Текст книги "Белый тигр"

Прошу прощения, господин Премьер, телефон звонит. Я на минуточку.

* * *

Извините, вынужден прерваться, хотя еще только 1.32. Произошло ЧП – без меня не обойтись. Я вернусь – уж вы поверьте.

Шестое утро

Прошу прощения, Ваше Превосходительство, за длительное отсутствие на посту. Сейчас 6.20, меня не было на месте целых пять часов. К сожалению, в технологии моей аутсорсинговой компании произошел сбой, способный нанести ущерб ее репутации.

Весьма серьезный сбой, сэр. В аварии погиб человек. (Не подумайте плохого, лично я тут ни при чем. Но об этом позже.)

Извините, еще минуточку, только включу вентилятор – весь вспотел. С вашего позволения, сяду на пол прямо под струю воздуха и полюбуюсь, как лопасти дробят свет люстры.

Расскажу-ка я вам, как большой город испортил меня – милого деревенского простачка, как превратил хорошего парня в злобного циничного пройдоху, способного на любую подлость.

Хотя сначала дурные перемены настигли мистера Ашока и только вслед за ним – меня. Какой он был чистый безгрешный человек, когда только вернулся из Америки, и как жизнь в Дели развратила его! А куда конь с копытом, туда и рак с клешней, – куда хозяин «Хонды Сити», туда и шофер.

Я-то думал, что знаю мистера Ашока, сэр. Типичное заблуждение слуги.

Стоило брату уехать, как он резко изменился. Напялил черную рубашку, расстегнул верхнюю пуговицу и поменял одеколон.

– В галерею, сэр?

– Да.

– А в какую, сэр? В ту, что ездила мадам?

Но мистер Ашок не клюет на наживку.

Набирает номер на своем сотовом и бурчит:

– «Сахара Молл», Балрам.

– Любимое место мадам, сэр.

– Прекрати на каждом шагу поминать мадам.

Мы встали у торгового центра, я вышел из машины и принялся ждать. Чем он там таким занимается? Над входом мигали красные огни, и я догадался: здесь дискотека. К двери тянулась очередь, сплошь молодежь, парни и девушки. Мне не терпелось поглазеть на наряды городских девчонок.

Мистер Ашок скоро вышел – один. Все-таки порядочный человек, вздохнул я с облегчением.

– Домой, сэр?

– Пока нет. Отвези меня в отель «Шератон».

Этим вечером город был какой-то не такой.

Как это я раньше не замечал, сколько размалеванных женщин стоят по обочинам дорог? Как это я раньше не замечал, сколько мужчин притормаживают рядом с ними свои авто и договариваются о цене?

Я зажмурился и покрутил головой.

Что это со мной сегодня?

Ответ нашелся сразу – и смутил меня до глубины души. Пожалуй, мистера Ашока тоже. Я остановился на светофоре. Улицу переходила шикарная девчонка, ее большие груди – прыг-скок – подрагивали под блузкой. Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел в нем глаза мистера Ашока, которые – прыг-скок – жадно следили за ней.

Ага! Попался, голубчик! – мелькнуло у меня.

Ага! Попался, голубчик! – читалось в его веселом взгляде.

Мы с ним застукали друг друга.

Неужто никто не заметил, господин Цзябао, до чего бесстыжим порой бывает автомобильное зеркало? Когда хозяин и шофер встречаются в нем глазами, будто приоткрывается потайная дверь, и они предстают друг перед другом совершенно голые!

Я залился краской. К счастью, зажегся зеленый и я поехал дальше.

Больше не буду смотреть сегодня в зеркало, пообещал я себе. Я понял, почему город нынче какой-то не такой, – у меня клюв был торчком.

Все потому, что мистер Ашок изнемогал от похоти. А в герметично закрытой машине хозяин и шофер слились в одно целое.

Вот и гостиница «Мория Шератон». Пришел конец моим мучениям.

В Дели полно шикарных пятизвездочных гостиниц. По части канализации и транспортных колец в Пекине вы, может, и впереди, но уж по роскошным отелям вам Дели не переплюнуть. «Шератон», «Империал», «Тадж Палас», «Тадж Мансингх», «Оберой», «Интерконтиненталь» – всех и не перечислишь. Бангалорские-то пятизвездочные мне известны куда как хорошо, столько тысяч рупий потрачено на кебабы из курятины, баранины, говядины в их ресторанах и на шлюх всех национальностей в их барах, но делийские пять звезд остались для меня загадкой. То есть бывать-то я там бывал, но никогда не входил через парадный вход. Да и кто бы меня впустил? Толстый швейцар с напомаженными усами и бородой, голову которого украшает смешной красный тюрбан и который мнит себя важной шишкой, потому что с ним любят фотографироваться американские туристы? Да он только пальцем погрозит – и шофера поминай как звали!

