Текст книги "Белый тигр"

Вторая ночь

Кому:

Его Превосходительству Вэнь Цзябао Который, пожалуй, уже задремал в своей Резиденции Премьер-министра В Китае

От кого:

От его полуночного консультанта По вопросам предпринимательства Белого Тигра

Господин Премьер!

Итак…

На что похож мой смех?

Чем пахнет у меня под мышками?

А правда – сами ведь, наверное, заметили, – что усмешка у меня ну просто сатанинская?

Сэр, о себе я еще много чего могу порассказать. С гордостью заявляю: я не рядовой убийца. Как-никак я убил своего хозяина (второго отца, можно сказать), а также, скорее всего, стал причиной смерти почти всех своих родственников. Этакий виртуальный душегуб.

Однако хорошенького понемножку. Послушали бы, как некоторые бангалорские предприниматели соловьем разливаются насчет себя – «да у моей компании контракт с “Американ Экспресс”, да моя компания поставила программное обеспечение лондонскому госпиталю», бла-бла-бла. Терпеть не могу. Просто дурость какая-то, точно вам говорю.

(Если уж вам так приспичило разузнать обо мне побольше, наведайтесь на мой сайт: www.whitetiger-technologydrivers.com. Точно! Вот вам целый URL с подробностями о моем роде деятельности!)

Мне противно очень уж распространяться о себе, сэр. Лучше я расскажу вам о другом человеке, сыгравшем важную роль в моей истории.

О мистере Ашоке.

Моем бывшем.

В памяти всплывает его лицо, глядит на меня из зеркала заднего вида, как бывало. Красивое, глаз не оторвешь. Представьте себе, господин Цзябао, здоровяка шести футов росту, широкоплечего, с могучими ручищами (из хозяев, не из крестьян, сразу видно), впрочем, нежными (ой, вряд ли они были такими уж нежными, когда били по лицу Пинки-мадам), любезного со всеми, даже со слугами и водителем.

Рядом с ним в зеркале другое лицо – Пинки-мадам, его жена. Такая же красивая, как супруг, ну просто богиня из храма Бирла Мандир[13]13
  Один из самых красивых храмов Нью-Дели Бирла Мандир был возведен в честь богини Лакшми семьей известных промышленников Бирла.


[Закрыть] в Нью-Дели, и замужем за богом. Они сидят рядышком на заднем сиденье и разговаривают, а я везу их куда пожелают, послушно и верно, как бог-обезьяна Хануман своих Хозяина и Хозяйку, Раму и Ситу.

Подумаю о мистере Ашоке, и мне становится грустно. Куда я засунул бумажные салфетки?

Странная штука: убил человека, а вся его жизнь у тебя перед глазами. И никуда не деться. Ты знаешь о нем больше, чем папа с мамой, они-то лелеют его улыбку, а перед тобой маячит мертвое тело. Это ты придал законченность истории его жизни, только ты знаешь, почему сжигают его труп и чего это мертвые пальцы на ногах шевелятся, тщась продлить свой земной срок.

Хоть я его и убил, слова плохого о нем не скажу. Я защищал его доброе имя, когда был ему слугой, и продолжу защищать, когда в определенном смысле стал ему хозяином. Я очень многим ему обязан. Он и Пинки-мадам много переговорили на заднем сиденье о жизни, об Индии, об Америке – хинди ненавязчиво мешался с английским, а я подслушивал. И впитывал сведения о жизни, об Индии и об Америке – и заодно нахватался английских слов. (И порядочно нахватался, только не показываю этого!) Много светлых мыслей я позаимствовал у моего бывшего работодателя и его брата, да и у некоторых прочих моих пассажиров. (Признаюсь, господин Премьер, я не горазд на собственные идеи, зато мигом усваиваю чужие.) Правда, у нас с мистером Ашоком в конце концов возникли некоторые разногласия относительно того, как определяется подоходный налог, но это будет много позже. А пока мы с ним пребывали в наилучших отношениях. Мы ведь только познакомились. Вдали от Дели, в городе Дханбаде.

В Дханбад я приехал после смерти отца. Он был болен давно, но в Лаксмангархе нет больницы, только три закладных камня в фундамент будущего госпиталя. Их заложили три разных политика на трех разных выборах. Когда отец начал харкать кровью, мы с Кишаном перевезли его на лодке через реку. Мы смочили ему губы речной водой, но кровь пошла еще сильнее – уж очень вода была грязная.

