Текст книги "Пять дней на Святой Земле и в Иерусалиме"

Надобно было подумать о ночлеге. На станции не было ничего похожего на гостиницу, хотя на постоялый двор, хоть на простую заезжую избу. Благо, в соседстве с телеграфней нашлась одна пустая комната. Ею мы и завладели. Улеглись кто на полу, кто на скамье, кто на столе. Постелью служило всякому то, кто в чем ходил. Оставалось заснуть с мыслию о «радостном утре»… Ефес более не приходил на ум. Зато «энглез», не выходил из ума. Уже я стал дремать, как услышал шопот: «Какая-то рожа смотрит в окошко». Этого недоставало! Сообразивши, что место кругом пустое и до беды недалеко, мы решились не спать всю ночь. К счастию добрый телеграфист, узнав о положении нашем, весьма не радостном, перевел нас в свои комнаты, отыскал для нас и матрац, и одеяла, и все прочее, и в полное успокоение объявил нам, что у него всегда наготове двенадцать огней (заряженных стволов) для непрошенных гостей. После всего этого оставалось заснуть.

Там же, 28 сентября.

Встал с рассветом. Цифра шесть не давала спать. Вышел посмотреть на картину восходящего из-за гор Лидии солнца, в которую вперяли некогда свой богосветлый взор апостолы Иоанн и Павел и, может быть, сама Богоматерь, уже блажимая от всех родов, по ее вдохновенному проречению. От станции не видно не только Ефеса, но и самой горы Приона. Их закрывает собою акрополь христианского (бывшего) города. Я его срисовал при освещении первыми лучами солнца. Оставалось довольно времени, чтобы сходить осмотреть его, но… читатель простит меня, если я еще раз вспомню при нем о своих шести часах. Что делать? Простота, как и грех, иногда весьма привязчиво нападает на человека. Я пошел вдоль столбов соседнего водопровода и занялся списыванием его надписей. Вскоре ко мне подошли и оба спутника. Нашлась работа не только глазам, но и всем шести рукам. Кончив эту времякоротательную работу[25]25
  Вот все списанные нами надписи: 1). Αὐτοκρα… ος καίσαρος ϐεοῦ Τραιανοῦ παρϑικοῦ ὑιοῦ ϑεοῦ Νεῤουα υἱωνοῦ Ἀδριανοῦ Τραιανοῦ Σεϐαςοῦ. Ἡ ϕιλοσέϐαςος Εϕεσίων βουλὴ καὶ ὁ νεωκόρος δῆμος καϑιερωσαν. Επὶ ἀνϑοπάτου πεδοῦ κα. ου Πρεισκέτνου ψηϕισ. μένου. τιβ. κλ. ἰταλικοῦ τοῦ γραμματέως τοῦ δήμου. Ἔργ(ον) ἐπιςατήσαντος τιβ. κλ. Πεισωνέινου.
  2). Τὸν κράτιςον επίτροπον τοῦ Σεβ(αςοῦ). Ἡ Απολλωνία τῶν προς τῷ ῥονδακῳ πόλις τὸν ἰδιον εὐεργέτην. Επιμεληϑέντων τῆς ἀναςάσεως και… ιοψηϕ…σης πόλεως τῶν περι … ορνηδα Απολλ. ναεῖον Δι. Αυρ. Ρουϕον.
  3). (Ἀγ)αϑὴ τύχη… α Πούλχρα. Ἱερὴ, και.. πρα. Π. Ωρδεωνίου (ὑιο)ῦ Σοϕιςοῦ ϑηγα(τηρ Ἀ)ντωνίας Κυιντιλι… ευσεν. Επὶ πρυ (τάνους) Γαίου Τερεντίου. ρατὶου.
  4). (Αυρη)λιω (καί)σαρι σεϐαςῷ.. ῷ ἀρχιερευ.. (πατρ)ὶ πατρίδος (Αὐτοκρ)άτορι κατα τὴν… υ Τεϐερίου κλ… …μονικοῦ οἰκ… ἀποκατέςη.
  5). (Βουλ)ὴ καὶ ὁ δῆμος τῆς π… μητροπόλεως τῆς Ἀσίας και… …ροῦτον σεβαςὸν Εϕεσιων πόλεως… ΜΠΟΜ. ΔΗΜ. ΚΑΙΚΙΛΙΑΝΟΝ..
  6). ….. αος ….. ου νεωποῆσας στεϕανῳ. Υπο τῆς ϐου(λῆς) καὶ τοῦ δήμοῦ χρυσέῳ στεϕανῳ.
  7). Φάδιλλαν ϑυγατέρα Μ. Αὐρηλιόυ Ἀντωνέινου ϑεοῦ καίσαρος σεϐαςοῦ.
  8). Μ. Αὐρήλιον (Αντωνέιν)ον σεϐασ(τον)… νικον … Σεουήρου.
  9). (Σα) ϐειναν… (вытерто пять строк) Ἐ ϕ εσίων ϐουλῆ (εὐ) ϑυγραμμάτως.
  10). Επιμε… ἀναςησ… τιμήν, ἐκτ… τοῦ ίλου. Α…. Λ. Γερελλανου ̒Ρού(ϕου) Σαλουτάνου. Ενος καὶ αὐτοῦ. Των νενεοποηκότων ψηϕισαμένων Φαϐί(ου) Νεικίου ϕιλοσεϐάστου καὶ Μ. Ἀντωνιόυ. Μάρκου τῶν ἀρχόντων.
  11). Π, Γ, Δ, Χριστε, Γ


