Текст книги "Волевой поступок"

25

Итак, желание дать Кристине блестящее будущее, стало главной движущей силой жизни Одры Краудер. Другие мысли не занимали ее. Летом 1931 года началась борьба за осуществление этой цели, которой суждено длиться более двадцати лет.

По возвращении из больницы Одра вернулась к работе у миссис Джарвис, за которой ухаживала четыре месяца до рождения Кристины. Она пообещала старой леди возобновить свои обязанности после родов, не говоря о том, что они отчаянно нуждались в деньгах. Винсент получал только двадцать пять шиллингов в виде пособия, на ребенка ему прибавили еще два шиллинга в неделю. Этого было явно недостаточно на троих.

Работа у миссис Джарвис была нетрудной. Было удобно и то, что больная женщина жила в Тауэрсе, всего в нескольких минутах ходьбы от коттеджа на Пот-Лейн.

Однако Одра предпочитала больничную работу частной практике. Проработав у миссис Джарвис только месяц, Одра предупредила ее, что собирается перейти в больницу св. Марии. Что она и сделала в июле.

В ноябре в больнице появилась новая вакансия. К огромной радости Одры, ее назначили в детское отделение.

Одра знала, что столь желанное для нее место ей удалось получить, благодаря тому, что Маргарет Леннокс нажала на кой-какие тайные пружины, а также благодаря влиянию, которое миссис Белл имела на старшую сестру. Но это ее ни в малейшей степени не беспокоило. Она получила эту работу, и только это имело для нее значение.

К весне 1932 года Одра уже полностью освоилась в больнице и получала большое удовольствие от своей работы. Старшая сестра Фокс была к ней расположена, ее ценили врачи, она понимала, что в скором будущем сможет рассчитывать на повышение. Она никогда не думала о повышении, которое, в чем она была уверена, не заставит себя ждать, с точки зрения удовлетворения своих амбиций; просто она даст ей больше денег. Денег для Кристины – на ее одежду, образование, ее будущее.

Хотя в данный момент Одра не могла отложить для дочери ни пенни, она была твердо намерена начать делать это через пару лет. У нее были долгосрочные планы, так как она считала, что при ее обстоятельствах она только так добьется успеха. У нее уже появилась идея, как заработать дополнительные деньги, и она собиралась приступить к ее осуществлению, как только прочно закрепится в больнице. Она собиралась шить в свободное от работы время.

Работа в больнице приносила Одре чувство удовлетворения, и она отдалась ей с присущими ей энтузиазмом и энергией. Когда она обходила палаты, походка ее становилась пружинящей, а на лице светилась улыбка.

Но дома было неблагополучно.

Отношения между ней и Винсентом опять испортились, и основание под их несколько странным браком снова зашаталось.

На этот раз трещина в семейной жизни появилась по вине Одры. Внимание ее было сосредоточено исключительно на Кристине, которую она любила с едва ли не патологическим неистовством – возможно, потому, что уже потеряла одного ребенка.

Винсент тоже любил малютку, но его поглощали собственные проблемы. К тому же, будучи мужчиной в расцвете сил, он нуждался в удовлетворении своих естественных потребностей. Он хотел, чтобы его отношения с женой были нормальными во всем. К сожалению, Одра была не просто занята Кристиной и работой, она теперь не проявляла абсолютно никакого интереса к физической близости с ним.

Она не спала с Винсентом вот уже несколько месяцев, что его очень задевало. Как и угнетающее положение безработного, которому поручают сидеть с ребенком.

Холодность Одры, отвергавшей его как мужчину, усугубляла растущее в нем чувство горечи.

В один из субботних вечеров в апреле, после того как Кристину уложили спать в ее комнатке наверху, он решил поговорить с Одрой начистоту.

Он выждал время, пока она уберет со стола и вымоет посуду. И как только она расположилась перед камином и принялась за штопку, он выключил радио и сел на стул напротив нее.

– Зачем ты это сделал? – спросила Одра, не роднимая глаз от дырки в носке.

– Я хочу поговорить с тобой, и очень серьезно, – сказал Винсент с озабоченным видом, наклонившись вперед и устремив на жену пристальный взгляд.