Один рикша на том берегу узнал отца и отвез нас в государственную больницу.

На ступеньках огромного облезлого здания лежали три черные козы, из открытой двери несло козьим пометом. Большая часть окон была разбита, из пустых рам одного на нас смотрела кошка.

Вход украшала надпись:

Бесплатная многопрофильная больница Лохия Основана Великим Социалистом Он держит свое обещание

Мы с Кишаном, ступая по козьим «орешкам», созвездиями засыпавшим все подходы, внесли отца внутрь. Врачей ни души. Медбрат, которому мы сунули десять рупий, сказал, что доктор, может быть, появится вечером. Двери в палаты были нараспашку, из коек торчали пружины, орала-рычала кошка.

– Тут небезопасно: эта кошка уже распробовала кровь!

Двое мусульман сидели на расстеленной на полу газете, у одного на ноге была открытая рана. Он пригласил нас: присаживайтесь. Мы опустили отца на газету и стали ждать.

Рядом с нами уселись две девочки. У обеих глаза желтые.

– Это от нее я заразилась желтухой!

– Нет, это ты меня заразила! А теперь мы умрем.

Старик с завязанным тряпочкой глазом расположился за девочками.

Мусульмане подстелили еще газет, очередь из больных росла.

– А почему нет доктора, дяденька? – спросил я. – Это ведь единственная больница на всю округу.

– Понимаешь, тут такое дело, – отозвался тот, что постарше. – Есть государственный инспектор, который надзирает за врачами в сельских больницах. Только сейчас эта должность не занята. Она идет у Великого Социалиста с аукциона. Цена на сегодняшний день – четыреста тысяч рупий.

– Ничего себе! – открыл рот я.

– Меньше нельзя. Очень уж доходное место! Представь себе, что я доктор. И вот я раздобыл деньги и со всем почтением передал Великому Социалисту, а тот назначил меня на должность. Приношу клятву на Конституции и удобно располагаюсь в своем кабинете. – Он изобразил, как кладет ноги на стол. – Созываю подчиненных мне врачей, за которыми мне полагается надзирать, открываю учетную книгу и выкрикиваю: «Доктор Рам Пандей!»

Он наставил на меня палец.

– Да, сэр! – принял игру я.

Он протянул руку:

– Ну-ка, Рам Пандей, будь любезен, положи вот сюда треть жалованья. Молодец. А за это я тебе сделаю вот что. – Старик сделал пометку в воображаемом гроссбухе. – Можешь забрать оставшиеся две трети оклада, который тебе платит государство. Работай себе спокойно в частном госпитале и забудь про деревенскую больницу. В книге записано, что ты на своем посту. Обрабатываешь мне рану. Лечишь девочек от желтухи.

Пациенты с любопытством слушали. Даже медбратья одобрительно кивали головами. Коррупция и продажность – это ведь всем интересно, ведь так?

Кишан попробовал покормить отца. Пища вытекла обратно вместе с кровью. Темное высохшее тело забилось в конвульсиях, кровь полилась обильнее. Девочки завизжали. Все прочие постарались отодвинуться подальше.

– У него туберкулез, правда? – спросил пожилой мусульманин, обирая мух со своей раны.

– Мы не знаем, сэр. Он все кашлял. Какая у него болезнь, нам неведомо.

– Туберкулез, точно. У рикш очень тяжелая работа. Часто чахоткой болеют. Ничего, может, к вечеру доктор придет.

Врач так и не появился. Часов в шесть, как, вне всяких сомнений, было записано в учетной книге, отец окончательно излечился. Раз и навсегда. Медбратья не отдавали нам тело, пока мы не помыли и не прибрали за покойным. Коза нюхала пятна крови, которые мы еще не оттерли. Медбрат погладил ее и дал морковку.

Через месяц после кремации Кишан женился.

Удачная вышла женитьба. Мы, родственники жениха, ободрали семью невесты как липку. Я и сейчас отчетливо помню, какое приданое мы за ней получили: пять тысяч рупий чистыми новенькими бумажками, и велосипед, и массивное золотое ожерелье для жениха. Прямо слюнки текут.

