Текст книги "На пути к Бесстрашию"

Пролог или одна из северных легенд

Где-то на севере Нилланской Империи родился и вырос Хайдио, человек, в совершенстве овладевший абсолютно всеми стилями боя. Он по праву считался лучшим, и слава о нём облетела мир. Но чем больше становилось у него поклонников, тем больше появлялось и завистников. Много влиятельных людей жило в то время, и обидно им было, что имя лишь одного не сходит с уст.

Тем временем ни о чем не подозревающий воин обзавелся семьей и основал школу единоборств, в которую стекались ученики со всей Империи, и не только. Никто из них не получал отказа, каждый мог посмотреть на великого Мастера в деле, получить от него советы и даже сразиться с ним – проиграть – но проиграть непобедимому. И терпение завистников подошло к концу. К тому моменту они были уже повсюду, и в их рядах насчитывалось немало могущественных фигур. Но что поделать с человеком, который ещё при жизни стал легендой? Убить? Нет, ведь он превратится в мученика. Действовать тут нужно было хитрее: сломить его дух, показать всему миру, что на самом деле герой – не герой, и что ни в коем случае он не годится в кумиры. Они решили сломать Мастера, и причём – изнутри. Его любовь к жене и маленькому сыну была всем известна…

Убийцы из Цитадели Мечей, словно тени, подкрались к ничем не примечательной усадьбе на окраине города. Они нагрянули туда поздней ночью, но застать врасплох Хайдио всё же не смогли. В погребе спрятав свою семью, он достойно встретил незваных гостей. Выжившие наёмники говорили потом, что та ночь была самой кошмарной в их жизни. С ужасом они вспоминали своего противника – неуловимого, неустрашимого, всюду сеющего гибель. Обезумев от ярости, воин дрался как никогда раньше, но, тем не менее, этого оказалось недостаточно. Убийцам удалось осуществить задуманное, после чего они исчезли, растаяли во мраке ночи. А Мастер, упав на скользкий от крови пол, издал душераздирающий вопль. Таким и нашли его утром – окруженным телами врагов и горько рыдающим.

Как и рассчитывали недоброжелатели, потеря любимой жены и сына сделала то, что не по силам было ни одну воину в мире – сломала великолепного Хайдио. С тех пор он стал замкнутым, раздражительным, а временами даже злобным. С каждым днем он терял учеников, его школа пришла в запустенье, и вскоре от него отвернулись все добрые горожане.

Сам же Хайдио был только рад, что к нему перестали лезть с расспросами. Всё чаще и чаще его можно было встретить в каком-нибудь трактире. Там он ругал «дешевое пойло», которое ему наливали, но всё равно пил его без меры. Но, ни в чем себе не отказывая, воин даже не думал платить. Позвать же стражников и силой выбить из должника золотую монету никому и в голову не приходило. Даже будучи мертвецки пьяным, Хайдио оставался Мастером рукопашного боя, пусть не таким классным, как раньше, но достаточно хорошим для того, чтобы разнести трактир по бревнышку. Трактирщикам только то и оставалось, что печально вздыхать, едва на пороге их заведения появлялся человек в лохмотьях, уже успевший где-то «накидаться». За спиною его стали называть Пьяным Мастером.

Однако не вся его жизнь сводилась к попойкам. Частенько, раза два или три в месяц, Хайдио отправлялся в горы, и всякий раз блуждал там так долго, что люди начинали за него беспокоиться. Но Пьяный Мастер возвращался назад, и грудь его украшали чудовищные шрамы. На какие-либо вопросы он, как правило, отмалчивался, но иногда откровенничал и рассказывал собутыльникам удивительные вещи. Что якобы эти шрамы он наносит себе сам, словно одержимый, бросаясь на острые камни. При этом Хайдио не считал себя сумасшедшим, и объяснял, что таким образом тренируется, идёт по пути Бесстрашия, пытаясь достигнуть самую сложную – десятую ступень мастерства. Девять предыдущих, мол, ему покорились ещё давно, но их оказалось недостаточно, чтобы спасти жену и сына. И только постигший последнюю, десятую ступень может истреблять врагов одним лишь взглядом. Так быстро, что никому они не успеют причинить вреда. Местные пьяницы – те, кого с натяжкой, но всё-таки можно было назвать друзьями – одобрительно кивали и всячески его поддерживали.