– Вот как, – сказала она и положила носок на колени, сразу же уловив в его голосе серьезную интонацию. Она откинулась назад и приготовилась слушать его со всем вниманием.

Именно этого он и хотел.

– У нас очень серьезные проблемы, у тебя и у меня, Одра, и пришло время поговорить о них в открытую. Не будем больше делать вид, что их не существует, потому что ты…

– Проблемы? – прервала Винсента Одра со странным выражением во взгляде. – Что ты имеешь в виду?

– Брось, не притворяйся глупенькой. Ты очень хорошо знаешь, о чем я говорю. Наши проблемы в постели, вот что я имею в виду. Ты пренебрегаешь мной. Ты меня больше не любишь?

Как всегда, когда он заводил речь о сексе, она покраснела и с возмущением воскликнула:

– Конечно, я люблю тебя!

– Но выбрала странный способ доказать это. Айсбергу далеко до тебя.

– Ох, Винсент, как ты несправедлив! Пожалуйста, не будь таким. Я думаю о тебе, я люблю тебя. Но… понимаешь… я боюсь снова забеременеть. Послушай, ты знаешь так же хорошо, как и я, что еще один ребенок до предела ухудшил бы наше положение. Нам и так едва хватает денег…

– Не моя вина, что в этой проклятой стране такой раздрай! – гневно прервал ее Винсент. – Ты должна винить в этом Рамсея Макдональда и его чертово правительство! Я не единственный, у кого нет работы. Таких, как я, сейчас два миллиона восемьсот тысяч. И мы не просто безработные, мы отчаявшиеся люди, униженные в своем мужском достоинстве, потому что нас свели до положения, когда мы должны зависеть от пособия…

– Ты меня неправильно понял! Я не указывала на тебя пальцем, Винсент. Я бы никогда этого не сделала. Я знаю, что это не твоя вина, и я также знаю, что каждый день ты прилагаешь все силы, чтобы хоть что-нибудь найти. И все-таки, если бы у нас появился еще один ребенок, это поставило бы под угрозу шансы Кристины. Разве ты не согласен? Разве ты этого не видишь?

– О да, я чертовски хорошо все вижу. Ты планируешь для нее какое-то особое блестящее будущее, а ей нет еще и года. Иногда я начинаю сомневаться, Одра, сомневаться в твоем психическом здоровье.

Винсент вскочил, не в силах совладать со своим гневом. Он направился к одежному шкафу, сдернул с крючка спортивную куртку, надел ее.

– Куда ты? – спросила Одра, удивляясь тому, что муж так внезапно прервал важный разговор, и в то же время испытывая чувство облегчения.

– К своей матери.

– Естественно. И после того, как она пожалеет тебя и посуетится вокруг тебя вволю, она, как всегда, даст тебе денег на паб.

– Что происходит между моей матерью и мной – не твое собачье дело, – воскликнул в ярости Винсент. – Я никогда не просил у тебя ни пенни и никогда не попрошу.

Одра ничего не ответила.

Винсент выскочил из дома, но удержался от того, чтобы хлопнуть дверью. Он не хотел будить ребенка.

Десять минут спустя, идя по Таун-стрит, Винсент понемногу успокоился, гнев его остыл. Тем не менее он не мог найти оправдания для такого отношения к себе Одры и в сердце своем не находил ей прощения. Он не знал почему, но сегодня ей таки удалось вывести его из себя по-настоящему.

«Если бы я был богатым человеком, – размышлял он, – и был женат на такой холодной и равнодушной женщине, как Одра, то завел бы себе любовницу. Она была бы красивой, доступной и очень ласковой, и я содержал бы ее по высшему разряду. К несчастью, я небогат и не могу позволить себе такой роскоши».

Внезапно его осенило. Он мог позволить себе Милисент Арнольд, которая не будет ему стоить ровно ничего, кроме обходительных манер, любезных разговоров и неотразимого очарования. Милли не была так уж хороша собой, но у нее были приятное лицо и мягкий характер, и, что важнее всего, она была к нему неравнодушна – вот уже несколько лет, если подумать.

«Что может быть лучше женщины, которая по-настоящему хочет тебя», – подумал Винсент и… изменил свои планы.

Он не пошел к матери, не остановился у «Белой лошади», хотя знал, что братья Джек и Билл играют сейчас там в дартсы и ждут его.

