Текст книги "Прощание с Гербалаевым. Житейские хроники"

15. Лох Несс, Инвернесс, Эвимор

Порядок, царящий вокруг, уходит корнями в систему тотального видеонаблюдения. В частности.

Был случай – не с нами, – когда нашему автобусу сбили зеркало, в шотландской глуши, на трассе. Нечаянно, кто-то пошел на обгон и не заметил. Пришлось отправиться в полицию, где все подробно записали, обо всем расспросили, прокатились на место происшествия, а после взяли и прокрутили весь эпизод в записи – и это в местах, где толком и не живет никто.

Итак, мы вспахивали Шотландию.

О Форте Вильямс и Форте Огастес, где мы ненадолго остановились, мне рассказать нечего, кроме того, что там, как и везде, существует Хай-стрит – приблизительно то же самое, что у нас улица Ленина, то есть наличествует повсюду. И еще я осмотрел Каледонские Шлюзы, потому что они были в точности такие, на каких случилась речная авария у Джерома. Намного больше нас всех, конечно, привлекали местные озера, продолговатые и переходящие одно в другое, так что не очень-то разберешь, где заканчивается Лох Ломонд и начинается Лох Несс. По сути, все это представляет собой пролив между морями с запада и с востока.

Я украл из Лох Ломонд камешек, подозревая, что в Лох Несс это может быть опасно. Мало ли что. Общее настроение таково, что там кто-то есть. Во всяком случае, на веслах по нему стараются не ходить. Чудовище почти наверняка голодное и обитает в черном теле, потому что именно в Лох Несс, как нарочно, мало планктона, а потому не хватает рыбы, и жрать чудовищу нечего. У него вообще незавидная судьба. В 6-м веке динозавра угораздило явиться Святому Коламбе, который на него накричал. А это был известный скандалист. Святой орал на животных не в первый раз и прославился тем, что уже убил своим богодухновенным криком одного несчастного вепря. Сейчас бы его не канонизировали, а посадили. Динозавр пришел в ужас и скрылся на много столетий. Мне живо рисовалась картина, как приветливое ископаемое выходит из воды, стекающей с него крупными каплями, и хочет общаться, а этот питекантроп набирает в грудь воздух и тупо орет, топоча ногами.

Я тешил себя мечтой умыться в местных водах, но там все схвачено, и вниз, к воде, таких отчаянных не пускают. Оставалось одно: стоять не дыша и внимательно присматриваться. Конечно, я кое-что приметил, но никому скажу.

От озера мы поехали в Инвернесс, стоящий на речке Несс, которая вытекает все из того же озера Несс. Инвернесс мне понравился не так чтобы очень, потому что раскинулся на холмах, на которые приходится карабкаться. А я наелся этими сопками еще в Североморске и Мурманске. Если занять Инвернесс, назначить кого-нибудь вроде питерской губернаторши и отстроить заново по нашему вкусу, получится вылитый Североморск – не знаю, каков тот ныне, но образца 1989 года – запросто.

Зато в Эвиморе, где мы ночевали, меня ждал приятный сюрприз. Меня приветствовал телевизор. Мы вошли в номер, и он был уже включен. Там показывали какую-то рекламную дрянь, а ниже стояло телеобращение: добро пожаловать, мистер Смирнов. «Мистер» – это я сгладил ситуацию, на самом деле ко мне обратились довольно вычурно: «null A/L». Инициалы не мои, а что до нуля… я не стал выяснять, почему там нуль, предпочитая считать, что это шотландский «мистер». Номер был осмотрен; с водой на Островах действительно какие-то проблемы. Я еще понимаю, будь оно в Узбекистане, там мало воды, и все вокруг пляшут, можно и фантазировать дико, но эти-то почему изощряются? Правда, кофе и чай кофе в номере есть всегда. Это закон. Джентльмены и леди имеют право пить чай в любое время суток.

Стряслась и беда: я заработал авторитет в компании Уточки, Туфельки и Барби. Я заказал Уточке бокал вина, потому что она не умела, а потом зарядил Барби пленочный фотоаппарат. В результате они узнали, наконец, как меня зовут, а то неведение не давало им покоя, и пообещали обращаться.

Перед сном мы пошли прогуляться по городку; набрели на очередной Колодец Желаний. Я снова наполнился желчью, вообразив такие колодцы у нас. Не в культурных местах, где бывает сравнительно чинно, а в обыденной обстановке, при магазине «Пятерочка», как в Эвиморе. Я знаю, какие возникнут желания и как будет выглядеть их отправление – что ж, по желаниям и сбывается. А потом мы заметили кроликов, которые разгуливали по лужайкам в несметном количестве, напоминая наглостью уэльских альбатросов. С кроликами я уже отказался от параллелей и упоенно следил за ними, предпочитая их скромным архитектурным красотам.