Такая уж наша судьбина. Всякий, кому не лень, шофером помыкает.

В каждом пятизвездочном притоне свои строгие правила, где водитель с машиной должен дожидаться хозяина. Бывает, на подземной парковке. Бывает, за отелем. Бывает, перед гостиницей под деревьями. Сидишь и ждешь. Два часа сидишь, и три, и четыре. Зеваешь, маешься от безделья. Пока толстяк в красном тюрбане не прорычит в микрофон:

– Водитель такой-то, подъехать к стеклянной двери. Хозяин ждет. Водитель такой-то, срочно подъехать.

Шоферы, как водится, собрались в кружок неподалеку от стоянки, поигрывают ключами, жуют паан, травят байки, мочатся. Присели на корточки, как обезьяны, и галдят.

Меченый расположился в сторонке, уткнулся в журнал. На обложке свежего выпуска раздетая красавица лежит в кровати, а любовник занес над ней нож.

Еженедельник «убийство»

4,50 за выпуск

Только у нас подлинная история:

«Он возжелал жену хозяина!»

Убийство. Изнасилование. Месть

– Подумал над тем, что я сказал, Мышонок? – спрашивает Меченый, не отрываясь от журнала. – Насчет того, как ублажить твоего хозяина? Гашиш, девочки, мячики для гольфа? Фирменные мячики для гольфа прямо из американского консульства?

– Он не такой.

Изъеденные болезнью губы кривятся в улыбке:

– Все такие. Сказать секрет? Моему хозяину нравятся киноактрисы. Притащит такую в отель в Джангпуре, там еще буква «Т» на крыше, и оттрахает.

Он называет имена трех «оттраханных» актрис.

– А днем весь из себя чинный-скромный, никогда и не подумаешь. Один я в курсе. И вот что я тебе скажу – все хозяева одинаковы. Сам убедишься. Присаживайся, почитаем вместе.

В молчании читаем. На третьем рассказике отхожу к деревьям отлить. Меченый присоединяется ко мне.

Две струи орошают ствол.

– У меня к тебе вопрос.

– Опять про городских девчонок?

– Нет. Скажи мне… что бывает со старыми шоферами?

– А?

– Ну, добьюсь я чего-нибудь на старости лет? Хватит мне денег, чтобы купить дом, открыть свое дело?

– Значит, так. Шофера держат, пока ему не стукнет полтинник. Ну, пятьдесят пять. Потом садится зрение, и тебя выкидывают. Значит, у тебя в запасе лет тридцать, Мышонок. Если начнешь откладывать прямо сейчас, под старость сможешь купить себе домик где-нибудь в трущобе. Если ты не дурак и у тебя есть левый заработок, хватит и на то, чтобы отдать сына в хорошую школу. Научится английскому, сможет поступить в университет. Это самый лучший вариант. Домик в трущобе, сын в колледже.

– А какой самый худший?

– Выпьешь сырой воды – подхватишь тиф. Хозяин ни с того ни с сего тебя уволит. В аварию попадешь. Да мало ли что еще.

Он кладет руку мне на плечо:

– И у меня к тебе вопрос, Мышонок. С тобой все в порядке?

Смотрю на него искоса.

– Все отлично. А почему ты спрашиваешь?

– Разговоры идут. Ты, случаем, не рехнулся? Сидишь в хозяйской машине один, говоришь сам с собой, к нам ни ногой, нос от всех воротишь… Знаешь, что тебе нужно? Женщина. Видел палаточный городок за Галереей? Там бабы как на подбор, пухлые, красивые. Кое-кто из наших раз в неделю пользуется услугами. И тебе не помешает.

ВОДИТЕЛЬ БАЛРАМ! – звучит громогласный призыв из динамика. Это Красный Тюрбан старается, и голос такой торжественный, дальше некуда.

ВОДИТЕЛЬ БАЛРАМ, НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ К ГЛАВНОМУ ВХОДУ! ХОЗЯИН ЖДЕТ!

Мигом застегиваюсь, срываюсь с места и бегу, вытирая мокрые пальцы о штаны.

