Текст книги "Колеса"

В самом конце между Головорезом и Уэйном Онпэтти разгорелась ожесточенная борьба за лидерство. Онпэтти все время шел чуть-чуть впереди и вдруг свернул в бокс – в ложе компании так и охнули. Оказалось, он решил в последнюю минуту сменить колеса, это стоило ему целых полкруга, а Головорезу обеспечило солидное преимущество.

Однако, как выяснилось, замена колес вполне себя оправдала: Онпэтти получил дополнительную устойчивость на виражах и в результате на дальней прямой последнего круга нагнал Головореза и некоторое время шел с ним вровень. И тем не менее, даже когда оба они стрелой пронеслись по ближней прямой и перед ними уже замаячил финиш, никто еще не взялся бы с уверенностью предсказать имя победителя. Но вот фут за футом Онпэтти стал обходить Головореза и на полкорпуса впереди первым пересек линию финиша.

За два-три круга до финиша почти все, кто сидел в ложе компании, вскочили с мест, истерически скандируя имя Уэйна Онпэтти, а Хаб Хьюитсон и еще несколько человек прыгали от радости, словно дети.

Когда же объявили результат, на мгновение воцарилась тишина, а затем раздался оглушительный рев.

Раскатистые крики радости смешались с возгласами бурного ликования. Сияющие сотрудники компании и их гости хлопали друг друга по спине, обменивались рукопожатиями. В проходе между рядами два почтенных вице-президента отплясывали джигу. «Наша машина выиграла! Наша!» – победоносно звучало в ложе. Кто-то горланил неизменное: «В воскресенье – побеждай, в понедельник – продавай!» Под громкие крики и оглушительный смех все больше поющих вовлекалось в импровизированный хор. Шум нарастал с каждой минутой.

Эрика смотрела на все сначала безучастно, а затем – не веря глазам своим и ушам. Конечно, она могла понять охватившую всех радость; она сама сначала хоть и была бесстрастна, но под конец не выдержала и стала с интересом наблюдать за происходящим и даже вместе с другими наклонилась вперед, чтобы увидеть финиш. Но это… Подобное безумие и полное забвение всего на свете – это уже совсем другое.

Ей вспомнилось вчерашнее – боль и горечь утраты. Тело Пьера еще везут хоронить, а здесь уже все забыто. Так быстро и бесповоротно. «В воскресенье – побеждай, в понедельник – продавай!»

– Это единственное, что вас волнует! – чеканя каждое слово, ледяным тоном произнесла Эрика.

Тишина наступила не сразу. Но голос Эрики все же перекрыл голоса стоявших рядом, и они умолкли. Стало немного тише, и Эрика отчетливо повторила:

– Я сказала: «Это единственное, что вас волнует!»

Теперь ее слова уже дошли до всех. В ложе смолкли и разговоры, и шум. Во внезапно наступившей тишине кто-то спросил:

– А что тут дурного?

Такой реакции Эрика не ожидала. Она произнесла ту фразу вдруг, по наитию, вовсе не желая привлекать к себе внимание, и сейчас инстинкт подсказал ей: надо уходить, и немедленно, чтобы не ставить Адама в неловкое положение. И тут ее охватила злость. Злость на Детройт, на царящие в нем нравы, многие из которых так наглядно проявились здесь, в ложе, злость на то, что сделал этот город с Адамом и с ней. Не станет она стандартной куклой, не допустит, чтобы ее превратили в послушную жену высокопоставленного чиновника.

– А что тут дурного? – повторил кто-то.

– Да все, – сказала Эрика, – ведь вы живете – мы живем – только ради автомобилей, прибылей и победы над конкурентами. Этому посвящается если не все время, то большая его часть. А остальное предается забвению. Только вчера здесь погиб человек. Мы все его знали. А у вас в мыслях лишь одно: «В воскресенье побеждай!..» Он же для вас – вчерашний день! Вот вы уже и забыли о нем… – Она умолкла.

Эрика почувствовала на себе взгляд Адама. И удивилась, заметив, что лицо его не выражало иронии, а уголки рта даже немного подергивались.

