Текст книги "Горячее селение Амбинанитело"

ВООРУЖЕННОЕ НАШЕСТВИЕ

Прошло не больше двух часов после нашего разговора, и в девять часов утра примерно мы услышали приглушенный шум моторов на главной дороге. Два грузовика, нагруженные солдатами и местной полицией – garde indigene, – въехали во двор между хижиной Раяоны и моей. Машины еще не остановились, а приехавшие уже соскочили на ходу, держа винтовки на изготовку. Небольшими группами они разбежались по всей деревне, словно по намеченному заранее плану. Операцией руководит молодой, порывистый подпоручик, француз с продолговатым лицом и тонкими черными усиками. Он – сердитый, властный и все время подпрыгивает.

Вместе с солдатами вернулся Раяона. Вскоре стало известно, что с ним произошло. Утром староста отправился в сторону Мароанцетры, но за местностью Анкофа встретился с отрядом, мчавшимся в Амбинанитело. Подпоручик, узнав, кто он такой, велел Раяоне пересесть на грузовик и ехать вместе с ними. Теперь он держит шефа кантона при себе и требует сведений о жителях и о расположении деревни.

Оказывается, солдаты, приехавшие на грузовиках, только часть отряда. Другие сошли, не доезжая Амбинанитело, и осторожно, чтобы никто из жителей не увидел их, побежали вдоль опушки леса. Здесь они заняли удобные позиции и окружили со всех сторон рисовые поля и деревню, расположенную в центре. Деревня взята в широкое плотное кольцо, и никто из Амбинанитело не может выбраться. Селение и не заметило, как оказалось в западне.

Двор старосты заполняется жителями деревни. Все мужчины и юноши свыше шестнадцати лет должны дать показания; женщинам не разрешено покидать своих хижин. Солдаты ужасно грубы с населением. Подгоняют прикладами, пинками, орут на них без всякого повода. Отряд состоит из сенегальцев, командует им тоже сенегалец, громадный капрал, правая рука подпоручика. Он – олицетворение животной грубости. Постоянно придумывает, чем бы досадить людям, и бросается на всех, как дикий зверь.

Подпоручик занял дом старосты и оттуда командует. Я пока не выхожу из своей хижины, чтобы не напороться на неприятности со стороны рассвирепевших солдат. Богдан тоже сидит у себя. Веломоди приносит вести, что делается у старосты и в деревне. Ей, как и всем остальным женщинам, не разрешено выходить из хижины, но на нашем дворе полно мальгашей, и Веломоди вполголоса разговаривает с ними.

Деревню обвиняют в том, что она укрывает бежавших из тюрьмы в Анталахе рабочих. Поэтому всех мужчин собрали во дворе старосты, и в присутствии офицера и шефа кантона они должны удостоверить свою личность. Допрошенным не разрешается покидать двор. И они, подавленные, терпеливо стоят на солнцепеке. Со всех сторон торчат штыки направленных на них винтовок.

Одновременно солдаты перетряхивают каждую хижину и прочесывают все рощи в поисках беглецов.

Вдруг со двора доносится громкий, грубый окрик:

– Эй, там, в хижине!

Выглядываю. Капрал-сенегалец стоит внизу, у ступенек. Увидев меня, делает повелительный жест рукой в сторону канцелярии и кричит:

– К поручику! Немедленно!

Он так уверен в послушании, что, не дожидаясь результатов окрика, повернулся и зашагал обратно. Вызывающе гордо несет он свою громадную фигуру гладиатора. Находящихся неподалеку мальгашей очень удивляет такая неучтивость по отношению к вазахе.

Еще при появлении отряда в деревне я дал себе слово избегать всего, что могло бы спровоцировать солдат. Но грубость капрала перешла всякие границы, и я решил ради своей же защиты и чтобы не стать посмешищем, не слушать его приказания.

Прошло несколько минут, и я снова услыхал шаги, теперь на ступеньках. Капрал громко постучал и тут же резко открыл дверь.

– Ты что, не слыхал меня? – грозно загремел он.

– Слыхал, – отвечаю спокойно.

Он не ожидал такого ответа и немного сбит с толку.

– Немедленно отправляйся к поручику! – рычит он, взбешенный.

Подходит ко мне и хочет схватить за плечо. С таким насилием ничего не поделаешь.

– Отойдите! – кричу я, повысив голос, и срываюсь с места. – Сам пойду!