Подъезжаю к парадному входу. Мистер Ашок прохаживается в обнимку с какой-то девушкой.

Глаза у нее раскосые, кожа желтоватая. Непалка. Не его касты, не его круга. Склонившись над сиденьем – я сам его начищал, – она втягивает носом воздух и запрыгивает на подушку.

Мистер Ашок обнимает девушку за обнаженные плечи. Отвожу взгляд от зеркала.

Никогда не одобрял, чтобы в машине безобразничали, господин Цзябао.

Но по одному тому, как перемешались ароматы духов и одеколона, стало ясно, что творится за моей спиной.

Думал, едем домой, ан нет. Представление продолжается. Катим в киноцентр «Сакет».

Киноцентр огромный, сэр. Десять, не то двенадцать залов. Вход в каждый – 150 рупий с хвостиком. Да-да, сто пятьдесят рупий! И, кроме кино, еще масса заведений, есть где покушать – побаловаться пивом – выпить кофе – потанцевать – снять девушку. Этакий кусочек Америки в Индии.

А рядом, сразу за последним сверкающим огнями кафе, – второй центр. Каждый крупный магазин в Дели на самом деле состоит из двух магазинов – получше и поплоше. Тот, что поплоше, понятное дело, помещается на задах того, что получше.

Его клиенты – слуги. Сразу прохожу во второй торговый центр, иду вдоль выстроившихся в ряд ресторанчиков, чайных, гигантских сковородок, на которых поджаривается хлеб. Здесь питаются те, кто работает в кинозалах, билетеры, уборщики. Здесь ночуют нищие.

Беру чай, вада[37]37
  Пончики из нутовой муки.


[Закрыть] с картошкой и сажусь под баньяном.

– Брат, дай три рупии, – тянет руку тощая старуха.

– Мать, я не из богатых, иди на ту сторону и проси у них.

– Брат…

– Дай мне поесть! Оставь меня в покое!

Она отходит. Откуда ни возьмись появляется точильщик, вместе со своим колесом с ножным приводом располагается в двух шагах от меня, берет сразу два ножа и принимается за дело. Искры от затачиваемых ножей не долетают до меня совсем чуть-чуть.

– Нашел же место, брат! – говорю я ему. – Не видишь – здесь человек ест?

Он прерывается, тупо моргает, потом опять берется за работу. Будто и не слышал.

Швыряю картошку прямо ему под ноги и плетусь назад.

– Сколько в вас дури, люди!

Нищенка семенит неподалеку от меня. Она одергивает сари, намечает жертву, кто с виду побогаче, набирает в грудь воздуха и начинает свое вечное:

– Подай, сестра. Хоть три рупии. С самого утра ни крошки во рту не было…

Перед торговыми павильонами – словно мандала вокруг священного огня на свадьбе – возвышается целый штабель книг. За книжными бастионами почти не видно хозяина – сидит посередке на стопке журналов и ноги скрестил, ну вылитый священнослужитель. К книгам меня тянет словно магнитом, но жрец сразу охлаждает мой пыл:

– Все книги на английском.

– Да ну?

– Читаешь по-английски?

– А ты сам? – парирую я.

В точку. Тон разговора сразу меняется. То слуга обращался к слуге, а теперь человек беседует с человеком. Торговец оглядывает меня с головы до ног и сообщает со сладкой улыбкой, словно осмотр доставил ему удовольствие:

– Нет.

– А как же ты, не зная английского, торгуешь книгами?

– Зато я знаю, где какая, по обложке. Вот это «Гарри Поттер». Вот Джеймс Хедли Чейз. Это Калиль Джибран, это Адольф Гитлер, это Десмонд Бегли. Вот книга про радости секса. В один прекрасный день мне подсунули «Гарри Поттера», у которого обложка была как у Гитлера. Целую неделю я с ним промучился.

– Я постою рядом, ладно? У меня была как-то книжка. В детстве.

– Ладно. Располагайся.

Он торгует, я бью баклуши. От книг, даже если они на иностранном языке, будто электрические импульсы исходят. Точно вам говорю, Ваше Превосходительство. Типа увидел толпу девушек в облегающих джинсах, и у тебя встал.

Только эти импульсы воздействуют на мозг.

Мысли всякие появляются.

Я задумался о буром конверте, который получил от Пинки-мадам.

4700 рупий.

