Текст книги "Менялы"

В последующие месяцы у Уэйнрайта с Виком были еще две встречи – каждая то в одном, то в другом захолустном баре, и все три раза Уэйнрайт давал Вику деньги, рассчитывая получить от него информацию, которая покроет затраты. Связь была односторонняя. Вик мог ему позвонить и назначить встречу в выбранном им месте, а Уэйнрайт связаться с ним никак не мог. Но он понимал смысл подобных ухищрений и соглашался с ними.

Уэйнрайту Вик не нравился, но тот на это и не рассчитывал. Бывший уголовник был скользким, ненадежным типом, с вечно подтекавшим носом и другими признаками наркомана. Он презирал все и всех, включая Уэйнрайта; губы его всегда были надменно изогнуты. Но во время их третьей встречи, в марте, Уэйнрайту показалось, что Вик натолкнулся на что-то серьезное.

Он сообщил, что большая партия фальшивых двадцатидолларовых купюр готовится к распространению по специальным каналам и через агентов. Согласно тем же слухам, где-то в тени – за спинами распространителей – находится некая всесильная организация, занимающаяся и другими делами, включая кредитные карточки. Последняя информация была весьма туманной, и Уэйнрайт подозревал, что Вик сочинил ее, чтобы доставить ему удовольствие. Но с другой стороны, это могло быть и не так.

А вот насчет фальшивых купюр Вик заявил, что ему обещали небольшое участие в этом деле. Он считал, что если получит эту работу и ему станут доверять, то сможет глубже внедриться в организацию. Две-три детали, о которых, по мнению Уэйнрайта, Вик не знал и не мог догадываться, убедили начальника охраны банка, что информация достоверна. Предложенный Виком план также казался разумным.

Уэйнрайт всегда предполагал, что тот, кто занимается подделкой банковских карточек «Кичардж», скорее всего вовлечен в изготовление и других подделок. Он так и сказал Алексу Вандерворту тогда, в октябре. Одно он знал наверняка: попытка проникнуть в организацию крайне опасна, и информатору – если его обнаружат – уготована смерть. Он чувствовал себя обязанным предупредить об этом Вика, но в ответ на свое беспокойство получил лишь презрительную усмешку.

После этой встречи Уэйнрайт больше не слышал о Вике.

Вчера его внимание привлекла небольшая заметка в «Таймс реджистер» о трупе, обнаруженном в реке.

– Должен вас предупредить, – произнес сержант Тимберуэлл, – то, что осталось от этого парня, выглядит не очень красиво. Врачи думают, что он пробыл в воде с неделю. Кроме того, на реке большое движение, и похоже, что его зацепила винтом какая-то лодка.

По-прежнему следуя за морговским служащим, они вошли в ярко освещенное длинное помещение с низким потолком и сильным запахом формалина. Стена напоминала огромный шкаф для бумаг со стальными ящиками, на каждом из которых стоял номер. Из-за шкафа доносился шум холодильной установки.

Служащий мельком взглянул на карточку, которую держал в руках, и подошел к среднему ящику, потянул на себя ящик, и тот тихо выкатился на пластмассовых колесиках. В ящике под бумажной простыней угадывались очертания тела.

– Вот нужные вам останки, офицеры, – сказал старик и с легкостью откинул простыню.

Уэйнрайт пожалел, что пришел. Ему стало дурно…

В маленьком ресторане, неподалеку от морга, за чашкой крепкого кофе сержант Тимберуэлл изрек:

– Бедный сукин сын! Что бы он ни натворил, никто не заслуживает такого.

Он достал сигарету, закурил и протянул пачку Уэйнрайту. Тот отрицательно покачал головой.

– Я понимаю, каково вам сейчас, – произнес Тимберуэлл. – К чему-то привыкаешь. Ну а что-то заставляет задуматься.

– Да. – Уэйнрайт помнил о своей ответственности за случившееся с Кларенсом Хьюго Левинсоном, то есть с Виком.

– Мне понадобятся ваши показания, мистер Уэйн-райт. Краткое изложение того, что вы рассказали мне о вашей договоренности с покойным. Если вам все равно, то я хотел бы поехать в полицейский участок и составить бумагу там, после того как мы здесь закончим.

