Текст книги "Леший. Хозяин Черного леса"

Часть вторая
Темное царство

Глава первая
Энтузиаст-сказитель Василий Прыгунов

1

Крымов увидел местного чудака еще с дороги – тот неподвижно сидел в отдалении на высоком холме, привалившись спиной к раскидистой березе, и смотрел вдаль. Возможно, он медитировал. Или просто мечтал. Лесостепные просторы и хорошая погода только способствовали такому мирному времяпрепровождению.

Детектив вышел из машины, привалился к капоту и закурил свое неизменное «Мальборо». Он смотрел в спину краеведа-отшельника Василия Прыгунова и думал хитроумную думу. И как иначе, этот человек, романтик, поэт и краевед, знал очень много. И был просто обязан поделиться своими знаниями с ним, детективом Андреем Крымовым.

Великий манипулятор людьми, хитрый лицедей и гениальный подхалим Дейл Карнеги вывел формулу из десяти советов, как подружиться с людьми и заставить их слушать и повиноваться. Во-первых, надо проявить интерес к объекту своего внимания; во‐вторых – найти удобную для собеседника тему; в‐третьих – продемонстрировать уважение к его мнению; в‐пятых, отнестись к человеку с пониманием, в‐шестых, похвалить его; в‐девятых, терпеливо слушать его, сколько бы он не трепался о себе. Ну, и, в‐десятых, нужны хорошие манеры: не стоит назойливо хлопать человека по плечу, в запале диалога жарко и доброжелательно плеваться на него, перекрикивать и вообще перетягивать одеяло на себя. Работать надо аккуратно! В идеале – не только показать заинтересованность в теме, но и доказать, что она для вас бесконечно важна и вы нуждаетесь в совете коллеги. Дружба и понимание, а может быть, и самая деятельная помощь вам обеспечены.

Выстрелив окурком в траву, Крымов направился вверх по холму. В одном его кармане лежал диктофон, в другом – блокнот и тертый-перетертый экземпляр тонкой книжки «Загадки Чернышей. Краеведческие записки. Легенды и предания края» автора Василия Прыгунова. Умелый подхалимаж – золотой ключик ко многим дверям в тщеславной человеческой душе!

– Доброе утро, Василий Степанович! – окликнул тощего молодого человека на холме детектив. – Наконец-то я отыскал вас! Бывают ведь удачи! – И уже скоро он стоял скалой над тщедушным мужчиной лет двадцати восьми в просторной рубахе, с крестиком на открытой груди. – Простите, что отрываю вас от размышлений, но очень надо было отыскать вас, буквально кровь из носу. – Он доброжелательно протянул руку: – Андрей Петрович Крымов. Из самого Царева к вам ехал.

– Очень рад, очень, – вставая и тряся каменную длань, пробормотал краевед. – И какой же у вас ко мне вопрос?

Светловолосый, синеглазый, улыбчивый, с лицом открытым и ясным, Василий Прыгунов был олицетворением провинциального поэта, воспевающего родную сторонку с ее хлебными полями и милыми речушками, косыми избами, раскидистыми ветлами и вечной материальной неустроенностью, которая взяла начало еще во времена Владимира Красно Солнышко и вот как-то не рассосалась до сих пор, к радости доморощенных сочинителей. Крымов успел ознакомиться со стихами Прыгунова: именно о том и писал ясноглазый поэт.

– Я сяду рядом? – спросил гость из Царева.

– Конечно, будьте так любезны.

Прыгунов вновь опустился под родную березу, припал к ней тощей спиной.

– Благодарю. – Андрей кинул на траву пакет и приземлился рядом. – Я представляю журнал «Звезда Поволжья». – Он так, между прочим, вытащил из нагрудного кармана корочки и показал их. – Отдел «Очевидное – невероятное».

Это было одно из немногих удостоверений, выданных ему совершенно официально. Постаралась Кассандра Лопухина: после успехов на эзотерическом поприще тираж глянцевого издания взлетел на тридцать процентов. Редактор готов был на руках носить смышленую корреспондентку и повторял: «Я знал, что ты – та самая курочка, что снесет нам золотое яичко». От звания «курочки» Кассандра наотрез отказалась, но возглавила новый отдел и сделала своего старшего товарища и друга Андрея Крымова внештатным корреспондентом журнала.