После свадьбы бабушка Кусум забрала у Кишана деньги, и велосипед, и массивное золотое ожерелье, а самого Кишана (всего две недели брат вонзал клюв в жену) отправила на заработки в Дханбад. И вместе с ним меня. И моего двоюродного брата Дилипа. В Дханбаде для нас троих нашлась работа в чайной. О работе Кишана в чайной в Лаксмангархе хозяин получил прекрасные отзывы.

На наше счастье, он ничего не слышал о том, каково мне там работалось.

Загляните в любую чайную на берегах Ганга, господин Цзябао, и присмотритесь к обслуге – какие-то пауки в человеческом обличье ползают меж столов, лица помятые, одежда жеваная, небритые, нерасторопные. Мужику лет тридцать, или сорок, или пятьдесят, а к нему все обращаются «бой», то есть мальчик. И никуда не денешься, раз уж попал в колею, особенно если выполняешь работу на совесть, старательно, с огоньком, как завещал Ганди.

Я-то бессовестно халтурил, ничуть не старался и делал все спустя рукава. Потому-то чайная и обогатила меня жизненным опытом.

Мне полагалось вытирать столы и крошить уголь – вместо этого я шпионил за каждым клиентом, ловил каждое слово, сказанное посетителями. Так я продолжал самообразование – больше мне нечего сказать в свое оправдание. Я всегда очень полагался на образование, особенно на свое собственное.

Хозяин сидел на своем месте под портретом Ганди, помешивал кипящий на медленном огне сахарный сироп. Уж он-то знал, что у меня на уме! Увидит, как я копошусь у столика или нарочито медленно орудую тряпкой, только бы услышать побольше, заорет: «Ах, каналья!» – вскочит со своего места с мешалкой в руке и этой мешалкой мне по башке. У меня на ушах до сих пор следы от горячих сладких брызг, все думают, это витилиго или иная какая кожная болезнь; целая россыпь розовых пятен на коже головы и шеи – моя особая примета, которую полиция, как и следовало ожидать, совершенно упустила из виду.

В конце концов меня выгнали, и никто в Лаксмангархе на работу меня больше не брал, даже на полевую. На мое счастье, Кишан и Дилип отправились в Дханбад и мне представилась возможность заново начать карьеру паука в человеческом обличье.

Стезя вела меня, будущего предпринимателя, из деревни в город, из Лаксмангарха в Дели через провинциальные города, где только шум, грязь и движение были почти как в мегаполисе, а история, размах и шик отсутствовали начисто. Города-полуфабрикаты, заполненные людьми-полуфабрикатами.

Сразу было ясно: деньги в Дханбаде есть – впервые в жизни я увидел здания целиком из стекла и людей с золотыми зубами. Стеклом и золотом проросли угольные шахты. Вокруг города простирались колоссальные залежи угля – столько нет во всей Индии, да и, наверное, нигде на свете. Шахтеры заходили в нашу чайную, и я всегда обслуживал их по высшему разряду, ибо тут было что послушать.

Они говорили, что шахты тянутся на многие мили за город. В некоторых местах под землей полыхают пожары, густой дым поднимается к небу, и эти пожары никто не может потушить вот уже сто лет!

И этот город, эта чайная, где я вытирал со столов и, навострив уши, жадно слушал, изменили мою жизнь.

– Знаешь, порой мне кажется, зря я подался в шахтеры.

– И что из того? Кем бы мы с тобой могли стать? Политиками?

– Шоферами. Вот кому хорошо платят. В наше время у всех уважающих себя людей своя машина – и знаешь, сколько у них получает шофер? Тысячу семьсот рупий в месяц!

Тряпка выпала у меня из рук. Я бросился к Кишану. Тот чистил изнутри плиту.

После смерти отца моим воспитанием занялся Кишан. Не буду преуменьшать его заслуг в деле формирования меня как личности. Только не было у него предпринимательской жилки. Будь его воля, я бы никогда не выбрался из грязи.

– Ну и что? – говорит. – Бабушка сказала, только чайная. И ничего другого.

Я обошел все окрестные стоянки такси, на коленях молил незнакомых людей, но никто не соглашался поучить меня вождению забесплатно. Научиться крутить баранку стоило триста рупий.

Целых три сотни!

Сегодня в Бангалоре моему предприятию не хватает рабочих рук. Водители приходят – водители уходят. Хорошие специалисты не задерживаются. Порой мне даже приходит на ум дать в газету объявление.