16. Эдинбург

Перед самым отъездом в Эдинбург случилось несчастье: мы потеряли магнитный ключ от номера. Один из двух. У меня потемнело в глазах. Я вообразил себе штраф и тюремное заключение. Но ресепшеном правила русская мисс, неведомо откуда взявшаяся среди местных валькирий – именно валькирий, хотя этнос как будто другой; страшные, демонические девы; вообще, как в Германии с Бельгией, так и здесь, женщины попадались все больше жуткие; в этом смысле у нас дома куда как лучше. Русская мисс улыбнулась и сказала: ничего страшного! оставьте себе и второй! А мы-то еще подумывали украсть полотенце. Хорошо, что я отказался от этого намерения. Очень некрасиво. Отель в Эвиморе выдался надутый, но милый отель – не столовая, а рыцарский зал с ритуалом: выбираешь себе первое и третье, сидишь и ждешь; первое и третье приносят, а за вторым отправляешься сам, и пищевая церемония растягивается на час. Кроме того, оказалось, что в Шотландии водятся собственные незалежные банкноты. В Европе их принимают неуверенно; в любезном Отечестве почему-то не берут вовсе, а потребовать на сдачу английские – это получится смертельная обида.

Еще у нас в номере лежала какая-то странная Библия, напоминавшая о призраках. Кто-то ее изгрыз и исцарапал, ровно сверху, как будто надрезал скальпелем много-много раз. И последнее: я энергично овладевал местными разговорными правилами – уже никаких хеллоу, ни разу хау-ду-ю-ду. Хай, диа! – за этим следовал любезный искательный оскал. Я произнес это единожды, и дочка пришла в неистовство, ибо голос мой сделался несколько визглив и стихиен. Я пообещал, что это только начало.

И самое последнее: в этих отелях почему-то имеют нахальство путать русские фамилии с именами. Погонщица жаловалась, что однажды ей выдали номерные ключи с ярлыками «Елена», «Людмила», и снова «Елена», и так двадцать раз. Впрочем, их можно понять. Если взять какую-нибудь Юго-Восточную Азию с человеком по имени Крабрабарак Пхапаратаракан, то тоже не сразу поймешь, где у него что.

Наконец, мы поехали в Эдинбург.

Фотограф был в ударе, оставаясь на деревне первым парнем. На сей раз он припас вот какие шутки: русо туристо, обликом орале, цигель-цигель, михаил светлов и айлюлю.

…Эдинбург нас впечатлил. Со стены замка ребенку открылся великолепный вид на магазин Next.

В Эдинбурге много чего сохранилось. Правда, зимой и вообще не летом он должен производить гнетущее впечатление. Погонщица призналась, что солнце, которое преследовало нас с начала путешествия, здесь выглядит чем-то небывалым, и нам удивительно повезло. Действительно, воцарилось настоящее пекло. Принцесс-стрит – улица магазинов, и вот на ней-то, как легко догадаться, потому что где же еще, мне напекло башку с неимоверной силой. У дочуры сформировалось намерение впредь, то есть всегда и везде, отовариваться только в этом замечательном городе. С профессией решено. Она будет покупательницей в Эдинбурге.

В отеле разыгралась достойнейшая комедия положений: я вступил в поединок с местным интернетом.

Он не работал, и я вызвал специалиста. Пришел работник в жилетке, нашел шнур, опрокинул апельсиновый сок. У служителя был блуждающий взгляд и такая же таинственная улыбка, прорезанная в кудлатой голове. От программы Windows, когда подключения не последовало, служитель шарахнулся, как от черта. Пролитый сок и наша грамотность в смысле удобств произвели на служителя неизгладимое впечатление. Я уже гремел двумя монетками, каждая достоинством в фунт, чтобы дать ему на чай, но он не дождался и убежал.

Интернет-Сервис назывался «Ибахум» – подходящее название, как отметила дочка. Я снял телефонную трубку и начал переговоры с шотландским оператором по имени Моника. Я до сих пор поражаюсь ее бесконечному терпению. Она пыталась уразуметь, откуда я говорю; я многое объяснил и, соответственно, затруднил, назвал диагноз: дескать, я из России, а улицы, на которой находится отель, не знаю, потому что нас поначалу привезли в другой отель, но там вышла ошибка, и мы теперь в этом, а я не посмотрел адрес. «Ноу проблем, сэр. Ноу проблем, сэр», – успокаивала меня Моника. Не прошло получаса, как она справилась со своей невыполнимой миссией; все заработало, и я в изумлении таращился на трубку, с безнадежными нотками продолжавшую посвящать меня в рыцари и называть сэром.