Издевательская улыбка скривила его противную рожу.

– Наконец-то одумался! – хрипит.

Канцелярия старосты битком набита людьми. С трудом пробираюсь к столу, за которым сидит подпоручик. Рядом стоят Раяона, Рамасо и Безаза. Все трое смотрят на меня с беспокойством.

– Вас что, по два раза нужно звать? – раздраженно обращается ко мне офицер.

И, не ожидая объяснений:

– Я хочу вас допросить, – говорит он, нервно перебирая карандаш в руке.

– Вы давно в Амбинанитело?

Я молчу, собираясь с мыслями. В хижине воцарилась мертвая тишина.

– Прежде чем ответить, – говорю, взвешивая каждое слово, – я должен заявить следующее: я, как иностранец, временно пребывающий в этой стране и имеющий заграничный паспорт с официальной визой, категорически протестую против оскорбительного для меня поведения вашего подчиненного.

– Было ли поведение капрала Али оскорбительным потому, что он вынужден был вызывать вас два раза? – офицер сварливо оскалил зубы.

– Ирония не меняет существа дела. Грубость и скандальный тон капрала были настолько нетерпимы, что начальник обязан его наказать, а не пренебрегать моим протестом.

– Прошу меня не учить. Я сам знаю, что нужно делать.

– Я в этом уверен. Но разрешите, господин поручик, предупредить. Вы собираетесь допрашивать меня, не предъявив мандата. Мы, правда, находимся в канцелярии шефа кантона, но, насколько мне известно, вы не являетесь шефом кантона и только сегодня впервые здесь появились. И если бы у вас даже было письменное разрешение, то неизвестно еще, имеете ли вы право допрашивать меня, иностранца. Вы прибыли сюда по делу, касающемуся споров между властью и здешними людьми. Почему в таком случае должно быть замешано постороннее лицо?

В подпоручике закипает злоба, и я догадываюсь, в чем ее причина. Молодой офицер влетел в Амбинанитело с полным сознанием неограниченной власти, которую в таких случаях имеет начальник сильного военного отряда над туземцами отдаленных уголков колонии. Он наверняка собирался вволю поиздеваться над жителями долины. А тут на пути его величества появляется какой-то иностранец да еще читает ему нотации.

По его глазам видно, что надо мной собираются грозные тучи. Офицер задумался, как получше отомстить. Возможно, он даже кое в чем согласен со мной, но тем хуже для меня. Он прибыл сюда не для того, чтобы выслушивать чьи-то рассуждения. Он разыскивает виновных мальгашей, он должен наказать людей, подрывающих существующий в колонии порядок. С ним солдаты и заряженные винтовки, которые смогут преодолеть все преграды; может быть, он хочет меня арестовать? А может быть, «потерять» где-нибудь в лесу? И разыграется ли скандал по этому поводу? Ерунда. Здесь легко спрятать концы да еще взвалить вину на пострадавшего.

После продолжительного молчания подпоручик что-то придумал и резко, но внешне учтиво сказал:

– Предъявите, пожалуйста, ваш паспорт!

Подаю его. Он внимательно просматривает его, пытаясь найти малейшую неправильность для придирки.

– У меня есть еще один документ, – говорю.

И подаю удостоверение, которое мне выдал генерал-губернатор Мадагаскара Кайла. Вот его содержание:

«Прошу всех администраторов районов и шефов дистриктов благожелательно отнестись к польскому писателю г. Аркадию Фидлеру, путешествующему по колонии с целью собрать материал для книжки о Мадагаскаре, и оказать ему всякую помощь.

Генерал-губернатор Кайла».

Генерал-губернатор выдал мне удостоверение как проявление формальной вежливости во время официального визита. Но подпоручик не знает этого и не знает, какие у меня связи в Тананариве. Он прочел удостоверение несколько раз и решил, что со мной лучше не связываться. Отдал мне паспорт и заявил официальным тоном:

– Хорошо. Благодарю. Вы пока свободны.

– А удостоверение генерал-губернатора? – спрашиваю, подняв кверху брови.

Офицер читает еще раз. Безусловно, ему хочется оставить удостоверение у себя. Я делаю вызывающее, суровое лицо и готов к решительной борьбе.

Подпоручик сдался. Поколебавшись, отдал удостоверение.

Уходя, я заметил, как лицо Рамасо на мгновение осветилось радостью.