Бангалорскому предпринимателю требуются Рассудительные водители на работу Срочно обращайтесь! Привлекательный компенсационный пакет! Уроки жизни и деловой хватки бесплатно!

Пройдитесь по пабам и барам, везде долдонят одно и то же: не хватает работников в бизнес-центре, не хватает инженеров-программистов, не хватает менеджеров по продажам. В газете объявлений за неделю набирается на двадцать – двадцать пять страниц.

Но во Мраке все по-другому. Там каждое утро десятки тысяч молодых людей читают в чайных газеты, или лежат в тени, мурлыча мотивчик, или сидят у себя в комнате и разговаривают с фотографией киноактрисы. На сегодня у них работы нет. И они знают, что сегодня работы не будет. Они смирились.

Это умники.

Дураки – те собрались на лужайке в центре города и кидаются к каждому подъезжающему грузовику, и умоляюще тянут руки, и кричат:

– Возьмите меня! Возьмите меня!

Все толкаются, пинаются, лезут к машине. Но грузовик заберет шесть-семь человек – прочие останутся ни с чем. Счастливчиков повезут на стройплощадку или на земляные работы.

Еще полчаса. Появляется еще машина. Опять толкотня и драка. История повторяется. На пятый или шестой раз я умудряюсь вырваться вперед и среди первых подбегаю к водителю грузовика. Это сикх в большом голубом тюрбане. В руке у него палка, и взмахом этой палки он осаживает толпу, заставляет попятиться.

– Эй, вы! – кричит сикх. – Снимайте рубашки! Посмотрю, какие у кого мускулы! Что за работники из вас получатся!

Он скользит взглядом по моей груди, щупает мускулы, шлепает по заднице, заглядывает в глаза – и бьет меня своей палкой по ногам:

– Очень хилый! Пошел прочь!

– Испытайте меня, сэр, я тощий, но сильный, я буду для вас копать землю, таскать цемент, я…

Следующий удар палкой приходится мне в ухо. Я оседаю на землю. Мое место сразу занимают другие.

Грузовик отъезжает в облаке пыли. Потирая ухо, я гляжу ему вслед.

Надо мной пролетает орел, по земле скользит его тень. У меня льются слезы.

– Белый Тигр! Вот ты где!

Кишан и двоюродный брат Дилип поднимают меня с земли, на лицах у них радостные улыбки.

Замечательная новость! Бабушка разрешила им оплатить мое обучение.

– Только учти вот что, – добавляет Кишан. – Бабушка говорит, ты жутко жадный. Поклянись всеми богами на небе, что не будешь скряжничать, когда разбогатеешь, и не забудешь про нее.

– Клянусь.

– Ухвати себя за горло и жизнью своей поклянись: каждую заработанную рупию ежемесячно буду отправлять бабушке.

Вот и дом, где живут таксисты. Старик в полувоенной форме курит кальян, в чаше горят угольки. Кишан объясняет ему, в чем дело.

– Вы из какой касты? – спрашивает пожилой шофер.

– Хальваи.

– Кондитеры. – Шофер качает головой. – Разве можно парня из вашей касты научить водить машину? – Он показывает мундштуком кальяна на пылающие угольки: – Все равно что изготовить лед из этих вот угольков. Освоить машину, – он шевелит рукой, будто передачу переключает, – это как приручить дикого жеребца, по плечу только юноше из касты воинов. Мусульмане, сикхи, раджпуты[14]14
  Раджпуты – военно-феодальная каста-сословие в средневековой Индии, группа каст высокого статуса в современной Индии. Раджпуты до сих пор составляют многочисленный слой среди землевладельцев Северной Индии.


[Закрыть] – вот бойцы, вот из кого получаются шоферы. А вы, сладкоежки, долго ли продержитесь на четвертой передаче?

Процесс возгонки льда из пламени начался на следующее утро в шесть часов. Триста рупий и премиальные – этой суммы оказалось достаточно. Учебным пособием служило древнее такси. Завозился с переключением передачи – получи подзатыльник. И напутствие:

– Это тебе не чай со сластями подавать!

Час в машине – и два-три часа под машиной: в мои обязанности входило бесплатное техобслуживание всех такси на стоянке, и работа затягивалась допоздна. Из-под автомобиля я выбирался точно свинья из сточной канавы: весь перемазанный, лицо черное, руки лоснятся. Меня будто макнули в Ганг, где вместо воды текло машинное масло, – и вытащили на берег водителем. Я укротил жеребца, продержался на четвертой передаче, освоил рычаг переключения.