…Гостиничный служитель запомнил нас. Он постоянно болтался на первом этаже со своей глуповатой улыбкой, был немножечко не в себе и подчеркнуто уклонялся от встреч.

17. Эдинбург (окончание)

Ладно бы кролики, ладно белки, но лиса на парковке меня добила. Я не заснял ее – так бывает всегда, когда выходишь покурить невооруженным. Я подумал, что в европейском представлении о медведях на наших улицах нет никакой дикости. Просто это естественно в рассуждении природы. Везде по улицам ходят свои звери. Ну, медведи у нас! А у них – лисы и кролики. Ничего особенного, обычная деталь городского пейзажа.

К животным на островах отношение трепетнейшее. Собака залает – пожалуйте штраф за жестокость. У них тут повсюду хоромы, гостиные с диванами и подушками, зато детей закаляют в каморках под чердаком. Везде виднеются открыточки с какими-то зверушками, нам вовсе неведомыми, понадерганными из местной нетленки; ну и эльфы для британцев не пустой звук. В Англии эти эльфы все больше сладенькие, системы «фея», в Шотландии позлее.

…Мы гуляли и знакомились с мелочами.

Вот, например, автобусные остановки, прозрачные кабинки-домики вроде наших. Почему-то они все повернуты стенкой к проезжей части. С чего бы это? (Я знаю, не отвечайте, это риторический вопрос.) Хотя в эдинбургском автобусе все хорошо, как у нас. Он хоть и двухэтажный, а читают в нем все ту же газету со статьей «Людоед съел легкое своего соседа по комнате с луком и солью».

Но говоря откровенно, если из Лондона уезжать не хотелось, то Эдинбург с его сопочным альпинизмом я покинул без острого сожаления. Лондон был ровнее, чище и беззаботнее.

Я с большим удовлетворением увидел Музей Писателей и пожалел, что у меня нет с собой моей книжки туда отдать. Мне кажется, сэр Вальтер Скотт и Роберт Бернс не стали бы возражать. Бернс мне нравится больше; он был такая же голь перекатная, как и я; явился в Эдинбург на осле (мне это что-то напоминает) и быстро завоевал местные умы. Осла у меня, к сожалению, нет, мне негде его держать, а поезда и троллейбусы, как я выяснил, в этом смысле работают плохо.

…Нашу группу перестало быть видно и слышно. Под вой волынки она, как и мы, растворилась в торговых чудесах Принцесс-стрит. Накупив ерунды, для которой нам в Дельфте пришлось потом приобретать еще один чемодан, мы вернулись в отель. Дочура испытала насыщение и больше никуда не хотела идти. Хоббиты выполнили задачу. С величайшим трудом я склонил ее к зоопарку. Да. Неожиданно, согласитесь. Побывать в Эдинбурге и не пойти в зоопарк? Просто смешно, тем более что он раскинулся дверь в дверь с отелем, так что иной раз можно было и перепутать. Что и случилось:

– Идем, там обезьяны за стеклом!..

– Погоди, это мы отражаемся…

А в отеле, за едой, бушевала Евробабуля. Она кричала официанту по-русски:

– Молодой человек!.. молодой человек! Чаю мне!..

И вздыхала, потерявшись в этом непостижимом мире:

– Ушел…

18. Замок Блэйр, замок Скоун

Автобус отъехал не сразу: ждали Джейсона. Он пропал.

Наконец, явился, облизываясь. С момента первого появления на сцене он стал намного живее. Веселая версия Джейсона наводила ужас. Он улыбнулся автобусу:

– Бурная ночь в Эдинбурге!

Мы с дочкой принялись спорить, куда он дел трупы.

Но агрессия изошла совсем не оттуда, откуда мы думали. Неожиданно разразился психоз в исполнении бухгалтерии – Барби, в частности. Было затронуто святое и корневое: Погонщице взбрело в голову устроить незапланированные поборы в пользу водителей – дескать, они такие молодцы и виртуозы (что правда, на тамошних-то улочках), что сложилась традиция благодарить их кто чем может. И по рядам был пущен конверт.

Понятно, что стерпеть такое было нельзя. С заднего сиденья понеслось:

– Кипяток!… кипяток не налили ни разу! Не предложили! Обязаны!…

Спины водителей не дрогнули, и Барби, подчиняясь этому БДСМ, выписала им премию.

