Текст книги "Инструктор и другие (сборник)"

Нина, я и путь верблюда

Уже пять лет Нина Мартес числится моей хорошей приятельницей.

Между подругой и приятельницей есть важное различие: подругу на каком-то витке биографии всегда рискуешь потерять, приятельницы же могут сопровождать нас долгие годы. Нередко в таких отношениях гораздо больше свободы и воздуха, чем в объятьях дружбы.

С Ниной я познакомилась в интерьере одного питерского агентства маркетинговых коммуникаций. В ту пору я, будучи замужем, не особо нуждалась в средствах к существованию, но оставила для себя отдушину: иногда агентство приглашало меня в качестве консультанта по косметической продукции для женщин «30+» на разные акции.

Нина Мартес была представителем клиента и проводила тренинги. Помню первую нашу встречу. Высокая (под сто восемьдесят), очень худая женщина в шерстяном цветном пиджаке и узких джинсах, заправленных в короткие рыжие сапоги без каблуков. Образ завершали эмалевые яркие браслеты и отсутствие лака на ногтях. Лицо маленькое, натуральный загар на выступающих скулах, азиатский разрез черных глаз и бледные полные губы (предположительно, инъекции красоты – версия не оправдалась). Темные волнистые волосы убраны в короткий хвост. Я не могла определить возраст – тридцать пять, сорок, больше? Жестковатый голос, ироничная манера общения. Она сразу же показалась мне заносчивой и малоприятной особой.

Но работать с ней было интересно. На меня она почему-то абсолютно не обращала внимания, а вот других доводила до слез придирками и комментариями. Многое в ее репликах было не лишено здравого смысла, и все же ей явно не хватало такта. Всем нам неплохо платили, в том числе и за терпение, Нина же просто отрабатывала свои деньги – добросовестно и с азартом. Акция обычно завершалась разбором полетов, но в тот раз нас не в чем было упрекнуть: рядовая косметика благодаря цветистой легенде и нашим розовым лицам продавалась бойко, и компания-заказчик даже расщедрилась на премирование – мы все получили по пакету с тюбиками и баночками из рук Нины.

Выглядела она в последний день акции ярко: на ней было темно-синее шерстяное платье-рубашка с тонким вишневым поясом, плотные красные легинсы и высокие черные сапоги, волосы пушились вокруг смуглого лица мелкими кудрями, лицо без косметики, что было странно, учитывая свод правил ее компании. Она была подозрительно доброжелательной и непривычно отсутствующей. Я уловила в ее голосе усталость и равнодушие, и она вдруг стала понятней и ближе. Остальным же не было больше никакого дела до Нины Мартес, консультантки спешили домой с пакетами, смеясь и переговариваясь.

Я шла по лестнице последней, перечитывая оборванную смс-ку от мужа, не улавливая ее смысла. Что-то нежное, но с упреком, утром мы в очередной раз поссорились из-за его позднего возвращения домой. Я остановилась на лестничной площадке, чтобы позвонить ему, но гудка не было, похоже, это место было мертвым для сигнала. Меня обогнала Нина в черном пальто и мягком шарфе в красную клетку, многократно обернутом вокруг длинной шеи. Я посмотрела ей в спину изучающее – пожалуй, в ней есть класс, и она, словно почувствовав мой взгляд, обернулась.

– Тебе куда? Могу подбросить.

Так я оказалась в прохладном салоне ее кораллового «рено». Нас вдруг прорвало: мы проговорили всю дорогу до моего дома, куда Нина доставила меня, отклонив робкие возражения безапелляционным тоном. Выяснилось, что вчера после пятнадцати лет брака от нее ушел муж. И двенадцатилетняя дочь выразила желание жить с отцом – тот переехал в большую квартиру уехавшего в Штаты коллеги. Нине Мартес оказалось сорок два. Высадив меня, она помчалась домой, чтобы довезти мужу и дочери необходимые вещи. Об этом она сказала спокойно и с иронией, так, как обычно общалась с нами на тренинге.