Адам с самого начала слышал каждое ее слово. Казалось, теперь слух его обострился, и до него стали доходить и другие звуки, связанные с завершением гонок: финиш отставших машин, новые взрывы приветствий в честь Онпэтти, направлявшегося к боксам и к кругу победителей. Одновременно Адам увидел, как насупился Хаб Хьюитсон; остальные чувствовали себя неловко и не знали, куда смотреть.

Тут Адам понял, что пора вмешаться. Объективно говоря, все сказанное Эрикой было сущей правдой, но он сомневался, что она выбрала для этого подходящий момент: нельзя не считаться с тем, какое раздражение это вызвало у Хьюитсона. И вдруг Адам обнаружил, что ему абсолютно наплевать! Пошли они все к черту! Он понимал лишь, что любит Эрику как никогда прежде.

– Адам, – сказал вице-президент довольно спокойным тоном, – лучше бы вы увели отсюда свою жену.

Адам кивнул. «Так будет лучше и для Эрики», – подумал он.

– А почему, собственно?

Все оглянулись: голос раздался из глубины ложи. Кэтрин Хьюитсон с вышиванием в руках стояла в проходе и, поджав губы, смотрела на них.

– А почему, собственно? – повторила она. – Потому что Эрика сказала то, что собиралась сказать я, только у меня не хватило мужества? Потому что она выразила словами то, что здесь думают все женщины, только первой заговорила самая молодая из нас? – Она обвела взглядом лица людей, которые молча стояли перед нею. – Эх вы, а еще мужчины!

Внезапно Эрика почувствовала на себе взгляды других женщин – они смотрели на нее без смущения, но и без враждебности; теперь в глазах их было одобрение.

– Хаббард! – решительно окликнула мужа Кэтрин.

В автомобильной компании Хаб Хьюитсон был на положении кронпринца – он и держал себя соответственно. Но для своей жены он был всего лишь муж, который знал свои обязанности и знал, когда и как к ней подойти. Перестав хмуриться, он кивнул и, подойдя к Эрике, взял ее за руки.

– Моя дорогая, – произнес он громко, чтобы было слышно всем в ложе, – иногда в суете, за делами или по каким-то другим причинам мы забываем некоторые простые, но важные истины. И тогда кто-то должен нам на это указать. Я благодарен вам за то, что вы сегодня здесь и что вы напомнили нам о нашем долге.

Напряжение в ложе сразу разрядилось, и все стали выбираться из нее на солнышко. Кто-то сказал:

– Пойдемте поздравим Онпэтти…

Адам и Эрика шли под руку, сознавая, что между ними произошло нечто значительное. Позже они, возможно, еще поговорят об этом. Но в данный момент слова были излишни: куда важнее было то, что лед отчуждения между ними начал таять.

– Мистер и миссис Трентон! Подождите, пожалуйста!

Сотрудник отдела по связи с общественностью, с трудом переводя дух, перехватил их возле автомобильной стоянки. Тяжело дыша, он проговорил:

– Мы только что вызвали сюда вертолет. Он приземлится прямо на поле. Мистер Хьюитсон предлагает вам обоим вылететь с первой группой. Если вы дадите мне ключи от вашей машины, я о ней позабочусь.

Пока они шли к треку автодрома, сотрудник компании, успевший отдышаться, проговорил:

– И вот что еще. В аэропорту Талладеги ожидают два самолета нашей компании.

– Я знаю, – сказал Адам. – И на одном из них мы возвращаемся в Детройт.

– Верно, но в распоряжении мистера Хьюитсона есть еще реактивный самолет, который понадобится ему только вечером. И он просил узнать, не пожелаете ли вы воспользоваться этим самолетом. Он предлагает вам слетать в Нассау, откуда, как ему известно, Эрика родом, и провести там пару дней. Самолет доставит вас туда, а потом успеет вернуться, чтобы забрать мистера Хьюитсона. А в среду мы снова выслали бы самолет за вами в Нассау.