– Хорошо.

Полицейский пустил колечко дыма и отхлебнул кофе.

– Как обстоит дело с поддельными кредитными карточками сейчас?

– Их появляется больше и больше. В иные дни – просто эпидемия. Это стоит банкам вроде нашего уйму денег.

– Вы имеете в виду, что это стоит денег клиентуре, – скептически произнес Тимберуэлл. – Банки вроде вашего перекладывают свои убытки на других. Поэтому ваше руководство и не уделяет этому должного внимания.

– Здесь я с вами не могу не согласиться. – Уэйнрайт вспомнил свои собственные просьбы об увеличении бюджета на борьбу с преступниками, наживающимися за счет банков.

– Качество карточек хорошее?

– Отличное.

Полицейский задумался.

– То же самое говорит нам Секретная служба о ходящих в городе фальшивых деньгах. Их очень много. Я думаю, вы знаете.

– Да, знаю.

– Так что, может, этот покойник и был прав, считая, что и то и другое поступает из одного источника.

Они помолчали, затем полицейский вдруг сказал:

– Я должен предупредить вас кое о чем. Может быть, вы уже над этим думали.

Уэйнрайт ждал.

– Когда его пытали, кто бы этим ни занимался, его заставили заговорить. Вы его видели. Промолчать он просто не мог. Так что вы можете себе представить, что он пропел обо всем, включая сделку с вами.

– Да, я думал об этом.

Тимберуэлл кивнул:

– Я не думаю, что вам угрожает опасность, но люди, убившие Левинсона, рассматривают вас как помеху. Если еще кто-то из их окружения будет хотя бы одним воздухом с вами дышать и если они об этом узнают, то и он умрет страшной смертью.

Уэйнрайт только хотел было заговорить, но полицейский опередил его:

– Послушайте, я вовсе не хочу сказать, что вам не надо засылать к ним другого парня, это ваше дело, и я не хочу знать об этом, по крайней мере сейчас. Но я вот что скажу: если вы все-таки кого-нибудь зашлете, будьте сверхосторожны и держитесь от него подальше. Это ваш долг перед ним.

– Спасибо за предупреждение, – сказал Уэйнрайт, все еще думая о том, в каком состоянии увидел тело Вика. – Я очень сомневаюсь, что кого-то удастся найти.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Хотя на жалованье кассира в 98 долларов в неделю (за вычетами она приносила домой 83 доллара) было по-прежнему трудно прожить, Хуаните как-то удавалось неделю за неделей сводить концы с концами и еще платить за детский сад, куда ходила Эстела. Хуаните даже удалось – к августу – немного сократить долг Карлоса финансовой компании. Финансовая компания любезно переписала контракт, уменьшив месячную квоту, хотя теперь платежи растянулись – большими процентами – еще на три года.

В банке, где к Хуаните относились особенно бережно после того, как ее ложно обвинили в октябре, и сотрудники старались изо всех сил проявлять к ней участие, она ни с кем не установила близкой дружбы. Она нелегко сближалась с людьми. Боялась их – отчасти это было врожденное, отчасти приобретенное с опытом.

Вся ее жизнь была сконцентрирована вокруг вечера: апофеозом рабочего дня были часы, проводимые с Эстелой.

Сейчас они были вместе.

На кухне их небольшой, но удобной квартиры в ФорумИст Хуанита готовила ужин, помогала – а иногда и мешала ей – трехлетняя дочка. Обе раскатывали и взбивали тесто – Хуанита делала крышку для мясного пирога, Эстела что-то лепила маленькими пальчиками из украденного куска теста.

– Мамочка! Смотри, я сделала волшебный замок!

Обе засмеялись.

– Как красиво, душенька! – с нежностью сказала Хуанита. – Мы поставим замок в духовку вместе с пирогом. И тогда они оба станут волшебными.

Для пирога Хуанита приготовила начинку из тушеного мяса с луком, картошки, свежей моркови и консервированного горошка. Овощи восполняли недостаток мяса – больше Хуанита не могла себе позволить. Но она от природы была изобретательной кулинаркой, и пирог должен был получиться вкусным и сытным. Он уже двадцать минут сидел в духовке – еще десять минут, и будет готов, а пока Хуанита читала Эстеле Ганса Христиана Андерсена в переводе на испанский.

