Текст книги "Менялы"

Вопрос: Давайте это уточним. Вы утверждаете, что наш центральный банк – Федеральный Резервный – заботится больше о маленьких банках, чем о публике?

Вандерворт: Совершенно верно.

Вопрос: Давайте перейдем к потребительским депозитам – текущим счетам. Известно, что некоторые банкиры говорят, будто готовы платить проценты по текущим счетам, но федеральное законодательство запрещает это.

Вандерворт: В следующий раз, когда банкир вам это скажет, спросите его, когда в последний раз наше могущественное банковское лобби в Вашингтоне что-то сделало для того, чтобы изменить законодательство. Если такая попытка была, то я о ней не слышал.

Вопрос: Таким образом, вы предполагаете, что большинство банкиров не хотят менять законодательство?

Вандерворт: Я не предполагаю. Я это знаю. Закон, запрещающий выплату процентов по текущим вкладам, очень удобен, если вы – владелец банка. Он был разработан в 1933 году, сразу после депрессии, с целью укрепления банков, поскольку многие разорились в предыдущие годы.

Вопрос: Но ведь это было более сорока лет назад.

Вандерворт: Точно. Необходимость в таком законе давно исчезла. Послушайте, что я вам скажу. Сейчас, если сложить суммы на всех текущих счетах в этой стране, они составят более 200 миллиардов долларов. Можете не сомневаться: банкиры зарабатывают на этих деньгах, а вкладчики – клиенты банков – не получают ни цента.

Вопрос: Поскольку вы сами банкир и вашему банку выгоден закон, о котором мы говорим, почему вы выступаете за изменения?

Вандерворт: Во-первых, я верю в справедливость. А во-вторых, банки не нуждаются в подпорках в виде защитных законов. С моей точки зрения, мы можем работать лучше – я имею в виду и лучше обслуживать публику, и получать большие доходы – без них.

Вопрос: А разве в Вашингтоне не были разработаны рекомендации о внесении в закон тех изменений, о которых вы говорите?

Вандерворт: Да. В докладе комиссии Ханта от 1971 года было предложено внести в законодательство изменения, от которых выиграли бы клиенты. Но все это застряло в конгрессе – продвижение было задержано заинтересованными сторонами, включая наше банковское лобби.

Вопрос: А вы не считаете, что другие банкиры будут испытывать к вам неприязнь из-за вашей откровенности?

Вандерворт: Я, право же, не думал об этом.

Вопрос: Помимо ситуации в банковском деле, есть у вас мнение о нынешнем экономическом положении вообще?

Вандерворт: Да, но общая ситуация не должна сводиться к положению в экономике.

Вопрос: Пожалуйста, изложите ваше мнение – и не ограничивайте себя ничем.

Вандерворт: Самая большая наша проблема и самый большой недостаток нашей страны состоит в том, что почти все сегодня работает против отдельного человека и на благо крупным институтам – крупным корпорациям, крупному бизнесу, крупным профсоюзам, крупным банкам, сильным правительствам. Так что отдельному человеку не только трудно выдвинуться и удержаться наверху, но зачастую и просто выжить. И всякий раз, как случается беда – инфляция, обесценивание, депрессия, дефицит, высокие налоги, даже войны, – крупные институты не страдают, по крайней мере не страдают сильно; всякий раз страдает отдельный человек.

Вопрос: Вы видите исторические аналогии?

Вандерворт: Да. Это может прозвучать странно, но самая близкая аналогия, я думаю, Франция перед революцией. В то время, несмотря на волнения и упадок в экономике, всем казалось, что с делами все будет в порядке. Вместо этого толпа восставших людей сбросила своих угнетателей-тиранов. Я не утверждаю, что мы находимся сегодня в точно таком же положении, но во многом мы поразительно близки к тирании, опять же направленной против отдельных людей. И говорить людям, неспособным из-за инфляции накормить свои семьи, что «так хорошо вы еще не жили», так же стыдно, как сказать им: «Угостите их тортом». Поэтому я и говорю: если мы хотим сохранить наш так называемый образ жизни и личную свободу, которую мы вроде бы высоко ценим, нам бы следовало начать думать и снова что-то делать в интересах отдельных людей.