Но однажды он ушел и не вернулся. Исчезновение Пьяного Мастера послужило причиной для слухов и сплетен, которые летали по всему городу. О том, куда девался Хайдио, спорили и в грязных трактирах, и в шикарных особняках, и в школах боевых единоборств, и в пансионатах благородных девиц. Некоторые утверждали, что безумец так часто проклинал Небожителей, что те решили покарать его, сделав Бессмертным, и теперь он до скончания веков будет скитаться по миру, крепким вином спасаясь от боли утраты. Другие возражали – нет – просто ему удалось постигнуть ту самую, десятую ступень мастерства, и самому уподобиться Небожителям. Но все, абсолютно все были уверены, что Пьяный Мастер жив и однажды вернется обратно.

Глава 1.

Эльтунская армия шла по разоренным землям, и не встречала на своём пути ничего живого. Здесь не было плачущих женщин или насмерть перепуганных детей, и даже стервятники не прилетали сюда, чтобы полакомиться свежими трупами. Только сгоревшие дотла деревни и мертвецы.

Армия шла на восток. Один из её отрядов, растянувшись длинною колонной, лишь на немного опережал второй, и передовые его части как раз входили в одну из таких деревень. Однако большинству солдат лишь предстояло увидеть царивший там ужас.

– И чего нам там делать? – проворчал десятник Хилин Прайтизи. Был он молод, несмотря на своё офицерское звание, и славился исключительной отвагой во время боя. Она и помогла ему заработать глубокий шрам на всю левую щёку, который, впрочем, не делал его лицо отталкивающим или неприятным. Может быть, из-за необычных голубых глаз, таких светлых, что всё остальное лицо находилось как будто бы в тени.

Облаченный в простые солдатские доспехи и тёмный плащ, что являлся опознавательным для каждого десятника, Прайтизи вместе со всеми шагал по пыльной дороге. Вооружён он был длинным мечем, который мирно покоился в ножнах, и небольшим, с ладонь длиною клинком, спрятанным в железном сапоге. В руках он нёс шлем.

– Ну как чего… вдруг выживших найдём, – пожал плечами Нэил, другой десятник, находившийся рядом. Его лицо, впрочем, как и всегда, не выражало никаких эмоций. Даже в суматохе боя он оставался спокоен и рассудителен, что не единожды спасало его людям жизнь. Нос у него был прямым, глаза карими, губы немного пухлыми. Белые волосы зачёсаны назад.

– Да никого мы там не найдём, – с досадой бросил Хилин. – Эти твари в живых не оставляют.

Под «этими тварями», само собой, подразумевались орки. Вот уже несколько лет как они разоряли восточные окраины Нилланской Империи, и не было на них никакой управы. Ночами спускаясь с гор, зеленокожая нечисть обходила укреплённые сторожевые крепости, и устремлялась туда, вглубь Империи. Плохо защищённые деревни ничего не могли противопоставить неожиданному удару из темноты. С какой-то неоправданной жестокостью орки расправлялись с мирными жителями, брали всё, что могли унести, и уходили назад. Открытого боя они избегали, и если вставал выбор, сразиться ли с подоспевшими войсками регулярной армии или бежать, побросав всё награбленное, предпочтение отдавалось последнему варианту. Неуловимые, внушающие ужас всему востоку, орки стали настоящей головной болью Нилланской Империи. Воздвигать сплошную линию укреплений на протяжении всей границы с ними было неоправданным с точки зрения экономики решением, а тех оборонительных пунктов, что имелись, было явно недостаточно. Строились дополнительные, но, как и раньше, противник их просто напросто обходил стороной. Организовать же ответный «визит вежливости» оркам не представлялось возможным, ибо жили они в горно-лесистой местности, там, где многотысячная армия непременно превратится в сотни маленьких, друг от друга изолированных и, как следствие, уязвимых отрядов.