СМЕРТЬ МАНАХИЦАРЫ

Мужчины Амбинанитело, согнанные во двор старосты, все еще ждут чего-то, сидя либо лежа на земле. Многие спрятались в тени кокосовых пальм, но для всех не хватило места, и остальные страдают на солнцепеке.

В деревне время от времени раздаются окрики солдат, перетряхивающих хижины.

К моему столу неслышно подошла Веломоди и, нежно тронув меня, шепчет:

– Вазаха! Червяк!

В ее голосе, хотя и приглушенном, слышится возбуждение.

– Что с тобой? – спрашиваю, встревоженный.

– Червяк появился! – отвечает девушка.

Рядом стоит ее братишка Бецихахина, мой старательный охотник за цурами и другими привлекательными созданиями; нашествие солдат застало его в моей хижине. Раздраженный неокладным объяснением сестры, мальчик слегка ее отталкивает и говорит:

– Бабочка появилась! Из той большой куколки, помнишь! Пойдем покажу тебе.

Идем на солнечную сторону веранды, где две недели назад мы прикрепили веточку с громадным коконом; мальчик нашел его на опушке леса. И вот из кокона вылупилась бабочка. Крыльев еще нет, пока только какие-то некрасивые култышки, но зато мощное туловище. Пройдет час-два, и вырастут крылья; какие они будут?

Трое сердец забились сильнее. На время тайна природы отвлекла нас от мирских горестей этого дня. Но, увы, только на время.

Люди во дворе чем-то сильно взволнованы, послышался шепот беспокойства.

– Манахицара! – слышу со всех сторон, точно бьют в набат. – Манахицара!

– Что там такое? Что с ними? – спрашиваю Веломоди.

– Что-то нехорошее, – отвечает она, как всегда с трудом подбирая слова.

– Манахицара… Манахицара остался в деревне.

– Он не пришел сюда с другими мужчинами?

– Нет. Это плохо.

Ох, плохо, плохо… Что ты наделал, Манахицара, дорогой друг! Разве ты не хотел жить, ты – скромный сочинитель легенд, сокровищница неисчерпаемых рассказов, певец мифических бабакутов?

Манахицара знал сотни всевозможных историй и умел, как никто другой, красиво рассказывать их. В любую минуту он готов был одарить каждого своими неисчерпаемыми познаниями. Сколько раз просил меня послушать его и записать. Сознавая ценность этих умных сказаний, я записывал только некоторые, остальное откладывал, зная, что пока я в Амбинанитело, Манахицара всегда охотно поможет. Я ошибся. Сокровища милого безумца погибли навсегда.

Сорок лет жил Манахицара среди мирных рисовых полей, боялся духов, увлекался своими легендами. Уважал власть, избегал опасностей, не искал приключений, не был заносчивым.

У него был двадцатилетний сын. Он работал в Анталахе, бежал вместе с другими из тюрьмы и оказался в Амбинанитело. Появление сына вывело Манахицару из равновесия, нарушило весь распорядок жизни. Никто из соседей не мог понять, почему он не послушал разумного совета учителя Рамасо и не отправил сына вместе со всеми беглецами в лес; Манахицара укрыл его в роще за своей хижиной. Он также нарушил беспрекословный приказ офицера и не явился со всеми мужчинами во двор старосты и остался в своей хижине.

Вдруг в селении грянули винтовочные выстрелы. Все во дворе и в хижинах с ужасом повскакали с мест. Из дома старосты выбежал подпоручик. Выстрелы все еще гремят, иногда одиночные, иногда по два и даже по три сразу – враждебные, смертоносные голоса, направленные против кого-то из жителей деревни. Но против кого?

– Что творится? – дрожат во дворе мальгаши с застывшими душами и свинцовыми лицами. – Что творится?

– Капрал Али! – резкий крик офицера пронзает воздух.

Но капрала Али нет поблизости.

К подпоручику подбегает солдат из караула и докладывает, что капрал Али в деревне.

Али там, откуда раздаются выстрелы.

Так что же случилось? Несколько минут назад солдаты обнаружили в хижине упорствующего Манахицару и разыскали ненадежно спрятанного сына, который пытался бежать сквозь заросли бананов.

– Огонь! Стрелять! – закричал капрал Али, находившийся рядом.

Несмотря на стрельбу сенегальцев, сын Манахицары продолжал бежать, солдаты за ним.