…Пока шли суд да дело, автобус резво катил себе к замку Блэйр, а также замку Скоун – и все они перепутались в моей голове; помню только, что в Скоуне проживает какой-то по счету граф Мэнсфилд, а почему я должен был запомнить этот факт – забыл. Эти вельможи имеют обыкновение открывать свои замки для посещения на сезон, примерно с апреля, а с осени до весны живут там, как дома. В парке был лабиринт, но мы туда не пошли, не рискнули за полчаса до отправления автобуса.

Погонщица:

– По этой аллее ездила королева Виктория.

Туфелька:

– А теперь едем мы!

В замковых парках нас встретили павлины, в том числе белые. Их вопли разносились на десять миль. Их никто не кормил, даже наши туристы – вот что значит влияние среды. Павлинов там штук пятьдесят, вольноотпущенных, в свободном брожении; они явились к автобусу и начали клянчить себе жрать. Мой ребенок никогда не видел живого павлина, даже в зоопарке. Оно и не удивительно. Никто не посмеет заподозрить меня в нехорошем отношении к родным Петергофу и Павловску. Тем не менее я предлагаю пофантазировать: к чему приведет поселение там пятидесяти вольных павлинов.

…Тучная Кроссвордистка шла за павлином по пятам. Их было двое на горизонте, на чистой лужайке. Она надвигалась уверенно, неторопливо и неотвратимо, подобно самой судьбе, знающей все расклады. Павлин шел от нее, как черепаха от Ахиллеса, горестно крича и растянувшись метра на два.

Какаду превзошел себя и держался, как сущий мелкий дьявол, бес; знакомясь с замками, он высказывался в том духе, как было бы хорошо за что-нибудь дернуть, что-нибудь сломать, выдернуть, оторвать, по чему-нибудь стукнуть; зашел в королевскую ванную, громко вынес вердикт: сортир! Потом отправился в галерею, где висел портрет не самой красивой принцессы.

– Это он или она? Ну, не очень вышло! Ладно! – пригрозил он портрету. – Чтобы в следующий раз было нормально! Когда мы снова придем…

19. Вискарня, Йорк, Гул и Северное море

Туфелька прикупила себе какую-то дрянь, помаду, и засела за перевод состава. «Пчелиный воск» у нее превратился в «мыло», она осталась довольна.

…По дороге в Йорк мы навестили вискарню – как нас уверили, самую маленькую в Шотландии. Мы угодили в интимное логово самогоноварения. Я думал, что теперь-то посыплются настоящие остроты, но ошибся. Все вдруг сделались исключительно серьезными. Нас встретил пожилой вискарь, одетый, естественно, в парадную юбку, а еще в галстук и пиджак. Не знаю, как остальные, а я постоянно думал о том, что он без трусов под килтом; меня это нисколько не возбуждало, конечно, мне просто и без того не хотелось виски, а при виде вискаря с его ячменными чанами стало хотеться еще меньше.

В вискарне было отчаянно жарко. И вот еще что: у нашей Погонщицы случился приступ профессиональной болезни: она потеряла голос, так что в итоге ее перестало быть слышно. Тогда выступил Фотограф и взялся переводить рассказ вискаря. Фотограф шпарил без запинки, оперируя сложноподчиненными оборотами. Мы с дочурой переглянулись: нам стало совестно. Мы-то потешались над этим человеком, глумились, а он чешет не хуже Погонщицы и всяко лучше нас. Правда, вскоре открылась истина. Фотограф ничего не переводил, он просто громко повторял перевод Погонщицы, которая стояла рядом и шептала ему.

Дегустировать виски мы отказались, и покупать не стали тоже – единственные в своем роде, хотя нет, Евробабушка тоже пренебрегла этим шопингом, зато бухгалтерия не дремала; сомневаюсь, что они прочувствуют разницу между купленным и водочкой «Журавли», когда затеют с диффчёнками праздновать новую премию, которую выпишут сами себе.

После виски автобус поехал так, словно прилично врезал; дорога не отставала и квасила на свой мутный, таинственный манер. Маршрут прочертился по горкам, не уступавшим американским, то бишь русским. Неприятное ощущение систематической невесомости; мне очень хотелось, чтобы это поскорее прекратилось. Я вцепился в подлокотник и мрачно смотрел кино: нам показывали фильм про королеву Викторию и ее принца Альберта, образцовую пару. С тех пор эти двое засели у меня в голове и не выходят. Не знаю, что с ними делать, так как никакие практические выводы из этого брака для меня невозможны.