У нас с Ниной не было ничего общего, кроме одного – ощущения, что жизнь идет не по сценарию, который был заучен и отрепетирован.

Нина и ее супруг, которого она называла исключительно по фамилии, развелись «как интеллигентные люди»: удачно разменяли большую квартиру в спальном районе на две маленьких в центре, при этом не забыв о стремительно взрослеющей дочке – на ее имя была куплена хорошая комната, которая сдавалась до совершеннолетия владелицы. Дочь Нины звали нежным именем Юлия, но ангела, по рассказам, девочка напоминала мало. Развод родителей ребенок использовал в своих интересах. Пару дней она жила у мамы, потом уходила к отцу, иногда ночуя будто бы у кого-то из них, а на самом деле у подружек, которых у нее было несколько.

Мы встретились однажды с Ниной в торговом центре, где они с дочерью бродили в поисках новой экипировки. Юлия была низкорослым бледным подростком с ассиметричной стрижкой разноцветных густых волос и лишенным выражения лицом девочки из аниме. От матери она унаследовала лишь скулы. Мы зашли выпить кофе. Нина держалась с дочкой суетливо, та же едва отвечала ей, уткнувшись в мобильник (в кафе был wi-fi). Обычно я легко нахожу общий язык с детьми разных возрастов, но с Юлей контакт оказался проблематичен. Мы всего лишь поздоровались. Девочка не производила впечатления замкнутой или застенчивой: в ее орехового цвета глазах, которыми она иногда сверкала из-под челки, читались независимость и упрямство. И этим она тоже напоминала мать.

С Ниной мы поговорили о ничего не значащих вещах: обсудили утомительный шоппинг и недостатки торгового центра – искусно спрятанные туалеты, неработающие на спуск эскалаторы, отсутствие оригинальных вещей при изобилии барахла. Потом Нина рассказала о том, что сменила компанию и теперь работает не с косметикой, а с дизайнерскими украшениями в небольшом бутике на Лиговском, куда ее пригласил один из «бывших мужчин». Дочка даже бровью не повела, хотя, возможно, она вся была в молчаливом диалоге с кем-то в своем телефоне.

– Я наберу тебя вечером, – сказала Нина, когда мы прощались. Ей явно было что сообщить мне.

Вместо «до свидания» подросток Юлия лишь неопределенно махнула маленькой ручкой с черными короткими ноготками.

Я ушла от мужа через три месяца после того, как узнала от Нины о финале ее брака. Был ли тот разговор в машине знаком или же он послужил толчком для меня, не пойму до сих пор. Собрала вещи, и пока мужа не было дома, переехала к родителям. Те не особо удивились моему решению – этот брак многие изначально считали недолговечным. Наша разность слишком бросалась всем в глаза. Дальнейшее развитие событий не тянуло на цивилизованный развод. Есть пары, которые не умеют многого, в том числе и расставаться. Воспоминания о чем-то, что очень хочешь забыть, имеют свойство улетучиваться, если их не запечатываешь крышкой страдания. Мне нужно было дать этой истории свободу существовать где-то вне меня. И история тихо умерла.

Вечером, точнее около двенадцати, Нина разбудила меня обещанным звонком.

– Нет чтобы самой позвонить – не дождешься. И как ты умудряешься засыпать так рано? У меня бессонница, а уж сейчас так вообще… Сегодня я так вымоталась с Жули. Пока не обошли все центры в районе Московского, она не успокоилась. Купили пару блеклых тряпок – что-то с капюшоном и с зауженными штанинами, дорогущие – жуть, и то она осталась недовольна. Отец ей совсем не занимается, у него в расцвете новый роман со студенткой, он даже скинул лет этак пять, но я сказала ему, что все десять. Лоснится начищенным самоваром. Ну, пусть его, я не против. У меня тоже тут… – она многозначительно кашлянула, – кое-кто появился.

