Текст книги "Военная тайна"

Глава 2

На вокзале быстро погрузились в вагоны.

Николай с новым чайником пошел за кипятком на станцию, Владимир – в цейхгауз, получать для троих хлеб и сахар на дорогу, а Сергей от нечего делать прогуливался от головы до хвоста эшелона.

– Сережа! Ну-ка, помоги, брат!

Обернувшись, он увидел Владимира, нагруженного двумя большими буханками хлеба.

– Ого, сколько! – удивился Сергей.

– Напрасно дают все сразу, – подхватил проходящий позади курсант – Съешь в три дня, а там сиди как хочешь.

И он с сожалением посмотрел на свою восьмифунтовую ковригу.

– А ты не ешь, Федорчук, сразу. Кто же тебе велит?

Федорчук расплылся широкой улыбкой, показав ряд крупных крепких зубов.

– Разве вытерпишь, когда тут под боком!

Николай с кипятком уже поджидал их на верхних нарах, подле окошка.

В вагоне было тепло от железной печки, шумно и весело. Вздрогнул состав от толчка прицепившегося паровоза. Переливчато прозвучал последний сигнал – и поезд тронулся.

Кто-то запел звонкую курсантскую песню, и, дружно подхваченный десятками молодых голосов, полетел припев:

«Прощайте, матери, отцы, прощайте, жены, дети! Мы победим, народ за нас. Да здравствуют Советы!»

Стало уже совсем темно. Тысячи огненных искр летали и кружились в фантастическом танце. Ритмично постукивали колеса, могуче ревел, ускоряя ход, паровоз.

…Чем дальше уходил эшелон к югу, тем зеленее и приветливее заглядывали в окна рощи и поля, а там, где впервые начали попадаться белые мазанки хуторков, было уже совсем по-весеннему сухо и тепло.

На одной из небольших станций Сергей в первый раз увидал начальника курсов.

Он шел рядом с комбатом и говорил ему:

– Вы останетесь за меня на станции Конотоп, мы со вторым эшелоном вас нагоним.

Они прошли мимо.

«У него в самом деле генеральское лицо», – подумал Сергей.

На следующей станции немного попортился паровоз, и, пользуясь вынужденной остановкой на время его починки, стали раздавать несколько раньше времени обед.

– Должно быть, долго простоим, – проговорил, возвращаясь с наполненным котелком, Владимир.

– А что?

– Товарный вперед пропускают.

– Успеем! Мне так это путешествие только нравится.

Наконец три жиденьких поспешных звонка, хриплый гудок – и эшелон двинулся.

Вечерело. Поезд помчался мимо распускающихся кудрявых рощ.

– Что ты делаешь, Володька? – спросил Сергей, заметив, что приятель давно мастерит что-то своим крепким перочинным ножиком.

– Пропеллер! – шутя ответил тот. – Сейчас приделаю к вагону, и эшелон полетит по воздуху.

Пропеллер он действительно смастерил, и тот с веселым жужжаньем завертелся на ходу. Однако поезд не только не изъявил особенного стремления подражать в способах передвижения аэроплану, а, наоборот, тревожно загудел и круто затормозил, остановившись на небольшом разъезде, перед человеком с красным флагом на путях.

– В чем дело? – кричал, подбегая, дежурный по эшелону.

Маленький железнодорожник, путаясь, скороговоркой ответил:

– Впереди в пяти верстах крушение… товарный разбился…

Быстро взводные командиры раздают из раскупоренных ящиков боевые патроны. Торопливо громыхая щитом, пулемет забирается на паровоз. Двери и окна открыты – и без гудков, без свистков, бесшумно продвигается эшелон вперед. Сергей лежал на верхних нарах, рядом с Владимиром, и зорко всматривался в мелькающую чащу леса.

Впереди, в пятидесяти саженях, чернела и дымилась какая-то масса. Рядом стояли два человека.

Стоп… Первый взвод быстро выскочил из вагона. Вот и место крушения, около которого стоит путевой сторож.

– Нету! – крикнул он подбегающим. – Нету, ушли!