В этот момент раздался стук во входную дверь. Хуанита перестала читать и прислушалась. Гости у них бывали редко, тем более так поздно. Спустя мгновение стук повторился. Немного нервничая, Хуанита велела Эстеле сидеть на месте, а сама встала и медленно направилась к двери.

Она жила на последнем этаже особняка, давно разделенного на квартиры. Застройщики ФорумИст сохранили дома в прежнем виде, только подремонтировали и оснастили современным оборудованием. Но восстановление района ничего не изменило в плане преступности, а ФорумИст находился в таком месте, которое славилось уличными и квартирными грабежами. Поэтому, хотя здания и были полностью заселены, ночью большинство жителей закрывались на замки и засовы. На первом этаже дома, где жила Хуанита, была прочная, надежная дверь, только другие жильцы часто оставляли ее открытой.

У входа же в квартиру Хуаниты была узкая лестничная площадка. Приложив ухо к двери, Хуанита спросила:

– Кто там?

Ответа не последовало, только снова постучали – негромко, но настойчиво.

Убедившись в том, что дверная цепочка на месте, Хуанита отперла дверь и приоткрыла ее на несколько дюймов. Сначала из-за тусклого освещения она не смогла ничего разглядеть, затем в проеме появилось лицо, и голос произнес:

– Хуанита, можно с вами поговорить? Мне очень нужно – пожалуйста! Разрешите мне войти!

Она была поражена. Майлз Истин. Но голос и лицо не принадлежали Истину, которого она знала. Человек, которого она теперь смогла разглядеть, был бледный и тощий, голос его звучал неуверенно, умоляюще.

Она не открывала, раздумывая.

– Я считала, что вы в тюрьме.

– Я вышел. Сегодня. – И добавил: – Меня выпустили на поруки.

– Почему вы пришли сюда?

– Я вспомнил, где вы живете.

Она покачала головой, не снимая цепочки:

– Я не об этом спросила. Почему вы пришли ко мне?

– Потому что все эти месяцы, все время в заключении, я думал о том, чтобы увидеть вас, поговорить с вами, объяснить…

– Ничего не надо объяснять.

– Нет, надо! Хуанита, я умоляю вас. Не прогоняйте меня! Пожалуйста!

Из-за спины раздался звонкий голосок Эстелы:

– Мамочка, кто это?

– Хуанита, – сказал Майлз Истин, – вам нечего бояться – ни вам, ни вашей малышке. У меня ничего нет с собой, кроме этого. – В руках у него был небольшой побитый чемоданчик. – Это просто вещи, которые мне вернули, когда я выходил.

– Ну… – Хуанита колебалась.

Несмотря на опасения, она сгорала от любопытства. Зачем Майлзу понадобилось ее видеть? Она не была уверена, что не пожалеет об этом, но все же приоткрыла дверь и сняла цепочку.

– Спасибо. – Он вошел неуверенно, словно боялся, что Хуанита может передумать.

– Здравствуй, – сказала Эстела, – ты мамин друг?

Истин немного замялся, затем сказал:

– Я был им, но не всегда. А жаль.

Маленькая темнокудрая девчушка рассматривала его.

– А как тебя зовут?

– Майлз.

Эстела хихикнула:

– Какой ты худой.

– Да, я знаю.

Теперь, при ярком свете, Хуанита еще больше поразилась изменениям, происшедшим в Майлзе. За восемь месяцев он так похудел, что щеки ввалились, а шея и тело стали совсем тощими. Мятый костюм болтался на нем, будто был на два размера велик. Он выглядел усталым и слабым.

– Можно я сяду?

– Да. – Она указала на плетеное кресло, хотя сама по-прежнему стояла напротив него. И с совсем уж нелогичным упреком заметила: – Плохо вы ели в тюрьме.

Он покачал головой, впервые слегка улыбнувшись.

– Да уж, еда там не для гурманов. Мне кажется, это заметно.