– Послушай, – сказал старый шофер, когда я вручал ему обещанные сто рупий премиальных, – выучиться водить – это полдела. Водить ты теперь умеешь. Главное – поставить себя. На дороге будь мужиком. Крутым мужиком. Если кто попробует тебя подрезать, сделай вот так, – он потряс в воздухе сжатым кулаком, – и пару раз пошли по матери. Дорога – это джунгли, усек? Жми на клаксон и рви вперед.

Он хлопнул меня по спине:

– Малый, ты меня удивил – оказался лучше, чем я думал. У меня кое-что припасено для тебя.

Я пошел вслед за ним. Спускались сумерки. Через полчаса совсем стемнело. И тут перед нами словно фейерверк вспыхнул.

Нас обступили ярко освещенные двери и разноцветные окна, и из каждой двери, из каждого окна мне широко улыбалась женщина. С крыш свисали ленты из красной бумаги и серебряной фольги, по обе стороны улицы на лотках подавали чай. Сразу четверо мужчин двинулись к нам. Старик объяснил им, что я сегодня в первый раз, не надо меня подгонять.

– Дайте ему сначала насмотреться всласть. Это ведь так здорово – смотреть!

– Конечно, конечно, – согласились мужчины и отошли в сторону. – Мы того же мнения, пусть порадуется!

Я шагал рядом со старым шофером и пожирал глазами роскошных красавиц, что строили мне глазки из прикрытых решетками окон. Красавицы прямо-таки молили: вонзи в меня клюв!

Старик живо объяснил мне, что к чему. В одном здании выставляли напоказ свои черные блестящие ноги «американки»: короткие юбки, туфли на платформе, розовые сумочки с надписью бисером, девушки поджарые, спортивные – для клиентов, предпочитающих западный тип. Возле другого дома расположились «традиционалистки» – полные, пухлые, в сари; у них свой клиент. В окнах третьего борделя – евнухи, в соседнем доме – подростки.

Между ног женщины мелькнула голова мальчишки – и исчезла.

Ослепительная вспышка: сразу четыре светлокожие непалки в шикарном красном белье зазывно распахивают голубую дверь.

– Их! – закричал я. – Их! Их!

– Ладно, – согласился старик. – Меня тоже всегда тянет на иностранок.

Мы вошли, шофер выбрал себе из четверки одну женщину, я – другую. Мы направились в комнаты, и моя избранница закрыла за нами дверь.

Мой первый раз!

Через полчаса мы с учителем, пьяные и довольные, дотащились до его дома. Я разжег и подал ему кальян, шофер затянулся и выпустил из ноздрей дым.

– Ну что тебе еще? Теперь ты водитель и мужчина – и все благодаря мне.

– Сэр… Мне нужна работа. Не могли бы вы расспросить таксистов, вдруг им кто нужен. На первых порах готов работать бесплатно.

Старый шофер расхохотался и выдохнул дым мне в лицо.

– У меня у самого сорок лет не было постоянной работы, наглец ты этакий. Как, мать твою, я могу раздобыть тебе место? Сгинь с глаз моих!

Наутро я ходил от дома к дому, стучался у ворот и парадных дверей богатых особняков, спрашивал, не нужен ли водитель, на вашу машину, – хороший водитель, опытный.

Ответ был один: нет.

Так работу не найдешь. Надо, чтобы кто-то из домочадцев знал тебя лично. А стучаться в дверь и спрашивать – напрасный труд.

По большей части в Индии простора для предпринимательства никакого, Ваше Превосходительство. Это печальный факт.

Когда я, измученный и мрачный, возвращался вечером домой, Кишан утешал меня:

– Не теряй надежды. Продолжай. Не сегодня завтра повезет.

И я ходил от дома к дому, от ворот к воротам и спрашивал, спрашивал… И получал неизменный отказ.

Наконец, недели через две, я набрел на особняк, обнесенный десятифутовой стеной. Каждое окно было забрано решеткой.

Раскосый вальяжный непалец глядел на меня сквозь прутья ворот.

– Чего тебе?

Тон его мне совсем не понравился, но я изобразил широкую улыбку.