– Блестящая идея, – произнес Адам. – К сожалению, у меня завтра с самого утра масса дел в Детройте.

– Мистер Хьюитсон предупредил меня, что скорее всего вы ответите именно так. Но он поручил мне передать следующее: хоть раз выбросьте из головы дела, связанные с компанией, и посвятите себя только своей жене.

Эрика просияла от радости. Адам заулыбался. Вице-президенту нельзя было отказать в одном: если уж он за что-нибудь брался, то делал это красиво.

– Пожалуйста, передайте ему, что мы с благодарностью и удовольствием принимаем его предложение, – сказал Адам.

При этом он ни словом не обмолвился о том, что в среду им надо обязательно быть в Детройте, чтобы присутствовать на похоронах Пьера.

Они прибыли на Багамы и до заката солнца уже выкупались в море, отдыхая на Изумрудном пляже близ Нассау.

Вечером Адам и Эрика сидели во внутреннем дворике гостиницы и потягивали прохладительные напитки. Наступила теплая ночь, легкий бриз шелестел пальмовыми ветками. Вокруг было совсем немного народу, так как зимние туристы начнут прибывать сюда не раньше чем через месяц.

Когда им подали еще одну порцию напитков, Эрика набрала воздуха в легкие и сказала:

– Я что-то должна тебе сказать.

– Если насчет Пьера, – мягко произнес Адам, – то я уже все знаю.

Он сказал ей, что кто-то, пожелавший остаться неизвестным, прислал ему письмо, в которое была вложена вырезка из «Детройт ньюс», столь обеспокоившая Эрику.

– Не спрашивай меня, почему некоторые люди так поступают. Думаю, что просто из любви к искусству.

– Но ведь ты же мне ни слова не сказал! – Сейчас Эрика вспомнила: она была тогда убеждена, что, если бы Адам узнал, наверняка сказал бы ей.

– У нас и без того полно проблем, поэтому ни к чему создавать новые.

– Между мною и Пьером все уже было кончено, – сказала она. – Еще до его смерти. – И тут же со стыдом вспомнила торговца по имени Олли. Вот о нем она никогда не расскажет Адаму. Она надеялась, что со временем и сама об этом забудет.

Через разделявший их стол Адам сказал:

– Кончено или не кончено, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне.

– Какой ты все же хороший!.. – сказала она, чувствуя, как к горлу подступают слезы. – Я видно, всегда недооценивала тебя.

– Я думаю, это относится к нам обоим, – сказал Адам.

Позже, предавшись любви, они обнаружили, что старое чудо вернулось.

Уже засыпая, Адам проговорил, как бы подводя под всей этой историей черту:

– Мы чуть было не потеряли друг друга. Давай никогда больше так не рисковать.

Адам уснул, а Эрика еще долго лежала рядом, вслушиваясь в ночные звуки, которые долетали до нее с океана в раскрытые окна. Некоторое время спустя уснула и она, но, когда забрезжил рассвет, они проснулись и снова предались любви.

29

В первых числах сентября «Орион» был официально представлен прессе, автомобильным коммерсантам и публике.

Вся пресса Соединенных Штатов знакомилась с новой моделью в Чикаго, после чего был устроен пышный, с обильными возлияниями прием, – говорили, что это в последний раз, таких больше не будет. Дело в том, что компании хоть и поздно, но поняли: корми журналистов белужьей икрой и шампанским или сосисками с пивом – в любом случае почти все напишут лишь то, что видели. Тогда зачем тратиться впустую?

Но ничего в обозримом будущем не предвещало перемен в представлении новых моделей коммерческим кругам – с «Орионом» знакомили в Новом Орлеане, и продолжалось это целых шесть дней.

То была настоящая феерия, красочная и ослепительная, на которую пригласили семь тысяч бизнесменов-оптовиков, занимающихся продажей автомобилей, их жен и любовниц; все они прибывали на специально зафрахтованных самолетах, включая несколько «Боингов-747».