– Да, мне это заметно.

Эстела спросила:

– Ты пришел ужинать? Мамочка печет пирог.

– Нет, – сказал он, помедлив.

– Вы хоть ели сегодня? – сурово спросила Хуанита.

– Утром. А потом что-то перехватил на автобусной остановке.

С кухни доносился запах уже почти готового пирога. Майлз инстинктивно обернулся.

– Тогда присоединяйтесь к нам. – И Хуанита поставила еще один прибор на маленьком столике, где они ели с Эстелой. Это получилось у нее само собой. В каждом пуэрториканском доме – даже в самом бедном – полагается делиться едой, какая есть.

За столом Эстела принялась болтать, а Майлз отвечал на ее вопросы – первоначальная напряженность стала покидать его. Несколько раз он оглядывал просто обставленную, но уютную квартирку. Хуанита умела навести дома уют. Она любила шить и всячески украшать свое жилище. В скромной гостиной стоял старый, потрепанный диван-кровать, который она накрыла ярким ситцем в белых, красных и желтых разводах. Плетеные кресла, в одном из которых сидел Майлз, она купила задешево и выкрасила красной киноварью. На окнах повесила простые дешевые занавески из ярко-желтой толстой материи. Стены украшали картина примитивиста и плакаты, рекламирующие путешествия.

Хуанита слушала болтовню дочки с Майлзом, но сама говорила немного, все еще не избавившись от сомнений и подозрений. Зачем все-таки пришел Майлз? Не доставит ли он ей снова неприятности, как и раньше? Опыт подсказывал, что он на это способен. Однако сейчас он казался безобидным – безусловно, физически ослабевшим, немного испуганным, возможно, сломленным.

Но она совершенно не чувствовала неприязни. Хотя Майлз пытался обвинить ее в краже похищенных им самим денег, время как-то отодвинуло это предательство. Даже когда его вывели на чистую воду, Хуанита почувствовала главным образом облегчение, а не ненависть. Теперь же ей больше всего хотелось остаться наедине с Эстелой.

Майлз вздохнул, отодвигая тарелку. На ней он ничего не оставил.

– Спасибо. Это была самая вкусная еда за долгое время.

– Чем вы собираетесь заняться? – спросила его Хуанита.

– Не знаю. Завтра начну искать работу. – Он глубоко вздохнул и, казалось, хотел еще что-то сказать, но она жестом попросила его подождать.

– Эстелита, пойдем, любимая! Пора спать!

Вскоре умытая, с причесанными волосиками, в розовой пижамке Эстела пришла пожелать спокойной ночи. Большие влажные глаза серьезно смотрели на Майлза.

– Мой папа ушел. Ты тоже уйдешь?

– Да, очень скоро.

– Я так и думала. – Она подставила ему личико для поцелуя.

Уложив Эстелу, Хуанита вышла из спальни и закрыла за собой дверь. Она села напротив Майлза, сложив на коленях руки.

– Ну вот. Можете говорить.

Он молчал, облизывая губы. Теперь, когда момент настал, он, казалось, колебался, не находя слов. Затем сказал:

– Все это время, пока… меня не было… мне хотелось попросить прощения. Прощения за все, что я сделал, но прежде всего за то, как поступил с вами. Мне стыдно. С одной стороны, я не знаю, как это произошло. С другой, мне кажется, знаю.

Хуанита пожала плечами:

– Все, что было, прошло. Разве это имеет сейчас значение?

– Для меня имеет. Пожалуйста, Хуанита… позвольте я расскажу вам все, как было.

И слова признания хлынули потоком. Майлз говорил о пробудившейся совести и о том, что раскаивается в прошлогоднем безумии, когда словно в лихорадке играл и залезал в долги, забыв о морали и о добре и зле. Сейчас, когда он оглядывается назад, ему кажется, что кто-то другой завладел его духом и телом. Он признал свою вину – да, он совершил кражу в банке. Но хуже всего было то, как он поступил с ней. Чувство стыда все время преследовало его в тюрьме и никогда его не покинет.