Вместо этого он отправился к Милисент Арнольд, вдове, которой было всего лишь тридцать пять лет, к тому же бездетной. Он был уверен, что там его ждет радушный прием.

Он торопливо прошагал по Мурфилд-роу перебежал спортплощадку и, миновав ворота на дальней ее стороне, выскочил к подъездной аллее, ведущей в «Розовый коттедж». Здесь жила Милли – вот уже два года одна после смерти Теда. Дом находился в отдаленном уголке Армли, и это радовало Винсента. Если ему повезет и он станет здесь частым гостем, будет лучше, если его приходы и уходы никто не будет видеть.

Постучав несколько раз и не получив ответа он в разочаровании повернулся, чтобы уйти.

Но тут дверь распахнулась, и он услышал восклицание Милли:

– Винсент! Что привело тебя к моему порогу в субботний вечер?

– Видишь ли, дело вот в чем, – сказал Винсент, повернувшись к Милли, и с улыбкой поглядел в ее теплые темно-карие глаза, обращенные к его лицу. – Я шел через спортплощадку и вспомнил то, что ты мне сказала на прошлой неделе, ну, знаешь, когда мы встретились возле библиотеки. Ты сказала, что с каждым днем тебе становится все более тоскливо и одиноко. Знаешь, что странно, Милли? Мне тоже… мне тоже…

– Правда, Винсент?

Он кивнул и с обольстительной миной прислонился к косяку двери, окидывая женщину красноречивым взглядом. Он и не представлял себе, какая у нее роскошная фигура. Внезапно он начал похохатывать, как не делал уже несколько лет, и в его живых зеленых глазах заметалось веселье.

– Я направлялся в паб к братьям, как вдруг подумал о тебе, Милисент, подумал о том, что тебе одиноко так же, как мне. – Он немного помолчал. – Мне пришла мысль, что тебе может понравиться чье-то общество и что ты можешь оказаться так добра, что предложишь жаждущему человеку пинту пива.

Милисент сглотнула, не смея поверить своему счастью, – Винсент заглянул к ней на огонек. Она томилась по нему много лет, даже когда Тед был жив. Она раскрыла влажные губы, но ничего не сказала, а просто взяла его за руку и мягко втянула в дом.

– Несколько пинт, если ты сможешь их выпить, – вымолвила она, касаясь его грудью и ведя через переднюю.

Вдруг она остановилась и сжала его руку, заглядывая в его красивое лицо. На ее губах появилась медленная, томная улыбка.

– И, может быть, что-нибудь поужинать… Ты ведь можешь остаться на ужин, правда, Винсент?

– Конечно, могу, – ответил он, распрямляя плечи и вновь чувствуя себя мужчиной.

Он уверенно обхватил Милли за стройную талию и повел ее в гостиную. И когда она тесно прижалась к нему, он понял, что этим вечером ему не о чем беспокоиться.

Распорядок жизни Винсента не изменился, несмотря на его связь с Милисент Арнольд.

Он был благоразумен.

Ему нравилась Милли, ему было хорошо с ней, хорошо оттого, что она так его любит и стремится удовлетворить все его желания. Они и впрямь находили много радости в любовных утехах, которым предавались долгими часами на большом и удобном ложе в «Розовом коттедже».

Но это было угождение плоти и ничего больше.

Винсент знал, что связь эта не будет длиться очень долго, как знала это и сама Милисент, так что оба решили положиться на естественный ход событий. Договорились они и о том, что не должно быть никаких упреков, если один из них захочет прекратить отношения.

Как бы там ни было, но Винсент был достаточно ответственным человеком, чтобы не забывать о своем ребенке, к которому относился с обожанием, и не прекратить поиски работы из-за любовной интрижки. Он навещал Милисент только раз в неделю, не позволяя себе слишком увлекаться, и был при этом осмотрителен. Он приходил в «Розовый коттедж» только поздним вечером.

По утрам Винсент присматривал за Кристиной, в полдень привозил ее в коляске в дом матери, где наскоро перекусывал, а затем оставлял дочь матери на остаток дня и возвращался за ней около четырех часов.