Тогда Манахицара выскочил из хижины на помощь сыну. Широко расставил руки, стараясь преградить преследователям дорогу. Ближе всех был Али. Не задумываясь, он выстрелил из револьвера. Смертельно раненный в голову, мальгаш с тихим стоном опустился на землю. А сын все мчался сквозь рощи и сады к лесу. Солдаты неслись за ним и стреляли. Не попали.

Он был впереди солдат метров на сто, влетел в лес и там искусно укрылся; погоня потеряла его след, искали его полчаса, но не нашли.

Рассвирепевший от неудачи капрал Али велел поджечь хижину Манахицары, а его труп притащить во двор старосты. Когда капрал докладывал подпоручику о случившемся, черный столб дыма, вознесшийся к небу, возвестил о свершившейся каре.

– Бездельники! – громил подпоручик капрала и его людей. – Держали его почти в руках и упустили! Бездари!

Он приказывает возобновить погоню и посылает на розыски почти всех солдат. Но дебри Амбинанитело покровительствуют беглецам. Многие века добрый лес помогает жителям долины, которые обращаются к нему за помощью. Сенегальцы напрасно безумствовали в зарослях. Даже бешенство Али не помогло.

А во дворе лежит мертвый Манахицара. Лицо его так же спокойно, как и при жизни, смерть только немного искривила сжатые губы. Его красивые глаза всегда пылали огнем. Они и сейчас полуоткрыты, и в них застыло такое кроткое выражение, точно они увидали новую легенду о бабакутах.

Кровь из раны на лбу разлилась вокруг и присохла. Большие, с металлическим блеском мухи роятся над трупом. Брат Манахицары сидит рядом и отгоняет их.

НЕПРИЯТНЫЙ ОБЕД

Учитель Рамасо великолепно все устроил, за исключением прискорбного и непредвиденного случая с Манахицарой. Облава не дала никаких результатов. Ничего подозрительного солдаты не обнаружили, никто из допрошенных не видел беглецов.

Миновал полдень, допрос продолжается. Хижина Манахицары сгорела дотла, и дым развеялся. Так как хижины в Амбинанитело стоят на расстоянии примерно сорока шагов друг от друга, пожар не перекинулся на другие строения. Но офицер, обозленный неудачей, грозится сжечь всю деревню.

В какой-то момент влетает в мою хижину учитель Рамасо.

– У меня к вам большая просьба, – говорит он торопливо.

– Я слушаю!

– Нужно что-то сделать с офицером.

– А именно?

– Он еще не ел. Пригласите его к себе на обед.

– О, благодарю за такое общество!

– Прошу вас, не отказывайтесь, сделайте добро деревне! Его нужно накормить и напоить. Умоляю вас!

Рамасо прав.

Я не должен уклоняться от неприятного долга. Положение, которое я занимаю в Амбинанитело, обязывает меня пригласить начальника отряда. Не знаю только, что повар Марово приготовил к обеду. Зовем его.

Все в порядке: курица, рис, овощи, кофе, сухари, джем и свежие фрукты.

– А что есть из напитков? – спрашивает Рамасо.

– Ром и перно.

– Прекрасно. Напоите его как следует.

Учитель хочет убежать. Я задерживаю его.

– Я приглашу офицера при одном условии: если вы и Раяона пообедаете вместе с нами.

Рамасо качает головой.

– Неизвестно, – отвечает с озабоченной улыбкой, – захочет ли он сидеть за одним столом с туземцами.

– Плевать я хотел на его желания!

– Но не мы! Ведь все дело в том, чтобы его не раздражать. Наоборот. Хорошо, я нашел выход: мы придем, но посидим у стены, будто уже пообедали. Хорошо?

– Ладно!

– Еще одно, к вашему сведению, – шепчет Рамасо. – В отношении Марово не беспокойтесь.

– Как это понимать?

– Он предупрежден: если скажет хоть одно слово, распрощается с жизнью.

– А не придаете ли вы ему слишком большое значение? Ведь он страшный тупица!

– Тупица не тупица, а навредить может.

В конце разговора с учителем в дверях появились возбужденные Бецихахина и Веломоди, подают какие-то веселые знаки. Мальчик поднимает руки в уровень с лицом, держит их на определенном друг от друга расстоянии, хочет показать что-то большое, больше, чем кокосовый орех. Меня раздражают их смешки. Сейчас не время для веселых развлечений.