И этим кем-то был тот самый коллега ее мужа, который на время поездки в Штаты предоставил ему свое жилье. Его звали Никита, или Ник. Я почему-то представляла его плотным добродушным бородачом под пятьдесят, но из рассказа Нины выяснилось, что Никита – двухметровый красавец с фигурой атлета и лицом Брэда Питта.

– Не верю, – сказала я, – ты врешь. Брэд Питт, изучающий редкую породу каких-то мерзких членистоногих, да еще двухметровый – это уже слишком.

– Клянусь, все так и есть. Метр девяносто семь, обо всем остальном рассказывать не буду, обзавидуешься.

– Ну да, поостерегись. А что, у него наверняка есть своя пухлогубая Энджи и шесть, или, сколько там, не помню, детишек?

– Я сама пухлогубая. Нет. Он холост.

Я засмеялась.

– Это опасно, Нина. Так не бывает. С ним что-то явно не так. Сколько ему лет?

Нику оказалось тридцать три. Нина обиделась: я обесценивала ее сенсацию. Но она продолжила рассказ. В Штатах Ник работал по контракту, приезжал в родной город проведать родителей. После того, как муж Нины съехал с его квартиры, Ник попросил Мартеса пристроить жилплощадь в надежные руки, сдать кому-то из знакомых. Бывший супруг Нины не отличался подобными талантами, и за дело взялась моя приятельница. Нашла в квартиранты семейную пару с двумя детьми из приезжих. На тему квартиры Нина и Ник общались по мэйлу. Казалось бы, проблема пустующего жилья была выгодно решена, но переписка не только не зачахла – в ней засверкали новые грани: Ник кое-что слышал о Нине, и потому заочно знал ее, Нина же ничего не знала о Нике, фотографии и голос которого повергли ее в состояние, близкое к помешательству – парень был из умных удачливых красавчиков, но почему-то интересовался ей, уже далеко не юной экс-женой своего коллеги. У них оказалось много общего – первые две буквы имени, слишком строгие родители, раздолбайская юность, аллергия на пыльцу и кошек, любовь к дизайнерским вещам, правда, в музыке и фильмах они не совпали, зато из писателей оба обожали Фицджеральда и не могли в детстве осилить эпопею Толстого. Да, но самое интересное, что они видели похожие сны, и – друг друга в этих снах. Нина по просьбе Ника установила скайп и теперь они общались с искаженными силуэтами друг друга каждый день. Ник должен был приехать в очередной отпуск через неделю, и в его планах было провести с Ниной все это время. Поскольку его квартира сдавалась, Ник должен был заселиться в отель (какой, это должно было стать сюрпризом для Нины).

Я не знала, как отнестись к этой новости. В эффектности и внезапной увлеченности этого Ника, который многие годы, как «рояль в кустах» маячил в жизни Мартесов и вдруг сейчас победно выезжал на авансцену их жизни, мне чудился какой-то подвох. Впрочем, мне была свойственна и женская подозрительность, и даже тень зависти позорно мелькнула, когда Нина живописала их роман в формате он-лайн. Сама я уже год вообще не пользовалась компьютером и жила, избегая мужского общества. И все же я отбросила прочь сомнения, о которых влюбленной Нине знать не следовало. Вспомнив ее с дочкой в торговом центре, я удивились, что не обратила внимания на новые штрихи к образу Нины: ее движения потеряли резкость, скулы приобрели милую округлость, и – как же я сразу не поняла – она отрастила и выпрямила волосы, что придавало ей диковатый азиатский шарм. Роман с этим ученым был ей к лицу.

О себе рассказывать было нечего, на часах – второй час, потому я пожелала Нине того развития событий, о котором она мечтает, и заснула.