– Не нужен ли вам водитель, сэр? У меня стаж четыре года. Мой хозяин недавно умер, и я…

– Пошел на хрен. У нас уже есть шофер. – Непалец вертел в руках связку ключей и скалил зубы.

Сердце у меня упало, и я чуть было не махнул рукой и не отправился восвояси, но тут увидел человека в свободной белой одежде. Человек мерял веранду шагами, погруженный в свои мысли. Клянусь богом – клянусь всеми 36 000 005 богами, – как только я увидел его лицо, сразу понял: «Быть ему моим хозяином».

Он глянул с веранды вниз – и темная сила сплела наши судьбы воедино.

Я знал: он спускается по ступенькам, спешит мне на помощь. Надо только его дождаться, а пока заговорить зубы заразе непальцу.

– Я хороший водитель, сэр. Не курю, не пью, не ворую…

– Пошел на хрен. Не понял, что ли?

– Чту Бога, чту свою семью…

– Да что с тобой такое? Проваливай, сказано!

– Не распускаю сплетен про хозяев, не беру чужого, не сквернословлю…

Дверь дома отворилась. Но это был не человек с веранды – во двор вышел толстый сутулый старик с пышными седыми усами, заостренными на кончиках.

– Что здесь происходит, Рам Бахадур? – спросил он у непальца.

– Попрошайка, сэр. Деньги клянчит.

Я всем телом кинулся на ворота:

– Сэр, я из вашей деревни. Из Лаксмангарха! Что рядом с Черным Фортом! Из вашей деревни!

Это был Аист собственной персоной!

Старик скосил на меня глаза, присмотрелся…

– Впусти мальчишку, – помолчав, велел он непальцу.

Фр-р-р!

Как только ворота открылись, я бросился Аисту к ногам. Моей быстроте позавидовал бы бегун-олимпиец. У непальца не было ни малейшей возможности перехватить меня.

Вы бы на меня посмотрели, какое представление я им закатил – стоны, мольбы, рыдания! Можно было подумать, я из касты актеров. Уткнувшись носом в отросшие, грязные, давно не стриженные ногти на ногах Аиста, я напряженно думал: почему он в Дханбаде, а не у себя дома, почему не собирает дань с рыбаков, не портит их дочек?

– Встань, мальчик, – сказал он. Длинные нестриженые ногти царапали мне щеку.

Рядом с Аистом стоял мистер Ашок – человек с веранды.

– Ты правда из Лаксмангарха?

– Да, сэр. Я работал в чайной – в той, где висит большой портрет Ганди. Я уголь там крошил. Вы у нас пили чай как-то раз.

– А-а… старая деревня… – Он прикрыл глаза. – А что, люди меня помнят? Я уж три года там не был.

– А как же, сэр, люди говорят: «Отец наш покинул нас, Тхакур Рамдев, лучший из хозяев, уехал, кто нас теперь защитит?»

Аист довольно вздохнул и повернулся к мистеру Ашоку:

– Посмотрим, на что он годен. Мукеша тоже позови. Прокатимся.

Только позже я понял, до чего же мне повезло. Мистер Ашок вернулся из Америки как раз накануне, ему только-только купили машину. А машине нужен водитель. Тут-то я и подвернулся.

В гараже стояли два авто, «Сузуки Марути» (этих белых малюток полно по всей Индии) и «Хонда Сити». «Марути»-то своя в доску, послушная служанка, повернешь ключ зажигания – и делай с ней что хочешь. «Хонда Сити» – побольше, поизбалованнее, своевольная, себе на уме, руль-то у машины с усилителем и двигатель навороченный. Я весь трясусь: если Аист велит мне сесть за руль «Хонды», исход будет для меня плачевный. Только удача оказалась на моей стороне.

Меня посадили в «Сузуки».

Аист и мистер Ашок сели сзади, а смуглый человечек – Мукеш-сэр, другой сын Аиста, – спереди. Он и распоряжался. Охранник-непалец, потемнев лицом, взирал, как я выезжаю со двора и направляюсь в центр Дханбада.

Покатались они со мной полчасика и велели возвращаться.

– Неплохо, – сказал старик, выходя из машины. – Водишь внимательно, уверенно. Повтори, как ты прозываешься?

– Хальваи.

– Хальваи… – Он повернулся к смуглому: – Эта каста, она высшая или низшая?

Вот он, решающий момент, понял я. Все висит на волоске.