[Закрыть] к восьми часам, мы возвратились на станцию. Для очищения, как говорится, совести, я телеграфировал в Смирну, прося там кого следовало, замедлить отходом парохода на полтора или два часа. Я знал очень хорошо, что два пассажира и целый пароход – тяжести совершенно не равновесные. Но опять скажу: что делать? Известный «утопающий за соломинку хватается». По мере того, как близилась урочная минута (десять часов и пятнадцать минут) прибытия поезда, преогорченный за меня и за себя, мой несравненный патриот волновался все более и более. «Вот я им безбожникам покажу… я их выставлю на весь свет… лгуны, эгоисты». В безыскусственную эту филиппику врывались и имена Крыма, Севастополя, даже Пальмерстона… Глухой неперемежающийся отдаленный стук перервал, обидный для Великобритании, поток речи. Поезд остановился у станции. Упреки с нашей стороны сыплются всякому встречному и поперечному. Кто дивится, кто смеется, кто притворяется ничего не понимающим. Немалого труда стоило уговорить расходившегося поборника законности и правды не делать, по пословице, столько ему известной, «диры в воде».

Прощаемся с Ефесом. Отлагая в сторону приключившуюся неприятность, благодарю Бога за то, что сподобился видеть еще одну историческую древность, освященную столько близкою сердцу памятию «возлюбленного Христу Богу апостола». Я уже гадал выше о месте его пречудного преставления, погребения и преложения, славнейшего паче самого нетления, которым «Девственник и Друг Христов», один из всего человечества, почтен был наравне с своею нареченною Материю. Припоминаю при сем читанную мною где-то заметку о том, что Богослов-евангелист погребен в вертикальном, а не в горизонтальном положении. Читая краткое описание (в житии его, 26 сентября) сего погребения, убеждаешься, что крестовидность могилы и постепенность зарытия землею живого-усопшего объясняются всего лучше предположением сей вертикальности. О, богослове! Доколе будем молить тебя умолить в свою очередь Христа Бога избавити люди безответны и належащий облак языков разгнати? Начинается, по-видимому, сие желанное разженение облака, но уже есть ли, кто бы порадовался тут просиявающему лучу солнца правды? Облак исчезает, но и сад, которому он мешал, тоже исчезает. Не указал мне никто и другой богознаменанной могилы живых-усопших, преславных седми отроков ефесских. Кроме сих знаменитостей всего мира Ефесу принадлежат святые имена апостолов Тимофея, Онисима и Гаия, первых епископов города, Меммона епископа (16 декабря) и еще одного епископа и мученика ефесского (был ли он архиепископ Ефеса или только епископ одной из епископий ефесских, неизвестно) Ипатия, пострадавшего вместе с пресвитером Андреем в Константинополе во времена иконоборства (21 сентября). Ряд мучеников ефесских открывает собою святая Ермиона, дочь апостола Филиппа (из 70), святые: Гайан, Иовин (16 мая), Флавин, Сатурн, Сатурнин, Тимей, Истиал, Викторий и Виктория (25 мая), Галлиан, Вивин, Ювин и Миоген (14 июня) и, вероятно, другие многие. Упомянув о святой Ермионе, не забудем сказать, что отец ее был первым епископом тралльским (поблизости столько раз упомянутого Айдина). Окончательно прощаюсь с возлюбленным местом Возлюбленного. Благословенная земля, пропитанная нетлением, в последний раз чувствуется под ногами моими. Понесу от нее поклон Святой Земле, с которою у нее когда-то было столько общего и как бы родного.

Мчимся во всю ужасающую прыть не предусмотренного тайновидцем коня. Чудовище износит свист из своих зубов львовых и стучит своею бронею железною. Глас крил его, яко глас колесниц, егда кони многи текут на брань… Из уст его исходит огнь и дым и жупел… Миробытные горы, завидев вьющийся ошиб тысячелакотного дракона, тоже, кажется, соступают с своих мест и забегают вперед, чтобы посмотреть прямо в глаза огнеядному неотерию. Но напрасно их усилие! Они устают, отстают и прячутся со стыда друг за другом. А мы все несемся и несемся. Уже два часа в дороге. Показалась наконец красноватая масса Тмола. Но чем ближе мы становимся к Смирне, тем далее уходит от нее, конечно, другой дракон, ругающийся морю со всеми его глубинами и непогодами, увы! Ругающийся и нашим чаянием, прибавлю я. «А может бить он подождет нас» – промолвил печальный спутник, заметив мое движение рукою, означавшее быстрое удаление парохода. Почтенный человек забыл, что он есть только единственное число их… Предпоследняя станция. Новые пассажиры удивляются, встретив в вагоне своего всеобщего знакомого, известного своею нелюбовию к ненужным разъездам. Знакомый сперва упорно молчит, а потом вдруг разливается неудержимым потоком разных, не лестных «железному управлению» выражений. Собеседники улыбаются, говоря: «Опять хлопоты нашему Христаки»[26]26
  Т. е. Христофор, сокращенно: Христо, а уменьшительно – Христаки. Наши поклонники переделали Христаки в Хлестакин.


