Текст книги "Любовь без дресс-кода"

По кругу

Каждый из нас в глубине души надеялся, что вечером, когда мы встретимся, мы найдем какую-то волшебную тему для разговора, которая все перевернет.

Но все волшебные темы уже были исчерпаны: мы уже признались друг другу в любви, он уже попросил меня родить ребенка. Больше чудо-клея человечество не изобрело.

Он вернулся за три часа до самолета и сразу сказал собираться. В такси мы молчали – было страшно начинать. В зале ожидания тоже молчали – там были люди. Среди них наверняка те, кто знал русский, и ругаться у них на глазах не хотелось.

Но в бизнес-классе самолета мы остались одни. Да, за тонкой шторкой шумели другие пассажиры, иногда мимо проходили стюардессы, но молчать еще три с лишним часа было невыносимо.

Начал он. И дальше все покатилось – уже было все равно, кто рядом. Все равно, падал ли самолет в воздушные ямы, приносили ли обед, выпускали ли по рукаву в аэропорт, проверяли ли паспорта.

Я только нервно вертела ножку бокала с шампанским – а потом пустого, который у меня с трудом на выходе отобрала стюардесса. Я смотрела на нее стеклянными глазами.

Трудно было поверить в то, что происходит.

– Яна, – сказал Вадим. – Я понимаю, что ты могла быть чем-то недовольна, но пойми и меня. Я тебя терпел…

– В смысле – терпел?! – Что-то меня это резко подкосило.

– Я неправильно выразился. Ты, конечно же, прекрасная. Но у меня есть определенные условия… В которые я давно и успешно вписываюсь. А вот ты…

– Что я?

– Твои волосы, твои шутки, твои привычки! Это все очень мило, но как доходит до дела, постоянно приходится помнить, что у тебя все непросто! – Стюардесса принесла Вадиму толстостенный бокал с виски. Маленькие айсберги льда с неслышным звоном сталкивались внутри, когда самолет потряхивало.

– Мои волосы, шутки и привычки – все то, что тебе нравилось, – внезапно! перестало? – Я отклонилась, когда он протянул ко мне руки. Утешить? Зачем сначала обижать, чтобы потом утешать. Нет уж, пришло время разговоров, а не прикосновений.

– Нет, не перестало, – горько вздохнул Вадим. – Но надо как-то понимать, что есть место и время для такого, а есть для другого. На приемах ни волосы, ни шутки неуместны. А мне приходится тебя брать с собой.

– Я вела себя нормально на приеме, что не так-то?

– Вроде бы и нормально, но постоянно выпадала из общей картины. Выделялась даже перекрашенная.

– Бороду я сбрею, а умище куда девать?.. – Все, что мне оставалось, – глупо шутить. В самолете даже не сбегаешь на свежий воздух поплакать.

– Яна!

– Не понимаю, почему нельзя было выбрать любую из твоих девиц и ей морочить голову? – устало спросила я.

– Ты умная.

– Умную девицу! И получить готовую и счастливую жизнь!

– Потому что я тебя люблю. – Он качнул айсберги в янтарной жидкости, они по очереди стукнулись друг о друга. Мне очень хотелось придумать какую-нибудь метафору про них и про нас, но, как назло, ничего не приходило в голову.

– Это оправдание для того, чтобы меня ломать?

– Нам всем приходится себя ломать. У всего есть своя цена. Чтобы не задумываться о том, где будешь спать завтра и что будешь есть, надо соответствовать условиям. Принимать правила игры.

– Необязательно. Тем более, что даже когда я соответствую, – я, оказывается, не соответствую все равно!

– Яна, ты просто еще не привыкла. Ты всю жизнь вращалась в своем кругу. Я поднял тебя до своего уровня…

– Ты – ЧТО СДЕЛАЛ?! – Если бы я не была пристегнута, я бы вскочила, но ошеломление мое было столь велико, что я забыла, как дышать.

– Тише… – Вадим оглянулся на шторку. Кажется, за ней даже притихли.

– Да наплевать! Ты серьезно сейчас сказал? Поднял до своего уровня?

– Яна, ну ты же действительно…

– Вадим, ты охренел. Вот прямо сейчас. Как жаль, что мы в самолете.

– Да я вообще заметил, что ты себя ценишь выше всех, – сквозь зубы пробормотал он и отхлебнул добрую половину бокала.

– А как я должна себя ценить? – изумилась я. – Быть счастлива, что господин меня облагодетельствовал? Выдал свою кредиточку, позволил спать у себя в постельке?

Я достала кредитку из рюкзака и подумала, что бросить в него будет недостаточно широкий жест. Психовать так психовать. Согнула пополам и швырнула в его бокал с виски.

– Теперь ТЫ охренела? – Он рванул галстук, как будто он его душил. Я бы сейчас с удовольствием этим занялась. – Думаешь, ты такое сокровище?

Вадим поднял бокал, намереваясь отпить, но кредитка немного мешала. Он со стуком поставил его на столик так, что виски выплеснулся. Вот сейчас у нас по плану был бы страстный секс. Как жаль, что самолет. Как жаль. В этот раз недопонимание не залечить оргазмами. Пришло время все решить.

Я сделала один из пяти поместившихся глотков шампанского в бокале. Покосилась на стиснувшего челюсти Вадима.

– Неужели тебе вся эта хрень дороже меня? – Его брови сошлись к переносице. Он все равно оставался грозно-красив, и ругаться с ним было почти физически больно.

– Вадим, встречный вопрос.

Он промолчал, только сильнее стискивая зубы.

Взял бокал, посмотрел на кредитку внутри, покачал его в руке, намереваясь, видимо, швырнуть в стену, но я перехватила его руку:

– Нет уж, Вадим, ты взрослый человек и веди себя как взрослый человек.

– Кто бы говорил.

– Я, может быть, не так выгляжу, как вы привыкли, люблю мультики, и мороженое, и качели. Но это всего лишь внешние признаки. Я предлагаю нормально поговорить, веду себя вменяемо, несу ответственность за свои слова и свои поступки. Давай ты, человек, который выглядит как взрослый, тоже будешь вести себя как взрослый? Без вот этих вот психозов? Пытаешься убежать и сделать вид, что оно как-нибудь само должно организоваться. Думаешь, что если ты промолчишь про Стрельца, например, я постепенно привыкну и забуду.

– Это не психоз. Я не понимаю тебя. Я вообще тебя не понимаю, ты говоришь на каком-то другом языке. – Вадим поставил бокал и спрятал лицо в ладонях. Мне на секунду его стало жалко.

– Хорошо, я попробую поговорить на твоем.

Я вздохнула, выдохнула.

– Проблема в том, что тебе нужна женщина, которая выглядит так, как у вас принято. Меняется по сезону. Не отсвечивает. Такая же, как все. Но у тебя есть только я. И ты хочешь сделать такую женщину из меня.

– Пока все верно, – кивнул он, скривившись, словно сам себе не верил. Оперся на подлокотник кресла, потер лоб.

Я ничем не могла ему помочь. Только идти дальше, чтобы однажды вынырнуть наконец из этого разговора:

– Хорошо, я готова это обсудить. Начнем с компромисса. Что, в свою очередь, сделаешь ты?

Я знала, что будет. Я младше его на десять лет, но каким-то образом понимала, что происходит, гораздо лучше, чем он.

Он взвился:

– Тебе кажется, что я делаю для тебя недостаточно?! Я хочу, чтобы ты была счастлива, понимаешь? У тебя есть мужчина, которого хотела бы каждая вторая в офисе! Мужчина, который полностью готов тебя обеспечивать! Защищать…

Тут он немного споткнулся, потому что то, как он меня «защищал», уже было малость скомпрометировано.

– То есть ты принес себя таким, какой ты есть, – терпеливо продолжила я. Кто-то должен оставаться спокойным. Кто-то должен верить в нас. – Но ведь и я принесла себя такой, какая я есть. Если ты считаешь, что этого недостаточно за то, что принес ты, то зачем ты со мной связывался?

Вадим нервно отхлебнул прямо из бокала с картой и позвал стюардессу. Она, не моргнув глазом, унесла этот бокал и принесла новый, который Вадим опустошил одним глотком. У меня еще оставалось мое выдохшееся шампанское, и я держалась за него, как за амулет, который должен вывести нас из ада.

– Нет, давай не так, – продолжила я после паузы. – Почему ты сразу не предъявил мне счет? Я бы посмотрела и ответила, готова ли я платить. Но ты предъявляешь это все явочным порядком. Ты изменись, а я не буду.

– А ты бы хотела меня изменить? Тебе что-то во мне не нравится? – Он повертел пустой бокал, в котором остались только льдинки, и посмотрел в ту сторону, куда ушла стюардесса.

– Да, конечно, меня что-то не устраивает. Я бы хотела, чтобы ты больше времени проводил со мной. Чтобы мы куда-то вместе ездили. Чтобы ты интересовался чем-то помимо работы.

– Почему ты об этом не говорила?

– Потому что я не хотела, чтобы ты чувствовал себя некомфортно. Я могла принять тебя таким, какой ты был. Но не смог – ты.

Мы повторяли и повторяли одни и те же диалоги по кругу. Я отчаивалась. Вадим, кажется, пытался собрать слово «вечность» из разбитых букв слова «жопа» и все надеялся, что, если он по-другому поставит те же слова, головоломка сойдется и ему опять выдадут веселую, послушную Яну.

Увы. До посадки это ему так и не удалось. Ну что ж – Кай и подольше мучился.

– Ян, если ты хочешь расстаться, так и скажи, хватит иметь мой мозг! – взорвался он прямо на паспортном контроле. – Расходимся так расходимся!

Расколотое сердце

– Постой, не надо никуда расходиться. – Я положила пальцы на его рукав, и он прижал их своей рукой так отчаянно, что в сердце что-то екнуло. – Давай все как следует обсудим. Чтобы потом не получилось так, что мы расстались из-за того, что друг друга недопоняли. Уж если мы расстанемся, давай расстанемся из-за того, что мы точно друг друга поймем.

Я попыталась улыбнуться. Вадим остановился, повернулся ко мне прямо среди толпы аэропорта, взял мое лицо в ладони:

– Янушка, давай поедем домой, а?

– Нет. Нет. – У меня самой слезы наворачивались на глаза, но мы и так слишком долго оттягивали этот момент. Будет только больнее, если тянуть и дальше. – Нет, я не поеду домой с тобой, пока мы не договорим. Здесь и сейчас.

Прямо сейчас.

Прямо сейчас рядом с нами было только какое-то пафосное кафе с видом на летное поле и заоблачными ценами.

Он заказал кофе, разумеется. Я какое-то пирожное. В виде розового сердца. В хрупкой глазури.

Я стукнула по ней кончиком чайной ложки, и она раскололась на части, открывая нежную малиновую серединку.

Вадим был очень красивый. Прозрачные глаза. Темные кудри. Насмешливая кривая улыбка. Сейчас печальная, такая, что сердце рвалось от боли.

– Ты ведь видел меня такой, как я есть. Со всеми волосами, со всеми самокатами. Я другая и никогда не притворялась иной. Я не пыталась быть кем-то, кем не являюсь.

Нет, не то. Очередной круг. Я должна собраться. Найти правильные слова, переубедить. Я умею, я занималась этим на работе много лет, я могла за день переписки перетащить агрессивного пользователя с темной стороны в армию самых лояльных наших поклонников. Надо только применить весь свой опыт до последней капли. Это мой главный бой. У каждого свой.

– Вадим, я – сумасшедшая, креативная, не любящая условностей и стереотипов, яркая, общительная, оптимистичная. И совершенно неважно даже, какого там цвета у меня волосы, хотя сиреневые мне кажутся веселее блондинистых, я буду выделяться всегда. А ты хочешь, чтобы я была сдержанной, изысканной, покорной, молчаливой и удобной.

– А ты не можешь быть и такой, и такой?

– Тут вопрос не в том, могу я или не могу.

– А в чем?

– Хочу. Ли. Я.

Я ведь пробовала. Последние два года в школе и первые два года в институте дались мне очень тяжело. Меня даже таскали к врачу, но ничего, кроме нервного истощения, «нормального для абитуриентов», не нашли. И на этом фоне я решила наконец попробовать быть «как все». Мне ведь тоже тяжело постоянно быть под давлением окружающих. Выслушивать мнение прохожих о моей одежде и прическе. Доказывать, что цвет ногтей не влияет на мои способности к учебе. Снова и снова оказываться в центре любого происшествия, даже если я всего лишь шла мимо.

И я попробовала. Послушала каждого взрослого и умного человека – и сделала приличную стрижку, покрасилась в пристойный каштан, наносила аккуратный нюдовый макияж, ходила в юбках чуть ниже колена и на каблуках в несколько сантиметров. Говорила тише, не ввязывалась ни в какие истории вроде той, с которой началось наше знакомство с Вадимом. И выбирала то, что выбирало большинство.

В какой-то момент мне показалось, что я перестала существовать. Однажды я не смогла ответить, какое у меня любимое мороженое. Я просто не помнила. Даже на свиданиях я позволяла выбрать за себя.

– Ты не хочешь?

– Нет.

– Даже ради меня?

– Вадим, когда мы познакомились, я увидела тебя таким, какой ты есть. Ты трудоголик, тебе пофиг на художников, но читать ты любишь, ты смотришь только фэнтези-сериалы и ненавидишь медицинские, тебе все равно, какого цвета стены в твоей квартире, но важно, из какой ткани постельное белье, – и еще тысяча разных мелочей, включая любовь к похоронным костюмам и привычку засовывать руки в карманы. Я разве бросилась тебя менять? Требовать от тебя что-то? Даже про карманы всего один раз сказала. Я приняла тебя таким.

– Серьезно, ты не хочешь измениться ради меня?

– Вадим, а ты ради меня хочешь?

– Да.

– То есть ты готов перестать заниматься работой 90 % времени, будешь ходить со мной по выставкам, читать мои книги, смотреть мои фильмы, проводить со мной целые дни? И еще тебе пойдут толстые белые свитера и светло-голубые джинсы.

– Хорошо, на свитера согласен. И на джинсы. Но если я перестану заниматься работой, моя компания просто развалится. Что-то я смогу делегировать, но очень мало, тут все завязано на мне. У меня тупо не останется денег на ту же квартиру, которую ты так любишь.

– А что, никак нельзя совместить? Кстати, квартиру я не люблю. Даже уже ненавижу после моего заточения.

– Ян, ну ты логически подумай – как можно совместить работу и ее отсутствие? Как можно не заниматься делами, но заниматься ими? Что за бред?

– А почему ты думаешь, что я могу совместить? Почему ты думаешь, что моя яркость и независимость, которые тебе нравятся, совместимы с «Да, дорогой, я сделаю, как ты скажешь» и принести борщ с задранным подолом?

– А как же любовь?

– Ты меня любишь?

– Да.

– Я тебя тоже люблю. Это у нас общее. Мы это выносим за скобки и сокращаем. Уравнения решал в школе?

Слишком много было слов. Но без слов мы уже пробовали – и где мы оказались? Надо было решить все раньше. Понять все тогда, когда мы еще не вросли друг в друга.

Хотя, с другой стороны, у нас бы не было этих долгих недель, этого прекрасного секса, этих закатов, ночей, туманных рассветов.

Мне очень хотелось плакать, но плакать было нельзя. Вадим тут же превратится в Настоящего Мужчину, Который Решает Проблемы. Точнее – заметает их под коврик.

А все просто.

Он хочет, чтобы я была такой, как я есть, но по нажатию кнопки переключалась в свою противоположность.

Я хочу…

Я впервые думаю, чего же хочу я.

Тоже очень многого.

Например, его.

Но еще работу. Любимую работу. Ту, которая часть меня.

Я пойду работать в какую-нибудь крупную компанию. Начну с низов, доберусь до любимых форумов, а там и до соцсетей. Не может же быть, чтобы один Мартин придумал такую классную штуку? В конце концов, есть Гугл с разработкой ИИ… у меня просто руки чешутся начать. Прямо завтра. Теперь, когда я, оказывается, могу не бояться.

Мне будет чудовищно грустно без Вадима. Без его прозрачных глаз и кривой ухмылки. Без его наглых пальцев и горячей кожи, без внезапного посреди ночи секса. Без «милой» и невероятных его поцелуев.

Божечки, как я проживу без его поцелуев?

Я чуть не передумала. Я смотрела на самолеты за окном, превращая розовое сердечко на тарелке в кашицу, и они расплывались перед глазами.

Всего-то надо – сказать, что я ошиблась. Что я не смогу без него. И получить компенсацию этих вот слез, немедленно, в любом количестве. Получить обратно его тепло.

А потом как-нибудь справлюсь. Научусь ходить на каблуках, куплю серо-розовый гардероб, накачаю губы, отшлифую кожу, отбелю зубы…

На зубах я вспомнила стреляющую боль.

На самом деле я сейчас просто хочу избежать боли. Понимаю, что придется отказаться от себя.

От себя.

Самой.

Какой бы я ни была.

Чтобы что?

Получить ту же боль, но вечную, регулярную. Посвятить жизнь прекрасному Вадиму. И даже если он потом не обменяет меня на две по двадцать, что же в конце жизни останется у меня?

Я вдохнула, пытаясь почувствовать в стерильном запахе аэропорта запах Вадима. Но почувствовала только аромат кофе.

Еще очень хотелось попросить поцеловать меня в последний раз, но я не решалась.

Мы помолчали, глядя друг на друга, успокаиваясь, выдыхая. И уже заранее печалясь и предвидя результат этого разговора.

– У нас ничего не получится? – первым спросил Вадим.

За что я его люблю, так это за смелость и решительность.

– Нет, – вздохнула я.

– Ты не согласишься жить на моих условиях?

– Нет, – вздохнула я.

– Значит, все?

– Да, – кивнула я.

– Хорошо, иди сюда.

Он поцеловал меня очень нежно и очень печально. Так, как я хотела. И так, как собиралась запомнить на всю оставшуюся жизнь.

– Куда ты сейчас?

– Неважно, Вадим. Я заеду за вещами через недельку или около того, хорошо? Я справлюсь.

– Хорошо.

Он встал, подошел к стойке расплатиться. И оттуда сразу ушел, не оглядываясь.

Я допила кофе из его чашки. Очень горький, с осадком на дне.

Одинокая или свободная?

Аэропорт – это такой Лимб. Еще не ад, уже не рай. Или наоборот. Лета, по которой плавают лодочки с логотипами авиакомпаний. Место безвременья. Место, где еще ничего не вступило в силу, даже когда уже случилось.

Я вспомнила, как не хотела ехать домой в тот день, когда встретила Вадима. Забавно, что все началось и заканчивается одним и тем же чувством – мгновением, застывшим в янтаре. Очень страшно жить дальше.

Но надо себя заставлять.

Поэтому из кафе я первым делом отправилась в сотовый салон и восстановила свою старую сим-карту. И даже вспомнила пароль от старого мессенджера, в который не заходила с тех пор, как Вадимовы спецы забрали второй телефон на проверку. Там накопилась огромная гора сообщений от старых знакомых, с которыми я все это время не общалась. В том числе от Герарда и… Маши.

С огромным любопытством я открыла диалог с ней. Она просила прощения за все и предлагала снова дружить. Я не верила своим глазам. Какая-то феерическая наглость. Или глупость?

Вот и выясним. Я нажала на вызов.

– Яна! С ума сойти! Я так рада тебя слышать! – моментально защебетала Машка. Ох, ее манера поведения «я прелесть какая дурочка» меня и в лучшие-то времена подбешивала, а сейчас была и вовсе не в тему. – Давай встретимся? По чизкейку, как всегда?

– Маш, а Маш… – Я вздохнула. – Тебе ничего не жмет? Ты же меня предала и кинула, прости уж за пафос и за сниженную лексику.

– Ну что ты старое вспоминаешь! Мы все были неправы в чем-то! Что ж теперь – не будешь совсем со мной разговаривать?

Я покачала головой. Феерически.

– Маш, я даже молчу про бабло, хотя мне очень интересно, как ты им распорядилась…

– Я же говорила… Купила машину, – даже как-то обиженно сообщила она. – Но Димочка ее уже разбил.

– Не впрок, значит, пошло… – Я хмыкнула. – А что ты Стрельцу мой номер слила – тоже ничего? Ты разве не помнишь, как он нас взламывал, как угрожал?

– Ой, ну он нормальный парень, ты что. Мы с ним просто болтаем иногда.

– Давно болтаете?

– Не помню, несколько лет.

– То есть начали дружить, еще когда он нашей фирме гадил, да? И тебе тоже было нормально?

– Ян, ну это же разные вещи! Что такого, если мы просто переписывались? Про кино разговаривали, он Марвел любит!

– Это все меняет… Скажи, а про причины того глобального сбоя, о которых он на всю Сеть растрезвонил, в 2014-м, тоже ты ему сообщила?

– Нууууу…

– Ясно. У меня только один вопрос остался.

– Во сколько встречаемся?

– Нет. Маш, ты дура?

– Ну вот ты опять! – Этот ее тон я знала. Он назывался «сама виновата». – Ты такая агрессивная, от этого с тобой все беды и случаются!

Божечки.

Я оборвала звонок.

Ужасно тяжело признавать, что ошиблась в человеке. Гораздо проще свалить на внешние обстоятельства. Чтобы не думать, что я шесть лет дружила с абсолютной дурой и как-то умудрялась все это время игнорировать этот факт. Но как, как?!

Следующие, кому я позвонила, были квартиранты. Ужасно неудобно выгонять людей, они, может, планировали свою жизнь, обои поклеили или розетки поменяли, а я такая – извините, ситуация изменилась, валите на фиг. Но я тоже планировала. И мне надо где-то жить.

И тут случилась первая приятная вещь за этот день – оказывается, квартиранты сами не знали, как мне сообщить, что они собираются переезжать. Это была молодая пара, которой идеально подходила моя однушка, но теперь у них кое-то изменилось – с ребенком нужна квартира побольше. Они были безумно рады, что теперь никто никому не должен, мы расходимся, довольные друг другом, – они срочно уезжают в уже снятую новую квартиру, я срочно возвращаюсь домой. Попросили только три-четыре дня на все дела. Я согласилась – что уж там, зато штраф им платить не надо, а деньги мне пригодятся.

Кстати, о деньгах. Я с некоторой опаской залезла посмотреть баланс своей старой карты. В последний раз там были какие-то копейки, которые я послала на лекарства котику… а сейчас красовалась прямо-таки очень приятная сумма! Часть это были деньги за квартиру, а другая часть – зарплата и компенсация за сокращение от «Небьюлы». У Вадима же компания белая, пушистая, прям как зверь песец. Вот и досталось – так что можно выдохнуть и подумать, что делать дальше.

Надо где-то провести эти несколько дней. К родителям я сейчас не поеду под страхом смертной казни. Только маминых нравоучений мне сейчас не хватало!

Но есть то, что я всегда хотела сделать, когда у меня появятся лишние деньги…

Впрочем, я тогда еще не знала, что одного этого условия мало, надо еще загадывать личную свободу.

Так вот. Теперь у меня есть деньги, время, свобода и Шенген.

Что это значит?

Дайте мне глобус, я его раскручу и тыкну пальцем!

Впрочем, я знала место получше, чем случайно тыкнутый остров в Тихом, скажем, океане. Буквально потерянный рай.

Я открыла мессенджер и написала Герарду:

Yana: Привет. Что ты делаешь сегодня вечером?

Интересно, умеют ли быть немцы спонтанными?

Gerard: Сижу в своей квартире в Берлине. Теперь еще и думаю об одной яркой птице.

Yana: Нет, ты идешь показывать яркой птице Берлин. Verstehen?

Да, я погуглила, как правильно пишется «ферштейн».

Gerard: Ты выучила немецкий? Ты прилетела в Берлин? Ты рассталась со своим парнем?

Yana: Нет. Пока нет. Да. В девять вечера на Александерплац!

Умеют.

Следующий пункт – превратиться обратно в яркую птицу, а то ж не признает!

Билет в Берлин я купила, уже сидя в парикмахерском кресле. Прекрасные, прекрасные современные технологии! Но придется все-таки пилить через весь город в другой аэропорт, потому что из этого самолеты летали как-то слишком дорого.

– У вас такой изумительно тонкий оттенок волос… – восхитилась парикмахерша. – Стрижку?

– Нет, перекрасить в радужный.

– Что, простите?.. – остолбенела она.

Я вообще-то выбирала салон по отзывам, и там вполне себе красили в вырвиглазные цвета. Неужели я стала выглядеть как человек, который не может захотеть радужного?

– Не меньше десяти оттенков. Побольше неонового. Хочу такое, чтобы на меня бродячие кошки оборачивались и младенцы начинали плакать, едва увидят, – объяснила я, как могла, доходчиво.

– Ни слова больше! – просияла девушка.

Привет, свобода.