* * *

Должен кое-что растолковать насчет каст. В этом вопросе даже сами индусы часто путаются, особенно городские, образованные. Спроси их – ничего толком объяснить не смогут. На самом же деле все довольно просто.

Взять хотя бы меня.

«Хальваи» значит «кондитер»[15]15
  А также «продавец сладостей», фамилия явно происходит от арабского «халва»


[Закрыть].

Это моя каста, мой удел. Услышит человек из Мрака мою фамилию, и ему уже все ясно. Вот почему мы с Кишаном так легко находили работу в чайных. У Хальваи в крови подавать чай со сластями – первое, что приходило в голову хозяину.

Почему же тогда отец был рикшей, а не сласти делал? Почему я в молодые годы крошил уголь и вытирал со столов, а не объедался гулаб джамунами[16]16
  Гулаб джамун (джам пал) – популярная индийская сладость, жареные молочные шарики в сладком сиропе, приправленном кардамоном и розовой водой или шафраном.


[Закрыть] и сладкими булочками? Почему я тощий и смуглый, а не толстый и светлокожий, каким полагается быть сыну кондитера?

Понимаете, в дни своего величия эта страна, тогда самая богатая в мире, была вроде зоопарка. Ухоженного, чистого, прекрасно организованного. Каждый знал свое место. Вот ювелиры. Вот кондитеры. Вот пастухи. Вот хозяева. Прозываешься Хальваи – делай сласти. Прозываешься «пастух» – паси коров. Неприкасаемый – вывози нечистоты. Хозяева были добры к слугам. Женщины носили накидки на головах и с посторонними мужчинами разговаривали, потупив взор.

А потом настало пятнадцатое августа 1947 года, день, когда британцы ушли. И политики из Дели устроили так, что двери всех клеток распахнулись, звери выбрались на волю и набросились друг на друга. Восторжествовал закон джунглей. Преуспели злые и алчные. В расчет принимался только размер брюха. Неважно, кто ты – женщина, мусульманин, неприкасаемый, – главное, поплотнее набить утробу. Отец моего отца был, наверное, настоящим Хальваи, кондитером, но пришла пора вступить в права наследства, и его заведением (не без помощи полиции) завладел представитель другой касты. А моего отца утроба подвела – алчности не хватило воевать за бывшую свою собственность. И он скатился на дно, пошел в рикши. Потому-то я, вопреки своему предназначению, не чистенький, не толстенький и не беленький.

Короче, в старые времена в Индии была тысяча каст и тысяча уделов. А сегодня остались две касты: толстобрюхие и тощие.

И два удела: сожрешь ты – либо сожрут тебя.

* * *

Смуглый – Мукеш-сэр, брат мистера Ашока, – ответа не знал. Говорю же – городским насчет системы каст известно немного. И Аист прямо спросил у меня:

– Так ты из высшей касты или из низшей, мальчик?

Какого ответа он от меня ждет? Поди угадай. А, была не была.

– Из низшей, сэр.

Старик повернулся к Мукеш-сэру:

– Все, кто у нас работает, из высшей. Если один-другой будут из низшей, никто не обидится.

Мукеш-сэр, сощурившись, смотрел на меня. Хитрый, как все хозяева, хоть и несилен в деревенских подходах.

– Пьешь?

– Нет, сэр. В моей касте не пьют.

– Хальваи… – ухмыльнулся мистер Ашок. – Ты правда кондитер? Сможешь для нас готовить, когда не за рулем?

– Конечно, сэр. Я хороший кондитер. Замечательный. Гулаб джамуны, ладду[17]17
  Сладкие шарики из гороховой муки.


[Закрыть], все что пожелаете. Я много лет проработал в чайной.

Мои слова позабавили мистера Ашока.

– Только в Индии шофер может приготовить тебе сласти, – сказал он. – Только в Индии. С завтрашнего дня приступаешь к работе.

– Зачем так торопиться? – возразил Мукеш-сэр. – Сперва надо расспросить насчет его семьи. Сколько у него родственников, где живут и так далее. И вот еще что… Сколько ты хочешь за свою работу?

Опять проверочка.

– Нисколько, сэр. Вы же для меня вроде отца с матерью, разве можно требовать деньги с родителей?

– Восемьсот рупий в месяц.

– Ах, нет, сэр, это слишком много. Мне достаточно и половины. Более чем достаточно.