Почти каждый день без перерывов он рыскал по городу в поисках работы. Иногда ему везло, он получал случайную работу, но она никогда не длилась более двух дней; ничего постоянного найти не удавалось.

Промелькнули весна и лето, и на смену осени пришла зима. Винсент Краудер начал понимать, что ничего путного ему уже не подвернется. Правительство не могло противостоять этой самой глубокой и длительной депрессии из всех, когда-либо известных. Англия была на грани катастрофы, как и остальной мир; экономический кризис охватил все страны. Винсент чувствовал, что это надолго. Повсюду назревало недовольство, бунты и голодные марши стали нормой.

Лидс, как и другие крупные промышленные города, сильно пострадал от кризиса. Армия спасения открывала кухни, где выдавался бесплатный суп; другие благотворительные организации обеспечивали одеждой и обувью нуждающихся детей и оказывали помощь тем, кто хотел уехать из пораженных депрессией районов.

Винсент никогда не видел столько мужчин на улицах – они стояли в очереди у бирж труда, слонялись у контор букмекеров и у пабов или просто стояли группами по углам улиц с мрачными и сердитыми лицами, выражая сочувствие друг другу. Казалось, над всеми ними нависла тень злого рока. Винсент старался подавить в себе чувство безнадежности, так часто охватывавшее его в эти дни, и призвал на помощь всю свою внутреннюю силу. Он знал, что должен держаться, невзирая ни на что, не падать духом, чего бы ему это ни стоило.

Хотя прежде Винсент не хотел, чтобы Одра шла работать, теперь он благодарил Бога, что она служила сестрой в больнице. Он также был благодарен судьбе за то, что другие члены клана Краудеров все еще работали; ему было отрадно сознавать, что его родителям жилось лучше, чем многим другим людям.

Отец занимал должность в транспортном отделе Лидсского промышленного кооперативного общества, где работал уже много лет, и его положение казалось надежным. Билл был библиотекарем в одной из публичных библиотек, а Джек, который по вечерам посещал курсы ландшафтного садоводства, работал в городском департаменте паркового хозяйства. Даже Мэгги удалось устроиться в пошивочную мастерскую Армли, где она обметывала петли на мужских куртках. Эти трое, конечно, не зарабатывали столько, сколько их отец, но, собранные вместе, их заработки увеличивали семейный бюджет, который был больше, чем у многих других людей. И поэтому у матери на столе всегда было вдосталь хорошей сытной еды, а в погребе всегда был уголь. И Винсент знал: что бы ни случилось, Одра и Кристина никогда не будут страдать от холода и голода, как в эти страшные дни приходилось страдать многим.

С приближением Рождества 1932 года Винсент удвоил усилия по поиску работы в отчаянном стремлении достать что-нибудь к праздникам для своей маленькой семьи. Ему так хотелось купить подарок, пусть совсем крошечный, для Одры, игрушку Кристине и принести что-нибудь вкусное к столу.

В начале декабря прошли сильные снежные бури, и теперь на земле лежало много снега. Подъездные аллеи были завалены снегом, и однажды в пятницу, ближе к вечеру, Винсенту повезло: ему предложили разгрести снег у одного из больших домов. Так как уже темнело, владелец дома велел ему прийти на следующий день к девяти часам.

Субботнее утро выдалось ясным, но очень холодным, с резким, пронизывающим ветром. Винсента это, однако, не пугало. Он так радовался возможности заработать, что ничто не могло остановить его. Одра, которая в этот уик-энд была свободна, настояла на том, чтобы он оделся потеплее. Она заставила его надеть два пуловера под спортивную куртку и, когда он застегивал пальто, завязала ему вокруг шеи толстый шерстяной шарф и дала шерстяные перчатки.

Поцеловав ее в щеку, он сказал:

– Думаю, у меня уйдет не больше трех часов на расчистку подъездной аллеи у Фелл-Хауза, так что я буду к ленчу, любимая.

– Я сварю сегодня большую кастрюлю супа. Тебе потребуется горячая пища после работы на улице в такую погоду, – заметила Одра, провожая его до двери. Когда он выходил из дома, ледяной порыв ветра обжег ей лицо, и она вздрогнула. – Сегодня утром я не пойду гулять с Кристиной – слишком холодно.

