Текст книги "Волевой поступок"

23

Сидя на скамейке на спортплощадке позади парка на Мурфилд-Роуд, Винсент Краудер курил сигарету. Он уже больше не замечал прекрасного бабьего лета, его прежняя веселая беззаботность улетучилась. Он был погружен в горестное раздумье о том, как заработать на жизнь для себя и Одры. Только позавчера он прочел в «Йоркшир пост», что число безработных в Англии достигло одного миллиона девятисот тысяч человек.

– Плюс один, – пробормотал он шепотом, – если я пополню их ряды.

Мысль о переходе на пособие ужаснула его. Но ему придется это сделать, потому что до тех пор, пока он не найдет работы, ничего другого ему не остается.

Когда он вышел из конторы Варли, у него было такое чувство, как будто его ударили в живот, и это ощущение не проходило. Двадцать минут назад он зашел в маленький парк, надеясь прояснить свои спутанные мысли и привести в порядок смятенные чувства, прежде чем вернется домой. Он был оглушен и обескуражен. Он считал Фреда Варли расчетливым и везучим дельцом, и ему ни разу не пришло в голову, что фирма может закрыться, а хозяин оказаться банкротом. Это доказывало лишь одно: никогда ничего нельзя знать наверняка.

Винсент не имел представления, как начинать поиски работы, по той простой причине, что работы нигде не было. А еще он не мог придумать, как сообщить это ужасное известие Одре.

Каким это будет для нее ударом, думал он, и именно когда она едва оправилась после смерти маленького Альфи. Стон вырвался из его груди. Он глубоко затянулся. Потом, отведя руку с сигаретой в сторону, нахмурясь, посмотрел на нее, спрашивая себя, как долго еще будет в состоянии покупать свои любимые «Вудбинсы» или пинту пива. И играть на скачках по воскресеньям. Мрачные мысли охватили его. Будущее выглядело унылым. Чертовски унылым.

Потирая лоб, он закрыл глаза, думая о тех деньгах, которые хранились у него в йоркширском банке. Сбережений было немного. Их хватит на месяц в лучшем случае. А все, что он сможет получить по пособию, – это фунт в неделю на двоих, ну, может быть, еще один или два шиллинга. Конечно, он будет из кожи лезть, чтобы получить работу, какой бы и где бы она ни была. Придется попытать счастья в других районах Лидса, таких, как Брэмли, Стэннингли или Уортли, либо отправиться еще подальше – в Пудси или Фарсли.

– Ну и ну, что за праздный джентльмен! Хотел бы я иметь время посидеть на парковой скамейке, ничего не делая – и это посреди недели, ни более ни менее!

Винсент узнал глубокий, низкий голос своего друга и зятя и, открыв глаза, увидел доброе лицо Майка Лесли, смотрящего на него.

– Да, именно так, Майк, – сказал он, слабо рассмеявшись, – праздный джентльмен… вот уже полчаса. Да, я пополнил ряды безработных, как и мои товарищи и как половина нашей несчастной страны.

Майк тяжело опустился на скамейку и, нахмурясь, посмотрел на своего друга.

– Я знаю, что ты не шутишь, Винс. Знаю, что ты не стал бы шутить по такому поводу, но что случилось? Я думал, Варли – это единственная строительная фирма в наших краях, которая держится на плаву.

– Да, мы все так думали. Но старик Варли только что сам сообщил мне эту новость, около получаса назад. Он собирается объявить о банкротстве.

Майк медленно покачал рыжеватой головой, и лицо его еще больше омрачилось.

– Ситуация просто страшная. Я слышал о трех других строительных компаниях, обанкротившихся в прошлом месяце, и Бог знает, чем все это кончится. Но послушай, Винсент, ты квалифицированный рабочий и наверняка сможешь что-нибудь найти…

– Черта с два! – прервал друга Винсент. – Даже мистер Варли считает, что дела хуже некуда, для меня во всяком случае. Он посоветовал немедля идти на Биржу труда.