[Закрыть]. Последняя станция. У всех пассажиров отбирают билеты. Какой-то служитель толкнулся было и к нам за билетами, но, услышав грозные слова: «А вот я вам покажу ваши вчерашние[27]27
  Билеты с возвратом выдаются на один день.


[Закрыть] билеты, такие-то имярек» – ушел и не показывался более. Ровно в час и тридцать минут, по положению, мы прибыли в Смирну. Не говоря ни единого слова никому и как бы даже совсем никого не видя, устремился наш неоцененный хлопотун прямо к морю. Мы едва успевали бежать за ним. Наконец вот оно – тихое и ясное, не разумеющее волнения, бывшего в душе нашей. Первый попавшийся каикчи получает лаконическое приказание: «Вапор-Москов! Живо»! Но каикчи сверх чаяния не торопится. Подпершись руками в бока и смотря на нас в полглаза, он ответил иронически: «Москов-вапор мы навряд догоним. Он ушел в полдень a punto».

На этом отчаявающем ответе нам бы и успокоиться. Поначалу точно так и было. Разговаривавший с каикчи стоял как вкопанный после данного тем ответа. Сняв шляпу, он отирал платком лившийся с лица пот и печально смотрел на море, точно оно унесло с собою все его сокровища. «Теперь что будем делать?» – спросил я. Редкий человек, вместо того чтобы сказать: «Пойдем домой, где меня со вчерашнего утра ждет семья» – отвечал: «Надобно идти в Агентство и осведомиться о вещах ваших». Действительно, этим прежде всего следовало заняться. Вещи могли уйти с пароходом в Яффу, и я оставался бы в том и с тем, что было на мне и при мне. Пошли к вещам. На дороге какой-то встречный объявил нам, что «Аскольд» еще стоит. Опять бежим к морю во весь дух. Какой-то лодочник, более, чем прежний, говорливый и изворотливый, подтверждает радостную весть о стоянии парохода. Его заставляют повторить уверение. Он обижается и говорит: «Когда я лгал? Чего не знаю, то не говорю. Если сказал есть, то, значит, и есть. Слава Богу, еще не ослеп…» – и прочее все в том же роде. А мне вещун-сердце подсказывает: ведь это он «коня сколачивает». Сколько ни высматриваю на море между мачтами своего флага, нигде его не вижу. Уже мы далеко выплыли в залив, и можно было перечесть все стоявшие на якоре пароходы, когда болтун был остановлен строгим приказом указать, где русский пароход. Но что пользы досказывать смешной конец грустной истории? В далекой дали мы увидели только дым, оставленный нам «Аскольдом». Просится с языка острота, но и в ней что пользы? Возвращаемся на берег. В Агентстве нам показывают все наши вещи, выгруженные с парохода и сложенные в кладовой, и вместе ответ на мою телеграмму, гласящий: «При всем (всем — много, при некоторой части всего) желании остаться…» и прочее. «Теперь что делать?» – спросил меня в свою очередь невольный общник моего злострадания. Ясно было, что оставалось мне делать. Дожидаться в Смирне первого парохода, идущего в Яффу, и на нем отправиться. К счастию, таковый был уже налицо. На одной неделе с нашим, только днем позже его, всегда отправляется из Смирны туда же и Ллойдов пароход. Еще третьего дня я осудил такое совпадение как дело нерасчетливое в коммерческом отношении. Сегодня нахожу его «отличною вещию»… А что самого отличного в ней, так это прибытие с австрийским пароходом к месту своего назначения почти двумя днями ранее, чем с нашим. Желая сразу покончить дело, мы тотчас же отправились в Ллойдово агентство и взяли себе билеты до Яффы, куда нас обещались доставить в следующую пятницу (а «Аскольд» придет в воскресенье). Что ж, и то хорошо. Значит, нет худа без добра. Завтра ровно в полдень пароход наш снимется с якоря. Перебраться на него можно в десять часов. Уладив таким образом все, мы, как спасшиеся после кораблекрушения, сели на берергу моря в «Levantino» и предались беззаветному отдыху. Какое это благо для человека, обремененного «шестым десятком» лет, найти отвержденное положение себе, занять его и успокоиться на нем! Когда-то я мечтал прослужить не знаю сколько лет, заслужить не знаю какую пенсию, и потом разъезжать по всему свету, выбирая, где теплее зимою, где свежее летом, где «больше книг и меньше интриг», как говорил один, очень знакомый с жизнию и бумагою человек. Прощайте, невинные мечты! День ото дня убеждаюсь все более и более, что самое блаженное положение человека на земле есть то, когда он ребенком сидит, прижавшись к матери, и ни о чем, даже об играх, не думает, и ни на что, даже самое верное, не расчитывает… Такому блаженному покою не предавался однакоже наш неутомимый проводник и советник и на всякую потребу наставник. Русский человек решил, что он не успокоится до тех пор, пока не объяснит английскому консулу случившего с нами на железной дороге. Отговаривал я патриота от напрасного труда, но он настоял на своем и ушел судиться. Прощаю ему это. Русским он сделался уже в зрелом возрасте и в детстве не заучивал на память поучительных басен нашего несравненного баснописца. Оставшись один и не зная, чем заняться, я раскрыл Itineraire на 461 странице, отдавая должную честь Смирне, которая есть также один из древнейших исторических городов. Уже Страбон упоминает о двух Смирнах: старой и новой. После него, конечно, еще не раз старела и обновлялась Смирна. Некогда этим именем назывался Ефес, у которого здесь был свой выселок, присвоивший исключительно себе это имя. Он даже вступал потом в спор с Ефесом за первенство «асийское» и имел смелость называть себя «первою столицею Асии по красоте, величию и блеску, трепреданною[28]28
  Τρὶς νεωκόρος τῶν Σεβζῶν… Неокорос до слова значит «прислуживающий в храме, приверженный к нему, имеющий его на своем попечении»; отсюда вообще: преданный или, для благословия, храмо– (как бы священно) преданный. В вышеприведенных надписях, волость (дим – δῆμος) ефесская назвала себя просто νεωκόρος. Смирна, наслушавшись своих риторов, выдумала τρὶς νεωκόρος.