Вопрос: И в вашей области вы бы начали с оказания банками больших услуг людям?

Вандерворт: Да».

– Дорогой, это замечательно! Я горжусь тобой и люблю больше, чем когда-либо, – заверила Алекса Марго, прочтя верстку за день до опубликования интервью. – Это самое честное из того, что я когда-либо читала. Но другие банкиры возненавидят тебя. Они тебя кастрируют.

3

– От распятия вас спасло, Алекс, – сказал Льюис Д’Орси, – то, что это появилось в «Нью-Йорк таймс». Если бы вы сказали это любой другой газете, директора вашего банка открестились бы от вас и выбросили на улицу, как прокаженного. Но с «Таймс» они такой штуки не сделают. Респектабельность газеты распространилась и на вас, впрочем, не спрашивайте меня почему.

– Льюис, дорогой, – сказала Эдвина Д’Орси, – не мог бы ты прервать свою речь и налить нам вина.

– Я вовсе не произношу речь. – Ее муж поднялся из-за обеденного стола и взял второй графин «Кло де Вужо» 1962 года. В этот вечер Льюис выглядел особенно тщедушным и недокормленным. – Я спокойно и ясно, – продолжал он, – говорю про «Нью-Йорк таймс», с моей точки зрения, это избалованная прокоммунистическая газетенка, чей необоснованный престиж является монументальным свидетельством американской глупости.

– Подписчиков у нее побольше будет, чем у твоего бюллетеня, – заметила Марго Брэкен. – Поэтому она тебе не нравится?

Они с Алексом Вандервортом были в гостях у Эдвины и Льюиса Д’Орси в их элегантной квартире на последнем этаже небоскреба «Кэйман мэнор». На столе в мягком отблеске свечей мерцал хрусталь, на льняной скатерти поблескивало начищенное серебро. Одна из стен просторной столовой представляла собой широкое утопленное окно, в котором, словно картина в раме, виден был сверкающий огнями город далеко внизу. Черной извилистой линией прорезала огни река.

Прошла неделя с момента появления в печати смелого интервью Алекса.

Льюис подцепил с тарелки кусок мясного рулета и высокомерно заявил Марго:

– Мой бюллетень, который выходит раз в две недели, является образцом качества и интеллекта. А большинство ежедневных газет, включая «Таймс», выигрывают примитивнейшим способом – за счет объема.

– Вы, двое, прекратите ругаться! – Эдвина обернулась к Алексу. – По меньшей мере десяток человек из тех, кто заходил на этой неделе в центральное отделение банка, сказали мне, что они читали статью и восхитились твоей откровенностью. Как отреагировали в башне?

– По-разному.

– Убеждена, что мне знакомы некоторые из тех, кому не понравилось.

– Ты права, – рассмеялся Алекс. – Роско не стоял в первом ряду поздравлявших.

Отношение к нему Хейворда в последнее время стало еще более холодным, чем прежде. Алекс подозревал, что Хейворд завидовал не только вниманию, которое уделялось Алексу, но и успеху программы долгосрочных вкладов и денежных лавок, а Хейворд выступал против того и другого.

Не сбылось и еще одно предсказание Хейворда и его сторонников в совете директоров, утверждавших, что долгосрочные вкладчики и кредитные компании заберут из банка свои восемнадцать миллионов долларов. Хотя руководство этих компаний охало и ахало, они по-прежнему остались клиентами «Фёрст меркантайл Америкен». И похоже, так и останутся.

– Если не считать Роско и иже с ним, – сказала Эдвина, – я слышала, что у тебя появилось много единомышленников среди сотрудников.

– Возможно, мода на меня быстро пройдет. Вроде полосок на одежде.

– А возможно, к тебе пристрастятся, – сказала Марго. – Я нахожу, что ты умеешь вырабатывать у людей привычку к себе.

Он улыбнулся. Так приятно было получать всю неделю поздравления от уважаемых им людей – вроде Тома Строгана, Орвилла Янга, Дика Френча и Эдвины, даже от рядовых сотрудников, которых он раньше и по именам-то не знал.