– Если удержишься дольше двух месяцев, будешь получать полторы тысячи.

Сделав вид, что потрясен его щедростью, я согласился.

Мукеш-сэр ел меня глазами. У него оставались сомнения.

– Молодой уж очень. Может, кого постарше возьмем?

Аист покачал головой:

– Бери в слуги молодых, дольше прослужат. Возьмешь сорокалетнего шофера, двадцать лет прошло – и он уже ни на что не годен. Зрение подводит, то да се. А этот паренек проработает тридцать – тридцать пять лет. Зубы на месте, волосы на месте, мальчишка в прекрасной форме.

Он отвернулся и сплюнул, слюна была красная от бетеля.

Мне велели явиться через два дня.

Ведь надо еще связаться с Лаксмангархом. Чтобы доверенный человек расспросил Кусум, поговорил с соседями и отзвонился хозяевам: «Хорошая семья. Ни в чем таком не замешаны. Отец пару лет как умер от туберкулеза. Рикшей работал. Брат тоже в Дханбаде, трудится в чайной. Люди тихие, наксалитам и иным террористам не сочувствуют, не высовываются, не кочуют с места на место. Мы точно знаем, где они проживают».

Это очень важные сведения. Им позарез нужно знать, где в данную минуту находятся мои родственники.

Ведь я вам еще не рассказал, что учинил со своим слугой Буйвол. Этот слуга должен был охранять маленького сына Буйвола, а ребенка похитили наксалиты. Похитили и замучили до смерти. Слуга был из нашей касты. Тоже Хальваи. Мальчишкой я его пару раз видел.

Как слуга ни оправдывался, ни клялся, Буйвол решил, что террористы его подкупили. И нанял четырех молодчиков. Те долго пытали горемыку, а потом прострелили ему голову.

И поделом. С болваном, по недосмотру которого похитили моего сына, я бы тоже так поступил.

Но Буйвол-то был уверен, что слуга продался. И он принялся за семью слуги. Одного брата забили до смерти прямо в поле. С женой брата разобрались сразу трое. Незамужнюю сестру тоже порешили. А их дом запалили с четырех сторон.

Кто пожелает такого для своей семьи, сэр? Каким страшным выродком надо быть, чтобы обречь свою бабушку, и брата, и тетю, и племянников, и племянниц на растерзание?

Аист с сыновьями могли полностью положиться на мою преданность.

Когда я пришел через два дня, охранник-непалец без звука распахнул передо мною дверь.

Я добился своего!

Таких хозяев, как мистер Ашок, Мукеш-сэр и Аист, еще поискать. Слуги в доме всегда были сыты. По воскресеньям нам даже подавали особое блюдо – рис с крохотными кусочками курицы. Чтобы у меня, да еще каждое воскресенье, на столе была курица – я такого и представить себе не мог! Королевское угощение, пальчики оближешь! Воды было достаточно – и попить чтобы, и помыться. Я ночевал под крышей. Правда, помещение делил со мной другой водитель, мрачный тип по имени Рам Парсад, он-то спал на прекрасной просторной кровати, а я – на полу. Но уж во всяком случае, не под открытым небом, как мы с Кишаном все время, пока жили в Дханбаде! Комната есть комната! И самое главное, у меня появилось то, что мы, люди из Мрака, ценим превыше всего. Форменная одежда. Френч.

Наутро я в своем наряде повертелся перед банком, там стены стеклянные, – полюбовался на свое отражение. С десяток раз прошелся туда-сюда – парень хоть куда, глаз не отвести!

Мне бы еще серебряный свисток для полноты картины!

Раз в месяц приходил Кишан. Кусум распорядилась, что девяносто рупий в месяц мне можно оставить себе, остальную сумму следует отдавать Кишану, а уж он переправит деньги лично ей, в деревню. Мы встречались с братом у ворот на задах резиденции, я совал ему деньги сквозь черные прутья решетки, мы перебрасывались парой слов. Пока непалец не заорет:

– Хватит уже – работа не ждет!

У шофера номер два работа несложная. Если шофер номер один Рам Парсад уехал куда-то с хозяином на «Хонде Сити», а кому-то в доме приспичило отправиться по магазинам, или на шахту, или на вокзал, я сажусь за баранку «Сузуки Марути» и везу куда надо. Если поездок не предвидится, торчу дома и стараюсь приносить пользу.