Для их размещения были забронированы крупнейшие отели города, а также «Ривергейт аудиториум» – для ночного музыкального шоу, которое, как утверждал один ошеломленный зритель, «могло бы продержаться на Бродвее целый год». Финал этого шоу был прямо-таки умопомрачительный: разорвав мерцающий Млечный Путь, под аккомпанемент сотни скрипок с неба медленно спустилась огромная сияющая звезда и, коснувшись середины сцены, распалась – взорам зрителей предстал «Орион». Зал взорвался аплодисментами.

Всевозможные аттракционы, игры и представления заполняли каждый последующий день, а по ночам над портом взметался фейерверк, огненные россыпи которого складывались в слово «ОРИОН».

На фестиваль приехали и Адам с Эрикой, а также Бретт Дилозанто; ненадолго прилетела и Барбара.

В один из двух вечеров, которые Барбара провела в Новом Орлеане, обе пары отправились поужинать в ресторан Бреннана, что во Французском квартале. Адам, немного знавший Мэтта Залески, осведомился у Барбары, как чувствует себя отец.

– Теперь он уже может сам дышать и немного шевелить левой рукой, – ответила она. – А в остальном – полностью парализован.

Адам и Эрика что-то пробормотали в знак сочувствия.

Барбара, естественно, не сказала им, что каждый день молится о том, чтобы отец скорее умер и избавился от этой невероятной муки, которую она всякий раз видит в его глазах. Но Барбара прекрасно понимала, что все может сложиться иначе. Ей, например, было известно, что старший из клана Кеннеди – Джозеф Кеннеди, одна из наиболее известных в истории жертв паралича, – прожил парализованным целых восемь лет.

Барбара рассказала Трентонам, что собирается перевезти отца домой на Роял-Оук и нанять медсестру, чтобы та ходила за ним круглые сутки. И тогда им с Бреттом какое-то время придется жить то там, то у него на квартире.

– Кстати, – заметила Барбара, вспомнив об этом в связи с домом на Роял-Оук, – Бретт увлекся выращиванием орхидей.

И она с улыбкой принялась рассказывать Адаму и Эрике, что Бретт взял на себя все заботы об оранжерее ее отца и даже приобрел специальные книги.

– Меня поражает в орхидеях красота линий, их изгибы, – сказал Бретт, цепляя вилкой устрицы, только что поданные на стол. – Вполне возможно, что они наведут конструкторов на мысль о совсем новом поколении автомобилей. Не только в смысле формы, но и названия. А что, если назвать «Орхидеей» модель с двумя дверцами и открывающимся верхом?

– Мы сегодня собрались здесь из-за «Ориона», – напомнила ему Барбара. – К тому же это название легче произносить.

Барбара ничего не сказала ни Адаму, ни Эрике об одном недавнем происшествии, ибо боялась поставить Бретта в неудобное положение.

Дело в том, что после инфаркта, случившегося с Мэттом Залески, Барбара и Бретт несколько раз ночевали в доме на Роял-Оук. Как-то вечером первым туда приехал Бретт. Барбара застала его перед мольбертом с натянутым холстом и красками. Он рисовал орхидею. Бретт объяснил ей, что моделью служил ему Catasetum saccatum – цветок, которым он и Мэтт восхищались однажды почти год назад, когда старик вспылил на Бретта, после чего Барбара заставила отца извиниться.

– Твой старик и я решили, что орхидея всем своим видом напоминает летящую птицу, – сказал Бретт. – Мне кажется, это единственное, о чем мы смогли договориться.

Бретт лукаво заметил, что, когда рисунок будет готов, Барбара могла бы отнести его к отцу в больницу и поставить там на видное место.

– Старикану в палате просто все опостылело. Ему очень нравились орхидеи, может быть, этот рисунок доставит ему радость.

В этот момент Барбара впервые после обрушившегося на Мэтта несчастья не совладала со своими нервами и разрыдалась. Это была своего рода разрядка, потом ей стало легче. Просто в ней накопилось слишком много эмоций, которые получили выход благодаря скромному знаку внимания со стороны Бретта. Она оценила это внимание еще и потому, что у него много сил отнимали заботы по запуску в производство новой модели – «Фарстара», который вскоре планировалось представить на заседании руководящих сотрудников компании по вопросам генерального планирования производства. Новой моделью Бретту пришлось заниматься и днем, и ночью, она не оставляла ему времени для чего-нибудь еще.

