Текст книги "Театр любви"

Он задумался над ее словами.

– Я полагаю, вы – быть может, лучше многих других, – сознаете, что если возникает новая мелодия, то она не рождается исключительно в человеческом мозгу.

– Нет, конечно, нет, – согласилась Лавела. – Она рождается в сердце человека, в его душе. Это относится не только к новой, но и к любой исполняемой мелодии. Я чувствую это, когда пою.

– Я убедился, – сказал герцог, как будто лишь сейчас открыл это для себя, – что музыка и есть выражение сердца и души!

Глава 4

Как только герцог произнес эти слова, открылась дверь и вошел викарий.

– Мне показали большую часть дома, ваша светлость, – сказал он, – и я слышал о прибытии ваших гостей. Поэтому, я думаю, нам с Лавелой пора возвращаться домой.

– Зачем спешить? – взмахнул рукой Шелдон Мур. – Я как раз хотел спросить вас, учитывая ваше увлечение музыкой, не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы сыграть роль пожилой женщины в моей пьесе?

Не дожидаясь ответа викария, он продолжал:

– Ваша дочь будет ангелом, который нисходит к ней, дабы уверить ее, что она нужна многим, несмотря на возраст, и что, даже переселившись на Небеса, она все еще будет помогать тем, кого любит.

Герцог остановился, заметив, что викарий, пораженный, смотрит на него с таким видом, словно недоговаривает чего-то.

Затем, не желая показаться неучтивым, викарий быстро произнес:

– Мне кажется, это именно то, что нужно для рождественского представления, ваша светлость!

– Подожди, папа, – вмешалась Лавела. – Ты, очевидно, считаешь, что роль пожилой леди может исполнить madame?

Викарий явно колебался, и герцог, в недоумении поглядывая то на него, то на его дочь, спросил:

– Уж не хотите ли вы сказать, что в Малом Бедлингтоне есть еще музыкальные гении?

– Да, ваша светлость, и если вы лично обратитесь к ней, вам не составит труда уговорить миссис Грэнтэм сыграть эту роль.

– У нее что, хороший голос? – заинтересовался герцог.

– До того, как она вышла замуж за англичанина, ее звали Мария Кальцайо.

Герцог застыл на месте.

– Но… вы не имеете в виду…

– Да, знаменитая Мария Кальцайо!

– И она живет в Малом Бедлингтоне? Я не верю этому! Почему мне не сказали?

Викарий улыбнулся.

– Мария Кальцайо, которая была, как вы знаете, одной из знаменитейших итальянских оперных певиц в Европе, ушла со сцены, когда ей исполнилось шестьдесят, и вышла замуж за Джеймса Грэнтэма, англичанина.

Помолчав немного, он продолжал:

– Они были очень счастливы, и она решила забыть, что в прошлом называлась primadonna.

Но вскоре он умер.

– Когда это произошло? – спросил герцог.

– Почти два года назад, – ответил викарий. – Нам удалось уговорить madame заходить к нам иногда. Уже шесть месяцев, как она начала учить Лавелу пению.

– Так вот откуда у нее такая великолепная постановка голоса, – выпалил герцог, – кроме ее уникальных природных способностей!

– Я тоже так думаю, – просто сказал викарий. – Я уверен, теперь, когда madame вновь обрела интерес к жизни, она споет в вашем театре вместе с Лавелой, если вы, ваша светлость, попросите ее об этом.

– Я навещу ее завтра же, – пообещал герцог. – А поскольку мне нужно будет еще поговорить с Лавелой о ее роли, могу ли я заглянуть и к вам завтра утром?

Он решил, что уж лучше ему заехать в дом викария, чем пригласить Лавелу вновь в Мурпарк.

В последнем случае от Фионы можно было ожидать скандала.

– Мы будем очень рады видеть вас! – ответил викарий. – И, конечно, надеемся, что вы, ваша светлость, останетесь на обед.

– Я вам очень благодарен, – улыбнулся герцог. – Я с удовольствием пообедаю с вами.

Он взял свою партитуру и как бы невзначай заметил:

– Думаю, в Малом Бедлингтоне больше не осталось талантов, которыми вы могли бы еще поразить меня.

Лавела взглянула на отца.

– Папа научил восьмерых мужчин, его прихожан, играть на колокольчиках, и, уверяю вас, у них очень, очень хорошо получается!

Герцог знал, искусство игры на колокольчиках восходит к временам средневековья.

Тогда исполнители держали в каждой руке по колокольчику.

Одна серия из восьми колокольчиков была настроена на лад с тоникой

соль; колокольчики другой серии – на лад с тоникой фа.

Таким образом, исполнители, ритмично позванивая каждым из двух своих колокольчиков, могли сыграть любую мелодию, исполняемую на пианино.

– В таком случае у меня теперь есть целая программа театрального вечера, – с удовлетворением сказал Шелдон Мур. – И уникальность ее заключается в том, что у нас не будет исполнителей-профессионалов! Мы устроим вечер, в котором перед общественностью предстанут таланты Малого Бедлингтона.

Викарий засмеялся.

– Я лишь надеюсь, что мы не подведем вас, – молвила Лавела. – Вы не должны забывать, что никто, кроме жителей нашей деревни, ничего не знает о наших увлечениях, если не считать madame, как мы называем ее.

– Думаю, она бы не захотела, чтобы кто-либо из присутствующих знал о ее прошлом, – высказал свое соображение викарий, – но мы, конечно, предоставим все это вашей светлости.

– И вы дадите мне возможность встретиться с нею завтра? – спросил герцог.

– Разумеется, – ответил викарий. – И мы сами будем в предвкушении удовольствия встречи с вами в одиннадцать часов.

Герцог проводил их до дверей.

Наблюдая, как легко управляет викарий своим старомодным кабриолетом с откидным верхом над двумя передними сиденьями, на которых расположились он и его дочь, герцог засомневался, что все это не привиделось ему во сне.

Возможно ли, чтобы все эти музыкальные таланты обитали в его поместье, а он не имел об этом ни малейшего представления?

Однако и он сам был всегда очень скрытен относительно собственного пристрастия к музыке.

Будучи в Лондоне, он посещал концерты и оперы с участием прославленных певцов, но при этом всегда был один.

Сейчас же он испытывал крайнее возбуждение от того, что открытие его театра произойдет точно так, как он этого хотел.

Ему не нужны профессионалы, предпочитающие исполнять те произведения, которые, по их мнению, удаются им лучше всего.

Это вовсе не исключало того, что их исполнение вполне могло не понравиться его специфической аудитории.

Шелдон Мур знал, по крайней мере его родственники будут тронуты пением деревенских ребятишек.

И еще он знал, они придут в восторг от того, что увидят воочию настоящую Марию Кальцайо.

Но тут, поднимаясь к парадной двери, ведущей в холл, он вспомнил нечто, о чем ему удавалось до сих пор не думать.

Он не решил проблему Фионы, а также своего кузена Джослина.

– Леди Фэвершем и графиня Хенли, ваша светлость, находятся в Голубой гостиной, – сообщил между тем дворецкий Нортон.

Он еще не довел до конца свое торжественное объявление, как герцог уже знал, что он должен сделать.

Он быстро зашагал по коридору в направлении, противоположном Голубой гостиной, туда, где находились кабинеты управления поместьем.

Он был уверен, что там обязательно найдет мистера Уотсона.

И не ошибся.

Мистер Уотсон сидел в своей конторе за столом, а за другим столом сидел его помощник.

Когда вошел господин, оба встали.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине, Уотсон, – сказал герцог.

Помощник немедленно покинул комнату.

Шелдон Мур сел за освободившийся стол и начал писать записку на своей гербовой бумаге.

– Теперь слушайте, Уотсон, – произнес он, продолжая писать. – Вы немедленно пошлете эту записку полковнику и миссис Робертсон.

В ней говорится, что я неожиданно прибыл сюда с друзьями из Лондона и буду рад, если они смогут отужинать со мной сегодня вечером и погостить еще пару дней.

Немного подумав, он прибавил:

– Я пишу, что в такой мороз и гололед им будет небезопасно возвращаться домой поздно.

Мистер Уотсон взял записку после того, как господин положил ее в конверт.

– Кто живет сейчас в Довер-Хаус? – спросил герцог.

– Как вы помните, ваша светлость, вы сдали его лорду и леди Бредон на то время, пока они будут ремонтировать свой дом, пострадавший от пожара.

– Ах да, конечно! – воскликнул герцог.

Он принялся за другую записку, пока мистер Уотсон стоял в ожидании.

– Я попросил леди Бредон, мою кузину, провести здесь уик-энд, – объяснил герцог, – и побыть в роли хозяйки во время праздника.

Говоря это, герцог заметил удивление на лице мистера Уотсона, не подтвержденное, однако, какими-либо замечаниями с его стороны.

Инид Бредон была довольно напористой женщиной пятидесяти лет, любящей всеми командовать.

Герцог обычно старался по возможности ее избегать.

Когда ей потребовалось использовать Довер-Хаус, герцогу трудно было отказать леди Бредон в сдаче этого дома, учитывая своеобразную манеру, с которой она настаивала на своем.

Он до сих пор не имел намерения включать ее в список приглашенных на вечеринки или торжества с участием родственников.

Теперь же, хитровато усмехаясь, он рассуждал, что если кому и удастся оттеснить Фиону в качестве хозяйки предрождественского праздника, то это по силам лишь Инид Бредон.

Он передал конверт с запиской, которую только что закончил, мистеру Уотсону со словами:

– Я хочу организовать большой званый ленч завтра, а также большой званый ужин с множеством гостей, и эти мероприятия должны продолжаться каждый день, до тех пор, пока гости, которые явились к нам сейчас, в конце концов не уедут.

Голос его был резок, но мистер Уотсон с присущим ему тактом лишь осведомился спокойно:

– Я полагаю, ваша светлость, вы хотите, чтобы я пригласил всех ближайших соседей?

– Пригласите тех, кто живет подальше, и просите их ночевать у нас, – ответил герцог, – в доме много места. Что же касается прислуги, я думаю, вы всегда можете положиться на дополнительную помощь деревенских жителей.

– Да, конечно, ваша светлость.

Немного поколебавшись, мистер Уотсон спросил с некоторой осмотрительностью:

– Правильно ли я понял: вы предоставляете мне выбор гостей вашей светлости?

– Вы знаете лучше меня, Уотсон, кто сейчас на месте, и мне нужен полный дом гостей – вы понимаете? Покамест, как я сказал, леди Фэвершем и мистер Джослин не покинут нас.

Мистер Уотсон хорошо понимал, что была, очевидно, веская причина для столь необычного требования.

Как только герцог вышел из конторы, мистер Уотсон вызвал колокольчиком своего помощника и начал запускать колеса хорошо отлаженного механизма своей деятельности с такой активностью, которую мог развить лишь он.

Жесткая усмешка играла на губах Шелдона Мура, направлявшегося к Голубой гостиной.

Он решил максимально осложнить Джослину задачу доступа к нему со своими требованиями.

Конечно, тот будет всеми силами стремиться к этому, чтобы получить новую порцию денег на оплату очередных долгов.

Кроме того, герцог задумал, – очень тонко, но определенно, – показать Фионе, что ее правление подошло к концу.

Когда он вошел в Голубую гостиную, она, радостно вскрикнув, в нетерпении подбежала к нему.

– О, наконец, милый Шелдон! – воскликнула она. – Мы с восторгом обсуждали, как глубоко ты погрузился в приходские дела!

Из этого герцог заключил, что она уже выведала необходимые сведения насчет Лавелы.

Слуги, очевидно, сказали ей, что викарий тоже посетил дом.

Герцог, не отвечая Фионе, подошел к графине Хенли и поцеловал ее в щеку.

– Я не ожидал увидеть вас здесь, Изабель, – сказал он. – Я всегда думал, что вы ненавидите деревню в это время года!

– Мур-парк – не деревня! – ответила Изабель Хенли. – Это дворец роскоши, а значит – нечто иное!

Подобное замечание вызвало смех, к которому присоединился и Джослин.

– Как дела, Шелдон? – спросил он. – Ты ведь понимаешь, что, если две прекрасные леди пожелали отправиться за тобой, мне ничего не оставалось, как только сопровождать их.

– Конечно! – согласился герцог. – И я надеюсь, твой визит сюда не покажется тебе слишком скучным.

Затем он сел рядом с леди Хенли и заговорил с ней об их общих знакомых в Лондоне.

Она была всеми признанной красавицей.

В то же время она отличалась довольно острым язычком, и порой довольно ядовитым.

Большую часть времени она проводила врозь со своим мужем.

Он предпочитал заниматься делами собственного поместья на севере Англии, а она наслаждалась нескончаемой круговертью светской жизни в Мэйфэйре.

Согласно доходившей до герцога информации, она часто меняла любовников.

Сейчас, углубляясь в светскую беседу с ней, он знал: она рассматривает возможность отнять его у Фионы.

При всем при том он сознавал, что и Фиона, и Джослин ревностно наблюдают за ним.

Поэтому он почувствовал невероятное облегчение, когда после чая дворецкий подошел к нему поближе, с его стороны, и сказал:

– Мистер Уотсон хотел бы перемолвиться с вами словечком, ваша светлость!

– Извините меня, – молвил герцог, Он встал.

Затем, глядя сверху на Изабель, заметил:

– Вы еще более интригующи и интересны, чем всегда, Изабель, и я с удовольствием продолжу разговор с вами сегодня за обедом.

Графиня ответила ему многозначительным взглядом.

Пересекая комнату, он ощущал на себе недовольный взгляд Фионы.

В холле его ожидал мистер Уотсон.

– У меня уже есть ответ от полковника и миссис Робертсон, ваша светлость, они обещают прибыть к ужину. А лорд и леди Бредон просят, чтобы за ними сейчас же был послан экипаж!

– Благодарю вас, Уотсон! – обрадовался герцог. – Я хочу, чтобы за ужином графиня Хенли сидела рядом со мной справа, а миссис Робертсон – слева.

Мистер Уотсон сделал запись в своей книжечке.

– Леди Бредон будет сидеть на противоположном от меня конце стола сегодня и в продолжение всего ее пребывания у нас, – инструктировал секретаря герцог.

Затем он устремился к своему кабинету.

Вошел, заперся и начал разрабатывать программу премьеры в восстановленном театре.

Ему казалось фантастическим, что сама Мария Кальцайо живет буквально рядом с ним.

Подумав об этом, он сразу представил себе, что деревня Малый Бедлингтон находится почти в шести милях от Мур-парка.

Робертсоны же обитают с другой стороны поместья, и им тоже небезопасно возвращаться домой вечером.

Тем более рискованно было бы детям из Малого Бедлингтона возвращаться в свою деревню в субботу после представления.

Они тоже должны остаться в Мур-парке на ночь, решил он.

К тому же это для них ново, заманчиво и интересно.

После такого необыкновенного события в их жизни им хватит впечатлений на целую неделю, а то и больше.

Он знал, что многие детишки были еще слишком малы.

А значит, понадобится оставить на ночь по крайней мере нескольких мам, чтобы присматривали за ними.

Он записывал все, что приходило ему в голову.

После анализа всех деталей праздника он отдаст эти записи мистеру Уотсону.

Герцог ощущал себя главнокомандующим, готовящим кампанию против своих врагов, которых, по сути дела, было лишь двое.

Однако эти двое стоили грозной армады.

Фиона и Джослин встретились с герцогом в гостиной, куда все собрались перед ужином.

Они не скрывали изумления, увидев среди гостей лорда и леди Бредон.

Через несколько минут было объявлено о прибытии полковника и миссис Робертсон.

Эти новоприбывшие пары тщетно пытались не выказывать своего удовлетворения тем, что их не забыли, хоть и несколько поздновато.

– Вы появились в деревне так неожиданно! – подозрительно заметила леди Бредон.

– Когда я возвратился из Голландии, – объяснил герцог, – я был в таком изнеможении от высокопарности и многоречивости государственных мужей, что был вынужден бежать сюда!

Все засмеялись, а лорд Бредон утешил его по-своему:

– Я знаю, как ты должен был чувствовать себя, Шелдон. Но если мороз ослабнет, ты будешь вознагражден хорошей охотой.

– Какая жалость, что вас не было здесь на прошлой неделе, – промолвила миссис Робертсон, садясь за стол.

Она была в восторге, обнаружив, что сидит слева от герцога.

Вдохновленная этим обстоятельством, она пустилась в длинное и красочное описание охоты с гончими, которую он пропустил на прошлой неделе, и лисы, которая ушла от них.

Как и ожидалось, она возложила вину за это на егерей.

Обычно герцог не выносил ее продолжительного общества.

Но сегодня он задался целью поддерживать оживленный разговор со всеми, за исключением Фионы.

Графиня, сидевшая справа от него, с лихвой использовала свое стратегическое положение.

Она флиртовала с ним, вынуждая смеяться, когда она отпускала остроумные, на ее взгляд, замечания.

Одновременно она успевала очаровывать и лорда Бредона, сидевшего справа от нее.

Ужин прошел превосходно.

Герцогу показалось, что всем было очень весело, за исключением Фионы, дувшейся как мышь на крупу.

Когда они переместились в гостиную, там уже были расставлены два карточных стола для виста.

Герцог рассадил всех, позаботившись, чтобы за его столом не было ни Фионы, ни Джослина.

Фиона шла на всяческие ухищрения, лишь бы оказаться рядом с ним.

Ему, однако, удалось избежать этого.

Наконец, когда все стали расходиться, желая друг другу доброй ночи, она пошла наверх в свою комнату.

Она послала герцогу тоскующий взгляд, красноречиво говоривший о ее намерениях.

Осталась лишь небольшая группа, все не расходившаяся, пока миссис Робертсон не заметила:

– Мы слишком утомили вас, дорогой герцог. После столь долгого пути из Голландии вы, очевидно, очень устали.

– Пожалуй, – пришлось признаться ему.

Он не отрывал взгляд от Джослина, начавшего наконец двигаться к дверям.

Графиня с явной неохотой последовала за ним.

Миссис Робертсон допила лимонад, остававшийся в ее бокале, и обратилась к герцогу:

– Все было так прекрасно! Спасибо, что пригласили нас.

– Превосходно, что вы приехали, – ответил он.

– Я всегда восхищалась леди Фэвершем, – продолжала миссис Робертсон, – она все хорошеет и хорошеет.

– Я согласен с вами, – пробормотал герцог.

– Как печально, что у нее не может быть детей.

Шелдон Мур застыл на месте.

– Почему вы так сказали? – спросил он.

– Я думала, вы знаете! – ответила миссис Робертсон. – Мы жили по соседству с поместьем герцога Камберленде кого, и я знала Фиону еще с детства.

– Мне это не было известно, – заметил герцог.

– Ей исполнилось пятнадцать лет, – ударилась в воспоминания миссис Робертсон, когда с ней произошло несчастье на охоте, и очень серьезное!

Герцог слушал внимательно, и миссис Робертсон уже не могла остановиться.

– Она оправилась со временем, но врачи сказали, что у нее не будет детей, и я часто думала, что, наверное, потому у нее ничего и не получилось с Эриком Фэвершемом.

Она усмехнулась.

– Я знаю, конечно, он был во многом испорченным мальчишкой, но, мне кажется, если б у него был сын, их жизнь сложилась бы по-иному.

Она умолкла и направилась к двери.

Герцог шел за ней, не в состоянии вымолвить ни слова в результате полученного шока.

Время от времени он размышлял о возможности женитьбы на Фионе, но ему ни разу не приходило в голову, что она может быть не способна дать ему наследника.

Теперь он понял, какой катастрофой обернулось бы это для него уже после того, как он сделал бы ей предложение.

До чего же он был глуп!

Он даже ни разу не спросил ее» почему за все годы ее замужества за Эриком Фэвершемом, который, уж во всяком случае, являлся ее пылким любовником, у них так и не было детей.

У двери в спальню миссис Робертсон он пожелал ей доброй ночи и пошел к себе.

Его спальня находилась в дальнем конце коридора.

По дороге туда он все еще продолжал думать о том спасении, которое было даровано ему милосердием Божьим.

Он избежал такой беды, о которой страшно было даже думать.

Фанатично стремясь стать герцогиней Мурминстерской, Фиона, конечно, не сказала бы ему об этом.

Он почему-то подозревал, что кузен знает правду.

Ведь неспособность герцогини родить наследника Шелдону Муру сильно увеличивала шансы Джослина стать следующим герцогом в роду Муров.

Подойдя к своей комнате, Шелдон Мур как будто услышал совет Лавелы – вознести благодарственную молитву.

Ведь он был спасен от ошибки предложить Фионе руку и сердце, к чему серьезно готовился по дороге из Голландии.

Камердинер ожидал его в комнате, и после его ухода герцог подумал, что ему придется разрешить еще одну проблему.

И как можно скорее.

Фиона будет, конечно, ожидать его у себя.

Если он не придет в ее комнату, ей покажется это весьма странным и, несомненно, вызовет подозрение.

Он же не намеревался делать этого.

В то же время он знал, она не раздумывая войдет в его комнату, если поймет, что он избегает ее.

Очевидно, следовало бы запереться изнутри.

Но она способна постучать в запертую дверь, и не исключено, что кто-нибудь услышит это.

Подобный инцидент послужил бы Робертсонам, а возможно, и Бредонам хорошей пищей для пересудов.

Присущая ему быстрота реакции, часто выручавшая его во многих дипломатических затруднениях, помогла и на этот раз найти необходимое решение.

Он не выносил, когда в доме было холодно.

Поэтому зимой он неукоснительно требовал, чтобы в каждой комнате, занята она или нет, поддерживался огонь в камине.

За этим следили двое рабочих, единственной обязанностью которых был обход всех комнат огромного дома и поддержание в них тепла.

На подобную процедуру у них уходил целый день – с раннего утра до поздней ночи.

Так что герцог просто-напросто продвинулся немного дальше по коридору, к комнате, которая оказалась незанятой.

Огонь в ней тем не менее пылал ярко.

Проникнув в комнату, он заперся в ней и лег в кровать.

Он решил, что утром скажет своему камердинеру, будто камин в его спальне дымил, поэтому он перебрался в другую.

Еще не уснув, герцог уже позабыл о Фионе.

Он вновь погрузился в мысли о театре и о голосе Лавелы.

Кроме того, у него возникла идея, как увлекательнее начать программу, и он решил поделиться ею с викарием.

Уже пребывая в полусне, он услышал еще одну мелодию, словно ворвавшуюся в его сознание.

Так рождалась увертюра, которая будет исполнена, как только зрители рассядутся по местам.

На следующее утро герцог выехал из дома еще до того, как Фиона и Изабель Хенли спустились вниз.

Робертсоны и Бредоны завтракали в девять часов.

В отсутствие герцога мистер Уотсон спросил у них, чем бы они желали заняться.

Они пожелали проехаться верхом.

Только леди Бредон сказала, что должна написать несколько писем.

Позже, возможно, после полудня, добавила она, ей потребуется экипаж, чтобы посетить кого-то из своих друзей.

Когда все отправились на прогулку, мистер Уотсон – разумеется, по распоряжению герцога, – показал леди Бредон составленный им список.

В нем значились имена тех, кто должен прибыть на обед, а также на ужин.

Большинство приглашенных согласились остаться на ночлег.

– С чего это вдруг герцог решился на такой разношерстный, смешанный прием? – спросила леди Бредон со свойственной ей грубоватой откровенностью.

– Я полагаю, его светлости очень наскучило пребывание в Голландии, миледи, – ответил Уотсон, – да и многие из этих гостей не приглашались в Мур-парк уже очень давно.

– Я говорила Шелдону, наверное, тысячу раз, – назидательно произнесла леди Бредон, – что летом он должен устраивать пикники в саду, как делал его отец, и избавляться от всех зануд одним махом!

– Уверен, это – отличная идея, миледи, – согласился мистер Уотсон.

– А с другой стороны, – продолжала леди Бредон, – ему следует провести еще несколько приемов, таких, как сегодняшний вечер.

Она снисходительно улыбнулась.

– Я знаю, местные жители с большим удовольствием общаются со светскими лондонскими друзьями моего кузена.

Мистер Уотсон тактично уклонился от выражения несогласия с замечанием леди Бредон.

А несогласие заключалось в том, что лондонские друзья герцога знать не хотели местных жителей.

Вместо этого он сообщил леди Бредон, что будет знакомить ее и с другими приятными приглашениями по мере их поступления.

Он также возложил на нее ответственную миссию – размещать гостей за столом.

Это, конечно, выполнялось по заданию герцога, продумавшего все до мелочей.

Убедившись, что все намеченное заранее исполняется аккуратно, герцог ускакал в Малый Бедлингтон, как школьник, удирающий с уроков.

Он прибыл к дому викария еще до одиннадцати часов, но Лавела уже радушно встречала его у порога.

– Вы действительно приехали! – воскликнула она. – Когда я рассказала маме о том, что вы задумали, она решила, будто вы пошутили.

– Я должен уверить вашу матушку в самых серьезных своих намерениях, – ответил герцог, входя в дом священника.

Он был удивлен богатством и изысканностью интерьера, хотя, разумеется, внешне не выказал этого.

Во всем чувствовался тонкий вкус хозяев.

Занавеси и ковры отличались истинной красотой и добротностью.

Картины, увиденные герцогом на стенах, он не прочь был бы повесить у себя.

Он догадывался, от кого исходили все эти старания.

Когда герцог вместе с викарием и Лавелой закончили обсуждение программы спектакля, он был представлен миссис Эшли.

Теперь их ожидала не менее серьезная задача – составить всю рождественскую программу силами талантов деревни Малый Бедлингтон.

Многое зависело, конечно, от согласия Марии Кальцайо выступить в представлении.

Викарий был настроен оптимистично и обещал устроить встречу хозяина Мур-парка с певицей после ленча.

Герцог сел за отличное пианино, стоявшее в гостиной, и начал играть.

– Что это такое? – спросил викарий.

– Это увертюра, – объяснил он. – Я хочу, чтобы она была исполнена на двух пианино: я – на одном, Лавела – на другом.

– Это прекрасно! – захлопала в ладоши девушка. – Но… что, если я… не сумею? – вдруг засомневалась она.

– Этот вопрос должен был бы задать себе я! – парировал герцог.

Она залилась смехом.

– Вы скромничаете. Вы играете превосходно, а я – всего лишь начинающая!

– Я даже не хочу это слушать! – заявил герцог. – Вы будете играть со мной, и у меня уже созрела новая композиция, от которой все будут в восторге.

– Но мне нужно время, чтобы порепетировать, – возразила Лавела.

– Я обещаю закончить ее к вечеру.

– А что будет после увертюры? – спросил викарий.

– