооружённые люди.

Я сказал, что знаю, что они там, я хочу лишь поговорить и что я не от ЧспСУ, я из «Санатория «Ч» и что мне нужна помощь. Один выглянул из-за угла и тут же оторопел, у них началась перебранка, в руках у выглянувшего была винтовка, он постоянно тыкал ей в мою сторону, я слышал, что они говорили. Те, что были по сторонам, не верили мне, выглянувший говорил с вытаращенными глазами: «Он пришёл в рубашке, он изменённый, ему так же, как и нам, похер на облучение, но он красив, это о чём говорил Старший». И тогда было решено отвести меня к Старшему. Мне одели мешок «для гостей», кстати, чистый, был постиран с ароматом лаванды, странно, кстати, что при их-то образе жизни они ещё и гостей ждут, подумал я. Мы какое-то время петляли по коридорам и комнатам, перед нами со скрипом открывались и закрывались двери. В бункере у них был целый городок, здесь было всё, что нужно для жизни, и даже какие-то экспериментальные лаборатории, пока мы проходили мимо этих комнат, слышались крики и успокаивающие голоса: «Ну-ну-ну, придётся потерпеть». Они здесь действительно ставили эксперименты на людях, но справедливости ради стоит отметить, что я чувствовал, что подопытные здесь были по своей воле, их здесь не удерживали силой, это был их выбор. Отрицалы ставили опыты над собой. Спустя какое-то время мы остановились, и, как только Старший узнал, что я прошёл без допзащиты и что не изуродован, он пришёл в восторг, мешок был незамедлительно снят. Передо мной предстал человек, кожа изувечена ожогами, нездорового кроваво-жёлто-зелёного цвета, вены в глазах имели синеватый оттенок, но он был довольно бодр, не выглядел измотанным или измождённым, как будто его всё устраивало.

– Вы… – он запнулся, – вы красивы.

Он пришёл в полный восторг, глаза засияли.

– Как, как вам это удалось, у вас восхитительные глаза.

– Спасибо, – машинально ответил я, – мне ещё не делали комплиментов.

– Мы достигаем резистентности за счёт жестоких и болезненных операций и опытов, внешний вид, потеря его – это лишь малая плата, которую мы платим, многие не выдерживают.

– Я не знаю, я таким родился.

Старший ненадолго провалился в размышления, потом как будто что-то вспомнил, быстро разрядил обстановку.

– Вы, – он вопросительно смотрел на меня.

– Гена, – отозвался я.

– Замечательно, Виктор, – представился он, – мне чрезвычайно приятно встретить вас, Геннадий, остальные на посты, – скомандовал он и, когда все вышли, обратился ко мне:

– Составите компанию?

Он предлагал пойти за ним, мы пошли вглубь какого-то коридора, видимо, в личные покои. Он начал издалека, а мне от него нужны были только антирадины, пришлось слушать.

– Геннадий, наша встреча не случайна, авария на ЧАЭС во многом открыла нам глаза. Человечество слишком долго отвергало базовую космическую созидательную силу, силу атома. Радиация – это барьер, через который надо перешагнуть, есть живые организмы, радиация на которые не действует, это подсказка, оставленная нам. Всё сводится к тому, что радиация убивает лишь тех, кто к ней «не готов», – он многозначительно посмотрел на меня. – Отвергать радиацию противоестественно, она всюду, будь то Солнечная радиация, от мирного атома, от немирного атома, радиация космоса. Когда нас сотворил Создатель, он даровал нам разум, никто не должен был нам давать суть бытия на блюде. Если люди не пользуются разумом, тратят время не так, как следовало бы, то это только проблемы людей. Когда мы достигли энергии атома, мы должны были преобразить и себя должным образом, мы должны соответствовать прогрессу, чтобы принять этот дар и приумножиться в своих силах и разуме, ускорить эволюцию, многократно увеличить промышленные и энергетические мощности. Грубо говоря, если мы не боимся радиации, то можно сделать бытовые ядерные батарейки, ядерные моторчики в самокаты и велосипеды, и без разницы, что фонит, если облучение не оказывает отрицательного воздействия. Человечество убого! И не может принять дар.

Я смотрел на него и не верил своим ушам, Витю явно несло и несло крепко, он, как ребёнок, с блестящими глазами рассказывал о чём-то ему интересном. Я вспомнил фразу матери: они спёкшиеся, и теперь я воочию убедился, что она имела в виду.