[Закрыть] их величествам» и пр. Думу свою величал именем «само-лучшей». Этот льстивый и хвастливый тон императорской Смирны несколько объясняет, каким образом она одна из стольких славных и блестящих городов ионийского союза могла уцелеть до наших дней и даже получить опять такое огромное значение на всем малоазийском побережьи. Прощаем ей ее старое фанфаронство ради пользы, которую доставляло оно людям в те побрякушечные времена. Вспомним при том же, что Смирна славилась одною из знаменитейших риторических школ своего времени. Она знала хорошо (думаю, что и до сих пор не забыла), что если хочешь быть знаменитостию, то первый кричи сам о себе. Так ловкий город поступает до сих пор. Нашумел о себе на весь свет до того, что, к изумлению и страху Константинополя, вдруг в Смирне появились две железные дороги. Устроители их не знают теперь, что с ними делать, а все-таки Смирна блестит ими и, верьте, достигнет того, что будет опять «первою столицею Асии (Малой) по красоте, величию и блеску» – особенно последнему. Благо, теперь некому в соседстве соперничать с нею. Нет ни Ефеса, ни Милета, которые когда-то совершенно затемняли «трепреданный» город. Возвращается мой челобитчик. Ни победа, ни поражение не знаменуются на серьезном лице его. «Агличанин» сказал ему, как и следовало ожидать, что управление железной дороги, хотя и состоит из англичан, не подлежит его ведению, что железная дорога есть турецкое учреждение, и что обиженные имеют полное право жаловаться местному начальству (вместе с мужиками, приносившими жалобу реке на ручьи)… и пр. Был уже час пятый дня, когда я напомнил своему дорогому адвокату, что ему пора бы показаться своим домашним. Дома действительно ждали его с весьма понятным нетерпением. «Вот так с ним бывает чуть не при каждом пароходе русском!» – сказали встретившие нас. Восклицание это не походило, впрочем, ни на упрек, ни на жалобу, а было отголоском самого неподдельного добродушия. Едва прошло с полчаса отдыха, разбавляемого живлением на лубочное изображение (вставленное в золотую рамку) весов, на одной чашке которых русский мужичок перевешивает чуть ли не всю Европу, усевшуюся на другой чашке, мы опять уже были на улице, направляясь в железнодорожный вокзал «за объяснениями». Чего только не было наговорено там с обеих сторон в течение доброго часа времени! Разговор шел то по-английски, то по-гречески. Там, где следовало сказать что-нибудь посильнее с нашей стороны, на помощь всегда являлся язык Демосфена и Аристофана. Я равнодушно следил за ходом речей, зная совершенно, что мы «толчем воду», по пословице, и более ничего! Победа, впрочем, видимо была постоянно на нашей стороне. Это показывали торжествующие манеры нашего состязателя. Раз только он удивил меня, ставши, при одном замечании противника, что называется, совершенно в тупик. Я пожелал узнать, что могло его озадачить в такой степени. Растерявшийся посмотрел на меня рассеянно, развел руками, и сказал по русски: «Вот так англичане! Знаете, что он сказал мне? Вас, говорит, никто не принуждал платить пять лир. Вы могли обещать их, приехать и не заплатить…» Такой неслыханный резон положил печать молчания на уста наши, и мы возвратились домой молча. Истинно, – век живи, век учись!