Уже не в первый раз после разорительного набега зеленокожих Империя выдвигала Эльтунскую армию к своим восточным границам, и всё для того, чтобы спугнуть недружелюбного соседа, не позволить ему окончательно обнаглеть. Хотя куда уж больше. Уверовавшие в полную безнаказанность орки перестали ограничивать себя только лишь убийствами, время от времени практикуя разнообразные пытки. Прямо там, на месте, на глазах ещё, может быть, живой родни. И не случайно Хилин не хотел заходить в деревню. Он просто знал, что увиденное в ней ему не понравится.

…Вечером того же дня десятник был хмурым и несговорчивым. Хоть и осталась та деревня далеко позади, перед глазами у него стояла ужасная картина расправы над мирными жителями.

Поплотнее укутавшись в плащ, Хилин присел у костра, и постарался подумать о чём-нибудь отвлечённом. Но получалось не очень. Обезображенные тела мужчин и женщин никак не хотели уходить из головы.

– Командир, – обратился к нему вынырнувший из темноты солдат. – Обход завершён. Все на своих постах, ничего подозрительного ими не замечено. Моих замечаний нет.

– Хорошо, – кивнул Прайтизи.

Этой ночью их поставили на дежурство внешнего периметра восточной стороны лагеря. В обязанностях десятника было расставить своих людей на местах, объяснить им маршруты патрулирования. В помощь ему выделялся солдат из совершенно другой сотни, который проверял постовых и докладывал Хилину обо всех замечаниях. Делалось это для того, чтобы «из дружбы» не закрывались глаза на нарушения устава. Сон на боевом дежурстве, к примеру. Незадачливый постовой в этом случае не мог рассчитывать и на то, что десятник проигнорирует эпизод, ведь утром проверявший его солдат обо всём будет докладывать своим командирам. И если выяснится, что кто-то покрывает таких вот любителей поспать, ему тоже мало не покажется.

– Интересно, – произнёс Хилин, и замолчал. Затем поднял взгляд на стоявшего перед ним солдата и спросил. – Почему вам всегда верят? Ну, скажем, застал ты патрульного за игрой в карты с другим патрульным, который вообще не тут находиться должен, приходишь, значит, докладываешь обо всё командирам. А двое те возвращаются утром и говорят: «Ничего подобного! Слепой ваш проверяющий, и тупой!»

– Кто из нас говорит правду легко проверить, – улыбнулся солдат, присаживаясь рядом. Блики огня осветили немолодое уже лицо с морщинами. – Когда вернёмся в Эльтунию, участников спора допросят маги, а заклинание, помогающее отличать правду от лжи считается одним из простейших. Но почему-то мне кажется, вы не об этом хотели меня спросить.

– Да, – неожиданно признался десятник. – Скажи мне, отец, к чему эта жестокость со стороны зеленокожих?  Она неоправданна и лишена всякого смысла! Лучше разграбить несколько деревень, чем одну, но с казнями и пытками местных жителей. Разве нет?

– Хм, мы люди, и нам не понять их логики…

– А надо бы! – с досадой воскликнул Хилин. – Действуй они подобным образом всегда, я ещё поверил бы, что дело в их жестокости, но нет же, нет, раньше эти твари действовали по-иному. Что изменилось с тех пор? Мы не предпринимали карательных экспедиций, не жгли их селения, не убивали детей. Чем вызвана их необузданная ярость?

– Постой, постой, – взмахнул руками его собеседник. – Ты хочешь сказать, что орки это делают специально? Действуют по какому-то заранее продуманному плану?

– Именно! И вот одно из предположений: казни, ими устраиваемые, показательны, и, учитывая, что кроме солдат разоренные деревни никто не осматривает, всё, что в них делается, делается только для нас.

– Но зачем?!

– Чтобы запугать, – предположил десятник.

– Не знаю, кого они там запугают, но если мне повстречается хотя бы один орк, я ему кишки выпотрошу.