Когда Рамасо ушел, Бецихахина подбегает ко мне, снова поднимает маленькие ручонки и хвастливо говорит:

– Вот такой!

– Что – такой? – гаркнул я, рассердившись не на шутку.

– Поди, вазаха, посмотри! – просит он и тянет меня за рукав.

Я резко, почти грубо вырываюсь из его рук и кричу:

– Оставь меня в покое! Некогда сейчас!

Слишком резкий голос, слишком резкое движение! У обоих мгновенно исчезла улыбка. Бецихахина мрачно опустил голову, Веломоди грустно поникла.

Я зол на себя и беру себя в руки. Как я мог поступить так нехорошо с преданными существами! Хочу исправить ошибку.

– Пойдем, покажешь мне! – говорю извиняющимся тоном.

Они ведут меня на веранду. Догадываюсь, что речь идет о бабочке, которая сегодня утром вылупилась из куколки. Бабочка действительно превратилась в великолепный, громадный, яркий экземпляр. Я смотрю на нее ослепленный: здесь совсем другой мир, он не похож на тот, в котором молокосос-офицер – хозяин жизни и в котором убивают скромного певца легенд и даже после смерти мстят ему, сжигая его дом.

Какая красота! С восхищением смотрю на бабочку.

В приливе чувств целую Бецихахину в коричневую щечку и обнимаю Веломоди: мы счастливы.

– А теперь оставьте меня! – говорю, просияв, и тороплюсь вернуться к своим обязанностям. – А ты, Веломоди, помоги мне!

Велю повару немедленно накрывать на стол. В это время приходит староста Раяона и сообщает, что подпоручик благодарит за приглашение и вскоре прибудет. Потом шеф кантона торжественным полушепотом спрашивает:

– Помните, вазаха, тот день, когда мы разговаривали у вас на политические темы?

– Мы не раз говорили об этом.

– Правильно. Но я имею в виду беседу, когда был врач Ранакомбе и учитель Рамасо провозглашал свой план будущего строя на Мадагаскаре?

– А, тогда!

– Вы припоминаете?

Раяона впивается в меня горящим взглядом и, видно, безумно хочет, чтобы я вспомнил подробности.

– Вы помните, как Рамасо говорил о разрушении существующего строя и передаче власти в руки крестьян? Как враждебно высказался о так называемой мальгашской буржуазии? Как выкладывал свои революционные, большевистские взгляды?

– Вы к чему клоните, Раяона?

– Но ведь вы не опровергаете того, что он действительно так говорил?

– К чему вы клоните?! – повторяю.

– Я хочу вас представить властям как свидетеля, который слышал, что Рамасо говорил все это.

– Ра-я-о-на!!! – прошипел я возмущенно. – Вы что, сошли с ума?

Повар Марово вносит тарелки. Раяона подает мне знаки, что при нем не хочет говорить. Когда мы снова остались одни, шеф кантона продолжает не то с покорной, не то с хитрой улыбкой:

– Не удивляйтесь, вазаха! Своя шкура ближе всего, а здесь дело касается шкуры.

– Слишком сгущаете краски!

– Нет! Ваш повар – доносчик, это все знают. Он вынюхивает и сообщает или хочет сообщить шефу дистрикта все, что услышит. Для собственной безопасности я должен заявить властям о большевистских взглядах учителя.

– А почему вы говорите мне все это?

– Как почему? Вы, вазаха, должны сыграть здесь важную роль. Я прошу, когда вас вызовут власти, повторить им всю правду о том, что говорил тогда Рамасо.

Меня точно обухом по голове ударило. На секунду от возмущения у меня отнялся голос. Я окинул старосту кипящим от ярости взглядом.

– Всю правду, ни больше ни меньше? – медленно цежу каждое слово.

– Да, да, вазаха!

– А вы не помните, какое впечатление создалось у Ранакомбе от болтовни учителя? «Утопия»! Так ведь он сказал?

– Верно, верно!

– Он назвал это утопией. Но то, что я во время этой беседы услышал от вас и из уст Ранакомбе, отнюдь не было утопией, наоборот, вы высказали вполне реальный план, как из Мадагаскара, окажем прямо, выгнать французов.

Раяона изумленно качает головой и хочет возразить. Я не даю ему заговорить.