Странная какая-то сумма. Некруглая. Что-то тут не так. Может, она сперва хотела мне сунуть пять тысяч, а потом жадность одолела – богатые, они ведь жадные, вспомни Мангуста, который потерял в машине рупию, – и три сотни забрала себе.

Нет! Богачи рассуждают не так, болван. Неужели еще не научился?

Десять тысяч она тебе хотела дать, вот что! А потом передумала и выделила только половину. Да и из нее три сотни изъяла – сто, еще сто, еще сто – и оставила себе. Богатые – они такие. За грош удавятся.

Так что она собиралась раскошелиться на целых десять тысяч. А если по-честному, сколько мне причиталось? Раз в десять больше?

– Поднимай выше, раз в сто!

Торговец поворачивается ко мне в своем сложенном из книг колодце:

– Что ты сказал?

– Ничего.

В руках у него газета на хинди. Он кричит мне поверх газетных страниц:

– Эй, а чем ты занимаешься?

Поворачиваю воображаемый руль на сто восемьдесят градусов.

– Как я сам не догадался. Шоферы – умные ребята, столько всего услышишь, сидя за баранкой. Ведь так?

– Другие, может, и подслушивают. Я – нет.

– Конечно, конечно. Ну говорить-то ты, наверное, по-английски умеешь? Научился поди от хозяев?

– Не очень-то. Говорю тебе, я их не слушаю. Как тут научишься?

– А скажи мне, что значит это газетное слово? – И он произносит по слогам: – Кон-фи-ден-ци-аль-ность.

– Оно значит: не лезь не в свое дело.

– Отлично. – Он благодарно улыбается. – Когда родные забрали меня из школы, мы как раз начали проходить английский алфавит.

Так ты человек-полуфабрикат, товарищ по несчастью! Моя каста.

– Эй, – кричит он мне опять, – полистай, если хочешь. – И протягивает журнал для богатых юнцов с американкой на обложке. – Тебе понравится.

Листаю. Он прав: мне понравилось.

– Почем журнальчик? – спрашиваю.

– Шестьдесят рупий. Нет, ты представляешь? Шестьдесят рупий за неновый журнал. А один тип на Кхан-Маркет торгует журналами из Англии по пятьсот восемь рупий за штучку. Подумать только!

Задираю голову и присвистываю.

– С ума сойти, сколько у них денег, – говорю как бы про себя. – А к нам отношение как к животным.

Вроде бы мои слова сильно его задевают. Уставившись на меня, он замирает, потом подбирается к самому краю своего колодца и, прикрываясь газетой, что-то шепчет.

Я приставляю руку к уху:

– Еще раз повтори.

Он озирается и произносит чуть громче:

– Так не может долго продолжаться.

– Почему нет? – Я придвигаюсь поближе.

– А ты слыхал про наксалитов? – еле слышно спрашивает он. – У них есть оружие. У них целая армия. Они день ото дня сильнее.

– Серьезно?

– Почитай газеты. Понимаешь, китайцам на руку, чтобы в Индии вспыхнула гражданская война. Китайское оружие поступает в Калькутту через Бирму и Бангладеш. А повстанцы идут на юг, в Андхра-Прадеш, во Мрак. Придет день, и вся Индия…

Он резким движением разжимает кулаки.

В таком духе мы говорим еще какое-то время, но приятельство между слугами непродолжительно, хозяин кликнул – и дружбе конец. Компания юнцов просит показать им непристойный американский журнал, а тут как раз из бара, слегка пошатываясь, выходит мистер Ашок со своей непалкой. От них пахнет спиртным.

В машине они сперва орут во всю глотку, а потом настает черед ласкам и поцелуям. Подумать только, ведь этот человек женат на другой! Со злости я четыре раза подряд проскочил на красный свет и чуть не врезался в повозку, запряженную неторопливыми буйволами, хорошо, мои пассажиры не заметили.

Резко торможу у нашего подъезда.

– Спокойной ночи, Балрам, – кричит мне мистер Ашок, выходя из машины рука об руку со своей девицей.

– Спокойной ночи, Балрам, – вторит она.

Сквозь стеклянную дверь вижу, как они по очереди тычут пальцем в кнопку вызова лифта.

Врываюсь в свою комнату и роюсь под кроватью. Вот он – наряд магараджи, который он мне в свое время всучил, и тюрбан здесь, и темные очки. Напяливаю все это на себя.

Вновь сажусь за руль и качу в город. Безо всякой цели еду от одной торговой галереи к другой. Завидев хорошенькую девушку, жму на сигнал.

