Текст книги "Менялы"

– Насчет автоматизации Алекс прав, – сказал Леонард Кингсвуд. – Большинство из нас наблюдает это на собственных предприятиях: автоматизация внедряется быстрее, чем мы когда-либо могли предвидеть.

– Важно также и то, – напирал Алекс, – что у нас есть возможность сделать прыжок вперед со значительной выгодой, если, конечно, нам удастся сделать это решительно, под звуки фанфар. Рекламная кампания должна быть массированной, с широким охватом. Джентльмены, посмотрите на цифры. Во-первых, наши сегодняшние долгосрочные депозиты значительно меньше, чем они должны быть…

Он пошел дальше, обратясь к схемам и иногда прибегая к помощи Тома Строгана. Алекс знал, что подготовленные им со Строганом данные и предложения точны и логически выверены. И тем не менее он чувствовал упорное сопротивление одних членов совета и отсутствие интереса у других. На другом конце стола один из директоров прикрыл рот ладонью, сдерживая зевок.

Алексу было ясно, что он проиграл. План расширения долгосрочных вкладов и увеличения сети отделений банка будет отклонен – и как результат возникает мнение о его «непрофессионализме». Как и раньше, Алекс снова задумался: интересно, какой срок ему отмерен в «ФМА»? Похоже, что у него почти нет будущего; к тому же он не мог представить себе, как станет работать под руководством Хейворда.

Он решил больше не тратить зря времени.

– Ну ладно. Этого достаточно, джентльмены. Если нет больше вопросов.

Вопросов он не ожидал. Меньше всего он ожидал поддержки с той стороны, откуда она неожиданно последовала.

– Алекс, – сказал Харольд Остин с улыбкой, дружелюбным тоном, – я хочу поблагодарить вас. В самом деле, я поражен. Ваше выступление неожиданно убедило меня. Более того, мне нравится идея новых отделений банка.

Хейворд, сидевший через несколько стульев от него, сначала вздрогнул, затем уставился на Остина. Достопочтенный Харольд, не обращая на него внимания, обратился к остальным, сидевшим за столом:

– Мне кажется, нам стоит посмотреть на это трезво, отодвинув в сторону наши утренние разногласия.

Леонард Кингсвуд и некоторые другие закивали. Все больше директоров сбрасывали одолевшую после ленча дремоту и стали слушать внимательнее. Недаром Остин был старейшим членом совета «ФМА». Он обладал огромным влиянием. У него также хорошо получалось склонять остальных к своей точке зрения.

– В начале вашей речи, Алекс, – сказал он, – вы говорили, что надо думать об обогащении наших клиентов и что банки вроде нашего должны показать в этом пример.

– Да, говорил.

– Не могли бы вы продолжить эту мысль?

Алекс помедлил.

– Пожалуй, могу.

Стоит ли это делать? Алекс взвесил «за» и «против». Его уже не удивляло вмешательство Остина. Он уже знал, почему Остин перешел на другую сторону.

Реклама. Раньше, предлагая провести «массированную рекламную кампанию» с «широким освещением», Алекс заметил, как Остин поднял голову, тут же заинтересовавшись. С этого момента было несложно догадаться, о чем он думал. Рекламное агентство «Остин эдвертайзинг» благодаря директорскому посту и влиянию достопочтенного Остина в «ФМА» пользовалось монопольным правом на рекламу деятельности банка. Кампания, о которой говорил Алекс, могла принести значительный доход агентству Остина.

Действия Остина были вопиющим примером злоупотребления служебным положением – таким же злоупотреблением, как и назначение Роско Хейворда в совет директоров «Супранэшнл», против чего выступал утром Алекс. Тогда Алекс спросил: «Чьи интересы поставит Роско на первое место? «Супранэшнл» или держателей акций «Фёрст меркантайл Америкен»?» Теперь такой же вопрос следовало задать и Остину.

Ответ был ясен. Остин заботился прежде всего о своих интересах; потом уже шли интересы «ФМА». Не важно, что Алекс верил в свой план. Такая поддержка – из эгоистичных побуждений – была аморальна, подрывала доверие.