– Мы своего рода коллеги, Василий Степанович. Я занимаюсь загадочными явлениями Девьих гор и Жигулевской Луки, вы – Чернышами, хранящими легенд и преданий, загадок и чудес никак не меньше.

– Вы правы, – тотчас согласился краевед. – Очень правы! Так что вас привело ко мне? Какой вопрос?

– Вот эта книга привела меня к вам. – Андрей вытащил из кармана тонкую брошюрку так, как вынимают из толстых сумок книги своей секты бродячие проповедники, и сразу увидел, как затрепетал краевед при виде затертого экземпляра, как скромная улыбка стала терзать его губы. – Эта потрясающая книга!

Нет для творческого человека ничего более важного, чем признание его таланта! Одним словом, птичка влетела в клетку, а детектив захлопнул дверцу и опустил крючок в петельку. Угрызениями совести Крымов не мучился – в случае успеха старатель и радетель о своем крае Василий Прыгунов внакладе точно не останется. Напротив – взлетит на пьедестал. Только бы все вышло так, как надо Крымову и его строгому куратору Антону Антоновичу Долгополову, который с нетерпением ждет известий с темных окраин губернии.

Им, таинственным Профессором, как козырной картой, и решил воспользоваться находчивый детектив.

– В Цареве я встретил одного загадочного старика, почти сказочного, с такими, знаете, глазами прозорливца; он увидел, какими книгами я интересуюсь; подсел ко мне в библиотеке и рассказал о некоем чудовище, что живет в ваших краях испокон веку. О герое вашей книги – о Лешем! Конечно, о подобных существах мир слухами полнится, но этот мифологический персонаж отчего-то пронял меня до глубины души. Так я вышел на вашу книжку, где Лешему из Чернышей, а именно – из Черного леса, посвящена целая глава. Увлекательнее я не видел пока ничего, а я прочел много хитрой литературы.

В синих глазах краеведа уже теплился живой азартный огонек. История как снег свалившегося на голову журналиста из областного города ему явно нравилась.

– И кто же был этот старичок? – спросил Василий Прыгунов.

– Говорю же – буквально волшебник из сказки. Маленький задиристый гном. О себе – ни слова. Молчок. Рассказал, что был и есть такой персонаж, как Леший, и время от времени он приходит в мир людей. А совсем недавно я узнал, что существуют и жрецы этого Лешего.

– Жрецы? – поморщился краевед.

– Да, группа мужчин очень легкого поведения, которые приглашали дам для разных там сексуальных оргий в честь этого Лешего, и якобы сам он, – да-да, Василий Степанович, сам он, Леший, появлялся на этих торжествах.

– Я слышал об этих чудаках-богачах, – кивнул Прыгунов. – Все это чушь собачья. Я о том, что к ним приходит Леший.

– Видимо, все так и есть. Их недавно схватили вместе с их Лешим, оказавшимся хозяином местной птицефабрики, бородатым монстром.

– Серьезно?

– Еще как серьезно!

– О нем только слухи и ходили. Так его прямо арестовали?

– Задержали, если быть точнее. Пока задержали. Мне рассказал об этом знакомый сыскарь. Их задержали, потому что в деле появился труп.

И вновь глаза бледного краеведа вспыхнули, но уже иначе, почти трагично:

– Той самой молодой женщины, которую нашли в лодке, в цветах, с жабой вместо сердца?

– Именно так, Василий Семенович.

– А вы не думали о том, что история Лешего – это совсем не миф? Не этого клоуна с птицефабрики, а настоящего Лешего? Который и впрямь живет здесь сотни, а то и тысячи лет.

Крымов пожал плечами:

– Конечно, думал. Поверить в это было трудно, но думал. Слишком много таинственных событий происходило и происходит вокруг этой легенды, мифа, были-небыли, загадочной истории, как хотите, так и называйте.

Краевед вновь кивнул:

– Вы правы – слишком много. – Он вздохнул: – А ведь я знал ее – мы учились в одном классе.

– С кем?

– С ней, – усмехнулся краевед.

– Да ладно? – не на шутку удивился Крымов. – С этой самой Ксенией Петуховой?