Включаю музыку. Запускаю кондиционер.

В конце концов возвращаюсь домой, ставлю машину в гараж, прячу очки в карман и снимаю маскарадный наряд.

Харкаю на сиденья машины и полирую кожу.

* * *

Наутро вызова наверх не последовало. Я поднялся на лифте и замер у дверей квартиры. Меня мучила совесть за то, что вытворял вчера вечером, хотелось даже во всем признаться. Несколько раз тянул я палец к звонку и отдергивал руку.

Через некоторое время из квартиры послышались негромкие голоса. Я прижал ухо к двери и прислушался.

– Но я изменился.

– Перестань все время извиняться.

– Ты меня за один вечер больше порадовала, чем жена за все четыре года брака.

– Когда ты уехал в Нью-Йорк, мне казалось, мы больше не увидимся. И вот мы снова вместе. Это для меня самое главное.

Я хлопнул себя по лбу. Совесть совсем меня заела. Та к она – его старая любовь, балбес, а вовсе не случайная знакомая!

Ну не стал бы мистер Ашок таскаться по шлюхам! Он хороший человек – куда лучше тебя!

В наказание я со всей силы ущипнул себя за левую руку.

И вновь прижался к двери.

В квартире зазвонил телефон.

Помолчав немного, хозяин сказал:

– Вот это Пуддли. А это Куддли. Помнишь их? Возьми трубку, послушай, как лают. Это они чтобы меня порадовать…

Ее голос через минутку:

– Дурные вести? У тебя расстроенный вид.

– Мне надо повидаться с заместителем министра. Терпеть не могу встречаться с чиновниками. Они все такие скользкие. Вообще бизнес, который я веду… нечистый он. Лучше бы мне заняться чем-нибудь другим. Аутсорсингом, например. Только не торговлей углем.

– Так почему ты не сменишь сферу деятельности? Родственники не велят? Как в свое время не велели жениться на мне?

– Все не так просто, Ума. Отец и брат мне худого не желают.

– Так ли уж ты изменился, Ашок? Один звонок из Дханбада – и ты стал совсем как прежде.

– Давай не будем ссориться. Тебя отвезет машина.

– Не надо. С твоим шофером не поеду. Знаю этот тип людей. Деревенщина. Для них любая незамужняя женщина – шлюха. И он, пожалуй, принял меня за непалку из-за моих раскосых глаз. Сам понимаешь, что это значит для него. Сама как-нибудь доберусь.

– Он добрый малый. Он нам как родной.

– Не будь таким доверчивым, Ашок. Все шоферы в Дели тертые калачи. Торгуют наркотиками, поставляют клиентам проституток, чем только не занимаются.

– Только не наш. Он глуп как пробка, но честен. Он тебя отвезет.

– Не стоит, Ашок. Лучше возьму такси. Я позвоню тебе вечером.

Из-за двери послышались шаги, и я тихонько, на цыпочках, удалился.

Машина ему понадобилась только вечером. Мы ездили от банка к банку, от банкомата к банкомату. Со своего водительского места я видел, как мистер Ашок получает наличные. После четвертого банкомата он произнес:

– Балрам, едем в город. Помнишь большой дом на Ашока-Роуд, ты как-то возил нас туда с Мукеш-сэром?

– Да, сэр. Помню. Его еще охраняли две немецкие овчарки.

– Точно. У тебя хорошая память, Балрам.

В зеркале я увидел, как он набирает номер на сотовом. Надо ведь предупредить слугу министра, мол, еду с деньгами. До меня наконец дошло, зачем ему понадобились наличные.

Подъехали к особняку.

– Через двадцать минут вернусь, Балрам.

Взял красный портфель и хлопнул дверью машины.

Из металлической будки на меня бдительно смотрел охранник с винтовкой. За забором бегали две немецкие овчарки, то и дело взлаивая.

Солнце садилось. Городские птицы потянулись в родные гнезда. Дели хоть и мегаполис, господин Премьер, но островки природы в нем встречаются – парки, заповедники, и их пернатые обитатели довольно многочисленны. Через красную стену дома министра перевалил павлин и уселся на крыше будки, вытянув синюю шею и распустив хвост.

Совсем стемнело.

Разгавкались собаки. Ворота открылись. Показался мистер Ашок, а вместе с ним толстяк, тот самый, что как-то выходил вместе с ними из Президентского дворца. Я догадался, что это и есть помощник министра. Поглощенные разговором, они остановились у машины.