Должен ли Алекс сказать об этом? Если он так поступит, то это вызовет еще большую волну протеста, чем сегодня утром, и он снова проиграет. Директора держались друг друга, как братья-масоны. Более того, подобная конфронтация наверняка положит конец деятельности самого Алекса в «ФМА». Стоит ли так поступать? Есть ли в этом необходимость? Разве в его обязанности входит заботиться о совести совета? Алекс не знал. Между тем директора смотрели на него и ждали его разъяснений.

– Да, – сказал он, – я действительно говорил – о чем мне напомнил Харольд – о личной выгоде наших клиентов и необходимости показать в этом пример. – Алекс взглянул на записи, которые несколько минут назад решил выбросить. – Часто говорят, – продолжал он, обращаясь к слушавшим его директорам, – что правительство, промышленность и разнообразная торговля держатся на кредите. Без кредита, без одалживания, без ссуд – маленьких, средних и крупных – деловая активность прекратится и цивилизация зачахнет. Банкиры знают это лучше всех.

И тем не менее появляется все больше людей, считающих, что одалживание и финансирование дефицитов достигло безумных размеров, выходящих за пределы разумного. В особенности это касается правительств. Правительство Соединенных Штатов нагромоздило высоченную гору долгов, которые мы никогда не сможем оплатить. Другие правительства в столь же плачевном или в еще худшем состоянии. В этом подлинная причина инфляции и обесценивания своей и иностранной валюты.

Под стать огромному правительственному долгу, – продолжал Алекс, – гигантская задолженность корпораций. И на низших финансовых уровнях миллионы людей – каждый из которых следует примеру нации, – взвалили на себя бремя долгов, с которыми они не смогут расплатиться. Общая задолженность Соединенных Штатов равняется двум с половиной триллионам долларов. Задолженность потребителей по стране приближается к двумстам миллиардам долларов. За прошедшие шесть лет более миллиона американцев обанкротились.

Где-то на пути мы растеряли – и вся нация, и корпорации, и отдельные люди – древнюю истину о сочетании обогащения с бережливостью, умение соблюдать равновесие между тем, что мы тратим и что приобретаем, и сохранять то, что имеем, в определенных пределах.

Неожиданно совет успокоился. Откликаясь на его настроение, Алекс тихо произнес:

– Хотелось бы мне сказать, что возможна иная тенденция, чем та, которую я описал. Тенденции начинаются с решительных действий. Так почему бы не начать действовать здесь?

В наше время долгосрочные вклады – больше, чем какой-либо другой вид финансовой деятельности, – связаны с политикой благоразумия. А нам – всей нации и отдельным людям – необходимо больше благоразумия. И достичь этого можно путем значительного увеличения объема долгосрочных вкладов. И рост долгосрочных вкладов может быть значительным… если мы возьмемся за дело и будем работать. И хотя личные долгосрочные вклады не оздоровят повсюду финансы, по крайней мере это будет большим шагом в нужном направлении. Вот почему я убежден, что наш банк должен использовать возможность стать лидером.

Алекс сел. И буквально через несколько секунд понял, что не сказал ни слова о своих сомнениях относительно выступления Остина.

Последовало короткое молчание, которое нарушил Леонард Кингсвуд:

– Сочетание здравого смысла и правды не всегда приятно слушать. Но мне кажется, этого нельзя сказать о том, что мы только что услышали.

Филип Джоханнсен нехотя буркнул:

– Частично я с этим согласен.

– А я согласен со всем, – сказал достопочтенный Харольд. – По-моему, совет должен одобрить представленный нам план роста долгосрочных вкладов и увеличения числа отделений банка. Я намерен голосовать за него. И призываю остальных сделать то же.

На этот раз Роско Хейворд не проявил недовольства, хотя и сидел с застывшим лицом. Алекс сообразил, что Хейворд тоже догадался о мотивах, двигавших Харольдом Остином.

Обсуждение продолжалось еще с четверть часа, пока Джером Паттертон не постучал молоточком, призывая к голосованию. Подавляющим большинством предложения Алекса Вандерворта были одобрены. Флойд Леберр и Роско Хейворд голосовали против.