Нет, у Смирны есть и иные дела, непохожие на те, о которых я упомянул третьего дня намеком, основываясь на слухах. Русь и там, Русь и здесь, но какая разница! «Знаете, какой лихой наездник этот мальчуган» – спрашивают меня. «Довольно, что вы то знаете» – отвечаю я. – «Он держал пари, что обгонит одного англичанина, вот такого (сажень от полу). Тот дал ему десять шагов вперед, а он ему говорит: “Русских не догоняют…” Пустились вместе, и где тому? Энглезос говорит ему: “У тебя лощадь хорошая”. А он ему: “поменяемся!” Пустилпсь опять. Наш прилетел назад, как ветер, а тот… немножко лег отдохнуть на дороге (т. е. упал с лошади)». Дело подобного рода конечно не из важных, но характеристично. «Молодца следует по голове погадить» – сказал я в увенчание истории. «Его-то? Не стоит он того» – возразил рассказчик. Заметив мое удивление, он присовокупил еще следующий, тоже характеристичный рассказ: «Когда на нас опять востала чуть не вся Европа из-за этих… то он (наездник) раз говорит: “Папа! конец теперь России” – а сам плачет, – “Осталось убить себя…” “Как, убить?”, – подхватывает отсюда (еще меньший мальчуган), – “не стыдно тебе говорить так? Надобно идти сражаться. Пуст там убьют”. Тогда я ему сказал: “Ты сын мой! А ты… ничего не стоишь!.. Господь да будет и пребудет присно с вами! И да не разочаруетесь вы никогда ни в славе имени русского, ни в величии вашего нового отечества!”»

Смирна, 29 сентября

Сижу на «Огюсте» уже целый час и насматриваюсь на Смирну. И ангелу церкве смирнския напити:…не бойся ничесоже, яже имаши пострадати. Се имать диавол всаждати от вас в темницы, да искуси-теся: и имети будете скорбь до десяти дний. Буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота (Открр. 2, 8-10). Не вспомнить об этих словах было нельзя в виду Смирны, но какое бы то ни было слово, гадания не место и не время было приложить к ним. Впрочем, пусть тот, кто посещает Смирну по тем или другим расчетам и влечениям, выносит с собою из нее память заповеди Господней быть верным даже до смерти. Это принесет ему выгоду большую, чем все торговые операции, а поклоннику, как мы, смущаемому на пути своем всяким видом неверия, не даст впасть ни в уныние, ни в равнодушие, ни, наконец, в фанатическое ожесточение, научив его свою собственную веру блюсти даже до смерти. К какому именно первостоятелю (ангелу) смирнской церкви обращена была речь первого и последнего бывшего мертвого и се живого, с определительною точностию сказать нельзя. В числе первых епископов смирнских указываются два апостола из семидесяти, а именно: Аполлос и Аристион, и двое мужей апостольских: Вукол и Поликарп. Последний открыл собою ряд мучеников, продолжавшийся чрез все время гонений на христианство. Перечисляю здесь известные мне имена их: Виталий, Поссессор, Ревокат, Сатурнин, Фирмин, Фортунат (9 января); Германик (19 января), Геронтий и Карпофор – вместе со святым Поликарпом (23 февраля), Сервилиан и Дациан (27 февраля), Пионий пресвитер с другим Понием, Дионисием и другие, всех числом тринадцать (14 марта), Менген (16 мая), Диоскорид (11 мая), Мигген (14 июня)… Несмотря на свое начало от апостолов, смирнская кафедра никогда не была в особом почете ни при византийцах, ни при турках. В турецкое время она даже поднялась несколько. В древних расписаниях иерарших кафедр патриархата константинопольского мы видим смирнскую кафедру то на самом конце списка, именно 43-ею (всех 51), то даже вне митрополий, в ряду независимых епископий (архиепископий), и даже между ними не первою, а пятою. Тогда как соседняя, например, Ефесская епархия постоянно стояла в списках (по-латыни Notitiae) второю и слагалась в одно время из 38 епископий, – Смирнская, и, стоя в ряду митрополий, не имела никогда в ведомстве своем более четырех епископий. Теперь она занимает 29-е место, и имеет под собою одну епископскую кафедру. Нынешний митрополит имеет, впрочем, при себе и одного титулярного епископа, бывшего своего архидиакона и издателя местной духовной газеты – «Евсевия» («Благочестие»). Смирна уже не один десяток лет славится процветанием в ней духовного образования. Здесь жил и преподавал некогда славный Константин Икономос. Тут же, если не ошибаюсь, издавался некогда и первый духовный журнал греческий – «Евангельская труба». Нынешний лицей ее также пользуется весьма хорошею репутациею, и чуть ли не есть теперь первое по успехам среднее учебное заведение греческое в Турции. Проходя сегодня около соборной церкви Святой Фотины, я не без радости видел выходивших оттуда с литургии воспитанниц[29]29
  В числе их есть и Никомаха, в переводе: «брань победная». Если читатель еще не догадался, откуда явилось такое имя, то я помогу ему в том. Ребенок родился, когда получено было известие об отражении союзников от Севастополя. В женихи «Победной брани» назначен какой-нибудь сирота – сын павшего под Севастополем героя.