Хозяин и толстяк долго трясли друг другу руки, причем мистеру Ашоку явно не терпелось поскорее распрощаться. Только от политика – ну пусть даже от подручного политика – так легко не отделаешься.

Я вышел из машины, сделал вид, что осматриваю колесо, и навострил уши.

– Не волнуйтесь, Ашок. Министр завтра позвонит вашему отцу.

– Спасибо. Моя семья благодарна вам за помощь.

– Какие у вас сейчас планы? – спросил толстяк.

– Никаких. Возвращаюсь домой в Гургаон.

– Молодой человек вроде вас отсиживается по вечерам дома? Время детское. Давайте лучше прошвырнемся.

– А как же ваши выборы? Работы-то, наверное, хватает?

– Выборы? Все схвачено. Нас ждет оглушительная победа. Та к выразился сегодня утром министр. В Индии, дорогой друг, выборы – процесс управляемый. Это вам не Америка.

Не обращая внимания на слабые протесты мистера Ашока, он протиснулся в машину. Мы уже тронулись, когда толстяк попросил:

– Ашок, налейте мне виски.

– Как, прямо здесь? Не держу спиртного в машине.

Толстяк сделал удивленное лицо:

– Да неужто? Значит, на весь Дели вы один такой.

Пришлось ехать обратно к особняку. Толстяк скрылся за дверью и вернулся со стаканами и бутылкой. С сопением расположился на заднем сиденье.

– Вот теперь машина в полной боеготовности.

Мистер Ашок подхватил бутылку и собрался уже налить гостю стаканчик. Гость недовольно чмокнул губами.

– Зачем же самому стараться, дурачок. А шофер на что?

Я сразу же повернулся и обратился в бармена.

– Одаренный у вас водитель, – изрек толстяк. – Кое-кто и подать-то прилично не умеет.

– Никогда не подумаешь, что он из касты трезвенников, ведь правда?

Я завинтил на бутылке пробку и приткнул рядом с коробкой передач. За моей спиной звякнули стаканы и два голоса сказали в унисон:

– Ваше здоровье!

– Поехали, – велел помощник министра. – В «Шератон», шофер. У них в цокольном этаже очень приличный ресторан, Ашок. Тихо, спокойно. Посидим на славу.

Я повернул ключ зажигания. Темное яйцо «Хонды Сити» понеслось по улицам Нью-Дели мимо зданий из стекла и бетона.

– Моя машина – моя крепость. Что это вы так себя ограничивали?

– В Америке все равно бы ничего не вышло – там у тебя нет шофера.

– Вот в чем вся прелесть жизни в Дели, дорогой вы мой! – Толстяк хлопнул хозяина по бедру, отхлебнул из стаканчика и спросил: – Как у вас обстоят дела, Ашок?

– В настоящее время занимаемся торговлей углем. Думают, сейчас можно подняться только на технологиях, СМИ насчет угля – молчок. В Китае бешеный спрос на уголь, цены непрерывно растут. На угле миллионы сколачивают, на кого ни посмотри.

– Конечно, конечно. – Толстяк опять отхлебнул. – Китай рулит. Только я не про бизнес спросил, дорогой вы мой.

– А про что?

Толстяк улыбнулся.

– Как дела лично у вас? Кто вам обслуживает, – он показал куда-то вниз, – это самое место?

– С женой я не живу. Подали на развод.

– Прискорбно слышать. Брак – штука достойная. Все в этой стране сыплется. Куда ни ткни.

Он глотнул еще.

– Скажите мне, Ашок, как по-вашему, будет гражданская война?

– Да вы что!

– Четыре дня назад я присутствовал на суде в Газиабаде[38]38
  Город в Северной Индии, штат Уттар-Прадеш.


[Закрыть]. Судья издал распоряжение, а члены суда отказались его исполнять. Более того. Они вышли из себя, стащили судью с кресла и прямо в зале суда побили. Газеты не написали об инциденте ни слова, но я-то видел все своими глазами. Если люди перестанут уважать закон, какое будущее ждет нашу страну?

Что-то холодное коснулось моего плеча. Это толстун тыкал в меня стаканом.

– Налей еще, шофер.

– Да, сэр.