Виктор тем временем не останавливался ни на секунду и продолжал:

– Мы должны преобразить человечество, хотя выжить всем будет сложно. Механизм правильной рекомбинации пока ещё не отлажен, мы ещё не готовы.

– Вы ненормальные? – спокойно спросил его я. Когда выслушав всё, понял, что это пауза для вопроса.

– Это нормальная реакция, пока индивид не охватил разумом всю глобальность идеи, но ТЫ – живое воплощение того, что мы правы.

Виктор улыбался, я для него был как знак свыше, он чувствовал себя очень уверенно и воодушевлённо, я уловил эти эмоции, он был рад.

– Радиация приняла тебя, ты не можешь этого отрицать, ты не изувечен, ты приобрёл полезное свойство, мы следили, на поверхности ты явно ориентировался не в слепую, только вот там темень и мрак, свет только на нижних уровнях, значит ты видишь в темноте. При должном контроле процесса воссоединения с радиацией живой организм отнюдь не погибает, радиация – одна из первых сил, давших начало жизни. Что такое солнце, как не термоядерный синтез в его недрах. Но, конечно, мы признаём, что будущее не за такими, как мы, мы заплатили эту цену, потому что прививали радиацию не с рождения, мы это называем «рождены без матери». Они уже начали проводить опыты на стадии формирования плода…

Вот почему он оживился, увидев меня и узнав, что я уже родился таким. Но, видимо, сказав чуть больше, чем хотел, сменил тему.

– Но где же мои манеры, – сказал Виктор, – простите, просто я был поражён вами. Чем обязаны?

– Мне нужна ваша помощь.

Виктор округлил глаза.

– Помочь? Вам? Но чем МЫ можем помочь ВАМ, – он выделил «мы» и «вам» голосом.

Я рассказал всё про «Санаторий «Ч», про выброс и про матерей.

– Н-да, – он нахмурился, – неизменённые очень слабы перед ликом Матери радиации.

Виктор немного подумал, подошёл к пульту и нажал на кнопку:

– Двадцать ампул антирадина А-437 и стимуляторов с модуляторами из оранжевой категории концентрации, всё это упаковать в рюкзак для похода, и не забудьте вложить методические указания по курсу реабилитации после пятой стадии рекомбинации.

Виктор, похоже, понял, что меня тяготят моменты старой эпохи, до атома, и не стал более философствовать на тему «радиация в каждый дом».

Мы вышли из его покоев, меня уже ожидал рюкзак со спасением для моих матерей, и с наилучшими пожеланиями от Виктора пошли на выход.

– Геннадий, – Виктор окликнул его, – мы рады встрече, но спеши, если ты говоришь правду, времени у них мало.

– Хорошо, очень вам благодарен.

Конечно, они были не маньяки, кайфующие от смертей и растворения людей радиацией, они мечтают принести глобальные изменения, исключить опасность, ускорить прогресс и брать от него максимум, невзирая ни на что, но, похоже, всё же они больные на голову. Видя всё вокруг, страх, боль и уныние от неудачи, которые здесь буквально витали, я заключил, что не такого будущего я хотел бы людям.

Не считаясь с усталостью, я стремился обратно так быстро, как только мог. Вот уже и технический тоннель, и вертикальная лестница, уже светало. Я выбрался из-под козырька, я нёс то, что нужно, это воодушевляло меня. Обратная дорога, кажется, пролетала втрое быстрее, напряжение было на предельном уровне. И вот я вышел из леса и был ошарашен, стоя у опушки: мощный чёрный столб дыма возвышался в стороне ЧАЭС. Гарь и копоть испачкали безупречное небо с восходящим солнцем, моё сердце сжалось, страх волной прокатился по сознанию, почти сковал меня, ощущения говорили о том, что случилось что-то непоправимое.

В голове Турганова эхом раздалось одно слово – зачистка. Он лично отправил группу скрыть все следы их деятельности.

– Я отказывался верить предчувствию и, насколько хватило сил, рванул дальше, я бежал, весь путь обратно прошёл в мыслях об одном: хоть бы они были живы. В какой-то момент я выбежал из рыжего леса, где обычно была прямая видимость на «Санаторий «Ч», но лагеря не было, всё пространство просматривалось вплоть до стен четвёртого энергоблока ЧАЭС, нашего дома тоже не было.