Несколько директоров звонили, высказывали одобрение.

– Вы создаете из нашего банка олицетворение доброй силы, – сказал в телефонном разговоре Леонард Кингсвуд.

А когда Алекс отправился на другие этажи башни «ФМА», его появление всюду было поистине триумфальным – клерки и секретарши здоровались с ним и тепло улыбались.

– Разговор о ваших сотрудниках, Алекс, – произнес Льюис Д’Орси, – напомнил мне, чего не хватает в этой вашей штаб-квартире, башне, – Эдвины. Пора ей подняться выше. Вы, ребята, много теряете от того, что ее нет с вами.

– Право, Льюис, ну как ты можешь? – Даже при свечах видно было, как сильно покраснела Эдвина. – У нас же здесь встреча друзей, – запротестовала она. – И даже в другой ситуации замечание подобного рода достаточно нетактично. Алекс, я приношу извинения.

Льюис, ничуть не смутившись, посмотрел на свою жену поверх очков со стеклами в форме полумесяца:

– Ты можешь извиняться, моя дорогая. А я не стану. Мне известны твои способности и чего ты стоишь – кто ближе к тебе, чем я? А кроме того, у меня в привычке привлекать внимание ко всему выдающемуся, что я вижу.

– Ну, Льюис, ты заслужил трижды «ура!», – сказала Марго. – Что скажешь, Алекс? Когда моя уважаемая кузина переберется в башню?

Эдвина начала злиться:

– Пожалуйста, перестаньте! Вы меня крайне смущаете.

– Нечего смущаться. – Алекс с удовольствием отхлебнул вина. – М-да! В шестьдесят втором хороший выдался урожай в Бургундии. Каждая капля ничуть не уступает шестьдесят первому, правильно я говорю?

– Да, – согласился хозяин дома. – К счастью, я достаточно запас и того и другого.

– Мы все четверо здесь друзья, – сказал Алекс, – поэтому можем говорить откровенно, зная, что это останется между нами. Не буду от вас скрывать, что я уже думал о повышении Эдвины, и на уме у меня есть одна должность. Насколько скоро я сумею это осуществить, как и некоторые другие перемены, зависит от того, что случится в течение ближайших месяцев, о чем хорошо известно Эдвине.

– Да, – сказала она, – я знаю.

Эдвина знала также, что в банке хорошо известно о ее личной преданности Алексу. Со смерти Бена Росселли – и даже до того – она понимала, что с продвижением Алекса к президентскому креслу почти наверняка продвинется и ее карьера. Если же, наоборот, успеха добьется Роско Хейворд, маловероятно, чтобы она могла сколько-нибудь продвинуться в «Фёрст меркантайл Америкен».

– Кроме всего остального, мне хотелось бы видеть Эдвину, – продолжал Алекс, – в составе совета директоров.

Марго просияла:

– Вот теперь ты дело говоришь! Это будет скачком вверх для женского движения.

– Нет! – резко возразила Эдвина. – Не ставь знака равенства между мной и женским движением – никогда! Все, чего я достигла, было завоевано мной в честном соперничестве с мужчинами. Женское движение – его лозунги, требующие предпочтения и особого отношения к женщине, потому что она женщина, – отбрасывает равенство полов назад, а не продвигает вперед.

– Чепуха! – Вид у Марго был возмущенный. – Ты так говоришь теперь, потому что выбилась в люди и тебе сопутствует удача.

– Удача тут ни при чем, – сказала Эдвина. – Я работала.

– И тебе ни разу не улыбнулась удача?

– Ну, немного.

– Без удачи не могло обойтись, – возразила Марго, – потому что ты женщина. Насколько я помню, банки всегда были исключительно мужским клубом – и без малейшего на то основания.

– А опыт – разве это не основание? – спросил Алекс.

– Нет. Опыт – это дымовая завеса, созданная мужчинами, чтобы не пускать женщин. Ничего мужского в банковском деле нет. Для этого требуются лишь мозги – и у женщин они есть, иногда больше, чем у мужчин. Все же делается либо на бумаге, либо в уме, либо в ходе разговора, так что единственная физическая работа в банке – это таскать мешки с деньгами в бронированные машины и из них, чем женщины-охранники, без сомнения, могли бы тоже заниматься.

– Я с этим спорить не стану, – сказала Эдвина. – Только рассуждения твои устарели. Безраздельное господство мужчин уже нарушено такими, как я, и нарушается все больше и больше. Кому же нужны борцы за женские права? Мне они не нужны.

– Не так уж ты глубоко внедрилась, – парировала Марго. – В противном случае ты уже сидела бы в башне, а не рассуждала о такой возможности сегодня.

Льюис Д’Орси хмыкнул:

– Touche[9]9
  Попасть в точку (фр.) – термин в фехтовании.


[Закрыть], моя дорогая.

– Другим сотрудницам банка нужно женское движение, – заключила Марго, – и будет нужно еще долгое время.

Алекс откинулся на спинку кресла, по обыкновению получая удовольствие от спора, в котором участвует Марго.

– Что ни говори, а наши совместные ужины, – заметил он, – скучными не назовешь.

Льюис кивком согласился.

– Позвольте мне сказать, поскольку я все это начал, мне приятно, что у вас есть такие намерения в отношении Эдвины.

– Ну хорошо, – решительно заявила его жена, – я тебя тоже благодарю, Алекс. Но и хватит. Давайте оставим эту тему.

Так они и поступили.

Марго сообщила, что подала в суд на универсальный магазин, систематически обманывавший покупателей по кредитным карточкам. Общие суммы на ежемесячных чеках, пояснила Марго, всегда на несколько долларов превышали положенную сумму. Если кто-то жаловался, разницу объясняли ошибкой, но жаловались редко.

– Когда люди видят напечатанную автоматом сумму, они предполагают, что она должна быть точной. Они забывают или не знают, что ошибка может быть запрограммирована в автомате. В этом случае так оно и было.

Марго добавила, что магазин получил десятки тысяч прибыли, что она и намеревается доказать в суде.

– В банке мы не программируем ошибки, – сказала Эдвина, – но они случаются – с участием или без участия автоматов. Вот почему я призываю людей проверять получаемые ими уведомления.

В расследовании дела с универсальным магазином, рассказала далее Марго, ей помогал частный детектив Вернон Джэкс. Он был прилежен и изобретателен. Она очень хвалила его.

– Я слышал о нем, – сказал Льюис Д’Орси. – Он занимался расследованием для комиссии по контролю за валютно-финансовыми операциями – я их тогда навел на кое-что. Хороший человек.

Когда они выходили из столовой, Льюис предложил Алексу:

– Давайте глотнем вольного воздуха. Хотите присоединиться ко мне и посидеть за коньяком с сигарой? Пойдемте ко мне в кабинет. Эдвина не переносит сигарного дыма.

Извинившись, мужчины спустились на один этаж – квартира Д’Орси на вершине небоскреба состояла из двух этажей – в святая святых Льюиса. Там Алекс с интересом осмотрелся.

Комната была просторной, с книжными полками вдоль двух стен, а вдоль третьей шли стеллажи для журналов и газет. Полки и стеллажи были забиты. В комнате стояли три рабочих стола, на одном была электрическая пишущая машинка, и на всех лежали горы бумаг, книг и папок.

– Когда за каким-нибудь столом становится невозможно работать, – пояснил Льюис, – я просто перебираюсь за другой.

В открытую дверь виднелась комната, где днем работала секретарша, а также находилась картотека. Льюис зашел туда и вернулся с двумя коньячными бокалами и бутылкой «Курвуазье».

– Я часто думаю о том, – заметил Алекс, – что лежит в основе успеха делового листка.

– Я могу говорить только о своем, который, по мнению компетентных судей, лучше всех остальных. – Льюис передал Алексу коньяк и указал на открытую коробку с сигарами. – Берите – это «Маканудос», лучших не бывает. Стоимость вычитается при налогообложении.

– Как вам удалось этого достичь?