Слова Майлза вызвали у Хуаниты прежде всего недоверие. По мере того как он говорил, оно постепенно рассеивалось, но не до конца: жизнь слишком часто дурачила и обманывала ее, не позволяя ни во что полностью поверить. И тем не менее Хуанита склонна была думать, что Майлз говорит правду, и чувство жалости охватило ее.

Она обнаружила, что сравнивает Майлза с Карлосом, своим сбежавшим мужем. Карлос был человеком слабым; таким же был и Майлз. И все же то, что Майлз смог вернуться и предстать перед ней с повинной, говорило о силе характера и мужестве, которых никогда не было у Карлоса.

Внезапно она увидела в этом иронию судьбы: мужчины, попадавшиеся ей в жизни, по разным причинам были ущербными и серенькими. Вдобавок – неудачниками, как и она. Хуанита чуть не рассмеялась, но сумела сдержаться: Майлз никогда бы этого не понял.

– Хуанита, – взволнованно произнес он, – я хочу спросить вас. Вы простите меня? А если простите, скажете мне об этом?

Она посмотрела на него. Слезы наполнили ее глаза. Вот это было ей понятно. Она родилась католичкой, и хотя в последнее время нечасто ходила в церковь, утешение, какое приносит исповедь и отпущение грехов, было ей знакомо. Она встала.

– Майлз, – сказала Хуанита. – Встаньте. Посмотрите на меня.

Он повиновался, и она мягко сказала:

– Достаточно вы настрадались. Да, я прощаю вас.

Его лицо задергалось и искривилось. Хуанита обняла его – и он разрыдался.

Когда Майлз успокоился и они снова сели, Хуанита деловито спросила:

– Где вы будете ночевать?

– Пока не знаю. Где-нибудь устроюсь.

Она подумала, затем сказала:

– Можете остаться здесь, если хотите. – И, заметив его удивление, быстро добавила: – В этой комнате вы можете ночевать только сегодня. Я лягу в спальне с Эстелой. Дверь наша будет заперта. – Ей хотелось, чтобы все было ясно.

– Если вы и вправду не против, – ответил он, – я с радостью переночую тут. И вы можете не волноваться.

Он не сказал ей об истинной причине, объяснявшей, почему она может не волноваться: он еще не справился с собой ни психологически, ни физиологически. Он только знал, что из-за связи с Карлом, своим защитником в тюрьме, его перестало тянуть к женщинам. И он не был уверен, сможет ли снова стать мужчиной…

Вскоре усталость сморила обоих, и Хуанита отправилась к Эстеле.

Рано утром сквозь закрытую дверь она услышала, как зашевелился Майлз. Через полчаса, когда она вышла из спальни, его уже не было. На столе в гостиной лежала записка:

«Хуанита…

От всего сердца – спасибо!

Майлз».

Готовя завтрак, Хуанита, к собственному удивлению, обнаружила, что жалеет о его уходе.

2

За четыре с половиной месяца со времени принятия советом директоров «ФМА» плана о расширении долгосрочных вкладов и сети отделений банка Алекс Вандерворт успел многое сделать. Он почти ежедневно проводил совещания по планировке помещений и обсуждал положение дел со служащими и консультантами со стороны. Работали ночами, по выходным и праздникам, подгоняемые настойчивыми напоминаниями Алекса, что программа должна быть развернута до конца лета и полностью запущена в действие к середине осени.

Легче всего было перестроить систему вкладов. Большая часть задуманного Алексом – включая внедрение четырех новых типов личных счетов с повышенным процентом, используемых для финансирования различных целей, – была предметом проведенного ранее изучения. Теперь оставалось лишь воплотить это в жизнь. Одним из новшеств была усиленная реклама для привлечения новых вкладчиков, и такая программа – независимо от совпадения или несовпадения интересов – была быстро и умело создана агентством Остина. Основная тема кампании по рекламе долгосрочных вкладов звучала так:

В «ФЁРСТ МЕРКАНТАЙЛ АМЕРИКЕН»

ВАМ БУДУТ ПЛАТИТЬ ЗА БЕРЕЖЛИВОСТЬ

И вот в начале августа двойные развороты в газетах объявили о преимуществах долгосрочных вкладов в «ФМА». Там также указывалось местонахождение восьмидесяти отделений банков в штате, где каждого открывающего новый счет ждут подарки, кофе и «дружеский финансовый совет». Ценность подарка зависела от размера первоначального вклада, обусловленного определенным сроком. Короткие сообщения по телевидению и радио подкрепляли рекламную кампанию.

