Текст книги "Не такая, не такой"

Юл: Какой русский не пьет виски

– Серьезно, ты уступил женщину, которая тебе нравилась, – Владу?

Альберт был уже пьян. Еще держался, для незнакомых с ним и вовсе выглядел собранным и деловым, но я видел – в хлам. Он уже приехал пьяный, сразу отпустил водителя до завтра, и я, посмотрев на него, убрал водку и достал виски.

Докатились мы.

Виски незаметно, но твердо стал истинно русским напитком для задушевных бесед.

Если аккуратненько, по одной, к борщу или свинине – то да, водка и ничто иное. А если душу нараспашку, то в культурном коде прописался односолодовый, шотландский. Не перетягивает на себя внимание, не требует ритуалов, не увешан памятью предков, как новогодняя елка.

Тихо, незаметно уводит из области логики туда, где можно. Можно поговорить откровенно наконец.

– Ну, а что я должен был делать?

Вернулся с хренова юбилея, с трудом стряхнув эту… Снежану.

Прицепилась так, что думал – придется силой из машины вытряхивать, уже пошли грустные глазки и песенки из серии «переночевать негде».

Наплевал на пару выпитых бокалов и рванул в берлогу.

Выключил все телефоны, с особым наслаждением – семейный. Заблокировал видеофон, запер ворота, завалил камнями вход и ушел в дальний угол пещеры, где и сидел с мрачным видом третий день.

Спорт не шел, книги не шли, шатался по дому да бездумно наблюдал за взъерошенными облезлыми по весне белками, которые яростно ругались у кормушки.

… – Воля твоя, но звучит как-то ненормально… отдал свою женщину сыну.

Альберт «Ехидная сука» Валевский – это человек, который способен достать дьявола, даже если он спрятался под крылом архангела. Достать – во всех смыслах.

Грейдер разравнивал грунтовку, ведущую в поселок, досыпал щебня, ровнял после весенних ручьев и прочих безобразий. Я сам махнул рукой, разрешая ему заехать на территорию, поправить дорогу к дому.

Через пятнадцать минут водитель с очень удивленным видом протягивал мне телефон – невозмутимый Альберт уточнил, что он уже подъезжает и сегодня мы с ним пьем.

… – Нет, ненормально бы звучало, если бы я с собственным сыном за нее соперничал бы!

– Ну почему… – Он откинулся на высокую спинку кресла, внимательно посмотрел сквозь бокал на огонь. – Как раз древнее уважаемое занятие. Кто только ни дрался с собственным отцом за женщин и ресурсы. Зевс, Эдип, Гаара…

– Последний, это кто? – затруднился я. – Ты меня кончай подавлять эрудицией, я простой парень из Химок, кунг-фу не знаю, знаю прием «рессора от трактора «Беларусь»».

– А диплом МВА у тебя в сортире все еще висит?

– Купил. – Я отхлебнул уютного и доброго своего вискаря. Лед решили не добавлять, восемнадцатилетний «Макаллан» хочет дать жару, а не вот это вот все. – Права купил, ездить не купил. Иначе бы понял, что вообще происходит.

– Происходит, друг мой, банальная вещь. Не догнав резвую косулю, охотник плюнул – свежего мяса вдосталь, конь захромал, выпить уже хочется, ну и хрен с ней. Но узрев в ее боку стрелу с чужим оперением, не вынес, взыграло ретивое, и добыча вновь стала желанна.

– Да херня это все! – рявкнул я. – Достали меня эти сладкие сказки про мужчину-охотника. Всегда бесили своей нелогичностью.

Мы устроились на первом этаже у камина, где специально на такой случай стояли два высоких кресла из художественно потертой коричневой кожи. Остальная комната была оформлена в том же стиле: темные тона, натуральные материалы, запах кожи и табака. Охотничий домик – дизайнер меня этим достал. Зачем еще мужику дом на отшибе в глухих лесах? Поубивать кого-нибудь на досуге, а как же.

Меня переупрямить сложно, так что в итоге обошлись без настоящей головы лося на стене и шкур на полу, но атмосфера, видать, осталась.

– Где ж вы видели охотника, который начищает сапоги, заряжает ружья, полдня носится за добычей, пару раз чуть не дохнет, когда добыча начинает носиться за ним, а потом, догнав ее и, ну ладно, пристрелив, теряет интерес и сразу бежит за следующей, не посрав, носки не сменив? Неееееет…

Заметил в своем голосе характерные пьяные нотки. Остался доволен – миссия выполнена. Надеюсь, Альберта тоже отпускает. Он сидел, подперев рукой щеку, и слушал меня так внимательно, будто я секреты Вселенной ему рассказываю. Только съехавшие набок очки выдавали, что Штирлицу уже хватит.

Я продолжил. Меня несло:

– С добычей надо сфотографироваться, отпилить рога, повесить на стену, шкуру постелить у камина, мясо приготовить и накормить всех причастных и непричастных, рассказав им в подробностях, как обгонял, как подрезал, как жалобно смотрел лось в свой последний водопой. Фотки в альбом, ну в соцсети, гостям двадцать лет показывать лысый коврик у камина, внукам травить байки, с каждым разом преувеличивая размер перепрыгнутых оврагов и клыков кабана. Охотник не бросит добычу, пока не использует ее до самой последней крошки, и еще его далекие правнуки будут хранить эти рога на чердаке и не знать, как избавиться от такого счастья.

Я прикончил бокал одним глотком. Альберт снял очки, протер. Но надевать не стал, сложил и убрал в карман пиджака. Откинулся в кресле, сощурившись на огонь.

– Если бы я хотел азарта погони и вот этого всего, я бы ее до упора добивался. Но нет.

А зря, блин. Если бы не уперся в свою обиду, сейчас бы не обтекал.

– Ты же скучаешь, если не надо бороться. Посмотри на себя. Пять лет зарастал мхом и бородой, похоронил себя здесь. А только появилось за что подраться – сразу взбодрился и на вид уже не суровые пятьдесят с хвостом, а невнятные сорок.

– Да ни хера, – поскреб я трехдневную щетину и решил утром все-таки побриться. «Пятьдесят с хвостом?!» – Я, сколько себя помню, постоянно вкалываю, выкручиваюсь, добиваюсь. Для того, чтобы в итоге спокойно сесть в кресло и насладиться уже плодами труда. Да я со своими стамесками был охеренно счастлив, поверь мне. И с удовольствием туда вернусь.

– Не скучно?

– Вообще нет. Тихо, спокойно. То, что я хорошо умею добиваться, не значит, что мне это нравится. Я не охотник. Я просто добываю свое. Потому и бросил – не мое.

– А теперь, стало быть, опять твое?

Я подумал, вертя бокал в руках.

Хорошо подумал.

Несмотря на то, что в алкогольном тумане мозги вертелись так себе, все остальное как раз расслабилось.

– Как называется то ощущение, когда не твоего круга, не твоего типажа, некрасивая, непафосная, вообще вся не такая, как нужно женщина вдруг начинает занимать все мысли? Готов убить любого, кто ее обидит, даже собственного сына. Когда она делает невыносимо глупые и жестокие вещи, больше всего хочется ее обнять и не отпускать. И что бы она ни делала – все поперек, но все в строку на каком-то высшем уровне?

– Любовь, Юл. – Альберт насмешливо отсалютовал мне бокалом, рванул пуговицы, расстегивая рубашку, взъерошил седую голову и тихо хрипло рассмеялся. – Добро пожаловать в клуб, друг.

Сижу, перевариваю.

Самое время спросить, что такое любовь. Но сомневаюсь, что Алик ответит. Сдается мне, решение у этой задачки для каждого свое.

Думал когда-то, что влюбился в Ольгу, ну а как иначе? Это ведь оно – ночевать под окнами, целоваться до трещин на губах, тратить все деньги на подарки, наплевав на себя?

Не выпускать из постели по два дня.

Потом оказалось, что это до первых проблем. Когда эти непроницаемые черные глаза бесят, бесят, бесят! Хотя вчера целовал их до одури. И завтра будешь целовать, но какой-то участок сердца уже онемел, отмер и мешает с прежней ясностью говорить «я тебя люблю».

С детства не выносил вранья про свои чувства. «Прости меня, бабушка, мне очень жаль» застревало в горле, если было нисколько не жаль. Был за это не раз бит, но так и не научился.

Поэтому так больше ни разу и не сказал «я тебя люблю» никому из последующих жен и любовниц.

Даже мысленно.

Загрузил меня Альберт, ничего не скажешь.

– Неужели ты ее правда не ревнуешь к сыну? – поинтересовался он.

Любит выворачивать людей наизнанку. Потому и друзей у него немного.

– Алик, это же Влад. Ты пойми.

– А что Влад?

– У тебя ведь нет детей?

– Нет. – Кривая усмешка, за которой прячется… сожаление?

– Тогда не поймешь. В тот момент, когда они появятся, все изменится. Ты уже не просто какой-то там крутой мужик, ты отец. Ты сделал самое главное, что вообще существует в мире.

– Технически – не ты.

– И от того все только острее. Ольга создала его из себя, вырастила внутри, их связь неоспорима. Мне же пришлось свою причастность к этому существу доказывать. Кормить птенца своей плотью, чтобы обрести такую же связь. Он не просто часть меня, он продолжение, он моя стрела в будущее. Все, что я когда-либо делал – ради него.

– И сейчас, когда ему нужна твоя женщина…

– Это знаешь, как в сказках – пришло настоящее испытание. Отдай то, что ценишь больше всего. Всегда думал, за него жизнь отдам, а тут надо отдать Соню. И как-то если выбирать, то не уверен, что ее отдать легче…

Альберт сидел задумчивый.

– Жизнь, говоришь…

– Я смотрю, ты уже о своем.

– Да, Юл, я о своем…

– У тебя же все клеилось и ладилось в тот раз?

Он промолчал, только смерив меня насмешливым взглядом.

Ну да, за своими страданиями я и не приметил этих мелочей – что приехал он пить ко мне, например, хотя обычно мы куртуазно сидели у него – дегустировали что-нибудь редкое и курили сигары. Мои простые развлечения на природе до его стандартов недотягивали.

Что так бестактно выцепил меня, проигнорировав все таблички «оставьте меня в покое».

Что выглядит потрепанным и потемневшим. Хреново выглядит.

Но ничего не рассказывает. Гордый, сука. Или считает, что я ему ничем не помогу. Особенно в таком состоянии.

– Женщины! – Я поднял бокал. – Как с ними ни обращайся, хоть игнорируй, как ты, хоть потакай, как я, а итог один – какая-то однажды пробивает броню или проходит твой лабиринт с загадками. И вот ты уже у ее ног беспомощный и распяленный на кровавом алтаре, а она держит твое сердце в руке и занесла над ним нож.

Альберт молча чокнулся со мной и выпил бокал одним махом.

– Пойдем прогуляемся, – предложил я, с трудом поднимаясь из кресла.

Затекшие мышцы самозабвенно мстили за пропуск тренировок. В моем возрасте поздно бросать спорт. Спина не оценит. Теперь надо поддерживать форму, пока способен передвигаться, иначе сердце доходчиво и быстро объяснит, где ты был неправ. Последнего шанса не даст, вот сейчас – последний шанс.

Мы захватили бокалы.

Да и почти пустая бутылка тоже пошла с нами.

Апрельская морось на улице освежала и настаивала на том, что скоро-скоро настоящая весна, а за ней – томное жаркое лето. Надо только подождать совсем немного.

Альберт покосился на лестницу в подвал:

– Доделал свое кресло?

– Не лежит душа.

– Мой тебе совет – делай колыбель.

– Ой, иди ты. Одного балбеса мне и так много.

– Одного много, второй будет в самый раз. Он вырос, вложи свое большое сердце в следующий проект. Все яйца в одну корзину не кладут.

– Мои яйца – мое дело.

– Тебе их уже прищемили.

Валевский посмотрел на меня слишком острым взглядом. Никак не расслабится человек, только зря на него алкоголь переводить.

– Что? – спросил я. – Я чего-то не вижу?

Ничего не ответила золотая рыбка, только догналась еще вискарем и разлила по последней.

– Ты лучше скажи, почему у тебя-то не ладится? Сына вроде нет… – усмехнулся я. – Ты не умничай, знаешь. Если тебя так приперло, так иди и женись. Поверь мне, всегда помогает.

Альберт рассмеялся горько и сухо.

– Что? Неужели не помогает? – изумился я. Не было в моей биографии женщины, которая не повелась бы на искреннее предложение пожениться.

Для женщин это как орден – была, воевала, заслужила. Это для мужчин каждый развод – шрам от пули.

– Представь себе, не в этом случае.

– Да уж, человек ты необычный и проблемы у тебя необычные… Моя наоборот. – Я вздохнул, поднимая глаза к черному небу с бесконечной россыпью бриллиантовой крошки.

– Замуж хочет? – спросил Альберт.

Кивнул, тоже допивая последние глотки. Ну и хватит нам. Хороший виски в голову не бьет, он мягко и незаметно опутывает тебя толстыми веревками, вымоченными в болотном тумане.

– Но не за тебя.

Кивнул опять.

– Скажи, Юл. А Влад как – планирует жениться?

– Даже близко не собирается.

– Так как ты думаешь – надолго это все? И зачем это Владу.

– Соня же…

– Это для тебя она «Соня же». А для него?

Снова этот пристальный взгляд.

– Предлагаешь мне подождать, пока она ему надоест? Спокойно смотреть на то, как она с ним…

– Предлагаю тебе расставить приоритеты. Соня, Влад, гордость.

– Выбери любые два? – хмыкнул я.

– Нет, – покачал головой Альберт. – Выбери что-то одно. Все, пошли спать, не семнадцать нам уже.

Только что-то не спалось.

Возраст, что ли?

Соня: Кому я нужна

Уже по атмосфере поняла, что Влад опять не в духе.

В квартире висело тяжелое облако раздражения.

Я тихонько на цыпочках вошла, закрыла за собой дверь.

Так обрадовалась, когда он ответил «Приезжай» на мое предложение хоть чем-то ему скрасить тяжелые рабочие дни… Хотя мне самой это давалось все тяжелее и тяжелее.

Мы никогда еще не оставались на ночь в этой квартире. Влад сказал, что она «семейная», так что здесь можно ненароком встретить или его отца, или мать.

«Ты реально этого хочешь?»

Я не хотела.

Поэтому понимала, почему только он назначал наши встречи и они были такими короткими.

Все остальное время приходилось довольствоваться перепиской. Правда, и чатиться он много не мог.

Он не соврал, он был исполнительным директором «Лагиана», и фактически – единственным руководителем.

Я бы засомневалась, что на него полностью свалили такую огромную ответственность, но он реально мало спал, осунулся и почти все время висел на телефоне, согласовывая какие-то вопросы поставок и закупок.

Я так поняла, что как раз сейчас у них был серьезный кризис, и ему приходилось разруливать все новые возникающие проблемы, едва успев оправиться от старых. При этом Юлиан во всем этом не участвовал, оставив Влада фактически в одиночестве бороться за сохранение бизнеса.

Странно, он мне казался более ответственным человеком.

Но Влад сказал, что отцу наскучило заниматься делами, и теперь вся ответственность лежит на нем. Юлиан лишь получает прибыль как владелец и живет в свое удовольствие, пока сын делает все, что положено делать владельцу бизнеса, но за обычную зарплату, не получая даже процентов от прибыли. Такие вот у него методы воспитания.

Я бесшумно прошла по квартире и заглянула сначала в гостиную, а потом в спальню. Влад валялся на кровати в одних джинсах и смотрел в потолок. Прокралась к нему, примостилась сбоку. Он почти не отреагировал, только обнял за плечи, когда я устроилась у него на груди.

Его кожа была загорелой и гладкой, выпуклые мышцы пружинили под пальцами. Я не могла удержаться, чтобы не провести по ним кончиками пальцев. Особенно тащилась вот от этих восхитительных твердых сплетений мускулов, треугольником идущих к паху. Обычно Владу нравилось мое восхищение: «Разве не для этого я убиваюсь в спортзале?»

Но сейчас он отвел мои руки и покачал головой:

– Не сейчас, Софи, мне надо подумать.

На лице было написано раздражение.

Я часто спрашивала, я ли виновата, но всегда получала ответ «конечно, нет, не выдумывай хрени». В конце концов смирилась, что иногда мой мужчина может быть печален, а я ничего не могу поделать с этим.

Я посмотрела в его лицо. Провела пальцами по залому между бровями. Очертила скулы.

Подумала и предложила:

– Поехали куда-нибудь поужинаем, вдруг это тебя развлечет?

– Поужинаем? – он повернул голову. – А ты уже не на диете, что ли?

– Я сегодня прошла в горку по дорожке десять километров, – похвасталась я. – И увеличила веса на тренажере.

– И решила отпраздновать это чем-нибудь калорийным, чтобы не дай бог не похудеть?

– Влад!

– Ты и так уже выбилась из графика. Я ведь предлагал тебе своего тренера, но ты упрямишься. И систему питания ты взяла от какой-то подружки, вместо того чтобы послушать меня, я лучше разбираюсь.

С того дня, как мы начали встречаться, я похудела уже на семь килограммов и впервые за много лет увидела на весах первую цифру 7. Остальные цифры, увы, пока радости не внушали, но это был ого-го прогресс!

Правда похудение почему-то замедлилось, а я и так почти ничего не ела и еле таскалась. Старалась есть перед спортзалом, чтобы хватало сил на полную тренировку. От предложения Влада я отказалась, чтобы не влезать еще больше в деньги Юлиана, – тренер Влада работал в невероятно дорогом и пафосном зале. Владу, боюсь, просто сложно было представить, как живут люди, у которых нет папы-бизнесмена.

Кстати, не знала, как ему сказать про принадлежащую Юлиану дикую сумму у меня на счету. Может быть, просто через Влада и передать? Вряд ли Юл продолжит эту игру в возвраты через сына.

– Влад… – Я решила для начала рассказать про свидания с Юлианом.

Но он меня прервал:

– Вообще, знаешь, лучше, наверное, тебе домой поехать. Мама вроде собиралась зайти, не уточнила, когда. Ты же ее боишься.

– Она надолго? Я могу пока в комнате тихо посидеть, как будто меня нет.

Я же только приехала! Хотелось еще с ним побыть.

– Понятия не имею. Это же моя мама, я что, ее выгонять буду?

Находиться в одной квартире с Ольгой мне хотелось меньше всего. Я вздохнула и пошла одеваться. Но Влад вдруг передумал:

– Хотя погоди, постой. Мне не нравится твой тоскливый вид. Иди сюда.

Я скользнула обратно в его объятия и потянулась за поцелуем, но как назло именно в этот момент запиликал мой мобильный.

Даже не думая ни о чем, я прихлопнула его через карман джинсов.

Но через несколько секунд он запиликал снова. Пришлось отвлечься и достать из кармана.

Вызов от мамы.

Что бы у нее ни случилось, полчаса подождет.

Снова отключила звонок и прижалась к Владу. На этот раз он не останавливал мои пальцы, пробегающие по его животу. Рвано выдохнул и сжал руками то место, где у меня уже начала появляться талия.

Телефон опять завибрировал.

Я хотела выключить его совсем, но не выдержал Влад:

– Да ответь ты! Бесит.

Мама рыдала в трубку:

– Сонечка, приезжай скорее, Сонечка!

– Что случилось? – Серьезно? Вот именно сейчас, когда…

– Филомена!

– Что Филомена, мам? Успокойся и скажи нормально.

– Я не знаю, Сонечка. Я ее давно не видела…

– Спит где-нибудь. – Я села на кровати, Влад закинул руки за голову и раздраженно выдохнул.

Почему в самый ответственный момент всегда случаются вот такие подставы?

– Сонечка, я мыла окна! Мне позвонила Тамара Павловна, я вышла поговорить и забыла закрыть дверь в комнату! И ее нигде нет! Я посмотрела, не лежит ли она внизу, но там деревья, я не вижу! У меня ноги отнялись, не могу пойти. Сонечка, а если она разбилась?!

Я потерла лоб.

– Да, хорошо, приеду.

– Ты уезжаешь? – крайне удивился Влад.

– Там же кошка…

– Ну раз кошка тебе важнее… – он скривился.

Я выдохнула. Сожаление грызло меня изнутри, как лисенок спартанского мальчика.

Но представить себе, что я тут тискаюсь с Владом, а там Филомена лежит мертвая или испуганно прячется в подвале…

Я не могла.

Он даже не проводил меня до двери, обиделся. Я бы тоже, наверное, обиделась, но как иначе?

Открыв дверь в свою квартиру, я сразу услышала голоса на кухне.

Мамин и… Юла?!

Мама говорила этим ужасным плаксивым голосочком, от которого у меня начинали болеть зубы и повышаться кислотность в желудке. Юлиан задавал вопросы сочувствующим тоном, и это бесило отдельно. Он что – не видит, что она разыгрывает бедняжечку специально для него?

– Я свою мать не слушала, думала, что у меня все будет иначе. Я не такая злобная тварь, как она, я сумею Пашеньку удержать. Сонечка малютка совсем была. Так ждала папу каждый раз, ковыляла к нему, когда он появлялся, плакала, когда уходил. Я думала, ну что ребенок в три года понимает.

– Многое…

– Да, многое. Каждый день она его ждала. Приходила в коридор и садилась у двери. Он уже давно не возвращался, а она каждый день ждала, полгода или даже больше. Унесешь ее – а на следующий день опять сидит.

– А он так и ушел?

– Да, сказал, что ему больно видеть ее так редко, только по выходным. Лучше отрезать одним махом.

– Вот он му…

Я вошла на кухню, и Юлиан осекся.

Он, как обычно, занимал почти все пространство. И сидел в мамином кресле, на лучшем и почетном месте в доме. Мама ютилась на табуретке и еще чай ему подливала в самую большую чашку.

– Что здесь происходит? Мам, где Филомена? – не знаю, почему, но чувство вины перед Юлианом перешло у меня в раздражение и гнев.

Юл показал пальцем себе на колени:

– Спит…

– Ты меня выдернула, чтобы я с ним встретилась?! – напустилась я на маму. – А про Филу придумала? Что за ерунда?

– Филомена действительно убежала, – вступился Юл. – Я как раз шел в гости к твоей маме, смотрю, в подъезде кошка, похожая на Филомену. Татьяна Федоровна открывает мне дверь, а сама плачет. Говорит, она выпала из окна, и тебе не дозвониться. Я говорю, как выпала, вот она. Нашлась.

– Я забыла, что выходила утром поболтать с соседкой. Филомена, наверное, тогда и выбежала, – засуетилась мама, не глядя на меня, зато глядя на Юла влюбленными глазами. – Юлиан Владимирович такой хороший, сразу помог мне! Это только ты к телефону не подходишь! – а мне обычное «гав».

– Так, стоп-стоп! – Я прислонилась к косяку и скрестила руки. – Хорошо, что она нашлась, хотя ты могла бы позвонить. Но я не поняла, что значит – шел в гости? К тебе?

– У меня что – не может быть гостей?! – ощетинилась мама.

– Мы уже некоторое время общаемся с Татьяной Федоровной. Твоя мама очень интересный человек, – покивал Юл.

– Ничего себе… Что, решил устроить двойное свидание – родители и дети?

– Что?.. – ошарашенно спросил Юл.

– У меня такое уже было. Один из мужиков с «Тиндера», когда я его отшила, решил подкатить к маме, какая, мол, разница. Женщина и женщина. Она даже меньше копаться будет. Ты тоже туда же?

Я была дико зла.

На то, что они встречаются у меня за спиной. На то, что пришлось уехать от Влада. На то, что Юлиан у мамы уже хороший и достоин ее кресла, а я никогда такой не была, и уже не буду.

Пока мать набирала воздух в легкие, а Юлиан смотрел с мягким упреком, свинтила с кухни и шарахнула дверью своей комнаты, напоследок еще почувствовав себя подростком в пубертате. Небось еще за спиной обсудят.

Но Юлиан вернул тему обратно на моего отца:

– И что – даже алименты не присылал?

– Пейте чай, Юлиан Владимирович, – так тихо вздохнула мама, что я, даже прислонившись ухом к двери, едва ее расслышала. – Какие уж там алименты. Сначала перестройка, потом дефолт. Он и не работал официально. Пришли пару раз году в девяносто втором, такие копейки, насмешка. На хлеб бы не хватило.

– Может, он хотел бы вас найти? Сколько лет прошло, переосмыслил жизнь?

– Так я-то никуда не уезжала, здесь родилась, здесь и живу. Хотел бы – нашел.

– Вы не знаете, где он сейчас?

– И знать не хочу! Ничего хорошего от него не видала!

– Ну почему. Кое-что видали.

– Что? – удивилась мама.

Я хмыкнула в потолок.

– У вас осталась прекрасная дочь.

– Дочь! – хмыкнула мама. – Если бы не она, я бы, может, еще устроила свою жизнь. А с такой добавкой кому я была нужна?

Да, мам.

Это многое объясняет.

Буквально все.

Я медленно отошла от двери и села на кровать, держась очень прямо, как будто боялась расплескать что-то, налитое в меня по самый край. Посидела так некоторое время, уже не стараясь прислушиваться к голосам: обиженному маминому и гулкому ровному Юлиана.

Но когда из горла вырвался непроизвольный всхлип, упала лицом в подушку, испугавшись, что они услышат.

Не знаю, наверное, мне слезы заливались в уши, потому что я перестала различать голоса, вообще перестала что-либо слышать, кроме стука своего сердца.

Поэтому, когда горячая ладонь легла мне на спину, я дернулась и подпрыгнула.

Юлиан присел на кровать, придержав меня за плечо.

– Прости, я стучал, но ты, наверное, не услышала.

Я попыталась что-то сказать, но только шмыгнула носом.

Зачем он?

Я опухшая вся от слез и в соплях.

И меньше всего хочу, чтобы он видел меня такой…

Но он прервал мои мысли, просто притянул меня к себе и обнял своими огромными теплыми руками. И уткнул носом в чертов пестрый свитер.

И погладил по спине, пока я содрогалась, разрешив себе заплакать по-настоящему.

– Все хорошо, маленькая.

– Я не маленькая, – выдавила я.

– Маленькая. Очень маленькая, крошечная Соня, которой больно, потому что она думает, что мама ее не любит. И папа не любил. – Юлиан невесомо провел ладонью по моим волосам, я почувствовала только тепло от нее. – А мама совсем не думала про Соню, маме самой больно. А если ее спросить прямо, скажет, что ни за что не отказалась бы от тебя.

– Лучше бы меня не было… – Не знаю, как он разобрал, что я там бормочу полузадушенным голосом.

– Тебя любит много-много людей, которые никогда бы не согласились, чтобы тебя не было.

Он держал меня в руках, пока я не успокоилась. Когда всхлипывания стали тише, уложил обратно на подушку, погладил еще раз по спине и тихо вышел.