– Не искажайте факты! Это было так! Вы хотите, чтобы я сказал правду властям? Хорошо, я расскажу, но только всю правду, и тогда неизвестно, кому будет хуже: вам или Рамасо. Вы хотите потопить учителя, чтобы выгородить себя. Не выйдет, я не допущу такой несправедливости…

Я так взволнован и говорю так убедительно, что Раяона заколебался. Он живо представил грозящую ему опасность: попасть в яму, которую он приготовил для другого. Заметив его колебания, я хочу окончательно покончить с этим вопросом.

– Послушайте, Раяона, я считаю вас в глубине души порядочным человеком и не желаю никому бед, в том числе и вам. Сделаем так: вычеркнем тот разговор совершенно из памяти, просто его не было, но и сегодняшнего разговора тоже не было. Хорошо?

Раяона неуверенно посматривает в сторону выхода, где находится кухня.

– Но Марово… Он расскажет и предаст нас.

– Не беспокойтесь! Если не донес до сих пор, теперь уже наверняка не донесет.

Раяона кивком головы соглашается и протягивает руку.

Во дворе послышались приближающиеся шаги и обрывки разговора. Входит подпоручик и учитель Рамасо. Вслед за ними появляется Богдан.

– Вот и я! – оживленно восклицает подпоручик и, желая, видимо, загладить впечатление от первой встречи, шутливо добавляет: – Меня два раза звать не приходится!

– Совершенно верно, – подлаживаюсь под его тон. – Ведь я послал за вами культурного человека. В этом вся разница!

– Да, – соглашается офицер, – капрал Али учтивостью не отличается.

– Я думал о том, нужен ли вам, то есть армии и администрации колонии, такой тип. Он, наверно, приносит больше вреда, чем пользы.

– Нужен! А иногда просто необходим! Нам очень часто требуется тяжелая рука! Ведь мы в колонии!

Делаю жест, точно хочу что-то отогнать от себя.

– Не будем касаться таких тем! Лучше примем что-нибудь для успокоения души.

Вид двух бутылок на столе вызывает громкое восхищение подпоручика.

– О, перно! – восклицает. – Обожаю перно!

Разливаю напиток в стаканчики и разбавляю водой. Офицер с удовольствием следит, как прозрачная жидкость становится молочно-белой. Поднимаем стаканы.

– За что пьем? – спрашиваю я.

– За благополучие… – Он минуту подумал, чтобы провозгласить надлежащий тост, – пожалуй, за благополучие Мадагаскара!

Веломоди, по обычаю мальгашских женщин, помогает повару. Подпоручик заметил, как она ловко возится у стола, и догадался, что это моя вади. Не спуская с нее пристального взгляда, он воскликнул:

– Нет, предлагаю другой тост: выпьем за то, чем по праву может гордиться Мадагаскар, – за его женщин, и за дело Франции.

Выпиваем, офицер одним глотком опустошает весь стакан.

– Великолепный перно! – похвалил он.

– Только тост немножко хромает, – замечаю смеясь. – Неужели вы хотели сказать, что дело Франции может так же быстро состариться, как женщины?

– Молодых мальгашек всегда будет вдоволь на Мадагаскаре!

– Это правда! – подтверждаем все.

Рассаживаемся, как договорились: офицер, Богдан и я за столом, учитель и староста у стены.

– У меня волчий аппетит! – сознается офицер.

– Ничего удивительного при такой работе, – невнятно бросает Богдан.

Подпоручик внимательно смотрит на него, не насмешка ли это.

– Работа, работа! – пыхтит он. – Черт бы ее побрал вместе с жителями этой гиблой деревни!

– Что, возвращаемся к политике? – фыркаю шутливо.

– Нет, предпочитаю выпить.

– Я тоже. Здесь у нас общая точка зрения.

Разговор завязался вокруг нашей, моей и Богдана, работы в Амбинанитело. Сбор экспонатов здешней фауны вызывает любопытство у гостя, и он подробно расспрашивает, как мы это делаем. Охотно отвечаем на все вопросы. Когда он узнал, что Богдан охотится в глубине леса, его осенила новая идея, глаза разгорелись, и, обращаясь к Богдану, он говорит:

– А вы далеко забираетесь?

– Иногда очень далеко.

– И вы хорошо знаете местные леса?

– Довольно хорошо.

– И, наверно, укромные уголки, где могли бы укрыться беглецы, тоже?