Майк хранил молчание. Он ссутулился в своем твидовом пальто. Во взгляде его мягких карих глаз таилась тревога за лучшего друга. Он размышлял, что можно сделать, чтобы помочь Винсенту найти работу. Вряд ли это ему под силу.

Какое-то время они сидели молча – двое молодых мужчин, испытавших симпатию друг к другу при первой же встрече. За последние два года они невероятно сблизились. Майк был моложе Винсента, но одарен большой проницательностью. Если кто-нибудь и мог понять такую сложную натуру, как Винсент Краудер, то это Майк Лесли.

Внезапно Винсент сказал:

– Как я сообщу Одре, что потерял работу?

– Так же, как и мне, прямо и без обиняков, – ответил Майк.

– Ее это огорчит, мягко говоря… Я не вынесу, если она опять впадет в эту жуткую депрессию. Как подумаю об этой весне, когда она болела после смерти Альфи, меня бросает в дрожь, честно, Майк. Одра была такой странной, я никогда не знал ее такой.

– Да, она была плоха, – согласился Майк, – но многие женщины реагируют так же, когда теряют ребенка, особенно если это их первенец. На какое-то время они лишаются рассудка. А ее утрата была ужасна, если учесть, что до этого в ее жизни было столько других потерь.

– Да, это так. Бедная Одра.

– Послушай-ка, Винс, я ставлю на твою жену, у нее такой сильный характер, что другим до нее далеко. Она боец по природе, и в ней есть йоркширская выдержка и решительность. Я уверен, что твоя жена встретит это известие не дрогнув.

– Дай-то Бог, чтобы ты оказался прав, Майк, надеюсь на это. – Винсент заставил себя встать со скамейки. – Что ж, нет смысла откладывать. Лучше мне пойти домой и все ей рассказать.

– Я думаю, это действительно лучше. – Майк тоже поднялся, и они пошли через спорт-площадку вместе.

– Ты все еще хочешь сходить в варьете в субботу вечером?

– Конечно! – воскликнул Винсент. – Не вижу причины менять наши планы. Тем более что Одра и Лоретт так давно ждут этого. Я бы не хотел их разочаровывать.

– Я тоже, – согласился Майк.

Войдя в коттедж на Пот-Лейн, Винсент в ту же секунду понял, что произошло что-то особенное.

В гостиной играл граммофон, звучала мелодия песни Джилберта и Салливана из «Микадо». Посреди стола, накрытого кружевной скатертью, стояла ваза с красновато-коричневыми и желтыми осенними хризантемами. Ужин был сервирован самым лучшим фарфором. Окинув стол взглядом, Винсент было подумал, что у них будут гости, но сразу же увидел, что прибора два. Оглядывая комнату со все возрастающим интересом, он заметил бутылку красного вина на подставке. Он принюхался. Почуяв тонкий аромат своего любимого тушеного барашка, исходивший из слегка приоткрытой дверцы печи, он сглотнул слюну и, поджав губы, стал гадать, в чем же дело. Его любопытство разыгралось не на шутку.

Едва Винсент успел снять пальто и шляпу и повесить их в шкаф, как дверь с лестницы отворилась, и в кухню-столовую вошла Одра. На ней была красивая блузка, очень шедшая к ее глазам, и темная юбка, а на лице сияла такая счастливая улыбка, какой он уже давно не видел.

– Ты прекрасно выглядишь, любимая, – сказал Винсент и, прищурив в улыбке зеленые глаза, окинул жену оценивающим взглядом. Он показал рукой в сторону стола. – Что такое мы празднуем? Ты получила нежданный подарок судьбы?