За ужином в Новом Орлеане Адам туманно намекнул на «Фарстар», из осторожности не назвав, однако, модели.

– Поскорее прошла бы эта неделя, – признался он Барбаре. – Теперь «Орион» – уже в руках специалистов по реализации и сбыту. Нам же продолжать пахать и сеять.

– Еще две недели, и начнется великое чесание языками, – заметил Бретт.

Адам молча кивнул.

Барбара почувствовала, что Адам и Бретт невероятно увлечены «Фарстаром», и подумала, решится ли Бретт уйти из автомобильной промышленности в конце года. Она знала, что Бретт еще не говорил об этом с Адамом, и не сомневалась, что тот постарается убедить его остаться.

Когда дошла очередь до Барбары, она рассказала, что нового и в ее работе. Съемки документального фильма «Автосити» закончились, и он был хорошо принят критикой. Рекламное агентство Оу-Джи-Эл, сама Барбара и режиссер Вес Гропетти получили сердечные благодарственные письма от президента фирмы-заказчика, и, что, может быть, даже важнее, одна из крупных телекомпаний дала согласие на «благотворительный» показ фильма «Автосити», причем в самые популярные для телевещания часы. В результате авторитет Барбары в агентстве неизмеримо возрос, и ей с Гропетти поручили делать новый фильм для другого клиента.

Все принялись ее поздравлять, а Бретт так и сиял от гордости.

Вскоре разговор опять зашел об «Орионе» и о роскошном представлении, устроенном для коммерсантов.

– И тем не менее, – сказала Эрика, – я далеко не уверена, что эти празднества надо растягивать на целую неделю.

– Надо, – сказал Адам, – и я сейчас объясню почему. На таком шоу бизнесмены и коммерсанты видят рекламируемый автомобиль в самом выгодном свете – это как бриллиант в оправе Тиффани. С таким впечатлением они возвращаются домой и ждут не дождутся, когда наконец новая модель очутится перед их торгашеской светлостью.

– Причем вся в пыли, – добавил Бретт. – Или грязная, закопченная после перевозки, колеса без колпаков, бамперы в масле, стекла заклеены бумагой. В общем, вид весьма безотрадный.

Адам молча кивнул:

– Совершенно верно. Но закупщики и торговцы уже видели машину, какой она должна быть. Они знают, как она выглядит на стенде, и, полные энтузиазма, приступают к ее реализации.

– Не забывайте и о роли рекламы, – проговорила Барбара, вздыхая. – Я знаю немало людей, которые считают безумием весь этот рекламный тарарам. Но нам-то известно, что игра стоит свеч.

– Хотелось бы, чтобы все это работало на «Орион», потому что вас троих столько связывает с ним, – тихо добавила Эрика. Адам незаметно для других ущипнул ее за руку под столом и, обращаясь к собеседникам, сказал:

– Ну теперь-то все вроде бы должно быть в норме.

Неделю спустя, когда «Орион» появился в демонстрационных салонах всей Северной Америки, предсказания Адама стали сбываться.

«Мы не помним случая, – писал еженедельник «Автомобильные новости», непререкаемый авторитет в американском автомобилестроении, – чтобы новая модель нашла так быстро путь к потребителю. Уже сейчас на нее поступило такое множество заказов, что ее создатели прыгают от радости, технический персонал работает до изнеможения, а конкуренты – в панике».

В том же духе высказывались и другие органы печати.

Газета «Сан-Франциско кроникл» писала: «Орион» может похвастать максимальным набором давно обещанных нам приспособлений, обеспечивающих безопасность и минимальное загрязнение воздуха. К тому же эта модель отличается весьма «привлекательным внешним видом». «Чикаго сан-таймс» одобрительно подчеркивала: «Браво! Вот это да!» «Нью-Йорк таймс» комментировала более спокойно: «Не исключено, что «Орион» символизирует конец эры, которая действительно стимулировала технические достижения, но зачастую отдавала предпочтение принципам технического моделирования. Теперь, судя по всему, внешне неброская техника и совершенство формы органично связаны друг с другом».