Видели когда-нибудь такой фокус, Ваше Превосходительство? Одной рукой ведешь машину, другой берешь бутылку, тянешься назад и на полном ходу наполняешь стакан. И ведь ни капли не пролил! Вот какими способностями должен обладать индийский шофер! Тут тебе и быстрая реакция, и способность видеть в темноте, и бесконечное терпение! А к этому прибавьте еще искусство бармена!

– Желаете еще, сэр?

Я мельком глянул на подручного министра, на его тройной подбородок – перевел взгляд на дорогу, чтобы ненароком кого не сбить, – и опять повернулся к толстяку.

– Налей лучше своему хозяину.

– Я много не пью. Мне хватит.

– Да бросьте, Ашок. Я настаиваю. Малый, ну-ка, налей хозяину.

Пришлось опять демонстрировать ловкость рук.

После второй порции толстяк вытер губы и как-то успокоился.

– У вас в Америке много было женщин? Я имею в виду американок?

– Нет.

– Нет? То есть как?

– Я был верен Пинки – моей жене. Никогда ей не изменял.

– Ну надо же. Хранил верность. Бывает же такое. Неудивительно, что дело закончилось разводом. И вы никогда не спали с белой женщиной?

– Я уже сказал.

– О господи. Почему за рубеж вечно попадают индийцы, которым заграница ни к чему? А не отказались бы? С европейкой?

– Сейчас?

– Вот сию минуту. Сама она из России. Ну вылитая американская актриса (он назвал имя). Не угодно ли?

– Шлюха?

Толстяк ухмыльнулся:

– Подруга. Прелестница. Так как?

– Нет. Спасибо. Я сейчас встречаюсь со старой знакомой…

Толстяк достал сотовый и натыкал номер. Телефонная подсветка голубыми бликами заиграла у него на лице.

– Она сейчас у себя. Едем к ней. Говорю же, прелестница. Американская артистка, ни дать ни взять. Тридцать тысяч у вас с собой найдется?

– Нет. Послушайте. Я встречаюсь с женщиной и не желаю…

– Ничего, я заплачу. Потом отдадите. Просто вложите недостающую сумму в конверт для министра.

Он подмигнул, наклонился ко мне и принялся объяснять, куда ехать. Я не отрываясь глядел в зеркало на мистера Ашока.

Шлюха? Это же товар для голодранцев вроде меня. А вы птица высокого полета. Неужто опуститесь до шлюхи?

Сказать бы ему все это в открытую. Но кто я такой? Шоферюга.

Я слушал, что мне говорил толстый. Мистер Ашок молчал, только прихлебывал из стаканчика свое виски, точно мальчишка содовую. Может, думал, это шутка, а может, ему неудобно было перед толстяком. Откажешься, еще обидится.

Я готов защищать честь хозяина до гробовой доски. Это они его совратили.

Толстяк велел мне ехать в Грейтер Кайлаш – еще один жилой комплекс в Дели, где селятся люди с достатком. Дорогу он мне показал, только все тыкал стаканом в шею. Дом смахивал на небольшой дворец, даже мраморные колонны были. По кучам мусора у самого забора было видно: здесь богатые живут.

Толстяк распахнул дверь и припал к телефону. Минут через пять дверь захлопнулась. С заднего сиденья повеяло такими крепкими духами, что на меня чих напал.

– В Джангпуру, шофер. Поехали. И прекрати чихать.

– Прошу прощения, сэр.

Толстяк улыбнулся и повернулся к сидящей рядом с ним девушке:

– Пожалуйста, поговори с моим другом Ашоком на хинди.

Я нашарил в зеркале отражение девушки.

И вправду актриса. Притом популярная. Не раз видел на афишах, вот только не знал, как зовут. Когда я уже переехал в Бангалор и освоил Интернет – всего за два сеанса, представляете! – то нашел в Google фотографии и имя.

Ким Бейсингер.

И толстяк называл это имя. Не соврал – ну точно Ким Бейсингер села к нам в машину! Высокая, красивая, а волосы какие потрясающие, золотые, пушистые, вот словно с рекламы шампуня!

– Как поживаете, Ашок? – произнесла она на хинди без единой ошибки и взяла мистера Ашока за руку.

Помощник министра хихикнул:

– Как далеко пошла Индия, а? Иностранка говорит на хинди.

Шлепнул ее по бедру:

– Твой хинди стал куда лучше, милая.

Мистер Ашок через ее плечо наклонился к толстяку:

– Она русская?

– Спроси у нее, Ашок, не у меня. Не стесняйся. Здесь все свои.