Гена просто испепелял Турганова своими радужными глазами, взгляд был сильный и суровый.

Турганов внешне старался не демонстрировать страх, но иллюзий уже не было: пришли за ним.

– Я бродил по горелым дымящимся остаткам лачуг и хибар, ямы в центре не было, были лёгкие следы бетона в окрестностях, её похоже забетонировали, а потом, когда бетон немного схватился, сверху на два штыка лопаты присыпали землёй. Злость переполняла меня, всюду гарь и копоть, вонь невыносимая, гнев сменился унынием, усталость в один момент навалилась на меня, ноги еле держали меня, начинало накатывать самобичевание, я моментально понял, что это моя вина, мир рухнул для меня, слёзы кончились через несколько часов, как в дурмане, бродил я целый день по сгоревшему лагерю, я рухнул у развалин нашего дома и сидел возле дымящихся обломков нашей лачуги и не знал, куда податься, я почувствовал себя одиноким, я не хотел верить в то, что произошло. Я не заметил, как мрак свалился на округу и поглотил всё, только угли сверкали красно-оранжевыми бликами, после всех размышлений, что пришли в мою голову, я решил, что отдавший приказ должен получить заслуженное. Я растворился в Зоне отчуждения на несколько недель, скитался по округе, заглянул на кладбища техники и в какой-то момент вспомнил те два БТРа, гружённые сумками с деньгами, вот это была ниточка к тому, кто это сделал. Слежка заняла какое-то время, я дежурил круглые сутки, и наконец мои усилия были вознаграждены, я снова, как и тогда, встретил эти конвои. Солдаты и не заметили, как оказались под моим влиянием, они, по факту, даже и не вспомнили, что я с ними разговаривал.

Солдат достал штык-нож и понёс его к уху сослуживца, который смотрел ему в глаза, полные недоумения и страха, он не понимал, зачем это делает, и не хотел смерти своему другу, в этот момент из темноты леса подошёл к ним я и спросил, кто отдаёт приказы и чьи это деньги? Не дожидаясь реакции, я продолжил, солдат подносил нож к голове и направлял его лезвием к уху, вот уже кончик ножа коснулся кожи, может, даже поранил её, и я снова задал вопрос: «Ещё раз, чьи деньги и кто отдаёт приказы, второго шанса не будет». Тот, что нёс нож, назвал мне фамилию Турганов, и я пришёл к вам. Но теперь, теперь это всё неважно, не имеет значения. Я сначала шёл сюда, чтобы посмотреть на отдавшего приказ об уничтожении «Санатория «Ч», а пришёл сюда и нашёл вас. Я ведь расколол свою вторую мать Валентину, она рассказала мне всё, что знала сама, я уже тогда обладал способностью отличать правду от лжи. Она сказала мне, что Галя прибыла в лагерь не со мной, она была беременна мной. Сначала Валя просто увлеклась моей матерью, приметив её на работах по прокладыванию дополнительного охладительного тоннеля, и, когда Галя попала на допрос, она попала на допрос к Вале, и это спасло нам с Галей жизнь. Моя мать изнемогала, она увядала с каждым днём, и даже в надзирателе проснулась человечность, и они вместе боролись за наши жизни. Валя приняла роды у моей матери и, увидев меня, растаяла. Она, рискуя всем, проникла в комендатуру и смогла исключить мою мать из списков, и, конечно же, этим привлекла внимание начальства. Они проследили за ней до нашего дома и поставили перед фактом: убить нас и остаться на прежней должности или сгнить вместе с нами в лагере, она решилась сделать то, что правильно, она осталась с нами. Галя запретила ей об этом рассказывать, но прошло уже пятнадцать лет, и её болезнь подтолкнули Валю сделать исключение.

Турганов слегка побледнел, а глаза его очень зло сверкали.