Что же до девяти новых отделений банка – «наших монетных лавок», как их называл Алекс, – то два были открыты в конце июля, еще три – в начале августа, а остальные четыре должны начать функционировать до сентября. Поскольку все они размещались в арендуемых помещениях, что требовало лишь переделки, а не строительства здания, открыть их можно было тоже быстро.

Для начала именно «денежные лавки» – это название быстро пристало к ним – привлекли наибольшее внимание публики. Они сами создали себе рекламу – такую, какой и не ожидали ни Алекс Вандерворт, ни банковская служба связи с общественностью, ни рекламное агентство «Остин эдвертайзинг». И пропагандировал все это – становясь, словно приближающаяся комета, все больше на виду, – Алекс. Он не стремился к этому. Просто так получилось. Репортер из утренней «Таймс реджистер», получившая задание сделать материал об открытии новых отделений банка, углубилась в газетные анналы в поисках фактов из прошлого и обнаружила связь Алекса с «блокадой банка» сторонниками «ФорумИст» в феврале. Разговор с редактором отдела очерков закончился решением сделать об Алексе хороший развернутый материал. Так и поступили.

«Когда речь идет о современном банкире, – писала позже репортер, – не представляйте его себе этаким серьезным, осторожным служакой в традиционной темно-синей тройке, который, поджав губы, неизменно отвечает «нет». Вместо этого вспомните об Алексе Вандерворте.

Мистер Вандерворт, исполнительный вице-президент нашего родного банка «Фёрст меркантайл Америкен», прежде всего не похож на банкира. Он носит костюмы, которые можно увидеть в разделе мод журнала «Эсквайр», его манеры напоминают Джона Карсона, а когда речь заходит о ссудах, в особенности небольших ссудах, он склонен – за редким исключением – говорить «да». Но он верит также в бережливость и утверждает, что большинство из нас не так мудро обращаются с деньгами, как наши родители и деды.

Кроме того, Алекс Вандерворт – сторонник современной банковской техники, часть которой на этой неделе как раз прибыла на окраины нашего города.

Новый взгляд на банковское дело нашел свое воплощение во внешнем виде банковских отделений, которые совсем не похожи на банки, что и понятно, поскольку стоит за ними мистер Вандерворт, который, как мы сказали, не похож на банкира.

Ваша журналистка на этой неделе отправилась с Алексом Вандервортом взглянуть на то, что он называет «банки будущего для широкой публики».

Шеф отдела по связи с общественностью Дик Френч быстро договорился обо всем. Журналистку, яркую блондинку средних лет, звали Джилл Пикок, на Пулитцеровскую премию она не тянула, но материал ей был интересен, и она была дружелюбно настроена.

Алекс и мисс Пикок вместе стояли в одном из новых отделений банка, расположенном в пригороде на торговой площади. По размеру оно было таким же, как и местная аптека, но ярко освещено и хорошо спланировано. Здесь были установлены две кассы-автомата из нержавеющей стали фирмы «Дюкотел», которыми клиенты пользовались сами, и скрытая телевизионная камера.

– Кассы-автоматы, – пояснил Алекс, – напрямую связаны с компьютерами в главном здании «ФМА». Публика нынче, – продолжал он, – рассчитывает на услуги и требует, чтобы банки работали допоздна и в более удобные часы. «Денежные лавки», подобные этой, будут открыты двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

– И все это время здесь будут находиться служащие? – спросила мисс Пикок.

– Нет. Днем у нас будет сидеть тут клерк для ответа на вопросы. В остальное же время не будет никого, кроме клиентов.

– А вы не боитесь ограблений?

Алекс улыбнулся:

– Кассы-автоматы сконструированы как крепости, со всеми известными человечеству системами сигнализации. А посредством телесканеров – по одному в каждом отделении – за ситуацией следят в контрольном центре в городе. Самая насущная проблема для нас не безопасность, а как приучить клиентов к нововведениям.