«Тайм» и «Ньюсуик» поместили Хаба Хьюитсона и «Орион» на своих обложках. «Последний раз такое случалось с Ли Джакокка, творцом “Мустанга”», – повторял каждому сияющий представитель отдела по связи с общественностью.

Неудивительно поэтому, что настроение у руководителей компании было более чем приподнятое, когда они вскоре после выпуска «Ориона» собрались на заседание, чтобы обсудить проблемы, связанные с «Фарстаром».

Это было решающее производственное совещание – последнее из трех. Два предшествующих «Фарстар» успешно миновал. Теперь этот проект либо получит «зеленую улицу» – и тогда через два года на рынке появится новая модель, либо, подобно многим другим, будет навсегда отвергнут.

На предыдущих заседаниях совета излагались разные мнения, взвешивались все «за» и «против», давались строжайшие оценки выдвинутым идеям. Но заседания носили, в общем, неофициальный характер. И на заключительном заседании проводятся такие же детальные обсуждения, но по своему статусу они так же отличались друг от друга, как званый ужин от непринужденного пикника в лесу.

Совет по проблемам планирования продукции, в который сейчас входило пятнадцать человек, начал собираться вскоре после девяти. Совещание было назначено на десять утра, однако по установившейся традиции целый час посвящался неофициальным беседам, которые по двое или по трое вели члены совета.

Зал для совещаний находился на пятнадцатом этаже административного корпуса – это было небольшое, роскошно обставленное помещение, посредине которого возвышался подковообразный стол из полированного ореха. У закругленного конца подковы выстроились пять кресел с высокими спинками, обтянутыми черной кожей, – для председателя совета, президента компании и трех его заместителей, из которых Хаб Хьюитсон был старшим. Кресла с низкими спинками предназначались для всех остальных, независимо от ранга и положения.

У концов подковы стояла небольшая кафедра для выступающих. Сегодня главным действующим лицом будет Адам Трентон. Позади кафедры был натянут экран для демонстрации слайдов и кинокадров.

Рядом с подковой стоял столик для двух секретарей. В кулисах и демонстрационном помещении толпились консультанты и эксперты с толстыми черными блокнотами, в которых, как выразился один остряк, можно найти ответ на любой вопрос, какой способен задать человек.

И как всегда, несмотря на вызванное «Орионом» приподнятое настроение и внешнюю раскованность, которая могла ввести в заблуждение стороннего наблюдателя, совещание будет носить самый серьезный характер. Ведь речь пойдет о том, на что компания должна выложить миллионы долларов, ставя на карту свой престиж и само свое существование. Здесь зарождались наиболее крупные аферы международного масштаба, и это были действительно аферы, ибо, несмотря на все исследования и подсчеты, окончательное «да» или «нет» определялось инстинктом, основывалось исключительно на коммерческом чутье.

Как только появились первые участники совещания, стали разносить кофе. Такова была традиция – точно так же, как и графин с охлажденным апельсиновым соком для председателя совета, который не пил никаких горячих напитков днем.

Примерно в половине десятого, когда почти все уже были на месте, в зал ураганом ворвался Хаб Хьюитсон. Он взял чашечку с кофе и знаком подозвал к себе Адама и Элроя Брейсуэйта, которые как раз стояли рядом и беседовали.

С довольным видом Хьюитсон раскрыл принесенную им папку и стал раскладывать на подковообразном столе какие-то чертежи.

– Только что получил прямо в руки. Вовремя, а?

К столу подошел вице-президент по конструированию и моделированию автомобилей, и все четверо принялись рассматривать чертежи. Никому не надо было разъяснять, что это такое. На каждом чертеже стояла марка одного из членов Большой тройки, причем были тут и рисунки, и спецификации новой модели. Не вызывало сомнения и то, что речь шла о модели, с которой «Фарстару» придется конкурировать через два года в случае одобрения сегодняшних предложений.