– И после этого я вспомнил давно пережитый мною кошмар моей матери. Я тогда не понимал природы пережитого мной явления. Это была ночь, я как бы проснулся в другом теле, я видел женские руки и камеру, в углу которой она находилась, я притих, страх давил на меня, всё вокруг было пронизано страхом, безысходностью. Я чувствовал себя крайне скованно и неуютно. Вдруг в отдалении послышались шаги, несколько человек шли по коридору, последовал скрип открываемой тяжёлой металлической двери, через некоторое время раздался выстрел, женщина вздрогнула, дыхание её перехватило, она остолбенела от ужаса, руку прижала к лицу и зарыдала в ладонь, она вжималась в уголок, в котором сидела. Тем временем снова слышались шаги, они приближались, скрип двери, короткая перепалка, крик, почти вопль отчаяния, и снова выстрел. Женщина подскочила на месте и даже вскрикнула, её била сильная дрожь, она вжималась в стену камеры. Шаги слышались ещё ближе, страх её нарастал, и вдруг дверь с лязгом отворилась, и на пороге стоял молодой Турганов со своими непомерными усами. Ты! ТЫ! Смотрел на неё с хищнической улыбкой.

Турганов вдруг вздрогнул, конечно, он помнил, он всё помнил, но был уверен, что она не выжила. Он был мертвецки бледным. Но всё же никак НЕ ХОТЕЛ выхватить пистолет из кобуры на поясе!

– Ты смотрел на неё, как на кусок мяса, с чувством превосходства ты убрал пистолет и сказал ей, что с ней можно придумать кое-что поинтереснее, ты насиловал её, ты шипел ей в ухо, что вычистишь и вылечишь мир от таких, как она. Я чувствовал всю боль, всё унижение, что испытывала она, как ей было противно, во сне все эмоции матери за всё время сконцентрировались в одном видении. Когда ты закончил насиловать её, отец, ты с тем же чувством превосходства сказал: «Я с ней закончил, отправьте её в «Санаторий «Ч» ближайшим рейсом». Мать проснулась посреди ночи, в поту и тяжело дыша, она не знал, что я тоже не спал, я лежал к ней спиной. Я пришёл посмотреть на тебя, рассказать историю сына отцу.

Турганов понимал, история подходит к концу, страх овладел им.

– Не бойся, я не буду брать твою шкуру на душу, я не могу тебя оправдать, оправдать насильника, даже понимая, что я не родился бы, если не ты. Но ты стольких обрёк на смерть, так легко причинял боль. Я дам тебе почувствовать эмоции всех, кто погиб, кто был замучен, подвергался пыткам и лишениям в «Санатории «Ч».

Эти слова уже звучали для него, как во тьме, он словно проваливался во мрак, и вдруг страх начал просачиваться в его сознание, словно щупальцами обвивал его, Турганов попытался обернуться, оглядеться, но он словно был скован, страх стал усиливаться, волны панических атак захлёстывали его и вскоре поглотили его. Побежали образы, боль, унижение, он тяжело задышал, вдруг он смотрит в глаза самому себе, и звучит выстрел, острая боль застилала сознание, и тьма, вдруг другой образ, что-то наподобие тоннеля, с его собственными многочисленными телами, в которых кишели крысы, и вдруг другой образ уже из пыточной, из Дыры Мародёра, опушка леса, расстрелы на краю ямы. Картинки и образы, приносящие море боли и происходящие вновь и вновь, терзали его сознание, вдруг сцена насилия, он насиловал сам себя, и вновь потом выстрел в голову. Он едва понимал собственные мысли, картинки и образы неслись уже сплошным потоком, сквозь них он продирал собственные мысли, надо всё прекратить, надо прекратить. Турганов уже какое-то время просто кричал, но ничего не прекращалось, и только снова выстрел в голову, образы, насыщенные болью, и выстрел в голову, снова воспоминания, полные страха и ужаса, и снова выстрел в голову. Он ухватился за эту идею, он резким движением расстегнул кобуру, выхватил пистолет, и прозвучал выстрел.

Выстрел эхом раздался по коридорам, Гена остановился и повернулся на звук.

– Значит, не справился, что же, я дал ему выбор, он решил, что это лёгкий путь. На самом же деле он слабак, – пренебрежительно пронеслось в его голове. В «Санатории «Ч» люди, с которыми жил Гена бок о бок во внутреннем секторе, были намного сильнее.

Гена покидал комплекс, он не знал, куда ему пойти, он забрал блокнот Турганова, охрана не вспомнит о его визите. Теперь Гене хотелось просто отдохнуть, вспоминая всю эту историю, про его любовь Лаврентия и про погибших матерей, он как никогда почувствовал себя одиноким.