– Похоже, – заметила мисс Пикок, – что кое-кто уже приучился.

Хотя было еще рано – 9.30 утра, в маленьком банке уже стояло с десяток человек и приходили все новые. В основном женщины.

– Исследования показывают, – сказал Алекс, – что женщины быстрее воспринимают изменения в торговле, вот почему, наверное, магазины вечно что-то придумывают. Мужчины же воспринимают все медленнее, но в конце концов женщины перетягивают их на свою сторону.

Перед кассами-автоматами выстроились небольшие очереди, но задержек почти не было. Операции производились очень быстро, как только клиент вставлял пластиковую карточку и набирал на кнопках несложную комбинацию цифр. Кто-то клал на свой счет наличные или чеки, другие снимали деньги. Человека два зашли заплатить за банковскую карточку или по счету за коммунальные услуги. В зависимости от операции машина проглатывала бумагу и банкноты или выплевывала их с молниеносной быстротой.

Мисс Пикок указала на кассы-автоматы:

– Люди научились пользоваться ими быстрее или медленнее, чем вы ожидали?

– Гораздо быстрее. Нужно приложить усилия, чтобы уговорить людей пользоваться машиной в первый раз. А стоит попробовать, как они приходят в восторг, и это начинает им нравиться.

– Всегда говорят, что люди предпочитают иметь дело с людьми, а не с механизмами. Почему же в банковском деле отходят от этого правила?

– В том исследовании, о котором я упоминал, сказано, что это объясняется желанием сохранить тайну.

«И тайна действительно сохраняется, – признавала Джилл Пикок в статье, опубликованной под ее именем в воскресном выпуске газеты, – причем не только этими кассами.

Сидя одна в той же денежной лавке напротив телекамеры с экраном, я открыла счет и договорилась о ссуде.

В другие разы, когда я брала в банке ссуды, я чувствовала неловкость. А на этот раз не чувствовала, так как на меня смотрело с экрана мужское лицо – без тела и имени, – обладатель которого находился на расстоянии многих миль…»

– Точности ради – семнадцати миль, – сказал Алекс. – Служащий банка, с которым вы разговаривали, находится на контрольном пульте в нашем главном здании в центре города. Оттуда и он, и другие могут связаться с любым отделением банка, снабженным телекамерой.

Мисс Пикок задумалась.

– А как все-таки быстро меняется банковское дело?

– В техническом отношении мы развиваемся быстрее, чем аэрокосмическая индустрия. То, что вы здесь видите, – наиболее важное изобретение с момента внедрения чековых книжек, и менее чем за десять лет основная часть банковских операций будет совершаться таким образом.

– Ну а живые кассиры все же останутся?

– Еще какое-то время, но в целом этот вид исчезнет быстро. Довольно скоро само представление о том, что должен быть человек, который пересчитывал бы деньги, затем вручал бы их вам через стойку, станет таким же допотопным – таким же старомодным, – как и продавцы, которые раньше взвешивали нам сахар, персики и масло, затем укладывали их в бумажные пакеты.

– Это довольно грустно, – заключила мисс Пикок.

– Прогресс часто бывает грустным.

«После этого я наугад спросила нескольких человек, как им нравятся новые денежные лавки. Все без исключения в восторге от них.

– Судя по тому, что ими пользуется много людей, это мнение широко распространилось, как и их популярность, – сказал мне мистер Вандерворт, – и это способствует открытию долгосрочных вкладов…»

Способствовали ли денежные лавки открытию долгосрочных вкладов – или наоборот, так до конца и не стало ясно. Зато было ясно, что количество долгосрочных вкладов оправдало самые оптимистические расчеты «ФМА» и с феноменальной скоростью превзошло все ожидания.

– Было такое впечатление, – заметил Алекс в разговоре с Марго Брэкен, – что время, выбранное «Фёрст меркантайл Америкен» для своей кампании, поразительным образом совпало с настроением людей.

– Прекрати хорохориться и пей свой апельсиновый сок, – сказала ему Марго.