– Нет, я не стал бы этого делать на твоем месте. Пока, милая, увидимся позднее. – Винсент пошел по тропинке, затем повернулся и помахал ей рукой. Настроение у него было приподнятым.

Все утро Одра была очень занята, возилась с Кристиной, готовила овощной суп, делала в доме уборку. Время пролетело быстро.

Не успела она оглянуться, как часы пробили двенадцать. Накрыв стол к ленчу, она включила радио, взяла Кристину на руки и села к камину, чтобы ее покормить.

Когда Винсент не вернулся к часу, Одра принялась гадать, что могло его задержать; к двум часам она начала по-настоящему беспокоиться. Он мог задержаться, когда шел в паб со своими братьями и друзьями, но этого никогда не случалось, когда он работал. С работы он всегда шел прямо домой – выпить чашку чая или перекусить и переодеться, если выходил куда-то позднее.

Положив Кристину в кроватку, стоящую в кухне-столовой, Одра налила себе тарелку супа, но аппетита не было.

Время от времени она подходила к окну и смотрела наружу, раздвинув шторы, но Винсент не появлялся.

Было почти три часа, когда она услышала резкий металлический звук его сапог по дорожке.

– Я уже начала беспокоиться, – сказала она, когда он вошел в дом и закрыл за собой дверь. – Просто не могла себе представить, что могло с тобой случиться.

– Пришлось разгребать очень много снега, – сказал он, снимая шапку, развязывая шарф и медленно стаскивая заледеневшие перчатки. – Больше, чем я рассчитывал… подъездная аллея, две длинные террасы, дорожка между газонами и задний двор.

– И все это ты должен был расчистить один? Ты, должно быть, страшно устал, Винсент. Ты посинел от холода. Иди к огню и грейся.

– Они даже не предложили мне чашку чая двенадцать часов…

– Господи, что же это за люди! – Одра посмотрела на Винсента в изумлении.

Он ничего не ответил.

Когда он подошел к огню, Одра заметила в его лице нечто, что сильно встревожило ее.

– Винсент, – начала она и остановилась в нерешительности. – У тебя все в порядке?

Он продолжал молчать, стоя спиной к огню, пытаясь согреться. Минуту спустя он опустил руку в карман и что-то вытащил оттуда. Повернув к Одре свое измученное, усталое лицо, он раскрыл дрожащую руку.

– Вот что они заплатили мне, – сказал он голосом, звенящим от обиды, показывая ей лежащую на ладони монету.

Одра не могла поверить своим глазам. Шестипенсовик! Она была в ужасе.

– Они заплатили тебе всего шесть пенсов за шесть часов работы. Но это возмутительно… эти люди…

Она не могла продолжать – гнев душил ее.

– Да…

Одра глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

– Ох, Винсент, Винсент, дорогой мой… – Она вскочила и бросилась к нему с выражением глубокого сочувствия на лице. Нежно взяв его за руку, она сказала: – Я больше никогда не позволю тебе делать что-нибудь подобное. Никогда.

Он покачал головой и отвернулся. Спустя минуту или две он вновь повернулся к ней. В глазах его застыла печаль.

– На этой стране лежит проклятие, – произнес он.

26

«С днем рождения тебя, с днем рождения тебя, с днем рождения, дорогая мама, с днем рождения тебя». Кончив петь поздравление, Кристина бросилась через всю комнату к Одре и, почти сбив ее с ног, крепко ее обняла.

Затем, подняв глаза, она посмотрела на мать и сообщила:

– Мы устраиваем праздник в честь твоего дня рождения, мам. Мы приготовили все сами, и праздник будет для нас троих. Это наш сюрприз.

Одра улыбнулась, глядя на поднятое к ней маленькое серьезное личико.

– Это просто чудесно, дорогая, – сказала она, откидывая прядь волос со лба шестилетней дочери и думая, что сегодня она кажется очень похожей на своего отца.

Хотя у Кристины был ее цвет волос, она унаследовала от Винсента тонкие черты лица и от Лоретт черные глаза с поволокой. „Она, безусловно, в большей степени Краудер, чем Кентон, по крайней мере внешне", – снова подумала Одра. Это сходство дочери с Краудерами всегда было заметно, но в последнее время больше, чем когда-либо. Кристина сильно вытянулась, обещала быть высокой; это тоже было характерно для Краудеров.