– Представьте себе, с ней, Ксюшей.

– Можно я включу диктофон?

– Не хотелось бы. Простите. Это личное.

– Нет вопросов: хозяин – барин. Но послушать очень хочу!

– Хорошо. В детстве мы дружили – играли вместе. Она жила с теткой. Родителей у нее не было. Куда-то делись. В юности мы тоже много времени проводили вместе. Как и все остальные мальчишки, я был влюблен в нее. Хвостом ходил за ней. К тому же я запойно читал, много знал, а она любила слушать. Думаю, я нравился ей. А когда она повзрослела, расцвела… На такую женщину посмотришь со спины – и вот уже идешь следом, и забыл про все – и про время, и где ты. А если ты с этой девочкой еще целовался в пятом классе…

– Ах вот оно что. Звучит убедительно. Дальше.

– Так прямо интересно?

– Очень! Почти как «Тысяча и одна ночь». Я серьезно.

– Однажды меня даже поколотили за нее – трое старшеклассников. Ксюха выскочила с ружьем из дома на мои крики – а я провожал ее – и пальнула в воздух. Те и разбежались.

– Вот это новость. С характером девушка.

– Еще с каким. А потом еще часа полтора Ксюша мне делала спиртовые примочки, чтобы физиономия не так распухла от тумаков. И вновь целовала меня. Говорила: поможет.

– Я закурю? Не помешает?

– Пожалуйста, вокруг меня все курят, я привык. Травлюсь и не замечаю.

– Я могу и не курить.

– Да нет же, курите. Тут, на этих просторах, да с ветерком…

Крымов достал пачку «Мальборо», легким ударом пальца по донышку коробки выбил три сигареты, автоматически зацепил губами одну из них, щелкнул зажигалкой. Жадно затянулся – и как иначе, встреча с чудаком краеведом принимала новый оборот. Яркий и красочный, тем более что он уже многое знал об этой женщине, Ксении Петуховой, местной искусительнице.

Прыгунов горько и одновременно мечтательно улыбнулся:

– Она была удивительной во всем: внешность, повадки, грация. А потом она стала резко взрослеть, опережая сверстников, меня в том числе. В ней появилась эта сила, проснулась во всем ее существе…

– Сила?

– Та невероятная сексуальная энергетика, которая еще с юности так привлекала всех – мальчишек, юношей, мужчин. А потом словно взрыв – буфф! Ночью был изящный бутон, но вышло солнце, и цветок раскрылся. И уже глаз было не отвести. Бывают ведь такие женщины…

– Бывают, – выдыхая дым в сторону, согласился Крымов. – Еще как бывают.

Вдруг тень легла на светлое лицо молодого человека, даже потушила его взгляд.

– Но едва она повзрослела и этот бутон раскрылся, ее стала манить другая жизнь. И с каждым днем все сильнее.

– И какая же?

Разумеется, детектив знал ответ, но решил, пусть скажет краевед-мечтатель. Пусть откроет ему сокровенную тайну. А с ней и самого себя.

– Безумная, чувственная, страстная, – красноречиво вздохнул Василий Прыгунов, как и предположил Крымов, сразу выдавая себя. – Порочная…

Несомненно, краеведу Прыгунову, вечному искателю необыкновенного, тоже хотелось самых обыкновенных вещей: женской любви, чувственных всполохов сердца, простого человеческого счастья. Да вот пока не выходило никак…

– И про это мне тоже рассказали в двух словах, – честно признался Крымов. – Про ее похождения.

– Еще бы! Об этом знали все Черныши. Да и она не стеснялась. Если честно, я хорошо знаю, как Ксюша схлестнулась с теми развратниками, о которых вы рассказали. Возможно, даже лучше других.

– Ну тогда и вы расскажите. Будьте так любезны.

– Не для статьи – только для вас.

Конечно, ему хотелось высказаться! Как видно, он терпел и молчал, и так долго!

– Только для меня. Будете так любезны?