Больше они к этой теме не возвращались. Посидев у костра ещё немного, старый солдат отправился проверять посты, а десятник – в лагерь. Ему нужно было развеяться от своих мыслей, а там, говорят, должен был выступать какой-то знаменитый и специально к ним приехавший песенник.

Нилланский лагерь был окружён огромным количеством телег, а там, где их не хватало, частоколом и рвом. Ну и, само собой, многочисленной охраной. Пока Хилин добрался до туда, его трижды остановили, чтобы спросить пароль. Когда речь шла о безопасности нескольких сотен, даже десятникам не делалось поблажек. Орки любили атаковать по ночам, и забывать об этом не стоило. Хотя мало кто верил, что они решатся на подобное. Это, как минимум, потребует отваги, которая прежде в их действиях не наблюдалась. Нападение на сонного, неумело размахивающего вилами крестьянина – не в счёт.

В лагере горели десятки костров, больших и маленьких, а рядом с ними валялись почему-то вдруг ставшие ненужными котелки. Лишь несколько человек продолжали трапезу. Разбитые в строгом порядке шатры пустовали. И только раздававшаяся невдалеке музыка помогла Прайтизи понять, что происходит. Песенник начал выступление, и благодарные слушатели не заставили себя ждать. Он, по всей видимости, и вправду хорошо знал своё дело, если после тяжёлого дневного перехода солдаты пошли к нему, а не завалились на покой. Во дела…

Удивлённый, если не потрясённый этим обстоятельством десятник отправился к центру лагеря. Он-то думал, певца придут послушать двадцать, ну максиму тридцать человек, и то «просто поглазеть». Куда там! Сплошным кольцом песенника окружало несколько сотен людей, и думать было нечего, чтобы пробиться через их спины. Правда, в этом не было никакой нужды. Они вели себя так тихо, что его звонкий голос разносился по всей округе:

О ранах вы знаете больше, чем лекарь,

О славе вы знаете больше меня.

Вы не привыкли от гибели бегать,

Вы гибель встречаете звоном клинка!

Вы больше любого во всём белом свете

Умеете дружбу ценить и любовь.

Вы любите мир, словно малые дети,

Но малые дети не льют свою кровь!

Вы как никто заслужили бессмертья,

Груды сокровищ достойны лишь вас.

К черту все страхи, мечты и сомненья,

Близится главный в судьбе вашей час!

Я спою эту песню ещё и ещё,

Потом вместе с вами отправлюсь я в бой,

Быть может, кому-то подставлю плечо,

Быть может, кого-то прикрою собой!

Буду полезен, и то хорошо,

Ну а сегодня – пой песенник, пой!

Вы истоптали не меньше дорог,

Чем седовласый бродяга с сумою.

Познали печали и уйму тревог,

Когда шли на грозных соседей войною!

Как ангелы вы перед битвой кротки,

Но просто так не даётся победа.

Глаза-огоньки и мечи как клыки –

Раздастся приказ, превратитесь вы в зверя…

– И вправду хорош, – не мог не признать Прайтизи, когда  увидел хмурого как туча сотника Виллиниала. Отстранённо смотрел он куда-то вдаль, и крепко сжимал рукоять своего меча. Алый плащ, который положен был всякому нилланскому сотнику, небрежно закинут за плечо. Одного только взгляда на этого человека было достаточно, чтобы встревожиться и моментально забыть про певца.

Десятник подошёл к своему командиру и негромко его поприветствовал.

– Здравствуй, Хилин. – кивнул тот головой. – Вижу, и тебе не спится?

– Мне вроде как и не положено, – невесело улыбнулся Прайтизи.

– Ааа, точно, твои люди на посту. Совсем забыл. Ну что, как у них там?

– Всё тихо.

– Ну вот и славно, – вздохнул Виллиниал. Был он мужчиной в самом расцвете сил, достаточно опытным для того, чтобы командовать сотней, и не таким старым, чтобы в случае чего самому не повести её в бой. Он всегда вызывал доверие как у простых солдат, так и у выше стоящих командиров; было в нём что-то искреннее, что-то, что не способно на подлость и лицемерие.