Сергей прошел несколько дальше, мимо разбитых цистерн, и вдруг вздрогнул, невольно остановившись.

На лужайке, подле сваленного расщепленного вагона, лежало три изуродованных трупа.

Напрасно вторая рота до поздней ночи обыскивала кругом окрестности: шайка пропала бесследно, ничего не тронув и не разграбив.

Старик сторож из соседней будки рассказывал об этом случае так: обходя линию, он заметил человек двадцать вооруженных, развинчивавших гайки и накладывавших рельсы поперек пути. Он тихонько повернул и незаметно побежал домой, к телефону, чтобы предупредить несчастье. Но в будке он застал у аппарата двух человек с винтовками, спокойно справлявшихся у разъезда о времени выхода поезда. Не успел он опомниться, как очутился запертым в небольшом чулане. Через несколько минут бандиты ушли. С большим трудом он выбрался через узенькое окошко, но товарный уже промчался мимо. Тогда он позвонил на разъезды по телефону, а сам пошел к месту крушения. Там он застал только одного уцелевшего кондуктора, вместе с которым и вытащил из-под обломков четыре трупа – машиниста, кочегара и двоих из бригады.

– А знаете, что я вам скажу? – обратился к товарищам Николай. – Ведь крушение-то предназначалось нам. Если бы наш паровоз не испортился на последней станции, то раньше прошел бы наш эшелон.

– Так-то так, да как же впереди могли знать, что следует наш эшелон?

– Уж не предупредил ли какой-нибудь телеграфист-петлюровец?

Ночью пришел вспомогательный поезд с рабочими, и утром эшелон по очищенному пути двинулся снова вперед.

На станции Конотоп их догнал второй эшелон.

Здесь впервые встретился в продаже белый хлеб, булки, колбаса, сало и другие продукты, давно вышедшие из обихода московского курсанта.

А так как перед отправлением каждый получил жалованье за истекший полумесяц, то в покупателях недостатка не было, и торговки-хохлушки оказались атакованными целым батальоном.

Конец пути прошел без приключений. Проснувшись рано утром на пятый день путешествия, через раскрытое окно и двери курсанты увидели Киев. Белые домики окраин, утопающие в цветущих вишнях, окруженные зеленью массивные постройки центральной части и солнце – теплое весеннее солнце, обливающее ярким светом красивый, как будто новый город.

Часов около десяти послышалась команда «строиться». Запыленные долгой дорогою, уже с шинелями в скатку через плечо, двинулись курсанты на место, с любопытством оглядывая улицы.

После голодной Москвы били в глаза открытые лавки, магазины, рестораны и гуляющая весенним утром публика в легких белых костюмах и кружевах, беспечная и смеющаяся. Единственным носителем следов последней оккупации были вывески различных предприятий и учреждений, переименованные по указу атамана Петлюры на украинский лад. Сквозь плохо замазанную краской вывеску «Парикмахер» проглядывало «Цирульня», вместо «Типография» – «Друкарня».

Вот и новая обитель курсов – огромное трехэтажное здание бывшего кадетского корпуса, способное вместить чуть ли не дивизию.

Наконец-то дома!..

Глава 3

Первую роту поместили наверху, в просторных, светлых комнатах с окнами, выходящими в рощу. В различных частях корпуса поселился комсостав с семьями, служащие, хозкоманда, околодок, похожий по оборудованию на лазарет, всевозможные цейхгаузы, классы, кабинеты.

Весь день кипела работа. Часам к пяти, когда койки были расставлены, а матрацы набиты, курсантам объявили, что они свободны и, для первого дня, желающие могут даже без увольнительных отправляться в город.

– Ты пойдешь куда-нибудь? – спросил Николай у Сергея.

– Нет, не хочется что-то.

– Ну, а я пойду в поиски. Тут где-то сестра моей матери обитает – значит, моя собственная тетка. Но, кроме того, что она живет на какой-то Соломенке, я ничего не знаю.

– Ты как будто ничего раньше не говорил нам про нее?

– А я, по правде сказать, сам только в вагоне вспомнил, – усмехнулся Николай. – Дай, думаю, поищу, авось пригодится.