– Буду. – Василий немного сполз по березе, выставив вперед худые колени в широких льняных штанах. – Она шла вдоль дороги в коротком летнем платье, – мечтательно начал стихотворец и краевед, – подол легко раздувал ветер, – он взял немного театральный тон, – в стоптанных босоножках, с распущенными рыжими волосами. Как всегда, при ходьбе играя бедрами, это она умела. То и дело поправляла волосы, их путал ветер, а Ксюша откидывала их назад. И тут она оглянулась на звук автомобильного мотора.

– Ух ты! – заразительно воскликнул Крымов. – Да вы как будто шли за ней, Василий Степанович, и все видели, – усмехнулся детектив. – Или так и было? Если честно?

– Нет, не шел. Но она мне рассказала, как было. И платье это я хорошо знал, белое в красный горошек. Оно будто просвечивало. Просто на ней все играло. – Крымов вспомнил Ксению Петухову, сидящую голышом на краю бассейна, и подумал, что стихотворец прав. – И ходил я и с ней, и за ней не один раз. И как она поправляла волосы, откидывая их за плечи, я тоже хорошо знал. Так вот, ее догонял черный джип. И вдруг она подняла руку – без какой-либо цели. Так голосуют девушки в фильмах – вытянутой рукой со сжатым кулачком и большим пальцем вверх.

– Верю, дорогой Василий Степанович, вижу! Вы – истинный поэт!

Прыгунов усмехнулся реакции городского журналиста.

– Благодарю. Впрочем, нет, цель у нее была, – оговорился он, – одна-единственная – улететь из привычной и опостылевшей жизни. Тот черный джип остановился рядом с ней. Открылась дверца, приглашая незнакомку, и она, ни слова не говоря, села в машину. И уехала – в новую жизнь.

– Но откуда эти сведения и с такими подробностями, Василий Степанович?

– Не догадываетесь?

– Да подскажите же!

– Она сама мне рассказала обо всем, Андрей Петрович. Как ее привезли в большой дом с бассейном, предложили принять душ, как накормили и напоили, дали новую одежду и роскошный банный халат, любой купальник на выбор, а потом там же появилось еще трое мужчин. И она не отказала им – уж гулять так гулять. Правда? Когда она сбросила у края бассейна тот самый халат, купальника на ней, разумеется, не было. Она спустилась в воду и поплыла. Мужчины любовались ею, а потом бросились за ней. – Светловолосый краевед Прыгунов горько и сладострастно рассмеялся. – Они впились в нее как пчелы в ломоть сахарного арбуза.

– Это ваш образ – вы придумали его?

– Не я, – покачал он головой. И, словно поверял тайну, добавил: – Или в перезревшую хурму, истекающую приторным соком…

– А этот образ?

– Тоже не мой.

– Она сказала так про себя? – многозначительно спросил Крымов.

– Она самая, про себя и ситуацию, – усмехнулся Прыгунов. – Ксюша… Ксения… Ей нравилось рассказывать и мучить – всех без исключения. Меня в том числе. Она кайфовала от того, какое производила впечатление на мужчин и что могла с ними делать.

– Это были те самые блудники?

– Они, – кивнул Прыгунов. – После этого она стала подолгу зависать у них. Днями напролет. Они предложили ей материальное обеспечение, и она обслуживала их. Воплощала их сексуальные фантазии. И свои, я так думаю… Там она нашла и рай, и ад. Если вспомнить, как закончились спустя три года та поездка и то знакомство.

Крымов докуривал сигарету. Затем внимательно и цепко поглядел на разговорившегося собеседника:

– Она рассказала вам такие интимные подробности, но с чего? Только по дружбе? Только чтобы позлить бывшего одноклассника? И при каких обстоятельствах она рассказала вам эти нюансы? Простите, что спрашиваю…

– Да нет, ничего. Я понимаю, это интересно. И я вам расскажу, с чего она была со мной так откровенна. Я уже упомянул, что когда-то мы немало времени проводили вместе. Узнав, где она проводит время, я стал избегать ее, но этого можно было не делать – она просто позабыла обо мне. Знаете, когда вы вырастаете и покупаете новый велосипед, трехколесный детский оставляете в чулане. Более того, вам даже стыдно смотреть на него – вы же бросили его за ненадобностью.

Крымов с улыбкой кивнул:

– Хорошо сказано, черт возьми, – и выстрелил бычком в сторону.

За что был вознагражден неодобрительным взглядом краеведа.