Алексу приятно было встретить воскресное утро в квартире Марго. Все еще в пижаме, он читал первый раз очерк Джилл Пикок в «Сандей таймс реджистер», в то время как Марго готовила на завтрак яичницу по-бенедиктински.

Алекс продолжал сиять, пока они ели. Марго, в свою очередь, прочла статью в «Таймс реджистер» и снисходительно заметила:

– Неплохо, – затем перегнулась и поцеловала Алекса, – я рада за тебя.

– Эта реклама получше той, что ты принесла мне, Брэкен.

– Никогда ведь не знаешь, как оно повернется, – небрежно заметила она. – Пресса дает, и пресса отбирает. Завтра ты и твой банк могут стать предметом критики.

Он вздохнул:

– Ты так часто бываешь права.

Но на этот раз она ошибалась.

Сокращенный вариант первоначальной статьи был распечатан и использован газетами в сорока других городах. Агентство АП, заметив общий широкий интерес, дало собственную информацию по национальным каналам связи; так же поступило ЮПИ. «Уолл-стрит джорнэл» прислал своего штатного репортера и через несколько дней поместил очерк о «Фёрст меркантайл Америкен» и Алексе Вандерворте на первой полосе в связи с автоматизацией банковского дела. Отделение Эн-би-си послало телевизионную бригаду проинтервьюировать Алекса в денежной лавке, и записанный на видеопленку материал вышел в эфир в «Вечерних новостях» Эн-би-си.

С каждым новым упоминанием в средствах массовой информации кампания по открытию долгосрочных вкладов получала новый виток, и денежные лавки процветали.

«Нью-Йорк таймс» поразмышляла и снизошла со своей величественной высоты до заметки. Затем, в середине августа, в разделе бизнеса и финансов воскресного выпуска появился заголовок:

РАДИКАЛ ОТ БАНКИРОВ,

О КОМ МЫ ЕЩЕ УСЛЫШИМ

Интервью с Алексом в «Таймс» состояло из ответов и вопросов об автоматизации, а затем и о более общих проблемах.

«Вопрос: Что прежде всего не так в современном банковском деле?

Вандерворт: Мы, банкиры, слишком долго вели дела так, как сами хотели. Нас настолько заботит собственное благосостояние, что мы слишком мало думаем об интересах наших клиентов.

Вопрос: Можете привести пример?

Вандерворт: Да. Клиенты банков – в особенности частные лица – должны получать гораздо больше денег по процентам, чем сейчас.

Вопрос: Каким образом?

Вандерворт: Есть несколько возможностей: по долгосрочным вкладам, по депозитным сертификатам, а также нам следует платить проценты по потребительским вкладам – то есть по текущим счетам.

Вопрос: Давайте сначала коснемся долгосрочных вкладов. Наверняка ведь существует федеральное законодательство, ограничивающее процентные ставки по долгосрочным вкладам в коммерческих банках.

Вандерворт: Да, и задача этого законодательства – защищать банки, занимающиеся долгосрочными вкладами и ссудами. Точно так же есть и другой закон, запрещающий банкам, занимающимся долгосрочными вкладами и ссудами, выдавать клиентам чеки. Это сделано для защиты коммерческих банков. А на самом деле законы должны защищать не банки, а людей.

Вопрос: Говоря «защищать людей», вы имеете в виду, что владельцы долгосрочных вкладов должны получать максимально высокие проценты и максимум услуг, которые может предоставить банк?

Вандерворт: Да, именно это я имею в виду.

Вопрос: Вы упомянули депозитные сертификаты.

Вандерворт: Федеральный Резервный банк Соединенных Штатов запрещает крупным банкам – таким, как тот, где я работаю, рекламировать долгосрочные депозитные сертификаты с высокими процентными ставками. Подобные депозитные сертификаты особенно удобны тем, кто готовится к пенсии и хочет перенести уплату налогов на более поздние годы, когда доходы уменьшатся. Федеральный Резервный дает несостоятельные оправдания этого запрета. На самом же деле они защищают небольшие банки от крупных, поскольку крупные банки располагают большими возможностями и способны предложить более выгодные условия. Как всегда, в последнюю очередь думают о публике и проигрывают от этого отдельные люди.