Выходя из конференц-зала, Алекс чувствовал, что враждебность к нему не исчезла. Некоторые директора ясно давали понять, что по-прежнему не согласны с его твердой позицией по поводу «Супранэшнл». Но последний, неожиданный, поворот событий подбодрил его, и он уже не так пессимистично смотрел на свою дальнейшую роль в «ФМА».

Его остановил Харольд Остин:

– Алекс, когда ты займешься разработкой плана долгосрочных вкладов?

– Немедленно. – И, не желая выглядеть неблагодарным, он добавил: – Спасибо за поддержку.

Остин кивнул:

– Теперь я бы хотел прийти с несколькими людьми из моего агентства и обсудить рекламную кампанию.

– Прекрасно. На следующей неделе.

Значит, Остин подтвердил – без заминки или смущения – то, о чем догадался Алекс. «Правды ради, – подумал Алекс, – надо сказать, что «Остин эдвертайзинг» хорошо работает и вполне может быть выбрано для проведения рекламной кампании».

Смолчав несколько минут назад, он поступился принципом. Интересно, что подумала бы Марго по поводу его отступничества?

Достопочтенный Харольд приветливо сказал:

– Скоро увидимся.

К Роско Хейворду, выходившему из конференц-зала перед Алексом, подошел одетый в форму банковский посыльный и вручил ему запечатанный конверт. Хейворд вскрыл его и достал сложенный листок. Прочитав послание, он заметно повеселел, взглянул на часы и улыбнулся. «Интересно – чему?» – подумал Алекс.

13

Записка была простая. Дора Каллаган, доверенная старшая секретарша Роско, сообщала, что звонила мисс Деверо и просила передать, что она в городе и хочет, чтобы он позвонил ей как можно скорее. В записке был номер телефона гостиницы и добавочный.

Хейворд узнал номер: отель «Колумбия-Хилтон». А мисс Деверо – это Эйврил.

Они дважды встречались после поездки на Багамы полтора месяца назад. Оба раза в «Колумбия-Хилтон». И каждый раз, как и в ту ночь в Нассау, когда он нажал кнопку номер семь, вызвав к себе Эйврил, она открывала ему рай, доводя до такого сексуального экстаза, о существовании которого он и не подозревал. Эйврил умела делать с мужчиной поразительные вещи; в ту первую ночь это его сначала шокировало, а потом привело в восторг. Своим умением она рождала в нем волну наслаждения за волной, пока он не закричал от счастья, употребляя слова, которые и не подозревал, что знает. Тогда Эйврил становилась ласковой, нежной, любящей и терпеливой, пока, к удивлению и восторгу Роско, в нем снова не загоралось желание.

Тогда он начал понимать – и за это время еще лучше понял, – сколь многого в жизни – страсти и счастья, познания друг друга, возвышенного постижения, взаимопонимания, умения дарить и получать – они никогда не знали с Беатрис.

Для Роско и Беатрис это откровение пришло слишком поздно, впрочем, Беатрис, возможно, к этому вовсе и не стремилась. А у Роско и Эйврил время еще было – своими встречами после Нассау они доказали это. Он взглянул на часы, улыбаясь, – эту улыбку и заметил Вандерворт.

Конечно, он отправится к Эйврил как можно скорее. Это означало, что надо будет перенести намеченные на день и на вечер дела, но это не имело значения. Даже сейчас одна мысль о том, что он увидит ее, взволновала его, как юношу.

Раза два после начала романа с Эйврил его беспокоила совесть. Во время последней воскресной службы ему вспомнились слова, которые он читал вслух в церкви перед поездкой на Багамы: «Праведность возвышает народ, а беззаконие – бесчестие народов». В такие минуты он утешал себя словами Христа из Евангелия от Иоанна: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень», «Вы судите по плоти, я не сужу никого». Хейворд даже позволял себе заметить – с легкостью, которая еще недавно напугала бы его, – что с помощью Библии, как и статистики, можно доказать что угодно.

В любом случае рассуждать об этом было беспочвенно. Опьянение Эйврил было сильнее любых угрызений совести. Встреча с Эйврил довершит триумфальный день – его предложения по «Супранэшнл» одобрены, а профессиональный престиж достиг зенита в глазах совета. Он, безусловно, был огорчен концом совещания и зол на Харольда Остина за предательство, хотя сразу распознал, что тем двигало. Так или иначе, Хейворда не слишком беспокоило то, что идеи Вандерворта могут привести к настоящему успеху. Его договоренность с «Супранэшнл» прибавит к доходам банка много-много больше.

Тут он вспомнил: надо принять решение по поводу дополнительной ссуды в полмиллиона долларов для «Кью-Инвестментс», о чем просил Большой Джордж Куотермейн.

Роско Хейворд немного нахмурился. Эта история с «Кью-Инвестментс» была не вполне законной, но у банка теперь есть обязательства перед «Супранэшнл», и наоборот, и потому это не казалось чем-то серьезным.

Роско поставил этот вопрос в конфиденциальном письме Джерому Паттертону около месяца назад.

«Джи. Джи. Куотермейн из «Супранэшнл» дважды звонил мне вчера из Нью-Йорка по поводу его личного проекта под названием «Кью-Инвестментс». Это небольшая группа частных лиц, которую возглавляет Куотермейн (Большой Джордж) и в которую входит наш директор Харольд Остин. Группа уже скупила на выгодных условиях значительные пакеты обычных акций различных предприятий, входящих в «Супранэшнл». Они планируют скупать и дальше.

Большой Джордж хочет получить у нас ссуду для «Кью-Инвестментс» в размере полутора миллионов долларов – под такие же низкие проценты, что и ссуда для «Супранэшнл», но без условия о компенсирующем балансе. Он отмечает, что компенсирующий баланс «СуНатКо», безусловно, перекроет эту личную ссуду ему, хотя, конечно, твердых гарантий нет.

Должен упомянуть, что Харольд Остин также звонил мне, прося ускорить выдачу ссуды…»

На самом деле достопочтенный Харольд напрямик напомнил Хейворду о quid pro quo – должке за поддержку, оказанную Остином после смерти Бена Росселли. Его поддержка понадобится Хейворду и в дальнейшем, когда Паттертон – этот временный папа римский – через восемь месяцев отправится на пенсию. Далее в письме Паттертону говорилось:

«По правде говоря, процент по этой ссуде чересчур мал, и будет очень сложно создать компенсированный баланс. Но ввиду того, что Большой Джордж подключил нас к делам «Супранэшнл», я думаю, мы поступим мудро, если на это пойдем.

Я рекомендую дать ссуду. Вы согласны?»

Джером Паттертон отослал письмо обратно с лаконичным «да», написанным карандашом рядом с последним вопросом. Зная Паттертона, Хейворд не сомневался, что он лишь мельком проглядел бумагу.

Хейворд не считал нужным вовлекать в это дело Алекса Вандерворта, к тому же ссуда не была такой уж большой и для нее не требовалось одобрения комитета по денежной политике. Таким образом, через несколько дней Роско Хейворд лично ее одобрил, подписав необходимые бумаги, на что он имел полное право.

А вот на что он не имел права – и никого не поставил об этом в известность – это на личную сделку с Джи. Джи. Куотермейном.

Во время их второго разговора насчет «Кью-Инвестментс» Большой Джордж, звонивший из чикагского отделения «СуНатКо», сказал:

– Мы говорили с Харольдом Остином о тебе, Роско. Мы оба считаем, что настало время и тебе присоединиться к нашей инвестиционной группе. Мне хочется, чтобы ты был с нами. Поэтому я выделил тебе две тысячи акций, которые, будем считать, уже оплачены. Это сертификаты на предъявителя без указания фамилии – так будет более безопасно. Я велю послать их почтой.

Хейворд засомневался.

– Спасибо, Джордж, но не думаю, что мне следует на это соглашаться.

– Ради всего святого, почему?

– Это будет неэтично.

Большой Джордж расхохотался:

– Это реальный мир, Роско. Подобное происходит между клиентами и банкирами постоянно. Ты это знаешь. Я это знаю.

Да, Хейворд знал, что такое случается, но не «постоянно», как утверждал Большой Джордж, и сам Хейворд никогда в таких делах не участвовал.

Не давая ему сказать, Куотермейн продолжал настаивать:

– Слушай, приятель, не будь дураком. И если тебе так больше нравится, давай скажем, что эти акции – тебе в благодарность за совет по вложениям.

Но Хейворд знал, что не давал никакого совета по вложениям – ни тогда, ни впоследствии.

Спустя два дня сертификаты акций «Кью-Инвестментс» прибыли авиапочтой в заказном письме с хитрыми печатями и пометкой «Сугубо лично и конфиденциально». Даже Дора Каллаган его не вскрыла.

Вечером того же дня, изучая приложенную Большим Джорджем сводку о финансовом положении «Кью-Инвестментс», Хейворд понял, что принадлежащие ему две тысячи акций номинально стоят по двадцать тысяч долларов. Со временем, если «Кью-Инвестментс» начнет приносить прибыль или ее акции пойдут в продажу, стоимость их значительно возрастет.

В этот момент Хейворд решительно хотел вернуть акции Джи. Джи. Куотермейну; затем, поразмыслив над своим ненадежным финансовым положением – а состояние его дел за последние несколько месяцев ничуть не улучшилось, – он заколебался. В конце концов он поддался искушению и через два-три дня спрятал сертификаты в свой сейф в главном отделении «ФМА». Он же не отобрал у банка деньги, рассуждал Хейворд. Нет, не отобрал. На самом деле из-за сделки с «Супранэшнл» все обстояло как раз наоборот. Так если Большой Джордж решил сделать дружеский подарок, то зачем проявлять неблагодарность, отвергая его?

Но то, что он его принял, по-прежнему немного беспокоило Хейворда, в особенности после того, как Большой Джордж позвонил ему в конце прошлой недели – на этот раз из Амстердама – и попросил дополнительно полмиллиона долларов для «Кью-Инвестментс».

– У нашей группы «Кью» возник уникальный шанс приобрести здесь, в стране гульденов, блок акций, которые наверняка пойдут на повышение. По простому телефону не могу много рассказывать, Роско, так что доверься мне.

– Я, конечно, верю, Джордж, – ответил Роско, – но банку нужны подробности.

– Получишь их завтра с посыльным. – И Большой Джордж подчеркнуто добавил: – И помни, ты теперь один из нас.

Во второй раз Хейворду стало ненадолго не по себе: похоже, Джи. Джи. Куотермейн уделяет больше внимания собственным вкладам, чем руководству «Супранэшнл». Но новости следующего дня разубедили его. «Уолл-стрит джорнэл» и другие газеты поместили на видном месте заметки о проведенном Куотермейном захвате через «СуНатКо» промышленных компаний в Европе. Это был переворот в экономике, в результате которого акции «Супранэшнл» подскочили на биржах Лондона и Нью-Йорка, что делало тем более разумным предоставление «ФМА» ссуды промышленному гиганту.

Как только Хейворд вошел в свою приемную, миссис Каллаган одарила его своей обычной, исполненной достоинства улыбкой.

– Остальные бумаги у вас на столе, сэр.

Он кивнул, но, войдя в кабинет, отодвинул кипу в сторону. Его одолевали сомнения по поводу уже подготовленных, но еще не одобренных бумаг о дополнительной ссуде «Кью-Инвестментс». Однако отбросив и их, он набрал по городскому телефону номер рая.

Номер, представший глазам Хейворда, когда он вошел, был обычным для хилтонских отелей – чистая, достаточно удобная и совершенно неуютная коробка. К ней примыкала небольшая гостиная в том же духе – в этот раз, как и в остальные, Эйврил заказала номер люкс.

Они провели здесь всю вторую половину дня. Позанимавшись любовью, они подремали, проснулись, опять любили друг друга – хотя и не совсем успешно, – потом заснули еще на час. Сейчас оба одевались. На часах Хейворда было восемь вечера.

Он был измучен, физически опустошен. Больше всего ему хотелось отправиться домой и лечь спать – одному. «Сколько должно пройти времени, чтобы было прилично ускользнуть?» – размышлял он.

Эйврил была в гостиной, она говорила по телефону. Вернувшись, она сказала:

– Я заказала нам ужин, дорогуша. Скоро его доставят.

– Замечательно, моя дорогая.

На Эйврил были прозрачная комбинация и колготки. Никакого лифчика. Она принялась расчесывать свои длинные спутавшиеся волосы. А он сидел на кровати, наблюдая за ней, и, несмотря на усталость, подмечал, каким гибким и чувственным было каждое ее движение. По сравнению с Беатрис, которую он привык видеть каждый день, Эйврил была такой молоденькой. Он вдруг почувствовал себя отвратительно старым.

Они прошли в гостиную.

– Давай откроем шампанское, – предложила Эйврил.

Оно стояло на серванте в ведерке со льдом. Хейворд заметил его еще раньше. К этому времени почти весь лед растаял, но бутылка была еще холодной. С непривычки он замешкался с пробкой и проволокой.

– Не пытайся двигать пробку, – сказала ему Эйврил. – Наклони бутылку на сорок градусов, затем держи пробку и поворачивай бутылку.

Все получилось легко.

Забрав у него бутылку, Эйврил наполнила два бокала. Он покачал головой:

– Дорогая, ты же знаешь, я не пью.

– Ты почувствуешь себя моложе.

Она протянула ему бокал. Сдаваясь, он взял его и подумал – она будто прочла его мысли.

После еще двух бокалов, когда заказанную еду принесли в номер, он и в самом деле чувствовал себя моложе.

Когда официант ушел, Хейворд заметил:

– Тебе следовало разрешить мне заплатить. – Несколько минут назад он достал было бумажник, но Эйврил жестом велела убрать его и подписала чек.

– Почему, Росси?

– Потому что ты должна позволить мне оплачивать часть твоих расходов – гостиничные счета, авиабилет из Нью-Йорка сюда. – Он знал, что у Эйврил квартира в Гринвич-Виллидж. – Ты слишком много тратишь.

Она с любопытством на него посмотрела, затем звонко рассмеялась.

– Неужели ты думаешь, что за все это платила я? – Она обвела жестом номер. – Собственными деньгами? Росси, малыш, ты сошел с ума!

– Тогда кто же платит?

– «Супранэшнл», конечно, старый дурачок! Все за их счет – номер люкс, еда, авиабилеты, мое время. – Она подошла к Хейворду и поцеловала его; губы у нее были пухлые и влажные. – Не думай об этом!

А он сидел подавленный и молчаливый, осмысливая только что услышанное. Шампанское продолжало оказывать на него свое расслабляющее действие, но разум был трезв.

«Мое время». Это было обиднее всего. До этого момента он предполагал, что Эйврил позвонила ему после Багам, предлагая встретиться, потому что он ей понравился и ей доставило удовольствие – в той же степени, как и ему, – все происходившее между ними.

Как он мог быть таким наивным? Конечно же, все было устроено Куотермейном и оплачивалось «Супранэшнл». Как же здравый смысл не подсказал ему этого? Или он оберегал себя и не спросил раньше, потому что не хотел знать? И еще одно: если Эйврил оплачивают «мое время», то кто же она такая? Шлюха? Если так, то кем же является Роско Хейворд? Он закрыл глаза. «Евангелие от Луки, – подумал он. – Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!»

Конечно, он мог сделать следующее. Немедленно. Выяснить, сколько было потрачено по сегодняшний день включительно, и затем послать чек на эту сумму в «Супранэшнл». Он начал подсчитывать, а потом понял, что не знает, сколько стоит Эйврил. Инстинкт подсказывал ему, что стоит она немало.

В любом случае в разумности такого поступка он сомневался. Подойдя к проблеме с точки зрения бухгалтера, он подумал: «Как же в «Супранэшнл» проведут эту сумму по бухгалтерским книгам?» А кроме того, у него не было столько свободных денег. К тому же – как он дальше будет встречаться с Эйврил? А он уже знал, что захочет снова встретиться с ней.

Зазвонил телефон, оглушительно громко, в маленькой гостиной. Эйврил ответила на звонок, недолго поговорила, затем сказала:

– Это тебя.

– Меня?

Из трубки прогремел голос:

– Привет, Роско!

Хейворд спросил:

– Где вы, Джордж?

– В Вашингтоне. Какая разница? У меня хорошие новости насчет «СуНатКо». Отчет о квартальной прибыли. Прочтешь в завтрашних газетах.

– Вы позвонили сюда, чтобы сказать мне это?

– Я что, тебе помешал?

– Нет.

Большой Джордж хмыкнул:

– Просто дружеский звонок, приятель. Проверяю, чтобы все было в порядке.

Если он хочет высказать свое недовольство, понял Хейворд, сейчас самый подходящий момент. Но недовольство чем? Щедростью и доступностью Эйврил? Или своим смущением?

Громкий голос в телефоне разрубил его дилемму:

– Кредит «Кью-Инвестментс» уже одобрен?

– Не совсем.

– Не торопишься?

– Не в этом дело. Существуют формальности.

– Давай их подвинем, или мне придется передать это дело другому банку, а может, и часть дел «Супранэшнл» тоже.

Угроза была ясна. Она не удивила Хейворда: испытывать давление и идти на уступки – нормальная часть деятельности банкира.

– Я буду стараться, Джордж.

В трубке раздалось бурчание:

– Эйврил все еще там?

– Да.

– Позови ее.

Хейворд передал трубку Эйврил. Она, недолго послушав, сказала:

– Да, сейчас. – Затем улыбнулась и повесила трубку.

Она пошла в спальню, откуда донеслось щелканье открываемых чемоданных замков, и мгновение спустя появилась с большим конвертом.

– Джордж сказал, что я должна передать это тебе.

Конверт был такой же и с такими же печатями, как тот, в котором были акции «Кью-Инвестментс».

– Джордж просил передать, что это напоминание о времени, приятно проведенном нами в Нассау.

Очередные сертификаты на акции? Он хотел было отказаться его принять, но любопытство оказалось сильнее.

Эйврил сказала:

– Ты не должен открывать его здесь. Откроешь, когда уйдешь.

Он ухватился за эту возможность и посмотрел на часы.

– В любом случае мне пора, дорогая.

– И мне тоже. Вечером я улетаю в Нью-Йорк.

Они попрощались в номере. При прощании могло возникнуть ощущение неловкости. Но благодаря опыту Эйврил этого не случилось.

Она обвила его руками; они стояли, прижавшись друг к другу, и она прошептала:

– Ты такой сладкий, Росси. Скоро увидимся.

Несмотря на то, что он узнал, несмотря на владевшую им усталость, его страсть к ней не угасла. «И сколько бы ни стоило «мое время», – подумал он, – одно несомненно: Эйврил его сполна отрабатывала».

Роско доехал на такси из отеля до башни «Фёрст меркантайл Америкен». В вестибюле первого этажа он сказал, что через четверть часа ему понадобится машина с водителем, чтобы ехать домой. Затем он поднялся на лифте на 36-й этаж и пошел по затихшим коридорам, мимо опустевших рабочих столов к своему кабинету.

Сев за свой стол, он вскрыл конверт, который ему вручила Эйврил. Во втором, внутреннем, конверте лежало несколько увеличенных фотографий, переложенных бумагой.

Второй вечер на Багамах, когда девушки и мужчины голышом купались в бассейне Большого Джорджа, – никто из них не заметил тогда фотографа. Возможно, он снимал с помощью телеобъектива, укрывшись за кустами в густом саду. Он явно использовал чувствительную пленку, поскольку не было видно предательской вспышки. Да это едва ли имело значение.

На фотографиях Криста, Ретта, Лунный Свет, Эйврил и Харольд Остин были запечатлены раздевавшимися и совсем голыми… Роско Хейворд стоял окруженный нагими девушками; лицо его выражало все стадии восторга. Был снимок, на котором Хейворд расстегивал платье и лифчик Эйврил; на другой фотографии он целовал ее, его пальцы ласкали ее грудь. А вот у вице-президента Стоунбриджа – то ли случайно, то ли специально – была видна только спина.

Техническое и художественное качество фотографий было превосходно – фотограф явно не принадлежал к числу любителей. «Но ведь, – подумал Хейворд, – Джи. Джи. Куотермейн привык платить за все самое лучшее».

Кстати, ни на одной из фотографий не было Большого Джорджа.

Само существование фотографий поразило Хейворда. И зачем их ему послали? Была ли это своего рода угроза? Или грубоватая шутка? А где негативы и копии снимков? Он начал понимать, что Куотермейн – сложный, непостоянный, возможно, даже опасный человек.

С другой стороны, несмотря на шок, Хейворд глаз не мог оторвать от фотографий. Разглядывая их, он бессознательно облизывал губы. Первым его побуждением было уничтожить их. Теперь он не мог этого сделать.

Он с изумлением обнаружил, что сидит за столом уже почти полчаса.

Домой взять снимки он никак не мог. Что же с ними делать? Аккуратно уложив в конверт, он запер их в ящике стола, где хранил некоторые личные бумаги.

По привычке он заглянул в другой ящик, куда миссис Каллаган складывала текущие бумаги, когда убирала вечером его стол. Сверху лежали документы на дополнительную ссуду «Кью-Инвестментс». Хейворд подумал: «Зачем откладывать? К чему такая нерешительность? Так ли уж необходимо советоваться с Паттертоном второй раз? Ссуда была надежно обеспечена Джи. Джи. Куотермейном и «Супранэшнл». Хейворд достал бумаги из ящика, написал «одобрено» и подмахнул свои инициалы.

Через несколько минут он спустился в вестибюль. Там его ждал шофер, лимузин стоял у подъезда.

14

Теперь Нолан Уэйнрайт нечасто посещал городской морг. Он вспомнил, что последний раз был там три года назад, когда опознавал тело банковского охранника, убитого в перестрелке при попытке ограбления. В бытность Уэйнрайта полицейским следователем ему часто приходилось видеть в моргах жертвы жестоких преступлений – это было необходимым условием его работы. Но он так и не смог привыкнуть к этому. Морг, любой морг, действовал на него подавляюще, а иногда и выворачивал желудок. Так случилось и теперь.

Сержант городского полицейского управления, с которым они условились о встрече, твердо шагал рядом с Уэйнрайтом по мрачному коридору – шаги их звонким эхом отдавались от древнего, потрескавшегося кафельного пола. Сопровождавший их служащий морга, у которого был такой вид, будто ему самому скоро придется воспользоваться услугами этого заведения, носил башмаки на резиновой подошве и тихо шел впереди.

Полицейский по имени Тимберуэлл был молодой, толстый, нечесаный и небритый. «Многое изменилось, – размышлял Нолан Уэйнрайт, – за те двенадцать лет, что я ушел из городской полиции».

– Если убитый тот, кого вы ищете, – сказал Тимберуэлл, – то когда вы его видели в последний раз?

– Семь недель назад. В начале марта.

– Где?

– На другом конце города в маленьком баре «Заходи, не стесняйся».

– Я знаю это место. Он давал знать о себе после этого?

– Нет.

– Вы знаете, где он жил?

Уэйнрайт покачал головой:

– Он не хотел, чтобы я знал. Поэтому я ему подыгрывал.

Имени мужчины Нолан Уэйнрайт тоже не знал. Известное ему имя было почти наверняка не настоящим. Надо сказать, что настоящее имя он и не пытался узнать. Ему было лишь известно, что Вик – бывший уголовник, нуждающийся в деньгах, – готов стать тайным информатором.

В октябре по настоятельному требованию Уэйнрайта Алекс Вандерворт разрешил ему нанять информатора, чтобы установить источник поддельных кредитных карточек системы «Кичардж», которые стали в то время появляться в возрастающих количествах. Уэйнрайт выпустил щупальца, используя свои знакомства в центре города, а затем через многочисленных посредников договорился о встрече с Виком, во время которой они и пришли к соглашению. Было это в декабре. Начальник охраны помнил это хорошо, поскольку суд над Майлзом Истином проходил на той же неделе.