Мне приснился большой коричневый верблюд с пыльной бежевой челкой. Уютно разместившись между двумя его горбами, покачиваясь и держа поводья прямо, я поднималась на странно спокойном животном в горку между какими-то кустарниками. Я не чувствовала страха, обычно присущего мне, когда я совершала немногочисленные попытки кого-то оседлать и на ком-то проехать. Этот верблюд был мне другом, он уверенно и грустно нес меня по пыльной тропинке, пока мы не оказались на вершине, и я не глянула вниз. У этой горы не было спуска, вершина же была, как острый шип, и – обрыв, да и венчал ее какой-то колючий кустарник, с которого мой горбатый надежный друг начал что-то срывать мягкими губами и шумно жевать. Перед нами раскинулся пролив, искрящийся под мягким светом солнца, выглядывающего из-за нежных облаков. «Босфор» – это первое, что пришло мне в голову, и тут же нашелся внушительный современный мост, но совсем не такой, по которому я всего лишь один раз в жизни проезжала на автобусе. Было странно, что в тот ясный и жаркий день на Босфоре вдруг пошел дождь, настоящий ливень, стеной, и небо вмиг из голубого стало чернильным. Мой верблюд, перестав жевать, тоже любовался открывшимся видом, но, смекнув, что ему не стать Пегасом, как бы он не симпатизировал мне, повернулся и мы поплелись вниз, где шумел автотрассой незнакомый мегаполис. «И куда же мне вернуть верблюда? Где я его вообще взяла?» – недоумевала я, но ответам не суждено было прийти ко мне. Я проснулась.

Следующие две недели стали для меня адом – на работе (после развода я устроилась на работу в рекламный отдел крупного гипермаркета, печально известного текучкой кадров) я едва успевала выпить воды, столько всего нужно было сделать в канун праздников. Выходных не было. Отчасти меня это устраивало – я приходила поздно, и мне не оставалось времени на то, чтобы копаться в себе или думать о чем-то еще, кроме сна. Я и была сама тем самым верблюдом, карабкающимся с глупой поклажей на вершину горы без вида на Босфор. Я совсем забыла о Нине и ее визитере, но и ей, похоже, было не до меня.

Я набрала ее номер только недели через три. Ответа не последовало, каждый раз включалась голосовая почта, но я не люблю наговаривать что-либо на автоответчик. Может быть, она с двухметровым Брэдом решила прокатиться в Европу? На всякий случай я сделала еще один звонок на домашний телефон. Когда я уже собиралась положить трубку, услышала незнакомый сонный голос. Это была Жули.

– Мама с папой в Финляндии, – в обычной своей эконом-манере ответила она.

– С папой? А… что они там делают? – может быть, Финляндия – это была легенда для дочери. Но Жули авторитетно разъяснила:

– Отдыхают в спа-отеле. Приедут пятнадцатого. Вы извините, конец связи, а то у меня сотовый.

По приезду Нина сразу же набрала меня.

Бывшие супруги Мартес действительно отдыхали в спа-отеле: парились в бане и наслаждались руками опытных массажистов, плавали в бассейне, гуляли по тихому городку, по утрам бегали вдоль озера, много говорили, познакомились с приятной финской четой и вечерами попивали глинтвейн у камина в их симпатичном домике, разговаривая на плохом английском. Ни слова про Ника. С чего это у Нины с супругом случилось фантастическое перемирие? И где его студентка? Чтобы как-то разбавить ее монолог я рассказала об аврале на работе и вдруг вспомнила сон про верблюда.

Нина выслушала меня, и ее бодрый голос потускнел:

– А мне накануне приезда Никиты приснилось, что я лежу в маленькой комнате где-то в Азии, укрытая тяжелым одеялом, мимо снуют люди, задевают меня, говорят что-то на своем языке, а я не могу подняться. Прибегает чумазый симпатичный мальчишка, скалит зубы, пытается сорвать с меня одеяло, а я вцепилась в него, не выпускаю из рук, даже пальцы побелели. Утром почувствовала – что-то случилось. Набрала Никиту, он не ответил. Писала, звонила – тишина. Дня через три он мне сам позвонил. Сказал, что приехать не сможет. У его бывшей жены («как, ты разве не получала того моего большого письма? да, я был женат, но мы давно не живем вместе») жуткая депрессия, она прочла наши письма, порвала билет, бросилась на него с ножом, даже задела, показал мне полоску пластыря на руке. Сказал, что будет заниматься клиникой для нее. Она ирландка, и – по его словам – совсем как ребенок. У нее плохая наследственность, уже было пару попыток суицида. Да, ты была права – у этого Брэда своя Энджи. Им не хватает только оравы детей. Ну а вечером позвонил мой Мартес. Пьяный вдрызг, а он не пьет в принципе. Студентка его оказалась чуть-чуть беременна от какого-то пацана и предложила своему «любимому», то есть моему влюбленному павиану, срочно оформить их брак и – как тебе это? – усыновить ее ребенка. Оказывается, их отношения были до сих пор платоническими. Но знаешь… при всей его неземной любви к ней, он не смог вот так взять и сделать это. Оттого пьян и звонит мне. Как же сильно он меня разочаровал, старина Мартес. Но я села в машину и приехала к нему. Вместе проще зализывать раны.

Я чертыхнулась, мы помолчали, а потом Нина сказала:

– Верблюд – это добрый знак. И чистая вода – тоже. Когда-то я гаданием по сонникам баловалась. Все будет хорошо, я знаю. Да, мы с Мартесом сегодня собрались в Михайловский на «Щелкунчика», пойдем с нами, а? Ты еще даже успеваешь навести красоту.

Но я отказалась. Мне было нестерпимо грустно и хотелось гулять по городу до ломоты в ногах. Что я и сделала. Блеск воды в каналах и холодный, слегка отдающий илистым дном воздух почему-то действуют на меня успокаивающе.

Все течет, все меняется. Но мы с Ниной Мартес по-прежнему созваниваемся. Недавно Нина сменила род занятий: она открыла интернет-магазин по торговле книгами и дисками по самосовершенствованию. Удивительно, что это занятие держит ее на плаву и избавило от необходимости «работать на тетю». Сама Нина идеями усовершенствования себя, мира и окружающих не одержима. В бизнесе она опирается скорее на интуицию и коммерческое чутье, которое до сих пор ее не подводило. Мне трудно это понять: как можно продавать то, что сам не пробовал, не носишь, не читал? Я живу в уверенности, что все, что делает человек, должно быть отмечено знаком сопричастности, и иногда, изучая виртуальные полки ее магазина, спрашиваю:

– А вот скажи мне, что советует нам, свихнувшимся жителям мегаполиса, Амшри Ратхат Важреш, кстати, на фотке вполне ничего себе мужчина, в книге «Ищите путь, пролегающий через сердце»?

Моя приятельница невозмутима:

– Искать путь, пролегающий через сердце. Ну что тут непонятного-то? А если честно, не читала. Но берут хорошо. Вчера новый заказ отправила, летнее поступление смели подчистую.

Нина и ее бывший муж ходят друг к другу в гости и подумывают о покупке домика в Финляндии по соседству с той самой четой. Кстати, Мартес оказался симпатичным бородатым толстяком по имени Мирон. Подросток Жули превратилась в девушку Юлию, поступила в Муху и у нее роман с талантливым однокурсником, живописцем из Таджикистана. Комната в коммунальной квартире, доставшаяся Жули при разводе родителей, очень им с приятелем пригодилась.

А я готовлюсь опять увидеть Босфор.

Кто-то в клетчатом пальто

– Мой день? День сурка. Поиск грамматических ошибок и недостающих запятых. К вечеру чувствую себя разбитой. Встаю из-за стола с болью в спине. Спасаюсь горячим душем. После ужина с эклерами, моей единственной отрадой, скайп или музыка. Зато сплю сном праведника. Ну, я ведь он и есть, только женского рода.

Она смеется. Девушка, похожая на актрису, которая по какой-то нелепой случайности получила роль учительницы в заброшенной школе.

Мы с ней оказались на соседних креслах в автобусе, идущем из Хельсинки. Я дремала до границы, а потом хотела молчать всю дорогу, но не получилось. Арсения, так зовут девушку, достала из объемной цветастой сумки шоколадку и протянула мне:

– Угощайтесь. Давайте знакомиться – меня зовут Сеня. Это сокращенно. Полное имя – Арсения.