– Ой, простите. Городской я человек с дурными привычками. Варвар. Гублю природу. Продолжайте, пожалуйста.

– После того как Ксюша познакомилась с этими мужичками-богатеями, она стала совсем уже королевой. В Чернышах. Приезжала домой изредка. Отдохнуть, я так думаю. Иногда сама была за рулем какой-то иномарки, я в них не разбираюсь. На сплетни ей было наплевать, как вы понимаете. Кого ей было бояться? У нее уже с самой юности за спиной шипели: ишь ты! ишь ты! Ну так нате, бабки-соседки, получите и распишитесь. Как будто булку голодным голубям бросили. А какие юбки она надевала! Чтобы всем крышу снесло.

– Вы просили на полтинник, а я вам на червонец дам? – пошутил к месту Крымов. – Так все было?

– Именно, – кивнул Прыгунов. – А еще за ней стал частенько заезжать другой внедорожник, его не раз видели в нашем селе. Он принадлежал таинственному директору птицефабрики, о котором толком никто ничего не знал. Только слухи – один хлеще другого. Мальчишки видели, как ее забирал в машину один крепыш – видно, охранник этого хозяина. Рожа у него, говорили, была такая, убьет – глазом не моргнет.

Крымов вспомнил, как совсем недавно вырубил несколькими капсулами со снотворным этого самого крепыша. Да, такой урод способен на все. Миклуха, блин, туда его растуда!

– Вы смеетесь? Чему?

– Этого самого охранника, верного пса хозяина птицефабрики, забрали туда же, он один из подозреваемых в убийстве.

– Как же я рад этой новости! Благодарю. Так вот, однажды я ждал Ксюшу у дома – она пообещала выйти, но не появлялась. Обманула, забыла? Не знаю. А я ждал и ждал. Всю ночь. Постучаться не решился. Она вышла на заре, едва стало светлеть, огляделась с крыльца: никто не следит за ней? А я спрятался за деревом. Быстро сошла и устремилась из Чернышей. Она направлялась прямиком в лес. В наш Черный лес. В один из его рукавов. Я хорошо знал эту дорогу. Мы ходили туда с ней, и не раз. Конечно, еще до того, как она пересеклась с этими мужчинами. Когда она только жила в мечтах о другой жизни. Один раз Ксения упомянула о том, что ночью во сне к ней уже не первый раз приходит оно – чудовище.

– Чудовище?

– Буквально! Первый раз оно имело свое истинное обличье. Огромное. Лохматое. С рылом и рогами. И хвостом. И оно следило за ней. И позвало за собой. Ксюша проснулась в ужасе – от собственного крика. Но в следующие ночи все было иначе. К ней стал приходить статный крупный мужчина, гигант, черноволосый и чернобородый, в красной рубахе, с золотой серьгой в ухе. Он был похож на казака. Он загадочно улыбался и уже иначе звал ее с собой. Но это был тот самый черт, тот самый демон. Просто он изменил обличье. И в каждом новом сне этот казак-демон был все ближе к ней. Подбирался, крался. Оказывался у нее за спиной. Ксюша сказала, что этот бородатый самец, это чудовище истекает похотью от желания овладеть ею. И ее, несмотря на все уродство и ужас, которое она уже видела и которое внушило ей это чудовище, влечет к нему. Представляете?

– Напрягаю все свое воображение, – честно признался Крымов. – Кажется, что-то получается.

– Я с детства читал много книг на разные темы и сказал ей, что такое чувство испытывали во все века одержимые сексуальными фантазиями женщины. К ним во сне приходили такие вот чудовища, или просто тени мужчин, даже без лица, они владели ими, потом эти женщины шли к священникам на исповедь, рассказывали им все то, что происходило с ними, а после этих несчастных женщин добрые святоши тащили на костер как вступивших в преступную греховную связь с демонами.

– С инкубами, – добавил Крымов.

– Верно! Или с самим дьяволом.

– И так бывало.

– Но Ксения едва не обиделась, только сказала: мое чудовище существует на самом деле. Она так и сказала: мое! Оно живет в Черном лесу. В самой его глубине. Куда никто не заходил, потому что страшно. Можешь верить, можешь нет. Тысячи лет живет! И я чувствую, что однажды оно придет за мной. Или я сама найду его. – Прыгунов отрицательно покачал головой: – Я тогда не поверил ей, а зря. Ведь в то самое утро, на зорьке, она пошла в Черный лес – искать свою судьбу. Она еще обмолвилась, мол, дождусь ночи в той заброшенной избушке. И рассмеялась, глядя мне в глаза: «А вдруг он сам за мной придет?» «А как же старуха?» – спросил я.

– Какая старуха? – поинтересовался Крымов.

– Есть легенда, что в той заброшенной сторожке то и дело появляется старуха отшельница. Чем живет, откуда взялась, чем питается? – неизвестно. Не всегда она там бывает, но ее видели, и не раз. Говорили, живет она в глубине леса, а сюда наведывается. Она может и направление указать заблудившемуся путнику, куда идти, и обмануть. А человек потом совсем уже заплутает и не найдет дороги обратно.

– Что, пропадет? Канет? С концами?

– Я слышал, что и такое было. Ну так у нас пропадали люди.

– Они везде пропадают – по всему миру. И в больших количествах, между прочим.

– Но у нас, в Чернышах, коли пропал человек, – пожал плечами Василий Прыгунов, – то именно в Черном лесу. А коли пошел туда и далеко зашел, то, скорее всего, ту старуху и встретил. Я сам в это не верил, но до срока…

– Стоп, Василий, вы все время чего-то недоговариваете. Почему Ксения Петухова вот так открылась вам? При каких обстоятельствах? Вы не верили в старуху, но только до срока… Я журналист – вы меня так с ума сведете.

Прыгунов кивнул:

– Слушайте. Я пошел за Ксенией в тот день, на зорьке. Лес там такой – чаща. И чем дальше, тем хлеще. Я шел на расстоянии, просто знал, куда ведет дорожка. Когда небо посветлело над деревьями, сторожка была впереди. Я остановился у самого дома и стал прислушиваться. Дверь была приоткрыта. Я знал, что она там. Но вдруг не одна? Вдруг у нее и впрямь свидание с кем-то? Стоял так, и голова кружилась. А потом я услышал: «Да заходи уже ты!» На ватных ногах я поднялся по трем ступенькам, как сейчас помню, каждая из которых скрипнула на свой лад, открыл дверь и вошел. Ксюша лежала на охотничьей постели, на соломенном топчане, заложив руки за голову, перекрестив ноги. Она была в том самом белом платье в красный горошек. Оно задралось очень высоко. Совсем высоко, открывая полностью ноги. Помню ее розовые подошвы с золотыми и бурыми песчинками. «Думаешь, я не заметила, что ты следишь за мной?» – спросила Ксюша. Я молчал. Она была не похожа на себя. Ксюша как-то изменилась. Я стоял и смотрел на ее пылающее лицо и глаза. Видимо, она думала о чем-то, что так взволновало ее. Ждала, думала, желала всем сердцем и плотью. «Ты там не встретил его?» – спросила она. «Кого?» – испуганно оглянулся я. «Его, Васенька, его!» – «Того самого? Лешего?» – спросил я. «Ну да, что ж ты такой недогадливый…» – «Ты смеешься надо мной». – «Немного, Васенька, немного». – «Это выдумка, Ксюша». – «Ну тогда сядь ты ко мне, посиди рядышком. – Она похлопала ручкой по топчану. – Со мной рядышком хорошо будет». Я подошел и сел. Она повернулась на бочок, в мою сторону, поджала в коленях ноги, ее платье совсем задралось, и долго смотрела мне в глаза. То ли серьезно смотрела, то ли смеялась надо мной, не знаю. У нее глаза были такие, Андрей, знаете…

– Какие же? – вырвалось у Крымова, который не на шутку заслушался поэта-краеведа. – Какие у нее были глаза?

– Влекущие и манящие, – ответил белобрысый Василий Прыгунов. – Обещающие рай и ад.

– Ого.

– И отчаянно жадные, потому что Ксюше хотелось изведать все, что ее окружало, все познать, всего вкусить, и сполна. А еще в ее глазах была непостижимая грусть, которую она сама плохо осознавала. Или не осознавала совсем. Такие глаза околдовывают.