Серебристый Лис слегка присвистнул.

– Просто удивительно, – заметил вице-президент по конструированию и моделированию, – как в некоторых отношениях их ход мысли совпадает с нашим.

Хаб Хьюитсон пожал плечами.

– Они, как и мы, держат нос по ветру, читают те же газеты, изучают наметившиеся тенденции: они прекрасно знают, чем живет современный мир. К тому же у них работают парни с головой. – Вице-президент бросил взгляд на Адама. – Ну а вы что скажете?

– Я скажу, что наша модель несравненно лучше. Да и по времени мы их обгоним.

– Я смотрю, уж очень вы уверены в себе.

– Если вам так показалось, – сказал Адам, – значит, так оно и есть.

Лицо у Хаба Хьюитсона разгладилось, и на нем отобразилась ухмылка.

– Впрочем, самоуверенности мне тоже не занимать. Наши идеи сейчас вполне на уровне. Что ж, давайте продадим их другим.

Он стал скатывать чертежи. Адам знал, что через какое-то время они обстоятельно изучат модель конкурентов и, может быть, внесут поправки в собственные расчеты.

– Я часто думаю, – сказал Адам, – сколько нам приходится платить за такую вот техническую документацию.

Хаб Хьюитсон снова ухмыльнулся.

– Не так много, как вы полагаете. Скажите, вы когда-нибудь слышали о хорошо оплачиваемых шпионах?

– Да вроде бы нет. – Адам задумался: а ведь все крупные автомобильные компании занимаются промышленным шпионажем, хоть и отрицают это. Шпионский центр его собственной компании, закамуфлированный под безобидной вывеской, расположился в одном из тесных, забитых всяким хламом помещений центра моделирования. Туда стекалась информация из самых разных источников.

Главные поставщики информации – это научные сотрудники, инженеры конкурирующих фирм. Подобно всем научным работникам, инженеры любят печататься, а кроме того, в их докладах на конгрессах разных технических обществ нередко проскальзывает какое-нибудь предложение или фраза, на первый взгляд ничего не значащие, но если сопоставить их с другими данными, получаешь представление о том, в каком направлении работает и мыслит конкурент. Среди тех, кто занимается «автомобильным шпионажем», есть даже поговорка, что «инженеры наивны, как младенцы».

Менее безгрешной была утечка информации из Детройтского атлетического клуба, где за рюмкой спиртного собирались работники старшего и среднего звена всех автомобильных компаний. Разомлев от алкоголя, не чувствуя сдерживающей узды, они старались перещеголять друг друга в осведомленности о секретах фирмы. За несколько лет чуткие уши агентов соответствующих секретных служб уловили немало пикантных высказываний, а иногда даже весьма важных сведений.

Еще одна утечка информации была связана с поставщиками изделий кузнечно-прессового производства. Нередко одна и та же фирма выполняла заказы двух или даже трех крупных автомобильных компаний, в результате человек, вроде бы случайно заглянувший в цех, мог увидеть, какие части делают не только для его собственной, но и для конкурирующих фирм. Опытный дизайнер, увидев нижнюю часть штампа, может порой сразу представить себе всю заднюю или переднюю часть новой модели конкурента, а потом у себя в мастерской сделать эскиз.

Иными методами пользуются порой независимые агентства, о характере деятельности которых можно только гадать. Так, например, они нанимают служащих, увольняемых конкурентом, заставляют их выкрадывать техническую документацию; нередко дело доходит даже до просмотра содержимого корзин для бумаг. Время от времени какого-нибудь служащего, не слишком обремененного чувством лояльности, «забрасывают» в другую компанию. Но это были грязные методы, о которых высшее начальство предпочитало ничего не знать.

Мысли Адама снова вернулись к «Фарстару» и к заседанию совета по планированию продукции.