…Город Йорк показался мне самым веселым из всех увиденных. Там, на стоянке возле туалета, я впервые увидел местных алкоголиков, британскую версию моих дворовых пенатов. Невменяемый человек с бутылкой в руке попытался завязать знакомство с Уточкой, что ли, или с кем-то еще – а, с Лошадкой; про эту я ничего не писал и теперь уж не стану, Бог с ней. Приехала милиция; она вела себя не слишком приветливо, но человека того не тронула – насколько я понял, справилась о здоровье, села обратно в машину и укатила.

В Йорке меня покрасил сиреневой краской уличный клоун, изображавший статую велосипедиста; из всей компании я один отважился на эту авантюру. Краска не оставляла следа; велосипедист безошибочно угадал страну моего обитания и уважительно заворчал; мы обменялись рукопожатием. Чуть дальше еще один изображал медную бабочку, но к этому я подойти побоялся, потому что не понимал, что он со мной сделает.

А потом мы поехали в Гул, который разделил участь Кале в том смысле, что мы его не увидели, ограничившись портом. Фотограф был тут как тут. Он сфотографировал трубу какого-то завода и напомнил, что именно из Гула отправился в свое плаванье Робинзон Крузо. Этот факт не прибавил мне хорошего настроения.

Уезжать-то не очень хотелось. Я сильно сомневался, что когда-нибудь вернусь; к тому и причин нет, я всяко поехал посмотреть, а не жить, потому что кому я там нужен, и все-таки немного опечалился.

Роттердамский паром, рассчитанный на ночное плавание по морю, понравился нам меньше, чем его собрат из Ла Манша. «На верхней палубе играет оркестр», да, и пары танцуют фокстрот, но я путешествовал в родительском издании, исключавшем участие. Иначе, возможно, мне там в итоге понравилось бы еще меньше по причине последствий.

На верхней палубе, помимо оркестра, сидел, привалившись к стене, урод европейской разновидности. Он в полном одиночестве изрыгал в пространство что-то свое, и довольно громко. Дочура заметила, что в отношении уродства она усматривает в этом абсолютное братство народов.

– Нет, – сказал я, немного понаблюдав за европейцем. – Ты ошибаешься. Мы имеем дело с зарубежной спецификой. Не в наших обычаях столь вольно и независимо разваливаться на полу в приличном месте – в приличное просто не пустят, да наш урод и не пойдет – и проявлять вербальную самодостаточность. Сидеть и рычать.

Я попал в точку, сразу же и стряслось. Секундой позже тот зарычал буквально, экзистенциально, в кафкианском одиночестве против нашего роевого хора. Морской сиреной в тумане.

20. Дельфт

Роттердам, где мы причалили утром, остался непознанным, как и его братец Амстердам. И мне не удалось ни покурить траву, ни побеседовать с профсоюзом блядей на тему скидок для странствующих русских литераторов.

Мы покатили мимо, знакомиться с Дельфтом.

Дельфт сильно напоминал Антверпен, только в миниатюре – соответственно, он был и потише; нас угораздило приехать в базарный день, и местная главная площадь кишела всяческими голландцами, но я охотно поверил словам Погонщицы насчет того, что в остальные дни там царит мертвая тишина.

Нас повели покупать конфеты и есть пирог. Эксклюзивные.

В Бельгии существует кондитерская фабрика «Леонидес», торгующая всяким шоколадом. Его не экспортируют, чем и гордятся; впрочем, на Голландию это не распространяется. «Леонидес» там есть. Ну, в этой чайной общественность дорвалась до редкостей; дочура заурчала над пирогом, и мне пришлось срочно добывать второй; ради ребенка я принял в себя сразу всех – Евробабушку, Уточку, Барби, Фотографа и Какаду; я стали ими всеми и выхватил последний пирог из-под носа у новой группы, зарулившей в заведение следом и бодро все разбиравшей.

Сам я пирог не ел. Это девичьи штучки. Я вышел на улицу и сел на лавочку.

Тут же подъехала велосипедистка бальзаковских лет. Она припарковала велосипед (впоследствии он под меня попал к ее ужасу) и начала садиться рядом, собираясь позавтракать кофием и плюшкой. Но вспомнила, что ей что-то нужно в велосипедной корзине, встала и временно положила плюшку прямо на скамейку. После чего, вернувшись, стала ее есть. Этот факт поразил меня. Все выглядело так обыденно. Я попытался вообразить плюшку, лежащей на скамейке в моем дворе, и каково было бы ее съесть.

Кстати, о велосипедах: из местных каналов их ежегодно извлекают в качестве мусора; в стоячей воде, где плавают лебеди, они образуют метровый придонный слой. Так что свиньи в Дельфте все-таки водятся и мусорят вовсю.