[Закрыть] одной гимназии, содержимой какой-то иностранкой. О дети! будьте верны даже до смерти!

«Огюст» опередил «Аскольда» с первого же раза уже тем одним, что на нем якорь поднимают не воротом, а колесом. Лодки отдвигаются от него. За кормою начинает бурлить и пениться вода. Люблю эту торжественную минуту отдаления пловучего города от твердой земли. В ней есть черта истинного величия. Ровно полдень. Из города доносится звон при какой-нибудь латинской (Мф. 13, 27) церкви, по обычаю западной Европы. Прощаюсь взором со всякою знакомою местностию города, с горою Пагом, с древним кремлем Смирны дохристианских времен, с пресловутыми набережными кофейнями, с зеленым «магазином»[30]30
  Слава Богу, слово хотя и не русское, но по-русски написано! А в Цареграде блестит: L’ Agence… et cetera.


[Закрыть] Русского агентства, с отдаленною памятною пунтою и на ней «русским домом», на котором при всяком удобном случае развевается наш Андреевский крест, в досаду всем иноземцам, в том числе и «агличанам».

Плывем вдоль южного берега смирнского залива прямо на запад. Материк Малой Азии представляется здесь простирающим как бы несколько рук к оторвавшимся от него островам: Лезво, Хио, Само, Ко и Родо. Одна из таких, многосмысленно помавающих родной Греции дланей вытянулась между Смирной и Ефесом, и заселена была (по берегу) богатыми и прекрасными городами, составлявшими особый торгово-политический союз Ионийский. Ни один из тех городов, кроме Смирны, не дожил до наших дней. Ефес, также как и Смирна, лежит в глубине залива. Мы могли бы досмотреться его завтра утром с парохода, если бы не брали направление от острова Хио прямо на юг. Кстати, кончу слово об Ефесе. В ободрение русским «верным человекам» я считаю себя обязанным сказать, что моя неудачная поездка в Ефес не должна останавливать их похвального рвения посетить славное и дорогое христианскому сердцу место. Кто, подобно мне, приезжает в Смирну (на русском пароходе) из Константинополя, тот, конечно, пусть лучше не рискует, полагаясь на те или другие заверения, а вместо того пусть посвятит свободные полтора дня на обозрение и изучение Смирны. Кто же возвращается в Смирну из Александрии (Яффы, Бейрута и проч.), тот смело может воспользоваться двухдневною стоянкою парохода (разумею – русского) и побывать в Ефесе; ибо пароход снимается с якоря вечером, а поезд приходит в Смирну, как уже мы видели, в половине второго часа пополудни. Для сего, немедленно по прибытии в Смирну, ему надобно отправиться на берег и искать, чтобы кто-нибудь провел его на айдинскую железную дорогу. Билет он возьмет только до Айя-солук и заплатит туда и обратно сто пять пиастров (лево — тоже) за первое место, семьдесят один пиастр – за второе и сорок шесть с половиною пиастров – за третье, полагая круглым числом пятнадцать пиастров на каждый наш бумажный рубль. Полагаю, что все нужное сказано. На удобный ночлег в Ефесе пусть не расчитывает; это также да будет ему известно.

Быстро проходим обширный залив Смирнский. Уже давно город слился в одну темноватую полосу, в которой глаз не различает более ничего. Уже оба плавучие маяка, белый и красный, примкнули к сей полосе или, лучше, к задвинувшей ее мало-помалу береговой крепости, не знаю, что и от кого стерегущей. С юга высятся горы со странными очертаниями верхушек. С севера стелется низменный берег, усаженный кучами выделываемой и тут соли, точно лагерными палатками. Чем ближе мы к выходу из залива, тем чувствительнее становится качка. Сначала мы плыли прямо на запад, потом чуть не на север, огибая Черный мыс. Едва мы минули его и вышли в море, как показался уже остров Хио. Взяв направление к югу, мы вошли в так называемый «косой пролив» между материком и островом. Слева возвышается гора Сагиб, а по древнему Мимас, считавшаяся в древности одною из высочайших[31]31
  Mons Mimas, CCL (!) millia passum excurrens. Плиний, кн. V. Гл. 29.