– Да, знаю, такие женщины способны околдовывать, – кивнул детектив. – И не захочешь – влюбишься.

У них над головой в густой зелени назойливо и бойко запела птица. Над полем носились гурьбой стрижи, рассыпались и собирались снова, взмывали вверх и ныряли вниз, будто искали кого-то в траве.

– Но смеялись ее глаза больше, – продолжал романтичный краевед Прыгунов. – Потом она тихо сказала: «Васенька…» «Да?» – откликнулся я. «Чего же ты застыл, дурашка? А? Дай мне руку», – попросила она. Я дал ей правую руку. «Что ж ты такой нерешительный, – сказала Ксения. Она сама положила мою руку на свое бедро. – Погладь, сожми, не бойся. Вот так. Ты же хотел этого – всегда хотел. А может, не надо было ждать моего разрешения? Не подумал об этом?» Тогда все и случилось. Она даже платье не успела снять. И случилось не единожды в тот день. Все мое желание выплеснулось как одна шальная бешеная волна. Вечером я позвал ее с собой обратно, в Черныши. Но она была уже другой – неприступной, почти незнакомой, и со мной не пошла, и меня не оставила рядом с собой. «Ты не обижайся на меня, – холодно сказала она. – Говорила же тебе: я ищу его – уже давно, как только узнала про него, лет с пятнадцати. И не ходи за мной больше, слышишь? Никогда не ходи». Это было больно. Но на что я рассчитывал? Я и так получил немало. Но в любви всегда всего мало! Я уходил в полном смятении чувств. Как в бреду.

– Сколько вам обоим тогда было?

– По двадцать лет.

– Это было единственное свидание? Любовное?

– Вы не дослушали, Андрей. Я вышел из избушки, прошел по тропинке метров сто – и тут же врос в землю. Уже подступал вечер. На пне недалеко от тропинки сидела тощая старуха – костлявая, с прокопченной кожей и длинными седыми волосами. Груди у нее висели как тряпки до живота под свободным платьем. Смотрела на меня и улыбалась беззубым ртом. Видок еще тот. Один только желтый клык и торчал у нее изо рта. Было в ней что-то страшное. Отталкивающее. Я еще заметил, что лицо у нее было степное.

– Степное?

– Ну да, с чуть раскосыми глазами. А на дряблой груди висело совсем не старушечье ожерелье.

– И какое именно?

– Я хорошо запомнил его. Это были бусы – очень красивые, ярко-красные с бурыми и серыми прожилками, в форме сердечек. Они так не подходили этой старухе! Эти бусы носить бы молодой красотке. Как моей Ксении… Моей! – усмехнулся он. – Тут она мне и сказала, сверля взглядом: «Не про тебя она, молодец, у нее другой хозяин будет, навечно будет. Пойдешь против него – он тебя прихлопнет как комара. Или съест. Он любит есть людей. Но если хочешь, я тобой займусь, обслужу казачка!» – и засмеялась беззубым ртом, а я шарахнулся от нее, как от огня. И когда уже бежал прочь по тропинке и слушал в спину ее лающий смех, то не сомневался, кого я увидел: ту самую старуху, которой пугали в Чернышах всех непослушных детей.

Как я оказался дома, и сам не понял. «Не про тебя она, молодец, не про тебя, – только и вспоминал я те слова. – У нее другой хозяин будет…» С тех пор, если я и встречал Ксюшу, что было очень редко, она проходила мимо так, будто и не знала меня. Но и я не лез к ней – что-то меня с той поры оттолкнуло от нее. Потому что когда думал о ней, то вспоминал и о той старухе, и о хозяине-людоеде, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о ком шла речь – о НЕМ! О Хозяине Черного леса. О Лешем! О котором с юности грезила Ксения. И старуха та знала, о чем говорила.

– Да-а, – протянул Крымов и полез за новой сигаретой. – История…

– Лешего она не получила, зато спустя пару лет встретила тех мужичков с бассейном… Вы же увидели меня именно с дороги? – сделал он ударение на последнем слове.

– Да, с нее.