– Славно, – ещё раз повторил сотник. – Но всё-таки будет лучше, если ты отправишься назад, на внешний периметр.

– У вас есть основания беспокоиться? – осторожно спросил Хилин. Вообще-то, Виллиниал имел полное право устроить ему хорошую взбучку, ибо приказы командира нужно выполнять, а не обсуждать, и десятник шёл на определённый риск, задавая этот вопрос.

Но сотник всегда относился к Прайтизи с симпатией, и потому прямо ответил:

– Да. Прошлой ночью в лагерь не вернулось двое постовых.

– Дезертирство? – с надеждой произнёс Хилин.

– Если бы! Мы обнаружили следы борьбы и крови. Их уволокли отсюда.

– Тела…

– Найдены не были, – вздохнул Виллиниал.

Наступило долгое молчание, которое тут же было заполнено доносившейся до них музыкой. Певец уже пел какую-то другую песню:

Я весь мир обещал к твоим бросить ногам,

А взамен – поцелуи до дрожи.

Всё готово для сделки – ну как, по рукам?

Приходи! Место встречи всё то же!

– Выходит, – заговорил наконец-то пришедший в себя Прайтизи, – орки не ушли в горы, как делали это обычно.

– Выходит что так, – согласился Виллиниал. – Но почему?

У Хилина не было ответа на этот вопрос, и всё, что ему оставалось, это пожать плечами.

– Ладно, – махнул рукой сотник. – Не забивай себе голову подобной ерундой и обо всём услышанном держи язык за зубами. Мне пересуды в армии не нужны. Ступай теперь, и чтобы всё там было нормально.

– Будет выполнено, – заверил Прайтизи.

Он и сам понимал, где должен сейчас находиться. Быстрым шагом десятник покинул территорию лагеря, и отправился к вверенным ему людям. Как знать, может кто-нибудь из них прямо в эти мгновения ведёт неравный бой? От подобных мыслей становилось не по себе, и рука непроизвольно тянулась мечу.

У разожженного им костра Хилин обнаружил своего недавнего собеседника, старого солдата, который сидел и жевал корку хлеба.

– Как там наши бравые ребята?

– Нормально, – несколько смущённо ответил тот. Столь стремительное появление десятника его явно застало врасплох.

– Мм. Но я всё равно пойду прогуляться до них, – на ходу бросил Хилин.

– Зачем? Я только-только оттуда! – изумился солдат.

Прайтизи этого уже не слышал. Он скрылся в ночи, такой же тёмной, как плащ за его спиной.

– Ну и народ нынче пошёл, – откусывая хлеб, проворчал оставшийся в одиночестве старик. – Сейчас подвернёт себе ногу, или свалится куда-нибудь, и будет без битвы побитым!

Но ничего плохого с Хилином, впрочем, как и с его людьми, не случилось. Остаток ночи он провёл вместе с ними.

Ранним утром нилланские войска двинулись в путь. Вторая часть Эльтунской армии где-то сильно задерживалась, и ждать её никто не собирался. А зря. Прайтизи считал, что в столь тревожное время было бы неплохо собрать все силы в кулак, но мнение простого десятника здесь мало кого волновало.

На протяжении трёх последующих дней, растянувшись длинной колонной, семь сотен пехотинцев, две сотни конников и бесчисленное количество обозов с провизией, доспехами, свернутыми шатрами, медленно продвигались на восток. Разорённых деревень им больше не встречалось, ну, или они заблаговременно обходились стороной. Командование должно было понимать, что моральный дух солдат и без того оставляет желать лучшего. Если так, то оно поступало мудро.

Ночами Прайтизи спал плохо, просыпаясь от малейшего шороха, и всегда в боевом снаряжении и мечом под рукой. Мало ли что. Повторялись ли инциденты с исчезновениями постовых, десятник не знал, а поговорить с Виллиниалом больше не получалось. Иногда в лагерь приезжали гонцы с какими-то срочными донесениями, и ему оставалось только догадываться, о чём в них говорится. Но после каждого такого донесения сотники ещё долгое время ходили мрачными и задумчивыми.

Вторая половина армии всё так же оставалась где-то позади.

Путь на восток с каждым днём становился труднее. Войскам всё чаще приходилось преодолевать возвышенности, переправляться через реки, обходить разного рода впадины. К тому же начиналось лето, и стоял страшный солнцепёк.

На четвёртый день после того, как они миновали последнюю из разорённых деревень, было особенно жарко.

– Вы меня простите, командир, – обратился к Прайтизи один из его солдат. – Но почему большинство идут налегке, и даже мечами себя не обременяют, а мы – как консервные банки? Пот градом бежит! Разрешите хотя бы доспехи закинуть в какую-нибудь повозку.

Звали его Кантил, был он физически силён, характером прямолинеен. Всегда говорил то, что думает, и будь перед ним такой же, как он, солдат, или сам тысячник, Кантил в глаза ему выскажет правду как она есть. Именно поэтому, несмотря на все свои многочисленные заслуги, он почти не имел медалей и благодарственных грамот. Если какой-нибудь высокопоставленный командир, уже приготовившись вручить ему медаль, спрашивал, какого ощущать себя героем, Кантил запросто мог ответить что-то типа: «Мы лишь пешки в руках тупого командования. Столько ребят полегло в том сражении, почём зря!» И вместо заслуженной, уже почти приобретённой награды – два или три ночных дежурства вне очереди. Но Кантил не унывал, и ко всему относился философски. Ну и, конечно, пользовался большим уважением среди солдат. Он, если угодно, был их лидером. Вот и сейчас, когда от жары изнывали абсолютно все, на разговор с командиром решился только один.

– Не разрешаю, – отозвался Хилин. – Во время дневных переходов полагается быть готовыми к нападению.

– Но другие…

– Я отвечаю за ваши жизни, и споры здесь неуместны! – повысил голос Прайтизи. Затем, правда, он несколько смягчился и добавил, – если другие десятники считают, что нам в принципе ничего угрожать не может, то пусть хоть до трусов своих людей разденут.

– Дело дрянь, да, командир? – спросил Кантил, и тёмные его глаза заговорщески блеснули.

– Не знаю, – честно признался Хилин. – Но всё-таки будет лучше, если вы останетесь в латах и при мечах. Вернёмся из похода, отдохнёте. Ступай к ребятам, объясни им, мол, так и так, нужно потерпеть.

– Может лучше вы сами? Они вас любят.

– Именно поэтому на разговор с ними я отправил тебя, – ответил десятник, после чего вместе с Кантилом звонко рассмеялся.

Солнце было в зените, когда на горизонте, там, по правую руку от вереницей растянувшихся войск, появились какие-то маленькие точки. Прошло некоторое время, прежде чем они стали приобретать очертания небольшого конного отряда. Ну, или чего-то, сильно на него похожего. Загадочные всадники приближались, и было их человек десять – пятнадцать.

Приказа остановиться не последовало, и армия продолжала медленно ползти вперёд. Солдаты с тревогой поглядывали на юг. Кого там несёт нелёгкая? И только спустя ещё какое-то время, стало очевидно, что приближались к ним отнюдь не люди.

– Орки, – одними губами проговорил Хилин, обнажая меч.

Их было мало, но каждый восседал на огромном волке. Они размахивали ятаганами, и что-то громко кричали.

Неожиданное появление врагов не повлекло за собой никакой суеты. Нилланцы не бросились к повозкам, расталкивая и опрокидывая друг друга, хотя подавляющее большинство из них шли без доспехов. Многие – даже без оружия. Не стали седлать коней, строиться в боевые порядки. Зачем? Зеленокожие должны были быть безумны, чтобы вдесятером атаковать многие сотни, и всерьез рассчитывать на это не стоило.

Правда, войска прекратили движение. Их колонна замерла, встречая гостей недобрым молчанием. Никто не посылал проклятий в адрес зеленокожих, не ругался, не отдавал каких-либо приказов. Даже кони вели себя тихо. Тишину нарушали лишь доносившиеся слабым отзвуком крики всадников.