Совсем стемнело, но в помещение не шел никто – уж очень был хорош вечер.

Николай довольно смутно помнил свою тетку – Марию Сергеевну Агорскую. Не видел он ее уже около десяти лет, как раз с того времени, когда она со вторым мужем и девятилетней дочерью уехала из Москвы в Киев.

И он припомнил небольшую худенькую девочку в коричневом платьице, с которой когда-то вместе ходил «говеть» в одну и ту же церковь.

Соломенка оказалась совсем рядом, и Николай без труда получил все нужные ему сведения от первого же встречного.

Подойдя к беленькому домику с небольшим садом, засаженным кустами сирени, он заглянул сначала в щелку забора.

За небольшим столиком в саду сидела женщина и пила чай. Немного приглядевшись, Николай узнал свою тетку.

«Ну конечно, она, постарела только, – подумал он. – Лет сорок с лишним, пожалуй, будет».

И Николай, отдернув щеколду, отворил калитку.

Старуха встретила его испуганно. Он уверенно подошел к столу.

– Здравствуйте, тетя! Не узнали? Николай, собственный ваш племянник.

– Ах, батюшки мои! – Тетка всплеснула руками. – Да откуда ты? Ну иди, поцелуемся… Эммочка, Эмма! Пойди сюда, беги скорее!

На ее зов из двери выбежала девушка лет девятнадцати, в беленьком ситцевом платьице и с книжкой в руках.

– Твой двоюродный брат. Да поздоровайся ты, мать моя, чего столбом стоишь!

– Здравствуйте! – подошел к ней Николай, протягивая руку.

– Здравствуйте! – ответила она и с любопытством оглядела его.

– Да вы что? – негодующе крикнула тетка. – Или на балу познакомились? Небось раньше вместе на стульях верхом катались!

– Это от непривычки, – звонко засмеявшись, сказала Эмма. – Садись пить чай.

Николай сел. Старуха засыпала его вопросами:

– Ну как мать, сестры? А отец? Ох, непутевый он у тебя был! Наверно, в большевики пошел? А ты что в эдаком облачении? – ткнула она пальцем в его гимнастерку. – В полку, что ли, служишь?

– Нет, на курсах.

– Юнкер, значит, вроде? Ну, доброволец, а то и коммунист?

– Мама! – прервала ее Эмма. – Уже давно звонили, опоздаешь!

– Правда, правда! – засуетилась старуха. – Поди, уж «от Иоанна» читают.

Николай остался с Эммой вдвоем.

Спустился мягкий весенний вечер. Далеко, чуть-чуть, звонили колокола. Николай посмотрел на Эмму и улыбнулся.

– Правда, что ты коммунист?

– Правда, Эмма.

– Жаль! – протянула она.

– О чем жалеть? Я горжусь этим.

– А о том, что пропадешь и ты, когда коммунистов разобьют. А во-вторых, без веры все-таки очень нехорошо.

– Но позволь! – удивился Николай. – Во-первых, откуда ты взяла, что нас разобьют? А во-вторых, мы тоже не совсем без веры.

– Какая же у тебя вера? – засмеялась Эмма. – Уж не толстовская ли?

– Коммунистическая! – горячо ответил Николай. – Вера в свое дело, в человеческий разум, в торжество труда. А главное – вера в свои руки, в собственные силы, при помощи которых мы достигнем этого.

Эмма удивленно посмотрела на него:

– О! Да ты фанатик.

Немного помолчали.

– Расскажи мне что-нибудь о Москве, – примирительным тоном попросила она. – А то тут так много разных слухов.

Николай начал рассказывать, сперва довольно сухо, потом увлекся. Рассказал о том, как протекала Октябрьская революция, как рабочие захватили власть.

Поход в горах

Об отделении церкви, о движении женщин. Говорил образно, пересыпая речь остротами и сравнениями.

Эмма слушала внимательно, но недоверчивая и несколько ироническая улыбка не сходила с ее губ.

– Что ты читаешь? – Николай протянул руку к книжке, лежавшей на коленях у Эммы.

Она подала ему небольшой томик рассказов и, как бы извиняясь, заметила:

– Это еще из маминых. У нас трудно хорошую книгу достать.

– Хочешь, я принесу тебе? – предложил Николай.

– Хорошо, принеси, но только не революционную.

– Как ты предубеждена, Эмма, – засмеялся он.

– Не предубеждена, а не люблю скучных книг. Да и мама будет недовольна.

– Я принесу не скучную, а уж относительно мамы ладь сама как знаешь. Ведь ты уж не ребенок.

Николай хотел попрощаться. Стояла уже темная ночь.

– Куда ты пойдешь? – остановила его Эмма. – Ты по здешним горам и дороги не найдешь. Ложись у нас, я тебе постелю на веранде.

Перспектива блуждания по незнакомым улицам Николаю улыбалась мало, он согласился.

– Ты придешь, конечно, к нам на праздник? – спросила Эмма.

– Приду, если ты не будешь иметь ничего против.

– Не имею, – улыбнулась она, – хотя ты и большевик.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

– Эмма! – спросил, вдруг остановившись и вспомнив что-то, Николай. – Скажи, между прочим, где твой отчим, Вячеслав Борисович?

При свете колеблющегося пламени ему показалось, что Эмма чуть-чуть вздрогнула. «Сыро! – мелькнула в его голове мысль. – Какое у нее легкое платьице…»

– Он… уехал, он скоро вернется… – торопливо проговорила Эмма и, повернувшись, вышла.

Николай остался один. Раздевшись, бросился в постель и спокойно думал о чем-то, докуривая папиросу. Но вскоре глаза его отяжелели, сомкнулись, и он крепко заснул, не выпуская окурка из пальцев.

Глава 4

На следующий день утром Николай рассказал товарищам о проведенном им вечере.

– Обещал ей книгу принести, а что взять – не знаю. Если Бебеля – «Женщина и социализм», – не показалась бы скучной.

– А ты возьми сначала что-нибудь Коллонтай – книги у нее, правда, немного того… резковаты, но ничего, а потом можно и Бебеля.

Наши друзья решили основательно для первого раза осмотреть Киев, который издалека показался им таким привлекательным. Вышли с утра. Прошли небольшой мостик над линией железной дороги, свернули направо и вскоре очутились на базаре.

– Да, брат! Эти голода не знали, – показал Сергей на хохлов возле запряженных волами, груженых возов. – Это не то, что наши опродразверстанные крестьяне.

– Я думаю, что если бы они знали, что такое неурожай, то не кормили бы такое множество разбойничьих шаек. А то – там Струк, там Мазуренко, там Клименко…

Поднялись в гору, свернули на красивую и тенистую Фундуклеевскую и добрались до Крещатика. Здесь жизнь била полным темпом. Рестораны, лихачи, надушенная публика. Совсем-совсем как в доброе старое время. Еще разгульней и лихорадочней, пожалуй.

На зеленом откосе выбрали пустую скамейку и сели отдохнуть.

– Красивый город!

– Да! Только уж очень в нем сволочи разной много. Сколько здесь скрывается агентов петлюровских, донских, иностранных, а то и просто бывшей черной сотни!

– Вообще старым душком отдает. Даже такой пустяк – названия улиц: Дворянская, Полицмейстерская, Жандармская…

Внизу по Днепру гудели пароходы, тянулись баржи, сновали маленькие лодочки, казавшиеся отсюда игрушечными.

Прошли каникулы, начались занятия. Теперь почти целый день можно было видеть на плацу то одну, то другую марширующую или рассыпающуюся в стрелковые цепи роту. Николай, однако, успел еще раз побывать у Агорских и кстати занести обещанную книгу. Когда он передавал ее Эмме, то она разочарованно заметила:

– Я так и знала, что ты не принесешь ничего путного.

Но книгу взяла.

Прошло несколько дней. На одном из собраний комячейки комиссар сделал доклад о значении курсов, являющихся не только кузницей пролетарского комсостава, но и боевыми единицами, надежной опорой советской власти.

– Гарнизон Киева ненадежен, – говорил он, – части пропитаны духом партизанщины. Западная Украина кишит бело-петлюровскими бандами. А потому будьте готовы, занимайтесь усиленнее, зорче следите за тем, что делается вблизи и вокруг вас. Враг не так силен в открытом бою, как своею хитростью. В каждом номере газеты вы встретите заголовки: «Заговор», «Предательство», «Измена». Мы ничем не гарантированы от того, что контрреволюция не попытается забросить и к нам одно из своих щупальцев, хотя бы только с целью разведки.

Последним стоял вопрос о выборе нового президиума ячейки. Когда намечали кандидатов, то кто-то предложил: Горинов!

И совершенно неожиданно для себя Сергей попал в президиум.

– Слушай, Эмма! Отчего ты все сидишь дома?

– А куда мне ходить?

– Ну куда? Мало ли куда! Вот Первого мая парад будет; приходи посмотреть.

– Может быть, приду, если будет время.

– Время? А чем ты особенно занята?

– Как – чем? Помогаю матери… книги читаю…

– Мамашины?

– Нет, Бебеля!

– Ага! – торжествующе воскликнул Николай. – А говорила – не интересно. Нравится?

– Как тебе сказать… – зарумянилась Эмма-книга очень серьезная и для меня несколько трудновата. Кроме того, она говорит прямо о таких вещах, о которых вообще как-то не принято говорить открыто.

– Вот потому-то это и хорошая книга, что режет как ножом настоящую правду.

Дверь из комнаты распахнулась, и Николай из садика увидел, как через веранду, торопливо направляясь к улице, прошел какой-то невысокий человек в штатском пальто.

– Кто это? – спросил он у Эммы.

– Это брат моего отчима. Он приехал по делам на месяц и остановился у нас.

– Знаешь что? – предложил Николай. – В следующий праздник приходи к нам в рощу гулять. Я тебя познакомлю со своими двумя лучшими друзьями.

– Зачем?

– Ни за чем! Вот чудачка, – просто так. Я хочу, чтобы ты о коммунистах не думала так плохо.

– Нет, Коля! Я плохо о них не думаю, я только не понимаю их.

– Поймешь когда-нибудь. Так ты придешь?

– Не знаю, правда. Мама будет недовольна.

– Ну вот! А говорила, что не ребенок.

– Ну хорошо! Только зайди за мной сам.

– Слово?

– Слово!

Ночь была светлая, лунная. Сергей сидел в караульном помещении – сегодня он был разводящим. Просматривал валявшийся на столике гарнизонный устав, изредка поглядывая на стенные часы. Вышел на воздух. Постоял, потом не торопясь пошел обратно. Обо что-то споткнулся, чуть-чуть не упал и вдруг остановился и замер, прильнув к одной из двуколок.

К маленькой железной калитке, в углу у каменной стены, направлялись две тени. Подошли и остановились.

Кто-то чиркнул спичкой, и при свете Сергей ясно увидел лицо невысокого черного человека с небольшими усиками.

– Осторожнее! – послышался негромкий голос другого, стоящего в тени.

Удивленный Сергей услышал, как щелкнул замок и слегка скрипнула дверь отворяющейся калитки.

– Стой! – бросился он вперед, щелкнув затвором. – Стой! Кто ходит?

– Тише! Свои!

Лунный свет, прорвав облако, упал на землю, и Сергей увидел перед собой… начальника курсов.

– Что вы здесь делаете? – спросил тот.

Сергей ответил и спросил, в свою очередь:

– А кто с вами, товарищ начальник?

– Чудак, – усмехнулся начальник. – Да ведь это же дежурный по гарнизону.

Сергей звонко рассмеялся.

Утром Сергей рассказывал товарищам о своем ночном приключении, и они вдоволь похохотали:

– Своя своих не познаша.

Стояло теплое, ясное утро. Было не больше десяти часов.

– Ну, ребята, пойдемте, куда я вам говорил, – предложил Николай.

Они вышли, отправились знакомой Николаю дорогой и через двадцать минут были около белого домика.