– Вот и она увидела меня с той дороги, когда ехала на своем авто. Спустя несколько лет. Уже нашумев по всем Чернышам, ославив себя и шлюхой, и ведьмой, и дьяволицей. Она поднялась по этому холму, поздоровалась, я опешил, если честно. Ксюша была в открытом свободном сарафане с голыми плечами. Почему я запомнил, потому что у нее была огромная татуировка по всему левому плечу – красные розы в зеленых листьях и темных шипах. Этот куст разросся широко и уходил и к шее, и к груди, и к лопатке. Вульгарно, вызывающе и красиво. Потому что была красива она сама. Роз было пять, и они очень хитро переплелись между собой, как на каком-то средневековом гербе. В руке она держала две бутылки пива. «Выпьем за мир?» – спросила Ксюша. «Я с тобой не ссорился», – ответил я. «Так выпьем или нет?» – «Выпьем», – кивнул я. А потом спросил: «Откуда взялось это тату?» И она ответила: «Увидела эти розы во сне. Вот в такой вот комбинации, и нарисовала их. Буквально на одном дыхании. Пока из памяти не ушло. Ну, а знакомый мастер, что ставил мне лилию на ягодицу, сделал свое дело». Слово за слово, мы разговорились. Разбили лед. И я спросил ее, нашла ли она то, что искала? И Ксюша ответила: нашла, не совсем то, правда, но тоже неплохо. И задала вопрос в свою очередь: рассказать? Я сдуру согласился, ответил: давай. Только некоторые вещи лучше не слушать. Вот тогда она и рассказала мне, как шла по этой вот дороге, – Прыгунов кивнул через плечо вниз, – где стоит ваша машина, Андрей, только подальше, шла куда глаза глядят; в подробностях рассказала, как познакомилась с каким-то богатейкой, который повез ее к себе, и как попала в руки целой компании таких вот бизнесменов, охочих до развлекухи. Слушать ее было мучением: вместо таинственного Лешего – обычный разврат и примитивный расчет. – Василий Прыгунов нервно пожал плечами. – Секс и бабки. Бабки и секс. Гадко.

– Да, – искренне согласился Крымов. – Но это и есть реальная жизнь – для подавляющего большинства людей. Стихи пишут, дорогой Василий, далеко не все… А теперь расскажите главное, что волнует все пытливые умы здешних мест.

– И что же волнует все пытливые умы? – не понимая, о чем речь, насторожился краевед.

– Куда ваша Ксения Петухова могла деться на добрых полтора года. Ведь ровно столько ее не видели. Она пропала на этот очень долгий срок, все думали, что она умотала навсегда, а потом появилась мертвой, точнее, только что убитой, в лодке, в цветах, с демонстративно вырезанным сердцем. Подозреваемых было много. Я ведь слышал, что и про вас нехорошее думали.

– Думали, – кивнул краевед. – Про кого только не думали. Даже про Ермолая, здоровенного детину, которому она сердце разбила. Только я бы такого не сделал ни в одном страшном сне. Тут ведь не только убить надо было, а еще и оформить это страшное преступление, как спектакль разыграть. Перформанс устроить, инсталляцию. Тут самому без сердца нужно быть. В зверя обратиться надо. Я – другой. И потом, я сто раз простил ее. Ну разные мы оказались, вот и все.

Недавний разговор с безумным бородачом, хозяином птицефабрики, мгновенно всплыл у Крымова в памяти. Вот он, Август Самсонович Косматый, занимается сексом с Ксенией Петуховой во дворе своей усадьбы, при лунном свете, оба подшофе и обкуренные, затем Косматый видит, как зеленая стена оживает, обретает черты и из нее выходит чудовище – обросшее шерстью, страшное, рогатое; истекая похотью, оно завороженно глядит на обнаженную Ксению. Косматый получает оргазм и вырубается, как от выстрела, а когда приходит в себя, то его партнерши уже нет. Она появляется спустя полтора года, только что убитой, набеленной, в белых цветах, в белой фате, как невеста. И с жабой вместо сердца во вскрытой груди.

– Вы правы, Василий, такую мерзость способен был совершить только зверь. А вы не думали, что она могла попасть в конце концов в лапы этого чудовища, о котором грезила? – Крымов пожал плечами. – Каким-то образом – понятия не имею каким, мистическим, и тем не менее… Не думали?