А те приближались с каждой секундой, словно и вправду решили помериться силой с целой армией. Но нет, орки благоразумно остановились в некотором отдалении от людей, и слышно было, как недовольные волки жалобно заскулили. Для них нилланцы являлись простым мясом, которое почему-то вдруг стало нельзя схватить и разорвать. Но воли наездников они противиться не смели.

Зеленокожие тем временем спешились, и стали кричать что-то на своём непонятном языке. Видимо, какие-то ругательства в адрес солдат. Один из орков вытащил лук, прицелился, и запустил в их сторону стрелу. Прайтизи видел, как она взлетела высоко в воздух, описала дугу и вонзилась в землю в метрах двадцати от ближайшего к ней нилланца. Но тот всё равно отпрянул назад, и чуть не упал, споткнувшись о камень. Волчьи наездники громко заржали.

И тут терпение солдат подошло к концу. Как будто лопнула струна, сдерживавшая их до этого мгновения.  Огромное войско пришло в движение, засвистели мечи, вылетавшие из ножен, запели трубы, возвещавшие о начале сражения.

– Всем стоять на месте и не рыпаться! – заорал Хилин, но голос его потонул во всеобщем шуме.

И вот уже первый из нилланцев на белой лошади несётся навстречу дерзким. Следом за ним второй, третий… Чуть ли не половина всех конных отрядов, не дожидаясь ничьих приказов, ринулась на орков. Оставаться в стороне не пожелала и пехота. Солдаты бежали к обозам, но вовсе не за доспехами, как можно было бы предположить. Они распрягали лошадей, седлали их, и галопом подрывались в бой. Были и такие, кто лишними движениями себя не утруждал, и мчался в атаку на своих двоих.

– Куда, мать вашу, собрались?! Стоять!!! – срывая голос, кричал Прайтизи. Он одёргивал нилланцев назад, а одному, который кричал: «Вперёд!», со всей силы заехал по носу. Тот рухнул на землю, и Хилин подставил меч к его горлу. – Лучше заткнись по хорошему, понял?

– Дааа… – ответил солдат, размазывая по лицу кровь.

Другие десятники тоже пытались навести порядок, но пока они проводили «разъяснительные беседы» с одним, мимо них пробегало сразу несколько. В мгновение ока армия превратилась в неорганизованную, неуправляемую, охваченную яростью толпу. А когда Прайдизи увидел человека в тёмном плаще – десятника! – который садился на лошадь, у него опустились руки. Чего здесь можно поделать?

А виновники воцарившегося хаоса уже вовсю уносились назад. Их огромные волки не уступали лошадям по скорости, но и оторваться от преследователей на значительное расстояние тоже не могли. И тут возникал очень простой вопрос: зачем, собственно, оркам всё это было нужно?

Неожиданно Прайтизи понял, зачем. В его голове сложилась единая картина происходящего, в которой было место и жестоким расправам над деревенскими жителями, и похищениям постовых. Он был прав на счёт того, что орки зверствовали не просто так, но заблуждался про их мотивы. Вовсе не запугать хотели зеленокожие Эльтунскую армию, они хотели её спровоцировать. Не удивительно, что солдаты не сумели сдержать себя в руках, после всего-то ими увиденного в деревнях! Нужно отдать оркам должное, они хорошо изучили нилланскую армию. Ну а захваченных в плен постовых, и в этом Прайтизи был более чем уверен, пытали и допрашивали, чтобы прояснить последние интересующие моменты. Браво!

Волчьи всадники мчались вдаль, уводя за собой порядка полутора сотен конников. Пехотинцы, тоже было ринувшиеся в атаку, теперь возвращались назад, их дальнейшее участие в погоне выглядело как минимум странным. Наваждение прошло, словно его никогда и не было, и на недобрые взгляды командиров им оставалось лишь виновато разводить руками. Однако те, кто вовремя успел оседлать лошадей, о возвращении назад даже не помышляли. В пылу погони они всё дальше удалялись от основных сил Эльтунской армии. И, по логике вещей, ловушка должна была захлопнуться. Прямо сейчас. Ну же!