Льюис хмыкнул:

– Посмотрите на ленточку вокруг каждой сигары. За пустячную цену первоначальные ленточки были сняты и надеты специальные, с надписью «Деловой листок Д’Орси». Это реклама – значит, расходы, необходимые для дела, поэтому каждый раз, куря сигару, я получаю удовольствие от сознания, что курю за счет Дяди Сэма.

Не сказав ни слова, Алекс взял сигару и с удовольствием понюхал. Он давно зарекся давать моральные оценки лазейкам, к которым прибегают люди, чтобы избежать налогов. Конгресс узаконил это, так кто же может винить человека за то, что он пользуется лазейками?

– Отвечаю на ваш вопрос, – сказал Льюис. – Я не скрываю задач «Делового листка Д’Орси». – Он дал Алексу раскурить сигару, затем раскурил сам и с удовольствием затянулся. – Он существует, чтобы приумножать богатства богатых.

– Я это заметил.

В каждом «Деловом листке», обнаружил Алекс, содержался совет, как делать деньги: какие ценные бумаги покупать или продавать; из каких валют в какие переводить деньги; какими товарами торговать; каким иностранным фондовым биржам отдавать предпочтение, а каких избегать; какие есть возможности у богатых людей обойти закон и меньше платить налогов; как оперировать через швейцарские банки; как политическая ситуация способна отразиться на капиталах; из каких близящихся катастроф люди подготовленные могут извлечь прибыль. Перечень всегда был длинным, тон «Делового листка» – властным и категоричным. Туманных высказываний там почти не было.

– К сожалению, – добавил Льюис, – среди финансовых деловых листков много дешевок и редакторов-шарлатанов, что наносит ущерб серьезным, честным финансовым бюллетеням. Некоторые из так называемых деловых листков являются просто выжимками из газет, а потому не представляют никакой ценности; другие являются рупорами бирж и берут взятки от брокеров и всевозможных толкачей, хотя в конечном счете все их махинации всплывают. Стоящих деловых листков, может, наберется всего с полдюжины, причем мой будет в начале этого списка.

«В любом другом человеке, – подумал Алекс, – такое постоянное самовозвеличивание оттолкнуло бы. А с Льюисом такого ощущения не возникало, возможно, потому, что он мог подтвердить свои слова перечнем своих достижений». А что до ультраправой политической ориентации Льюиса, Алекс умел отодвигать это на второй план, оставляя его чисто финансовые способности, – так чай пропускают через ситечко.

– По-моему, вы – один из моих подписчиков, – сказал Льюис.

– Да, через банк.

– Вот экземпляр моего нового выпуска. Возьмите, хоть вы и получите свой по почте в понедельник.

– Спасибо. – Алекс взял бледно-голубой литографированный листок, состоявший в сброшюрованном виде из четырех страничек и выглядевший крайне невыразительно. Оригинал печатался с небольшим интервалом, затем переснимался и уменьшался. Но то, чего не хватало «Деловому листку» в плане внешнего исполнения, дополнялось его финансовой значимостью. Предметом особой гордости Льюиса было то, что люди, следовавшие его советам, могли в течение любого года на одну четверть, а то и наполовину увеличить свой капитал, в некоторые же годы удвоить или утроить его.

– В чем же секрет? – спросил Алекс. – Отчего получается, что вы так часто бываете правы?

– Мой мозг похож на компьютер, в который тридцать лет закладывались данные. – Льюис затянулся сигарой и постучал по лбу костлявым пальцем. – Каждая крупица знаний, когда-либо приобретенных мной в области финансов, хранится здесь. Я могу также связать одно с другим, прошлое с будущим. Помимо этого, у меня есть то, чего нет у компьютера, – гениальное предчувствие.

– Зачем же тогда заниматься «Деловым листком»? Почему просто не сколотить себе состояние?

– В этом нет удовлетворения. Отсутствует конкуренция. Кроме того, – Льюис ухмыльнулся, – у меня дела неплохо идут.

– Если я не ошибаюсь, цена вашей подписки…

– Триста долларов в год за «Деловой листок». Тысяча долларов в час за личную консультацию.

– Я иногда задумывался, много ли у вас подписчиков.