– Я украинка, – сказала она на хинди. – Я украинская студентка в Индии.

Надо бы запомнить, мелькнуло у меня. Украина. Вот куда я отправлюсь, дайте только срок!

– Ашок, – ухмыльнулся толстяк, – ты погладь ее по волосам. Да не бойся. Она не кусается. Скажи мистеру Ашоку что-нибудь на хинди, прелесть моя. А то он тебя боится.

– Ты такой красивый, – сказала она. – Не бойся меня.

– Шофер, – толстяк опять ткнул в меня стаканом, – Джангпура уже близко?

– Да, сэр.

– За Масжид-Роуд увидишь гостиницу с большой светящейся буквой «Т» на крыше. Вези нас туда.

Я домчал их на место за десять минут – с таким опознавательным знаком не промахнешься.

Толстяк и златовласка подошли к стойке портье, менеджер их тепло приветствовал. Мистер Ашок плелся за ними, вертя по сторонам головой, будто скверный мальчишка, задумавший пакость.

Я ему верю – в Америке он и не думал изменять жене.

Прошло полчаса. Я сидел в машине, изо всех сил вцепившись в руль. Я готов был грызть баранку зубами.

Надежда меня не оставляла. Вот сейчас он выбежит из гостиницы совершенно голый и с криком «Одумался! В последнюю минуту одумался! Спасен! Поехали отсюда скорее!» вскочит в машину.

Где-то через час мистер Ашок – усталый и опустошенный – вышел из гостиницы один.

– Встреча завершена, Балрам. – Он закинул назад голову. – Домой.

На какую-то секунду рука моя замерла на ключе зажигания.

– Балрам, домой, я сказал!

– Да, сэр.

Когда мы вернулись в Гургаон, он направился к лифту, а я посидел в машине минут пять… и поехал в Джангпуру, прямиком к гостинице с буквой «Т» на крыше.

Пристроился в сторонке и уставился на вход. Жду, вдруг она выйдет.

Рядом со мной остановил свой экипаж рикша, маленький, тощий, небритый, смертельно усталый. Обтер лицо и ноги тряпкой и завалился спать прямо на земле. На его таратайке красовалась реклама:

Вам досаждает избыточный вес?

Позвоните Джимми Сингху в гимнастический зал «Метро»:

9811789289

С плаката улыбался мускулистый красавец-американец. Рикша похрапывал.

В гостинице меня, как видно, приметили – в дверях вырос полицейский, посмотрел на машину и зашагал вниз по ступенькам.

Я завел мотор и покатил обратно в Гургаон.

По Бангалору я тоже нередко езжу по ночам, и ничего, никаких особых эмоций. Но тогда, в Дели, со мной творилось что-то непостижимое. Во мне будто что-то пылало – и казалось, город тоже охвачен изнутри пламенем.

На душе у меня было горько. И город в оранжевом свете уличных фонарей тоже был весь пропитан горечью.

Скажи мне про гражданскую войну, просил я.

И Дели говорил про гражданскую войну.

Вот на разделительном островке посреди дороги, вокруг перевернутой цветочной вазы, расселись трое мусульман и с открытыми ртами внимают пожилому человеку в белой чалме, а тот говорит и говорит, подняв палец, – похоже, проповедует. Мимо светящимся потоком несутся машины, за шумом не слышно голоса, – а он пророчествует в центре огромного города, и никто, кроме трех апостолов, не слышит его. Он провозглашает мятеж, а перед ним его генералы. И цветочная ваза – своеобразный символ.

Скажи мне про кровь на улицах, просил я.

И Дели говорил про кровь на улицах.

Вот в тусклом свете фонарей на перекрестках, возле храмов, под деревьями, вокруг уличных скамеек собираются люди, и спорят, и произносят речи, и читают друг другу вслух, в руках у них газеты, журналы, священные книги, манифесты Коммунистической партии. Что они так жарко обсуждают?

Конец света, не иначе. А что еще?

И если взаправду вспыхнет бунт, просил я, обещай мне, что первым расправятся с ним – с жирным толстошеим мерзавцем.

Сидящий на обочине нищий, почти голый, покрытый коростой грязи, с копной спутанных нечесаных волос, повернулся и поглядел мне в глаза:

Обещаю.

В забор вокруг «Букингемского Дворца, корпус В», в качестве средства против грабителей вмурованы осколки цветного стекла. В свете фар моей машины они засверкали, обратив стену в переливающееся всеми цветами радуги чудище.