Отказаться от сладкого я не смогла, пришлось знакомиться. Почему у многих девушек, с которыми мне приходиться знакомиться в последнее время, такие странные имена – Амина, Феона, Юдифь, Вивианна и вот теперь – Арсения. Похоже, время Лен, Наташ, Ир и Свет давно уже в прошлом.

Мне даже не нужно спрашивать, в честь кого ее назвали. Моя попутчица словоохотлива и без наводящих вопросов.

– Арсением звали моего деда. Я его никогда не видела. Маму воспитал отчим. Арсения – бабушкина идея. Мама, конечно, сопротивлялась, она хотела меня назвать Лиза. Но когда я появилась, кто-то сказал, что я – вылитый Сенька, так была на мальчишку похожа. Вообще, эта тема с именами, она такая дурацкая. Я их даже когда-то собирала. Мечтала создать словарь имен. А сейчас в сети столько сайтов с именами. Так смешно – значит, кто-то как и я об этом сначала мечтал, потом воплотил мечту в жизнь. А я тот блокнотик с именами потеряла и перестала этим интересоваться. Мне кажется, вовсе не имя делает жизнь человека.

– А что? – мне стало интересно, что думает на эту тему представительница совсем другого поколения.

– Генетика, характер, привычки, окружение. Ну, например, была бы я Лизой, что бы во мне это изменило? Вряд ли бы я одевалась куклой Барби и жеманничала. Но и Сеня на мою жизнь никак не повлияло. Главное, друзьям моим оно нравится, а что остальные думают – мне пофиг.

Я бросила взгляд на ее одежду – черная куртка с капюшоном, песочные джинсы, замшевые ботинки на белой подошве. Все стандартно, как у всех восемнадцатилетних. Быть своей для своих, слиться с толпой в любом мегаполисе. Длинные блестящие волосы с высветленными у лица прядями, бледное узкое лицо с чистым прямым взглядом золотистых, тонко подведенных глаз в густых ресницах. Красивая девочка, вероятно, без комплексов, если вот так легко может заговорить со случайной попутчицей.

Мне захотелось узнать, где она учится. Оказалось, что она не поступила в архитектурный после школы, не набрав нужное количество баллов по рисунку, и сейчас работает удаленным редактором на нескольких порталах, которыми владеет друг ее отца. По деньгам получается неплохо, к тому же Сеня сейчас живет одна в двухкомнатной квартире, за которую платит мать, «свалившая куда-то на восток с моим новым папой на неопределенный срок».

Услышав это, я напряглась – кажется, я где-то уже слышала похожую историю.

Нужно было установить, кто же мама Арсении, и я спросила:

– А почему ты так иронично говоришь о маме? Как ее зовут?

– А… – махнула рукой девушка, – моя мамуля известная коллекционерша папаш. Не успеешь привыкнуть к одному, как приходит другой. Да нет, я ее не осуждаю. Отец ее так некрасиво кинул, ушел к молодой девчонке, а та всего на четыре года меня старше. Но они с отцом хорошо живут, кстати. У меня на прошлой неделе родился братик. Я еще его не видела, но как приеду, пойду к ним в гости. Вот, смотри, купила ему, правда, клевая штучка?

Арсения опять порылась в сумке и вытащила что-то мягкое в крупную бежево-зеленую клетку. Она развернула – это было детское двубортное пальтишко с сургучно блестящими пуговицами, большими карманами и шелковой подкладкой кофейного цвета.

– Очень симпатичное. На вырост, – я засмеялась.

– Ага, на три года, мне финка в магазине сказала, – довольная Сеня бережно сложила пальто в пакет и убрала в свою безразмерную сумку. Имя мамы так и не прозвучало, но мне все больше начинало казаться, что я знаю эту историю из первых уст.