– С днем рождения, любимая, – сказал Винсент, подходя к Одре и целуя ее в щеку.

– А я думала, что вы забыли о нем. – Одра усмехнулась.

Винсент затянулся сигаретой.

– Как мы могли? Ты последнее время делала достаточно много намеков, – поддразнил он жену.

– Мам, пожалуйста, пойдем, пойдем! Сюда! – крикнула Кристина, хватая Одру за руку и пытаясь оттащить от входной двери. – Ты должна войти сюда, в гостиную – и ты тоже, папа. Ох, пожалуйста, пойдем!

Рассмеявшись, Одра положила сумочку на маленький столик возле двери и позволила этой удивительно сильной и решительной девчушке втянуть себя в соседнюю комнату.

– Вот, – сказала Кристина, легонько и нежно подтолкнув ее, – садись, сюда, мам, на диван, а ты, папа, – она взглянула через плечо на Винсента, – можешь сесть вон на тот стул.

– Правильно, – заметил Винсент, обращаясь к Одре. – Я думаю, в ней все задатки армейского генерала.

Одра кивнула – это и в самом деле было забавно. Она откинулась назад, разгладила свое хлопчатобумажное платье и выжидающе посмотрела на Винсента.

Он встретил ее взгляд с бесстрастным выражением лица.

Кристина метнулась к старинному шкафчику в углу и вернулась с несколькими конвертами.

– Вот твои поздравительные открытки, мам, почтальон принес их сегодня утром сразу же после того, как ты ушла в больницу. Я буду давать их тебе по одной. – Она вручила Одре открытку и, наклонившись, попыталась разглядеть ее. Не в силах больше сдерживать любопытство, она спросила: – Это от кого?

– Это от тетушки Лоретт и дядюшки Майка. – Одра показала открытку. – Птички-голубянки, сидящие на ветке. Красиво, правда?

Кристина кивнула.

– Если ты дашь ее мне, я поставлю ее на каминную полку… о, спасибо, мам. – Она протянула Одре другой конверт. – Теперь открой вот этот…

Одра заметила австралийскую марку и узнала почерк Уильяма.

– Ну, это мы знаем от кого, да? – радостно воскликнула она.

– Можно посмотреть? – Кристина положила руку на плечо матери и принялась вместе с ней разглядывать открытку. – Эта тоже красивая, мам, но есть еще много других.

Конверты медленно вручались, вскрывались и после восторженных восклицаний осторожно выстраивались в ряд на каминной полке. Из Сиднея пришла еще одна открытка от брата Фредерика и его жены Марион; были открытки и от прочих членов клана Краудеров; была открытка от Гвен, которая все еще помнила день ее рождения.

Последняя из стопки была вручена девочкой особенно эффектным жестом. При этом вид у нее был торжественный – она так старалась сделать этот день необычным для своей мамы.

– А это от нас, – прошептала она, ближе наклоняясь к Одре и нежно касаясь ее щеки. – Ее выбирал папа, но он взял меня с собой в магазин, и я ему помогала.

Одра надорвала конверт и вынула поздравительную открытку. Она была самой дорогой, на глянцевой бумаге с продернутым желтым шелковым шнуром, завязанным на сгибе. На открытке была изображена ваза с желтыми розами, стоящая на столе у открытого окна, а над вазой порхала красная бабочка.

– Очаровательно! – сказала Одра, прежде чем заглянула внутрь и прочитала напечатанный стишок. Под ним была приписка от Винсента: „С пожеланиями еще многих и многих счастливых дней рождения, с любовью от мужа и дочери". Ниже стояла его подпись, к которой Кристина приблизила свою.

– Спасибо, за всю мою жизнь я не получала поздравительной открытки лучше этой, – заявила Одра, подняв глаза и улыбнувшись сначала Кристине, потом Винсенту.

Они сияли. Кристина сказала:

– Сейчас я принесу наш подарок, мам.

Она бросилась к комоду, достала из ящика сверток и принесла его матери.

– Это от папы и от меня, – сообщила она, торжественно улыбаясь.

Одра развязала ленту и принялась развертывать бумагу, гадая, что же они ей купили, и чувствуя себя бесконечно счастливой оттого, что они сделали из ее дня рождения такое событие. Это так тронуло ее, что какое-то время она не могла ничего сказать. Она увидела, что держит в руках вставленную в рамку акварель. Когда же она слегка повернула ее к свету, чтобы получше рассмотреть, то глаза ее широко раскрылись, дыхание пресеклось от удивления и восторга. На картине был летний сад на закате, пронизанный солнечным светом. На листьях сверкали дождевые капли, как если бы перед тем, как художник взялся за кисть, прошел короткий ливень.

Акварель была маленькой, но очень симпатичной, хотя и не лишенной некоторых недостатков и требовавшей доработки: одна сторона ее была незаконченной и выглядела слишком любительской. Тем не менее в пейзаже было что-то, что приковывало внимание. «Как чудесно, – думала Одра, прищурившись рассматривая картину. – И как похоже на работы отца».

Но Одра знала, что Винсенту так и не удалось найти ранние акварели Адриана Кентона.

В углу картины было смело и ясно написано имя Кристины, хотя Одра и без того догадалась бы, что она творение ее дочери. Несмотря на неумелость и детскость, Кристина сумела главное – передать на бумаге свет. Ей и раньше это удавалось. Новая работа показала, как многого она сумела добиться за последнее время. Еще с четырехлетнего возраста девочка проявляла способности к рисованию и живописи, но ее последние акварели доказывали, что она не просто способная. В ней чувствовалась одаренность. От этого открытия Одра испытала радостное возбуждение, ее охватило чувство гордости за своего ребенка.

Подняв голову, она заглянула в большие серые глаза Кристины, с беспокойством прикованные к ее лицу.

– Она не нравится тебе, мам? – У ребенка задрожали губы.

– О, Кристи, мне нравится! Мне в самом деле нравится! Это по-настоящему красиво, дорогая. Спасибо тебе большое. – Одра заключила девочку в объятия и крепко прижала ее к себе. – Извини, что сразу этого не сказала, я была поглощена ею и любовалась ею!

Кристина снова заглянула в глаза матери, и ее лицо озарилось радостью.

– Я нарисовала ее специально к твоему дню рождения, мам, а папа отнес ее в мастерскую мистера Кокса на Таун-стрит и там ее вставили в рамку. Это подарок от нас двоих… потому что папа заплатил за рамку.

– Спасибо. Это лучшее из всего, что вы могли мне подарить, это поистине самый прекрасный подарок. Я всегда буду беречь его. – Она посмотрела на акварель. – И она стоила того, чтобы ее вставить в рамку, правда, Винсент?

– Да, стоила. Я сразу понял, как она хороша, едва только Кристина показала ее мне. Ты у нас умница, малышка!

Кристина выглядела довольной.

– Куда ты ее поставишь, мамуля? – спросила она.

– Ну, дай подумать… Я только знаю, что она должна находиться на самом почетном месте в этом доме, – объявила Одра. – Как насчет того, чтобы поставить ее сюда, на каминную полку? Хотя бы временно.

С этими словами Одра поднялась и, подойдя к камину, поставила акварель посреди поздравительных открыток.

Повернувшись, она спросила у дочери:

– А чей это сад? Куда ты ходила рисовать.

– Капфер-Хауз. Я спросила у миссис Белл разрешения. И она сказала «да», я могу рисовать для тебя ее сад, и я выбрала тот красивый маленький уголок возле роз, помнишь? Миссис Белл часто выходила посмотреть, что у меня получается. Ей было интересно. Я рисовала на прошлой неделе, мам, и она заставила меня войти в дом, когда начался дождь, и дала мне стакан молока и шоколадку «Кэдбери», нет, две, а когда дождь кончился, я начала все сначала. Сад мне тогда понравился больше… он как будто весь блестел после дождя.

Одра кивнула.

– Ты прекрасно поймала настроение, Кристина, думаю, пока это самая лучшая твоя работа. Ты делаешь большие успехи.

Радости девочки не было предела.

– Кристи, дорогая, – сказал Винсент, обращаясь к дочери, – как насчет праздничного чаепития? Наверно, уже пора?

– Ну конечно! Мам, пойдем, и ты тоже, папа!