[Закрыть]. При подошве ее когда-то существовал большой ионийский город Эрифры (Красные), родина знаменитой сибиллы Иерофилы. Берег затем отдаляется от нас, давая место заливу ефесскому, зовомому теперь именем единственной на нем «Новой пристани» (Scala nova), а во время нашего паломника называвшемуся «Пристанище муроморяное» (т. е. мраморное). В сумер ках мы поравнялись с городом Хио и остановились тут часа на два, на три. Города почти нельзя уже было различить. Говорят, что он обширен и пригляден, хотя все еще носит на себе следы страшного разорения, испытанного им во время греческой войны за независимость. Население его почти все греческое, и сами турки городские, от преобладающей стихии эллинской говорят по-гречески. В гражданском отношении он, вместе с островом, составляет часть «вилаета (генерал-губернаторства) островов». В церковном – образует отдельную епархию (митрополию) Константинопольского патриархата, занимающую 50-е место, а в прежнее время входившую в качестве епископии в Кикладскую или Родскую митрополию. Имеет теперь ученого у себя архиерея Григория, писавшего и об армянах, и о болгарах. Непохвальною особенностию острова находят непомерное размножение там священников. На пятьдесят-шестьдесят убогих деревень и деревушек здесь еще недавно насчитывалось, говорят, четыреста и более священников. Много рассказывают по поводу сего не в пользу бывших тут по временам архиереев. «И ту лежит святый мученик Сидор» – говорит паломник. Кроме Исидора, Хио может хвалиться еще святой мученицей Миронией (2 декабря), тремя девицами мученицами (9 июня), преподобными Никитою, Иоанном и Иосифом, строителями так называемой «Новой обители» хийской (отстоящей от города часа на два пути) (20 мая) и преподобною Матроною (20 октября), основательницею также одного монастыря женского. «В том острове ражается мастика и вина добрая и овощь всяк», говорит наш первопаломник. А иеродиакон Зосима вместо вин ставит «рожки и шелк». По словам сего последнего, в Хио сидел тогда «капитан, сиречь князь от Зены (Генуи?) великия». Весьма трогательно описание города и его добрых жителей у Барского. Он насчитывал восемьдесят церквей в городе и знал два «грамматических и философских» училища там; из коих в одном даже учился в течение шести месяцев. Здесь он похоронил спутника своего иеромонаха Рувима. Здесь же встретился с патриархом Иерусалимским, славной памяти Хрисанфом, и к великой печали своей узнал от него, что на путешествие к Святым местам нужно по меньшей мере «сто левов» (т. е. пиастров). Любопытно, что сумма эта равнялась тогда шестидесяти рублям, а теперь равняется только шести! Занимающимся исследованием церковных древностей приятно будет узнать, что здесь же жил и изучал богослужение православной церкви известный ученый аббат Гоар, познакомивший своим «требником» весь Запад с нашею церковию. Но – довольно о Хио. Уже глубокая ночь. Время дать покой глазам и рукам. Последняя память на нынешний день да будет воздана Чесменскому морскому бою, происходившему верстах в двух или трех от места парохода на восток. Время гигантов еще не очень отдалено от нас.

Архипелаг. 30 сентября.