Я вдруг вспомнила день и место, где мы встретились с Анной. Семь лет назад мы работали вместе, я довольно быстро ушла из той конторы, она же надолго там зависла. Анна была на три года старше меня. В ней меня поражали три черты: она всегда носила одежду темных тонов, красила губы матовой вишневой помадой и никогда не отвечала на вопросы без того, чтобы не произнести фразу: «Тебе нужно это знать?». Последнее относилось ко всем вопросам, включая рабочие. По делам мы почти не соприкасались, но ходили вместе обедать, и иногда, когда за ней не заезжал муж, которого мне увидеть так и не удалось, шли вместе до остановки автобуса, где садились каждая на свой маршрут.

Пару лет назад я столкнулась с Анной на одной из выставок по недвижимости. Она преувеличенно мне обрадовалась и потащила в буфет, поболтать. Я не сразу ее узнала, так как Анна изменилась. Изменения Анны были скорее внутреннего свойства. Она заказала простую воду вместо виски, все время улыбалась и перестала наносить на губы вишневую помаду. Она вообще не пользовалась косметикой и потому выглядела устало, словно актриса после спектакля, только что снявшая с лица грим. Вместо темных юбок и обтягивающих ее стройное тело свитеров сейчас она была одета в светлый брючный костюм, слишком легкий для осеннего вечера. Меня заинтересовали ее мягкие туфли, похожие на больничную обувь. Все в целом было неплохо, но этот новый естественный облик не вязался с вымученной мимикой и ее постоянным оживлением, словно она пыталась не дать мне задать какие-то вопросы. Я же и не стремилась ничего у нее выведать, задавала вопросы, касающиеся наших общих знакомых, поэтому предмет разговора быстро иссяк. Потом все-таки спросила про семью, что-то из серии «как твои – муж, дочь», ожидая ее фирменного «тебе нужно это знать?». И тут ее лицо словно подернулось рябью, и она вдруг расплакалась, поминутно извиняясь и вытирая глаза скомканной салфеткой. Так я узнала о том, что ее муж ушел. К совсем молодой женщине. И как ей пришлось собирать себя заново. И у нее это получилось. На этих словах Анна впервые широко и спокойно улыбнулась, и дальше все уже было о ее новой жизни и новом мужчине, тренере по восточным единоборствам, с которым они задумали длительное путешествие по Азии. О дочери из того разговора я ничего не узнала. Ей кто-то позвонил, и мы попрощались, даже не обменявшись телефонами.

И в нашем разговоре с Арсенией вдруг образовалась прореха, которую она быстро залатала, воткнув в уши наушники своего айфона. Я смотрела в окно на пожелтевшие деревья и высохшие поля. Накрапывал дождь. Это мое глупое заблуждение, что каждая встреча имеет свой смысл, и в каждом разговоре, даже в нескольких оборванных фразах, есть что-то, что касается именно нас…

Почему-то мне не хотелось, чтобы эта девушка была дочерью Анны, и не стала больше ничего спрашивать. Я вспомнила ее лицо, когда она вытащила из пакета детское клетчатое пальто, и тихонько тронула Арсению за руку.

– Что? – Она вежливо улыбнулась, вынув один наушник, из которого послышались смех и шум.

– Ты знаешь, как назвали твоего брата? – спросила я.

– Не-а, не в курсе. Они и сами, наверное, еще не придумали. Мой папа до сих пор, наверное, с друзьями отмечает рождение наследника. Да какая разница. Лишь бы был здоровым и умным. И в отца пошел, а то родительница его не очень дружит с головой.

Она выключила телефон, засунула его в сумку, и зевнув, попросила:

– Вы разбудите меня, пожалуйста, как приедем, окей? Я нифига не выспалась в этой поездочке, а как приеду, придется сразу же за работу сесть.

Она быстро заснула, спрятавшись в капюшон. Я попыталась представить ее на прогулке с кем-то маленьким и серьезным в большом клетчатом пальто. И у меня это получилось.

Город встретил нас пробкой на въезде и шумом ливня.

рассказы разных лет с 2006 по 2012