– Посидите на той лавочке, а мы сейчас выйдем, – сказал он товарищам.

– Ты только недолго!

– Нет, я сию минуту.

«Минута» протянулась по крайней мере с полчаса. Наконец калитка отворилась, и из нее вышла сначала Эмма, потом Николай с каким-то мужчиной, который попрощался с ним за руку и пошел в другую сторону.

– Ты что, Сергей? – спросил несколько удивленно Владимир, заметив, как тот быстро повернулся, уставившись на удаляющегося человека.

– Знакомьтесь: Сергей, Эмма, – подошел Николай.

Сергей машинально подал руку, почти не оборачиваясь.

– Да что ты там увидел? – переспросил Владимир.

– Вон там… кто это пошел?

– Вот что! Это брат отчима Эммы, Юрий Борисович Агорский. А что? Разве ты с ним знаком или он похож на кого-нибудь?

– Да… похож, – рассеянно пробормотал Сергей. Всю прогулку он был задумчив и не особенно внимателен. Николай даже обиделся.

Эмма тоже держалась странно, и Николаю показалось, что ее глаза чуть-чуть заплаканны.

– Что с тобой? – спросил он, когда они остались позади.

– Ничего! – вспыхнув, ответила Эмма.

– Нет, «чего»! Я вижу ведь!

– Мама нашла у меня твою книгу и бросила в печку, поэтому мы с ней немного повздорили.

– И все?

– И все… Не достанешь ли ты где-нибудь мне еще такую книгу, а то я ее прочла только до половины.

Прогулка не клеилась. Эмма сослалась вскоре не то на головную боль, не то на какие-то дела. Ее проводили обратно.

– Послушай! – накинулся на Сергея на обратном пути Николай. – Отчего ты сегодня такой, точно тебя чем-то по голове хватили?

– Отчего? Да оттого, что я готов прозакладывать голову против медного пятака, что при обходе ночью я видел не дежурного по гарнизону, а этого человека, с которым ты только что прощался за руку.

– Не может быть!

– Может, если я говорю.

– Но что же это значит? Ведь ты же говоришь, что с ним был начальник курсов.

– А это значит, что у начальника есть знакомства, которые он предпочитает почему-то скрывать…

Они шли рощею. Владимир остановился:

– Тс! Слушайте! Что это такое?

«Та-тара-та-та-та-тата» – протяжно и едва слышно доносил ветерок со стороны курсов далекий. странный сигнал.

– Уж не тревога ли?

– Нет! – отвечал, прислушиваясь, Сергей. – Тревога подается не так, это сбор.

– Да, это сбор, – согласился Владимир. – Но для чего бы это?

Прибавив шагу, они направились на сигнал.

Еще издали они увидели, как со всех концов переполненной гуляющими рощи торопливо собирались курсанты. В самом корпусе тоже царило необычайное оживление: бегали курсанты, суетились каптеры, отворялись цейхгаузы – вещевой, оружейный, продовольственный, а в коридорах спешно строились роты.

Общая команда «смирно». Комиссар объявил, что подчинявшийся до сих пор советской власти атаман Григорьев со своими войсками внезапно выступил против Украинской республики. Он объявляется предателем, стоящим вне закона и подлежащим уничтожению. Согласно приказа наркомвоена Украины, курсы через четыре часа уезжают на новый фронт.

Активисты

Задача – получить патроны, подсумки, патронташи, палатки, котелки, фляги.

Сдать – постели, корзинки, книги, матрацы. Погрузить на одни двуколки хлеб, консервы, продукты, на другие – пулеметы и ленты.

И все это за четыре часа.

Работа закипела бешеным темпом. Заглянувшему со стороны показалось бы, что корпус наполнился обитателями сумасшедшего дома.

От оружейного цейхгауза – к вещевому. От вещевого – к продовольственному. С первого этажа – на второй. Со второго – на третий.

К сроку все было готово. Курсы развернулись перед корпусом.

Последнее горячее напутственное слово представителя наркомвоена. Команда.

Под звуки музыки и «ура» серые колонны рвутся вперед.