Помню его, напоминавшего своими очертаниями детскому воображению домашнее животное с поднятою лапою и обращенным к неисправному ученику рассерженным лицом. Это он, Архипелаг, казавшийся мне еще в то благополучное время поклонения всему печатному номенклатурною несправедливостию. Прежде чем нам стали преподавать географию, уже два года я «мозолил» греческую грамматику и знал хорошо, что архипелаг должно значить: начало моря или морей. Но ни в каком отношении ландкартное животное не заслуживало этого имени; ничего оно не начинало и даже ни над чем не начальствовало. Неприятно было мне встретиться с этим первым свидетельством нелогичности греческого языка. До тех пор меня смущало только несообразное с ясным представлением вещей название училища, в котором мы учились, уездном. Кто и куда тут уехал, доискивайся сколько хочешь! Припоминаю старину не потому только, что она приятна старику, а потому, что в самые эти минуты слушаю вокруг себя разговор на греческом языке, в паралогизмах которого снова приходится убеждаться и – уже не из книги, а из живого слова. Называют кого-то филеллином, т. е. греколюбцем. Логика требует говорить эллинофил, а язык настаивает на филеллин! Острова: Самос и Патмос (Σάμος, Πάτμος – с мужеским окончанием) суть женского рода, а наши Волга, Ока и Кама должны быть по-гречески мужеского рода. Почему так! Потому что, говорят собеседники, в первом случае подразумевается слово: ‘η νύσος (остров) женского рода, а во втором: ‘ο ποταμός – мужеского рода! И за то спасибо! Все же есть что-нибудь, похожее на смысленность. Когда я вышел наверх, то нашел, что мы в течение ночи пересекли весь Ефесский залив и оставили позади себя острова Икафию и Само, или Сам, как учит называть его Барский. Маленький остров этот представляет собою редкое политическое явление; области или округа (уезда – по нашему) с государем во главе правления и представительною палатою. В церковном отношении он составляет особенную епархию (40-ю) вместе с островом Икарией. «И ту лежит» – скажу я словами паломника нашего, святой Лев епископ и мученик самский (Acta Sanctorum. 29 апреля), о котором наши святцы не упоминают вовсе. Паломник также умолчал о нем, отозвавшись вообще об острове, что на нем «рыбы многы бывают, и обилен же всем остров той». А Барский, поговорив о Само на одну страницу, заключил свою речь признанием, что «продолжил слово выше потребы». Мы прибавим ко всему вышесказанному, что нынешний патриарх Иерусалимский есть уроженец самский, и это обстоятельство, как уверяют, имеет свое значение на острове. Об Икарии что сказать? Имя ее говорит за нее. Икар с восковыми крыльями кому неизвестен? О какой бы смелой физико-динамической попытке ни говорила баснь, достойно замечания то, что она шла успешно на всем расстоянии от Крита до Икарии. А это по прямой линии составит около трехсот верст! И успех, и неудача объясняются тут воском. Старого деятеля забыла совсем новая наука, отуманенная паром и очарованная электричеством. Выходим «на параллель» острова Патмо. Он еще закрыт какими-то малыми промежуточными островками. В ожидании его, я усиливаюсь разглядеть что-нибудь на малоазийском берегу, похожее на развалины, но все там покрыто непроницаемой мглой в лучах только что отделившегося от гор солнца. Я высматривал другую знаменитость ионийского берега и отжившего мира, «мать матерей городов» (смотри выше заметку о логике греческого языка), пресловутый Милит (Μίλητος) или Милет, теперь опустелую местность, называемую Палатами (Παλάτια – дворцы). Любимые божества эллинские, единоутробные Аполлон и Диана (Артемида) разделили себе ионийское побережье. Сестра утвердилась в Ефесе, а брат в Милете. Иродот говорит, что и Аполлон даже обитал в Милете. Бывшее поблизости города капище Аполлоново называют древние величайшим из всех храмов земли, равным по протяжению целому селу. Милет усеял своими поселениями Эвксинский Понт и Пропонтиду (Черное и Мраморное моря). Итак, поклон и почет ему от нашей России! Потомки, впрочем, совсем забыли предка. Едва ли кто из наших «Олегов» и «Александров», проходя мимо незримых с моря «Палат», думает, что отсюда пущены были первые кораблецы, отыскавшие где-то там, за синими морями, нас, скифов и пробившие для нас известное «окно» в Азию. Милет посещал апостол Павел. Здесь происходило его трогательное прощание с пресвитерами ефесскими. Из святых, принадлежащих Милету, можно указать с достоверностию на мученика Акакия (28 июля) и под сомнением на мученика Елпидия (27 апреля). От памяти одного апостола переходим к памяти другого. Показался и Патмос. Под яркими лучами солнца можно было различать в трубу и белевший множеством домов город (одного с островом имени) и высившийся на вершине горы монастырь евангелиста. Остров кажется одною безжизненною скалою, подобно Тенедо и другим многим, вовсе не соответствующим увлекательному о них представлению. И при всем том, это – Патмос, – место чрезвычайного откровения необычайному зрителю и «сказателю вышних божественных таин»! Не только влечешься к нему, но и не хотел бы отстать от него никогда. Апокалипсис есть евангелие будущего. А будущее есть собственность всякого. То, что созерцалось на пустынных скалах патмийских, принадлежит всем нам. Отсюда наше духовное родство с островом. Я думаю, что нет на земле души верующей, которая бы на имя Патма не отозвалась глубоким вздохом. К сожалению, приснопамятный остров находится вне прямого пути мореходного, и надобно довольствоваться созерцанием его издали – «всторонь далече в море». Таким находил его еще паломник, странствовавший в то время, когда для кораблей не существовало прямых дорог, и ветер заносил их не только «всторонь», но и совершенно неведомо куда. Ближайший к нам по времени, паломник Барский трижды посещал любимый им остров, и в последний раз жил там шесть лет! Киевский академист продолжал учиться в патмской школе «в пользу себе и отечеству», и, живя тут, составил латиногреческую грамматику «на пользу братии и ближних наших (греков) и на честь отечеству». Русский возымел намерение учить греков латинскому языку! Не лучше ли б было ему, в честь отечества своего, записать русскую грамматику для греков? Потребность подобного труда, как мне сегодня говорили греки, чувствуется весьма и до сего времени[32]32
  Осведомляемся, что такого рода грамматика издана недавно в Одессе.


[Закрыть]. На прощание исчезающему уже острову скажу, что он в старых росписях епархий не значится ни митрополией, ни епископией, никак. Ныне же Патмос вместе с островом Леро составляют одну епископию, подведомую митрополиту Родскому. О Патме во всей точности слова можно сказать: «и ту лежит» святой Христодул, ктитор монастыря евангелистова. Барский замечает впрочем, что это только местный святой, «инде же никакоже не признается за святаго».