– Другие тоже этим интересуются. Это секрет, который я тщательно оберегаю.

– Простите. Я не собирался совать нос в ваши дела.

– А почему бы и нет. На вашем месте я бы тоже проявил любопытство.

«Сегодня, – думал Алекс, – Льюис более раскован, чем когда-либо».

– Возможно, с вами я этим секретом поделюсь, – сказал Льюис. – Все любят немного похвастаться. У моего «Делового листка» больше пяти тысяч подписчиков.

Алекс подсчитал в уме и тихо присвистнул. Это означало, что годовой доход превышает полтора миллиона долларов.

– Кроме того, – признался Льюис, – я каждый год издаю книгу и даю около двадцати консультаций в месяц. Оплата консультаций и гонорары за книгу покрывают все мои расходы, так что «Деловой листок» приносит чистый доход.

– Поразительно!

«И все же, – размышлял Алекс, – на самом-то деле это не было так уж поразительно. Любой, кто пользовался советами Льюиса, мог в сотни раз перекрыть свои затраты. Кроме того, и подписка на «Деловой листок», и плата за консультации вычитались из суммы, облагаемой налогом».

– А есть совет общего характера, – спросил Алекс, – который вы могли бы дать людям, имеющим достаточно денег, чтобы вкладывать их или класть на долгий срок в банк?

– Безусловно, да! Заботьтесь о своих деньгах сами.

– Ну а если это кто-то, кто не разбирается…

– Тогда пусть выяснит. Учиться не так уж и трудно, а заботиться о собственных деньгах даже весело. Надо, конечно, прислушиваться к советам, но относиться к ним скептически и осторожно, выбирать, к чьим советам стоит прислушиваться. Через какое-то время научишься разбираться, кому верить, а кому нет. Надо много читать, в том числе и деловые листки вроде моего. Но никогда не позволять никому принимать за тебя решения. В особенности это относится к брокерам на фондовых биржах, с чьей помощью можно быстрее всего потерять то, что уже нажито, а также отделам кредитования банков.

– Вы не любите отделы кредитования?

– Черт побери, Алекс, вы же знаете, что репутация вашего и других банков в этой области ужасна. Те, кто имеет крупные кредиты, обслуживаются индивидуально – в известном смысле. Средние же и маленькие вкладчики либо свалены все в одну кучу, либо ими занимаются малооплачиваемые некомпетентные работники, неспособные отличить спекулянта, играющего на повышении, от спекулянта, играющего на понижении.

Алекс скорчил гримасу, но возражать не стал. Ему тоже было хорошо известно, что, за редким исключением, сказанное Льюисом было правдой.

Сидя в дымной комнате, мужчины потягивали коньяк и молчали. Алекс листал последний выпуск «Делового листка» – подробнее он изучит его потом. По обыкновению, часть информации была чисто технической.

В регулярно печатаемой колонке перечислялись международные ценные бумаги, которые следует продать или хранить. Взгляд Алекса пробежал по перечню «покупайте», «удерживайте» и перескочил на «продавайте». И вдруг резко остановился: «Супранэшнл» – немедленно продавайте на рынке ценных бумаг».

– Льюис, эта рекомендация насчет «Супранэшнл» – зачем продавать акции? И к тому же «немедленно на рынке ценных бумаг»? На протяжении нескольких лет они у вас значились как «долгосрочное вложение».

Хозяин дома задумался, прежде чем ответить.

– Я не уверен в «СуНатКо». Я получаю слишком много негативной информации из различных источников. Слухи о больших потерях, о которых не сообщалось. Также слухи о мошенничестве с отчетами дочерних предприятий. Неподтвержденные слухи, дошедшие из Вашингтона, о том, что Большой Джордж Куотермейн добивается субсидии вроде той, что получила компания «Локхид»… Все это свидетельствует о том, что – может быть, а может быть, и нет – они идут на мель. В качестве предосторожности я предпочитаю отвести моих людей подальше.

– Но все, что вы сказали, – это же слухи и непроверенная информация. Такое можно услышать о любой компании. Есть у вас что-то более основательное?