– Можно сказать, что в каком-то смысле мы получили сразу два подарка… – Одра, оставив фразу незаконченной, подбежала к Винсенту и поцеловала его в щеку. Затем, чуть отойдя, улыбнулась ему странной, почти самодовольной улыбкой и потянула за руку к камину. Взяв с каминной полки конверт, она помахала им перед глазами Винсента. – Во-первых, вот это. Письмо от фирмы адвокатов в Рипоне – ну ты знаешь, тех самых, которые написали мне в июне о смерти двоюродной бабушки Фрэнсис и о том, что она оставила мне кое-что по завещанию. Ты еще подумал, что это что-нибудь из столового серебра или фарфоровый чайник, который мне так понравился, но это ни то и ни другое. Это пятьдесят фунтов, Винсент! Как это было щедро с ее стороны, правда?

– Да, крошка, безусловно, – сказал Винсент, довольный тем, что это маленькое наследство пришлось как нельзя кстати. Он уже собирался было сказать об этом Одре, как и о том, что потерял работу, чтобы сразу покончить с этим неприятным делом, но она помешала ему. Она обняла его и прижалась к нему так пылко, что он несколько оторопел.

Обняв ее в свою очередь, он пристально заглянул ей в глаза.

Одра смеялась, глаза ее светились необычайно яркой синевой, и вся она так и сияла от счастья.

– В чем дело, Одра? Ты выглядишь, как кошка, съевшая канарейку. Ты просто донельзя довольна собой, моя девочка.

– Так и есть, Винсент. Сегодня утром я была у доктора Сталкли, и он мне подтвердил – меня два месяца беременности… у нас будет ребенок… в мае.

Винсенту показалось, что его сердце сделало маленький кувырок. Он ведь так молился о том, чтобы она забеременела. Ребенок заполнил бы ужасную пустоту, оставленную Альфи, и не только для Одры, но для них обоих. Его горе было таким же большим, как и ее, он все еще тосковал о своем умершем сыне.

Винсент еще ближе притянул Одру к себе, прижал ее голову к своей груди, погладил золотоволосую макушку.

– Ничего более радостного ты не могла мне сказать, любимая, – проговорил он. – Уже много месяцев я надеялся это услышать, честное слово. Не удивительно, что ты так довольна… и я тоже.

– Я знала, что ты обрадуешься, Винсент.

В ответ он только крепче сжал ее в своих объятиях и решил не портить чудесного вечера, который она ему приготовила, неприятной новостью. Он расскажет ей о банкротстве фирмы Варли завтра. Это может подождать.

Неожиданно, сам этому удивляясь, он стал думать о поисках работы с оптимизмом. Ребенок был хорошим предзнаменованием.

24

– О Боже, какая прелестная девочка! – воскликнула Гвен, с просветленным лицом склонившись над больничной кроватью и разглядывая новорожденного младенца на руках Одры. – Она само совершенство.

– Спасибо, Гвен. Я тоже так думаю, но я ее мать и полагаю, по-другому и быть не может. – Одра улыбнулась подруге, неожиданно заглянувшей в больницу св. Марии, чтобы навестить ее. Ее взгляд скользнул на прикроватную тумбочку и задержался на богатом букете, который Гвен положила туда минуту назад. – Спасибо за цветы, они чудесные.

– Ты всегда любила желтые розы, душенька. А еще я принесла тебе вот это… – Гвен положила на кровать коробку. – Это для… – Она не договорила и, взглянув на малышку, рассмеялась. – Ты не сказала мне, как ее зовут.

– Господи, какая же я глупая. Мы собираемся назвать ее Кристиной. Тебе нравится?

– Нравится, очень красивое имя. – Присев на стул рядом с кроватью, Гвен дотронулась до своего подарка. – Открыть это для тебя… и для Кристины?

Одра рассмеялась.

– Да, пожалуйста.

– Надеюсь, тебе понравится, – пробормотала Гвен. Развязав ленту на красивой коробке и сняв крышку, она достала из нее бледно-розовое, цвета морской раковины платье со складками спереди более глубокого розового оттенка и показала Одре. – Это шелк и ручная работа. – Гвен выжидательно посмотрела на Одру.