Наивный вопрос. Таких мест в долине Амбинанитело сколько угодно. Вероятно, перно уже подействовал на него.

– Ах! – отвечает Богдан, загадочно вздохнув.

– Что означает это «ах»? – холодно говорит офицер, высоко подняв черные брови.

– Я столько знаю укромных мест, что тысяча не только людей, но и слонов могла бы укрыться там до скончания века.

У подпоручика созрело решение. Он пронзает Богдана властным взглядом и, точно своему солдату, приказывает:

– Я вас беру с собою в лес! Вы будете моим разведчиком.

Я хочу выручить Богдана.

– Снова, – хватаю увлекшегося офицера за плечо, – снова возвращаемся к бурным волнам политики! Что же касается Кречмера, то, с вашего разрешения, он пока находится в моем подчинении. И умоляю вас, поручик, не делайте из хорошего зоолога гончей собаки.

Наливаю в его стакан рому.

– Под курочку, которой нас угощает Марово, разрешите! Этот благородный напиток из Рениона!

Офицер выпил, забыв на время Богдана. Но неудача, которую он потерпел, наполняет его злобной горечью. Он просит еще один стакан рому, сам себе наливает и сразу выпивает.

Наступило молчание. Я ищу подходящую тему, чтобы перевести разговор на безопасный путь.

И вдруг ни с того ни с сего подпоручик закипает гневом. Лицо его безобразно искажается, глаза мечут молнии.

– Сволочи!!! – громко рычит он и шумно выпускает воздух из гортани.

По его глазам, обращенным в сторону двора, догадываюсь, что это относится к жителям деревни. Им овладело бешенство. Он не стал есть, резко отодвинул от себя тарелку.

– Сволочи!!! – шипит снова сквозь стиснутые зубы.

– Скажите, поручик, почему вы так сердиты на них? Ведь это вы убили у них человека, а не они у вас.

Говорю спокойно, желая продолжить беседу по-деловому. Но мое спокойствие оказывает обратное действие. Еще больше рассердившись, он презрительно кидает:

– Да что с вами говорить?! Что вы о них знаете, вы, писаки и естественники?.. Какие это коварные змеи!.. Какие подлые бестии!.. Лживые, хитрые, злые!

Он захлебывается. На лице написано омерзение. Чувствую, что он перегнул палку. С трудом удерживаюсь, чтобы не потерять терпения. Молодой колониальный офицер, возомнивший себя божеством, способен на все.

– Их нужно истребить, всех до единого! Уничтожить весь этот навоз!

– А разве теперь это так легко сделать? – выпалил Богдан.

Бросаю на него предостерегающие взгляды: не надо, мол, впутываться, но сам не выдерживаю и говорю с иронической серьезностью:

– Вы говорите, поручик, что их нужно уничтожить? Но кто же тогда будет работать на ваших плантациях?

– Наберем людей в Индо-Китае, не беспокойтесь! – фыркает он.

– А в Индо-Китае вас любят? И так уж торопятся сюда?

Он не слушает. Его ничего не интересует. Он не владеет собой. Непреклонное сопротивление деревни доводит его до исступления. Им овладело только одно желание.

– Сжечь гнездо бунтовщиков, уничтожить деревню дотла! – Его душит злоба. – Расстрелять всех до единого, никого не пощадить!

– Поручик, ешьте, пожалуйста! – говорю кротко.

Он не обращает внимания на мои слова.

– Подлые, скрытные гадины! Никому из туземцев нельзя доверять, все предатели!..

– Преувеличиваете, – бормочет Богдан.

– А вы думаете, – язвительно говорит офицер, показывая пальцем на Раяону и Рамасо, сидевших у стены, – вы думаете, им можно доверять?

Настало время призвать его к порядку.

– Господин поручик!! – крикнул я резким голосом.

Я демонстративно отложил в сторону нож и вилку и выпрямился. Богдан делает то же самое. Наступает напряженная тишина. Смотрим на него твердо и решительно.

Он приходит в себя. Возбужденное лицо успокаивается. Офицер буркнул под нос что-то вроде «извините» и потянулся к тарелке. Одновременно протянул руку за бутылкой с ромом, глазами спрашивая разрешения.

Я отрицательно покачал головой и, пытаясь учтиво улыбнуться, говорю:

– Если можно, прошу вас, не пейте больше. Сейчас подадут кофе…

Гость послушался, убрал руку. Успокоился.

Обед продолжается.