Часы показывали без десяти десять, когда в зал вместе с председателем совета директоров компании вошел председатель совета по планированию. В свое время он слыл динамичным руководителем, а теперь, по мнению Адама и других, уже «устарел», вскоре собирался на пенсию, и на его место, судя по всему, метил Хаб Хьюитсон.

– А какие модификации вы предполагаете внести в «Фарстар» для Канады? – раздался рядом с Адамом чей-то голос. Вопрос исходил от главы филиала компании в Канаде, которого из вежливости пригласили на сегодняшнее заседание.

– Мы этим еще занимаемся, – сказал Адам, но все же дал краткие пояснения. Одну из моделей «Фарстара» выпустят специально для Канады под названием «Индепендент»[15]15
  Независимый (англ.).


[Закрыть]; на капоте у нее – видоизмененная эмблема с кленовым листом. В остальном же модель не будет ничем отличаться от американского варианта.

Собеседник кивнул.

– Для нас главное, чтобы были хоть какие-нибудь отличия, на которые можно было бы сослаться.

Адам все это прекрасно понимал. Хотя канадцы ездят на американских машинах, сделанных рабочими, входящими в американские профсоюзы, на дочерних предприятиях, контролируемых американским капиталом, национальное тщеславие побуждает к самообману и вере, что страна обладает самостоятельной автомобильной промышленностью. Вот уже несколько лет Большая тройка, подыгрывая этому самообману, называла управляющих своих канадских филиалов президентами, хотя на самом деле эти президенты отвечали перед сидевшими в Детройте вице-президентами. Кроме того, автомобильные компании создали несколько «сугубо канадских» моделей. И тем не менее автомобильные магнаты все больше склонялись к тому, чтобы рассматривать Канаду лишь как один из многих рынков сбыта, постепенно отказываясь от создания специальных моделей, которые всегда были только уловкой. Последней такой моделью, судя по всему, и должен быть канадский вариант «Фарстара».

Без одной минуты десять, когда все пятнадцать «вершителей судеб» заняли свои места, председатель совета глотнул апельсинового сока и, лукаво подмигнув, сказал:

– Если нет более оригинального предложения, мы могли бы начать. – И бросил взгляд на Хаба Хьюитсона. – Ну, кто первый?

– Элрой.

Взоры всех обратились к вице-президенту по модернизации производства.

– Господин председатель, господа, – чеканя каждое слово, заговорил Серебристый Лис, – мы представляем на ваш суд «Фарстар» и рекомендуем приступить к его внедрению в производство. Все вы ознакомились с нашими проектами, нашими планами и видели гипсовые модели. Через несколько минут мы перейдем к деталям, а сейчас позвольте мне сказать следующее. Как бы мы ни назвали машину, во всяком случае, это уже не далекая звезда[16]16
  «Фарстар» означает «далекая звезда» (англ.).


[Закрыть]. В свое время мы выбрали такое название потому, что по сравнению с «Орионом» эта модель представлялась нам далекой перспективой… И вот теперь намеченный проект становится реальностью. Итак, для нас он больше не «Фарстар». Машина нужна уже сейчас или через два года, что, как нам известно, на языке производства одно и то же. – Элрой Брейсуэйт сделал паузу, провел рукой по своей серебристой пряди и продолжал: – Мы полагаем, что такая машина, которая некоторым представляется наивысшим достижением в автомобилестроении, не может не появиться на свет. Впрочем, такого же мнения придерживаются, – Серебристый Лис указал на лежащую перед Хьюитсоном папку с чертежами конкурирующих компаний, – наши друзья на другой стороне города. Но мы тоже считаем, что «Фарстар», или что-либо в этом духе, не должен быть довлеющим фактором, как это было с некоторыми нашими проектами за последние годы, и что теперь мы в состоянии реально содействовать достижению поставленной цели. Я считаю, что и нашей компании, и всей отрасли промышленности пора решительнее переходить в наступление и, подобно первооткрывателям, заняться поисками новых решений. Одним из проявлений таких поисков и является «Фарстар». Ну а теперь о деталях. – Брейсуэйт кивнул Адаму, который уже стоял у кафедры. – О’кей, пожалуй, начнем.