– Нет. Мои рекомендации «продавать» основаны на инстинкте. Временами я на него опираюсь. Это как раз тот случай. – Льюис Д’Орси положил окурок сигары в пепельницу и поставил пустой бокал. – Присоединимся к дамам?

– Да, – ответил Алекс и последовал за Льюисом; но мысли его были все еще заняты «Супранэшнл».

4

– Никогда бы не поверил, – резко сказал Нолан Уэйнрайт, – что у тебя хватит смелости прийти сюда.

– Я тоже не думал, что приду. – Голос Майлза Истина выдавал его волнение. – Я думал прийти вчера, затем решил, что не смогу. Сегодня я полчаса проболтался на улице, набираясь смелости.

– Ты можешь называть это смелостью. Я это называю наглостью. Ну вот ты здесь – что тебе нужно?

Они стояли друг против друга в личном кабинете Нолана Уэйнрайта. Они были очень разные: один – крепкий, черный, красивый вице-президент по безопасности банка, другой – бывший уголовник – отощавший, бледный, неуверенный в себе, вовсе не похожий на энергичного и любезного помощника управляющего банковскими операциями, работавшего в «ФМА» всего лишь одиннадцать месяцев назад.

Обстановка здесь была спартанская по сравнению с остальными отделениями банка. Гладкие крашеные стены и серая металлическая мебель – в том числе и стол Уэйнрайта. На полу лежал ковер, но тонкий и недорогой. Банк тратил деньги и украшал лишь помещения, способствующие доходам. Охрана не входила в их число.

– Ну, – повторил Уэйнрайт, – что тебе нужно?

– Я пришел узнать, не сможете ли вы мне помочь?

– А зачем я должен тебе помогать?

Молодой человек поколебался, затем, по-прежнему волнуясь, произнес:

– Я знаю, что вы меня подловили с этим первым признанием. В ночь, когда меня арестовали. Мой адвокат сказал, что это было незаконно и не могло быть использовано в суде. Вы это знали. Но вы мне слова не сказали, что то признание незаконное, и я подписал второе для ФБР, не зная, что они отличаются друг от друга…

Глаза Уэйнрайта подозрительно сузились.

– Перед тем как я на это отвечу, я хочу кое-что знать. У тебя с собой есть записывающее устройство?

– Нет.

– Почему я должен тебе верить?

Майлз пожал плечами, затем сложил руки на затылке, как научился делать во время обысков в тюрьме.

Мгновение казалось, что Уэйнрайт не станет обыскивать, затем он быстро и профессионально все же обшарил его. Майлз опустил руки.

– Я стреляный воробей, – сказал Уэйнрайт. – Такие ребята, как ты, думают, что они умные и могут подловить кого угодно, а потом начать процесс. Так ты что же, тюремный адвокат?

– Нет. Я выяснил только про признание.

– Ну хорошо, раз ты заговорил об этом, я тебе расскажу. Конечно, я знал, что юридической значимости это признание иметь не будет. Конечно, я тебя подловил. И добавлю: при тех же обстоятельствах я снова так поступлю. Ты же был виноват, верно? Ты собирался посадить за решетку девушку, Нуньес. Так кто из нас поступил лучше?

– Я просто думал…

– Я не знаю, что ты думал. Ты думал, что вернешься, моя совесть не выдержит и я помогу тебе осуществить какой-нибудь планчик или что ты там задумал. Ну, так все это не вышло, и я не попался.

Майлз Истин промямлил:

– Не было у меня никакого планчика. Я прошу прощения, что пришел.

– Что тебе нужно?

Воцарилось молчание, в течение которого оба пристально смотрели друг на друга. Затем Майлз сказал:

– Работу.

– Здесь? Ты с ума сошел.

– Почему? Я буду самым честным работником в истории банка.

– До тех пор, пока кто-нибудь не надавит на тебя, чтобы ты снова украл.

– Этого не произойдет! – На мгновение вернулся былой Майлз Истин. – Да неужели вы, неужели никто не поверит, что я чему-то научился? Понял, что случается, если воруешь. Понял, что никогда больше не буду этого делать. Неужели вы думаете, что я не стану сопротивляться любому искушению, зная, что за это могу снова попасть в тюрьму?

