Текст книги "Фрейдизм и марксизм"

Фрейдизм сделал неузнаваемой не только психологию (в том числе и так наз. «экспериментальную»), но радикально перетряхнул и всю психопатологию. Огромное влияние его на физиологию и общую патологию еще скажется в дальнейшем. Говорить об этом придется, конечно, в другой раз.

Вместе с тем нельзя не упомянуть и об скользких, подчас опасных местах фрейдизма. О половой теории уже было сказано. Однако этот сверхсексуализм окрашивает собой у Фрейда и попытки его проникнуть в проблемы социальной психологии. Чрезвычайно часто связи частиц человеческой массы между собой, а также взаимоотношения вождя и массы у Фрейда насквозь проникнуты первичным половым содержанием, которым он, по преимуществу, и пытается разрешить соответствующие социальные «избирания» вождя и толпы. Этим же половым ланцетом и вообще биологическим методом тщится он проникнуть и в историю культуры, в мифологию, с досадной настойчивостью отстаивая совершенно неоправдываемые дедукции. Но об экскурсиях фрейдизма в социальную психологию придется говорить тоже особо, – тем более, что методологических основ его учения о психофизиологическом аппарате эти экскурсии не касаются.

В частности, специальная опасность заключается и в практике фрейдовского психоанализа: техника лечебного использования психоанализа оставляет лечимого наедине с лечащим, – оживляющие впечатления социальной среды заменяются суррогатом в виде нарочитых вопросов или далеко не об'ективированных об'яснений, что, в конечном счете, зачастую может лишь усугубить эту индивидуалистическую самозакупорку, усилить антисоциальное торможение больного («перенос – спекуляция, сопротивление» – по типу внушения, но в еще более утонченной форме: «психоаналитическая жвачка»). Торможение («сопротивление») гораздо проще и легче смягчается, если умело реорганизовать социальную среду, наладив в ней серию соответствующих живых раздражителей. Больной окажется тогда в атмосфере сочной жизненной динамики, в обстановке естественных живых раздражений, а не в искусственной атмосфере натянутых раз'яснений и хитрых вопросов психоаналитика. Психоаналитический лечебный метод, как метод индивидуалистический, т.-е. антиколлективистический, для нас не только технический, но и принципиальный вопрос, – в чисто фрейдовской трактовке, следовательно, не приемлемый16  16 Это не уменьшает серьезного теоретического значения психоанализа, как одного из наиболее чутких и точных методов изучения психофизиолог. аппарата.


[Закрыть].

Привожу в связи с этим выдержку из статьи своей: «Коллективизм, как физиологический фактор»17  17 «Оч. культуры».


[Закрыть]:

«В своеобразной борьбе больного с врачом все господствующие сейчас психоаналитические средства покоятся на личных контактах психоневротика с врачам, на доверии или недоверии первого ко второму, на личных уступках, тяжбах, на суб'ективных свойствах лечащего и пр. Слишком часто это приводит к хронической утонченной войне между обоими („переносная“ летучесть лечебного эффекта, психоаналитическая „жвачка“, обострение сопротивлений, усиление „внушаемости“ и пр.), углублению замаскированных методов невротической борьбы, к привычке жить в социально-искусственной, экзотической (так наз. психоаналитической) атмосфере, что лишь хронифицирует психоневроз, а не устраняет его.

«Лишь живое, непосредственное общение с коллективом, дающее возможность для больного социально-действенных, сублимирующих (а не замкнуто-самодовлеющих: „катарзис“) разрядов, побуждает психоневротика к последовательной серии аналитических и деловых усилий. Ограничение же психотерапии „личным“ анализом больного и личным воздействием на него неминуемо приводит к психотерапевтической наркомании, к „влюбленности“ в лечение или в врача.

«Психоневротика следует непрерывно держать в живой цепи активных социальных раздражителей, пронизанных здоровым действенным содержанием, сильным и требовательным, ставящим психоневротика и группы психоневротиков в положение абсолютной социальной невыгодности их болезни. Гибко содействуя маневрированию больного в коллективе и умело организуя пути маневрирования всего коллектива в целом, мы уничтожаем в больном необходимость прятаться от общества в болезнь, вернее, делаем для него невозможной, нелепой, убыточной эту игру в индивидуалистические фикции, в психоневротические прятки».

Особенно опасным, конечно, является чудовищный суб'ективизм всей терминологии и почти всех понятий фрейдовской школы. В этом отношении надо воздать ей должное. Без попыток коренной ее рефлексологической расшифровки, идеалистическим духом от нее отдает на большое расстояние, почему недоуменные нападки на фрейдизм являются в значительной степени естественными. Фрейдовские сочинения обычно преподносятся без малейших попыток об'ективизировать, материализировать этот, по изложению, очень и очень двусмысленный материал. Массовый читатель, конечно, не сумеет в этой двусмысленности разобраться и поощряемый редакторскими восторгами (восторгами на все 100%), незаметно для себя «бергсонируется». С этим надо настойчиво бороться, всякой фрейдовской книжке предпосылая критическое введение и снабжая ее исправляющими примечаниями. Тем более нельзя радоваться появлению «оригинальной» российской литературы, использующей для психологии, социальной психологии, искусства одни лишь метафизические стороны учения Фрейда: эта литература, к сожалению, тоже сейчас нарождается.