Хилин почти не удивился, когда увидел несколько десятков волчих всадников, несущихся с юга-запада наперерез их конному отряду. Столько же приближалось с юга-востока. Вот они, последние штрихи воистину гениального плана! Пойманные на живца нилланцы, кажется, заметили неприятеля, остановили лошадей, застыли в какой-то нерешительности. А чего им ещё делать, сейчас, когда путь к своим перерезан непонятно откуда взявшейся напастью? Расклад сил очень быстро поменялся, и никто из них не ожидал подобного. А заварившим всю эту кашу оркам было впору разворачиваться, и, воинственными воплями предвкушая победу, бросаться на своих недавних преследователей…

– Где сотники?  Кто за главного?! – бросаясь то в одну, то в другую сторону, бушевал Хилин. Раз за разом он наталкивался лишь на растерянные и ничего не понимающие взгляды солдат.

Войска пребывали в полной растерянности, и никто не знал, что им делать.

Тем временем отряды волчьих всадников соединились, образовав широкий полукруг, хищно нацеленный на угодивших в ловушку нилланцев. Перед теми же вставал нелёгкий выбор: броситься врассыпную, в надежде, что удастся спастись, и на куски порубят кого-нибудь другого, или всем вместе ринуться в бой, погибнуть, но погибнуть как воины. И предпочтение было отдано последнему варианту – конники пошли в атаку. Без доспехов, которыми пренебрегли; без копий, таких незаменимых при лобовом столкновении; без командиров, чьи приказы нарушили; и без каких-либо шансов на победу. Они пошли в бой, и их дружный крик: «За Ниллан!» был слышан по всей округе.

И, глядя, как конница несётся навстречу оркам, Прайтизи вдруг понял, что должен брать ответственность на себя. И к чёрту все кары небесные, которые могут обрушиться на него после сражения. К чёрту сотников…

– Солдаты! – закричал десятник уже охрипшим голосом. – Построение клином! За Ниллан!

Быстрыми шагами Хилин двинулся вперёд, и его люди поспешили за ним. Справа шёл Кантил, слева – ещё кто-то. Одна из немногих облачённых в доспехи десяток отправилась в бой, и постепенно к ней присоединялись остальные…

Конница уже вовсю несла потери. Лошади отказывались идти на волков, вставали на дыбы, сбрасывали на землю седоков. Ряды нилланцев смешались, и многие были затоптаны своими же. А через мгновение на них налетели волчьи всадники. Их ятаганы взлетали и падали, рубили всех, до кого могли дотянуться, и, даже вдоволь напившись кровью, ненасытно сверкали в лучах солнца. Начиналась бойня. Безоговорочный триумф зеленокожих становился вопросом времени, и счёт шёл на минуты.

Хилин невольно прибавил шагу. Он находился на самом острие атаки, и вёл за собой уже несколько сотен людей. Солдаты выстраивались в этакий исполинский треугольник, нацеленный на врага. Такое построение было хорошо тем, что с какой бы стороны не появились ещё откуда-нибудь взявшиеся волчьи всадники, везде их встретят плотными рядами. Увы, не шквалом стрел, стеною щитов и поднятыми копьями. Большинство нилланцев шло в атаку «налегке», с одними только мечами, а доспехи так и лежали в оставшихся позади повозках.

Когда до волчьих всадников оставалось метров двести, Прайтизи перешёл на бег. За его спиной запели трубы, возвещавшие угодившим в ловушку конникам о том, что подмога рядом, что нужно продержаться ещё немного.

Естественно, их заметили. Орки разворачивали своих волков, смотрели на наступавших людей и о чём-то друг с другом переговаривались. Не ожидали, поди, такой прыти от пехотинцев. В глубине души десятник надеялся, что зеленокожие не примут боя. Они уже одержали победу, чуть ли не полностью перебив конный отряд нилланцев, и втягиваться в новое сражение им было незачем. Но куда там! Волчьи всадники, кажется, поймали кураж, и ни о каком бегстве не помышляли. С яростными воплями несколько десятков из них бросились на солдат.