– Чему я поверю или не поверю, – буркнул Уэйнрайт, – несущественно. У банка есть свои правила. Одно из них – не принимать на работу людей с судимостью. Тут я ничего не мог бы поделать, даже если б захотел.

– Но вы могли бы попробовать. Есть ведь такая работа, где судимость не имеет значения, где невозможно быть нечестным. Не мог бы я получить такую работу?

– Нет. – Но тут вмешалось любопытство. – Почему ты так настойчиво хочешь вернуться?

– Потому что я не могу найти никакой работы, вообще ничего, даже попробовать не дают – нигде. – Голос Майлза задрожал. – И потому что я голоден.

– Ты – что?

– Мистер Уэйнрайт, прошло три недели с тех пор, как меня отпустили на поруки. Больше недели назад у меня кончились деньги. Три дня я не ел. Я, можно сказать, в отчаянии. – Дрожащий голос стал надламываться. – Прийти сюда… увидеть вас, хотя я и догадывался, что вы скажете… было последней…

Уэйнрайт слушал, и лицо его постепенно становилось менее жестким.

Он указал на стул в противоположном конце комнаты:

– Сядь.

Он вышел из кабинета и дал секретарше пять долларов.

– Сходите в кафетерий, – велел он. – Купите два сандвича с ростбифом и пинту молока.

Когда он вернулся, Майлз, ссутулясь, с тупым выражением лица сидел там, где ему было сказано.

– Чиновник, оформлявший тебя на поруки, ничем не помог?

– У него, как он сказал мне, целая куча таких, как я, – с горечью произнес Майлз. – Сто семьдесят пять отпущенных на поруки. Ему нужно с каждым раз в месяц встретиться, и чем он может помочь? Работы нет. Он только делает предостережения.

Уэйнрайт по опыту знал, какие бывают предостережения: не общаться с другими уголовниками, с которыми Майлз мог познакомиться в тюрьме; не посещать известных притонов, где встречаются уголовники. И то и другое, если попадешься на глаза властям, означало прямую дорогу назад в тюрьму. Но на практике эти правила были столь же эфемерными, как и архаичными. Все поворачивались спиной к заключенному без средств к существованию, поэтому объединение с такими же, как он, зачастую было единственным способом выживания. Этим же объяснялся и высокий уровень рецидивизма среди бывших уголовников.

– Ты правда искал работу? – поинтересовался Уэйнрайт.

– Всюду, где мне только приходило в голову. И я не был привередлив.

После трех недель поисков Майлз наконец нашел место подсобного рабочего на кухне в третьесортном, набитом народом итальянском ресторане. Место было свободным, и владелец, печальный, хилый человек, намеревался нанять его. Но когда Майлз рассказал ему о судимости, а он знал, что обязан это сделать, он заметил, как тот бросил взгляд на стоявшую рядом кассу. Но и тогда владелец ресторана не сразу отказал, зато его жена, солдат в юбке, заявила:

– Нет! Мы не можем рисковать.

Никакие уговоры ни к чему не привели.

Повсюду, как только становилось известно, что он вышел из тюрьмы, работодатели немедленно отказывались от его услуг.

– Если бы я мог что-то для тебя сделать, возможно, я попробовал бы. – Голос Уэйнрайта звучал сейчас гораздо мягче, чем в начале разговора. – Но я ничего не могу. У нас тут ничего нет. Поверь мне.

Майлз мрачно кивнул:

– Да я, пожалуй, знал это.

– Ну и куда же ты теперь пойдешь?

Прежде чем он успел ответить, вернулась секретарша и протянула Уэйнрайту бумажный пакет и сдачу. Когда девушка вышла, он достал молоко и сандвичи и разложил их на столе, а Майлз смотрел и облизывался.

– Можешь съесть это здесь, если хочешь.

Майлз трясущимися пальцами быстро снял обертку с первого сандвича. Уэйнрайт смотрел, как он молча уплетает за обе щеки еду, и все сомнения в правдивости того, что Майлз голоден, исчезли. Постепенно в голове начальника охраны начала созревать идея.