– Ах, оно восхитительное и очень мне нравится! Кристина будет в нем такой хорошенькой, но ты слишком расточительна. – Одра дотронулась до руки Гвен и сжала ее.

Та сияла от удовольствия. Откинувшись на стуле, она внимательно разглядывала Одру.

– Должна сказать, ты выглядишь хорошо. Определенно, намного лучше, чем тогда, когда ты родила Альфи… – При звуке этого имени ее голос дрогнул, и она умолкла с раздосадованным выражением лица. – Ох, прости…

– Не глупи, Гвенни, мы не можем время от времени не упоминать Альфи, и меня это не расстраивает, правда же, не расстраивает. – Одра ободряюще улыбнулась подруге. – Я уже оправилась от его смерти в том смысле, что мое горе меньше. Оно уже не причиняет мне такой огромной боли. Конечно, я не забуду Альфи и всегда буду любить его, но теперь у меня есть Кристина.

Одра посмотрела на ребенка, лежащего у нее на руках, затем перевела взгляд на Гвен.

– Я в самом деле чувствую себя хорошо. Роды были легкие, как и беременность. Странно, не правда ли, но я так плохо себя чувствовала, когда носила Альфи. И почти не замечала беременности, когда носила Кристину. Да и роды закончились прежде, чем я успела моргнуть – ну, почти.

Гвен кивнула модно постриженной белокурой головой.

– Да, так часто бывает. – Отсутствующим взглядом она посмотрела в окно, и на ее лице промелькнуло тоскливое выражение. – Тебе повезло… я бы хотела забеременеть.

– Ты забеременеешь, дай время.

– Время! – Гвен тихонько рассмеялась. – Сейчас май тридцать первого года. Я замужем уже ровно два года и один месяц. – Она слегка пожала плечами и добавила: – Хотя Джефри говорит, что я слишком беспокоюсь, слишком напряжена и что я должна расслабиться и не ждать беременности с таким нетерпением.

– Вероятно, он прав. В конце концов, он ведь врач. А как он поживает?

– О, нормально. – Гвен внезапно вскочила. – Медсестры в этом отделении, по-видимому, отвратительно относятся к выполнению своих обязанностей. Розы завянут, пока кто-нибудь соберется принести вазу. – Она взяла букет. – Пойду поставлю их в воду сама и тут же вернусь.

Одра проводила глазами Гвен. Она очень изменилась за прошедшие два года, как Одра и предполагала. Он изменил ее… изменил ее манеру одеваться и говорить, изменил ее походку и, возможно, даже ее мысли. В Гвен чувствовалось что-то странное, что-то такое, что Одре было трудно определить. Теперь они виделись нечасто; после того, как обе вышли замуж, их дружба стала не такой тесной. Поэтому, когда им удавалось увидеться, малейшее изменение в Гвен сразу бросалось в глаза. Может быть, дело в ее внешности думала Одра нахмурившись. Или в одежде? Безусловно, черное льняное платье и жакет при полном отсутствии украшений выглядели довольно мрачно. Кроме того, этот цвет делал лицо Гвен каким-то безжизненным. Но нет, одежда была ни при чем.

Озадаченная, Одра оглядела подругу, возвращавшуюся к ее кровати с вазой. Когда та подошла ближе, она вдруг поняла, что именно изменилось в Гвен. Из ее глаз исчез прежний свет. «Она уже не счастлива с ним, если вообще была когда-нибудь счастлива, – подумала Одра. – Вот почему она не хочет говорить о нем, вот почему вскочила и бросилась ставить розы в воду. Ох, бедная Гвенни, она так многого ожидала от этого брака, предвкушала такую замечательную жизнь, но, держу пари, что жизнь эта – сущий ад».

– Спасибо, – пробормотала Одра, когда Гвен поставила вазу на тумбочку, продолжая потихоньку наблюдать за ней. Да, в этих красивых светло-голубых глазах таилась грусть, и уголки губ были как-то уныло опущены, чего не было раньше.

Гвен прервала ее мысли, объявив:

– Я хочу поставить тебя в известность, что как следует отчитала молодую сестру.

– Не сомневаюсь в этом. Видишь, как это получается, Гвен: когда попадаешь в больничное отделение, сразу хочется взяться за наведение порядка… трудно забыть старые привычки, правда?

– Может быть, – сказала Гвен. – И раз уж мы заговорили о сестринской работе, хочу спросить тебя, не собираешься ли ты возобновить работу у той женщины, когда выйдешь из больницы?

– Ты имеешь в виду миссис Джарвис? Да, я ей обещала и не могу ее подвести. Она очень нездорова, и потом, нам нужны деньги.

На лице Гвен промелькнуло сочувствующее выражение, и она заметила:

– То, что Винсент до сих пор без работы, должно быть, ужасно тяжело для тебя, душенька.

– Ну, для него это еще тяжелее, – сказала Одра тихо и внимательно посмотрела на Гвен, в голосе которой уловила осуждающие нотки. – То, что он не может найти работу, ужасно мучает его, и я уверена, ты можешь это понять. Винсент не бездельник и не лентяй, ты же знаешь…

– Я ничего подобного не имела в виду! – воскликнула Гвен, слегка покраснев.

Пропустив ее замечание мимо ушей, Одра продолжала говорить ровным голосом:

– Сегодня он снова отправился на поиски работы. Он очень серьезно к этому относится и хватается за любую возможность.

– Да, это, наверно, действительно мучает его, – пробормотала Гвен. – Я имею в виду, что он всегда был категорически против того, чтобы ты шла работать.

– Это так, и не думай, что он изменил свое мнение – нет. Однако теперь деваться некуда.

– Я понимаю, душенька. Последний раз, когда мы с тобой виделись, кажется, это было в марте, ты сказала мне, что твой брат Уильям предложил в своем письме приехать вам с Винсентом к нему в Австралию. Что-нибудь вышло из этой идеи?

– Нет. Да я и не ожидала, что из этого что-то выйдет. Винсент может только говорить об эмиграции, Гвен, но он никогда не покинет Англию. Конечно, он ворчит по поводу депрессии, условий жизни, ругает правительство и политиков всеми известными ему бранными словами, но он любит эту страну. – Одра медленно покачала головой. – Просто он не хочет расставаться с матерью и отцом и с остальными членами семьи. Знаешь, они все так связаны друг с другом, эти Краудеры. Есть и другая причина – я тоже не готова к переезду. Конечно, мне бы очень хотелось увидеться с Уильямом и Фредериком, но не думаю, что мне понравилось бы жить в Австралии. Это так далеко.

Гвен поморщилась.

– Да, я знаю, что ты имеешь в виду; это действительно кажется жизнью где-то на краю света. – Обмахнув лицо рукой, Гвен воскликнула: – Уф! Здесь стало сразу как-то очень жарко, но ведь и погода стоит слишком теплая для мая, правда?

Она скинула жакет и повесила его на спинку стула.

– Ты говорила мне, что твой Фредерик помолвлен? Он еще не женился?

Одра ничего не ответила. Гвен посмотрела на нее с любопытством.

– В чем дело? Почему ты на меня так уставилась? – спросила она.

– Что ты сделала со своей рукой? – Одра не в силах была отвести глаз от Гвен. На ней было платье без рукавов, обнажившее сильно распухшую темно-коричневого цвета руку с рассасывающимися синяками.

Смущенно рассмеявшись, Гвен сказала:

– Ужасный вид, да? Упала позавчера с лестницы, ведущей в погреб. Джефри был просто в ярости от моей неуклюжести. В тот вечер мы должны были идти на танцы, и я не смогла надеть свое новое платье с короткими рукавами – я заплатила за него уйму денег в магазине мадам Харт. Джефри сказал, что я могла разбиться до смерти и очень рассердился на меня за то, что я оказалась поблизости от этой лестницы. – Она засмеялась нервным смехом.

– Не удивляюсь тому, что он рассердился, ты действительно могла разбиться насмерть. Я помню, что когда в первый раз увидела твой дом, то еще подумала, что эта лестница уж больно крутая. Ты должна быть осторожнее, – предупредила подругу Одра.

– Я знаю. – Вдруг забеспокоившись, Гвен встала и подошла к окну. Взглянув в него, она застыла в напряжении, затем повернулась к Одре. – Майк и Лоретт входят в больничные ворота вместе с Винсентом. Мне лучше уйти.

– Но им всем будет приятно повидать тебя.

Гвен рассмеялась, пытаясь скрыть чувство неловкости, а потом сказала:

– Говоря по правде, мне не хотелось бы встречаться с Майком.

– Ну это же просто глупо. Теперь, когда ты замужем, а он женат, у вас нет никакой причины испытывать смущение в обществе друг друга.

– Я знаю, но все вы члены одной семьи, и я вам буду только мешать. Кроме того, мне в самом деле нужно торопиться в Хедингли. У меня много дел… Сегодня вечером у нас званый обед, а за горничной нужен глаз да глаз.

– Мне бы хотелось, чтобы ты осталась.

Гвен покачала головой.

– Нет, мне пора идти. – Улыбнувшись, она легонько коснулась макушки Кристины и поцеловала Одру в щеку. – Пока, душенька, до скорой встречи.

– До свидания, Гвенни, – тихо сказала Одра, зная, что увидит подругу очень нескоро. – Спасибо, что навестила.

Одра смотрела вслед своей любимой Гвенни, спешившей из отделения, и думала: ох, ведь она столкнется с Майклом на крыльце больницы…

– Как чувствуют себя мои девочки? – спросил Винсент и, наклонившись, поцеловал Одру, а потом заглянул в личико дочери.

– Мы обе чувствуем себя прекрасно, – сказала Одра, улыбаясь и быстрым взглядом окидывая мужа. По выражению его лица она поняла, что он не нашел работы.

Подошла Лоретт, поздоровалась и сообщила:

– Мама прислала тебе маленький пирог с фруктами; она думает, что он тебе понравится.

– Конечно, понравится, пожалуйста, поблагодари ее от меня, Лоретт.

Винсент, пристроившийся на краешке кровати, сказал:

– Мы только что столкнулись с Гвен, но она понеслась от нас по дорожке, как будто мы чумные.

– Она торопилась домой, – ответила Одра. – У нее сегодня званый обед.

– А мне показалось, что она не хочет встречи с Майком, – вмешалась в разговор Лоретт, переводя взгляд на Винсента и Одру.

– Возможно, ты права. – Винсент согласно кивнул. – И я уверен, что он тоже не хочет ее видеть. Что он мог бы ей сказать?

– А где он, кстати? – спросила Одра.

– Зашел посмотреть больного в другом отделении. Сейчас придет, – сказала Лоретт и попросила: – Можно мне подержать немного Кристину, Одра?

– Конечно, можно. Подойди сюда и возьми ее, дорогая.

Одра была рада возможности изменить положение в постели и потянуться. Несколько секунд все молчали. Одра следила за тем, как Лоретт качает ребенка, что-то ласково говорит ему и нежно прижимает к себе.

– Винсент и я подумали, вернее, мы надеемся, что ты будешь ее крестной матерью, а Майк – крестным отцом, – сказала Одра.

– О, я буду счастлива, – радостно воскликнула Лоретт, – и уверена, что Майк тоже. – Потом она спросила: – А кто будет другой крестной матерью? Думаю, Гвен?

– Нет, у меня такое чувство, что из этого ничего не получится, – ответила Одра и посмотрела на Винсента. – А ты что думаешь?

– Я никогда этого не хотел и, безусловно, рад, что ты передумала. – Он усмехнулся и, глянув на дверь в послеродовое отделение, добавил: – А вот и Майк.

Майк прямиком направился к Одре. Поцеловав ее в щеку и легонько сжав ей плечо, он сказал:

– Нет нужды спрашивать, как ты себя чувствуешь. Для женщины, родившей всего два дня назад, ты выглядишь изумительно… полагаю, все в порядке и нет никаких проблем?

– Нет, никаких. – Одра улыбнулась, в который раз подумав, что он самый добрый человек из всех, кого она когда-либо встречала. Его добрая душа светилась в кристально чистых заботливых глазах, и она была уверена, что он будет замечательным врачом. Само его присутствие, глубокий, теплый тембр голоса, участие рождали доверие и успокаивали.

«Доброта Майка – его дар, – подумала она. – Неудивительно, что пациенты так его любят».

Видя, что Майк все еще стоит, склонясь над ней, как будто ожидая, что она скажет что-то еще, Одра заметила:

– Доктор Сталкли заходил ко мне сегодня и сказал, что я могу вернуться домой через несколько дней.

– Ему виднее, конечно, но не следует торопить события, – предупредил Майк и отошел к жене. Положив руку на плечо Лоретт, он взглянул на малышку, лежащую у нее на руках.

– Она будет красивым ребенком, – сказал он.

– Мы бы хотели, чтобы ты был крестным отцом Кристины, – объявил Винсент. – Лоретт уже согласилась стать крестной матерью. Что ты скажешь?

– Я говорю да. – Майк улыбнулся. – Вы только что получили крестного отца, а кто вторая крестная мать?

– Я думал о нашей Олив, – сказал Винсент. – А ты, Одра, что об этом думаешь?

– Лучше и быть не может… да, пусть все остается внутри семьи.

– Олив очень серьезно отнесется к своим обязанностям крестной, как и все мы, естественно, – сказала Лоретт.

– Да, – согласился Винсент, – сомневаться в вашем чувстве долга не приходится.

Он встал, подошел к сестре и протянул руки.

– Могу я подержать свою малютку минутку или две, Лоретт? Я еще не брал ее на руки сегодня.

Лоретт отдала брату ребенка, и он, заботливо положив девочку на согнутую руку и поправив одеяльце, принялся внимательно разглядывать ее. Ее кожа была гладкой и чистой, а черты лица уже вполне очерченными. Личико не было красным и сморщенным, как у Альфи, когда он родился. Винсент смотрел на Кристину с чувством благоговения, сердце его трепетало от любви к ней. Наконец он сказал:

– С той самой минуты, как я узнал от Одры, что она ждет ребенка, я почувствовал, что это доброе предзнаменование. И так оно и случилось – она будет необыкновенным ребенком.

– Очень, очень необыкновенным, – прибавила Одра. – И я собираюсь обеспечить ей блестящее будущее.

Все взглянули на нее с удивлением. Наступило неловкое молчание. Слова Одры повисли в воздухе.

Лоретт улыбнулась, прикусив губу, не зная, как лучше отреагировать на столь странное заявление.

Винсент молча подошел с ребенком к окну и стал смотреть в него.

Майка обуяло беспокойство. Напряженно застывшие плечи друга говорили о том, что того рассердило замечание жены. Да, оно прозвучало… как-то по-собственнически, мягко говоря. «Разве не могла Одра сказать «мы»?» – подумал он.

Откашлявшись и стремясь сгладить неловкость, Майк произнес:

– Это впечатляющее желание, Одра.

– И главное, абсолютно серьезное! – выпалила она в ответ решительно, сверля его взглядом.

Майк всегда знал, что в Одре есть твердость, но теперь он увидел то, чего не замечал раньше. Ее крепко сжатый рот и выступающая вперед челюсть выдавали холодную непреклонность, а в удивительных васильковых глазах было выражение пугающей неумолимости. Она не только высказалась серьезно, она объявила крестовый поход. И храни Господь всякого, кто встал бы на ее пути, включая Винсента.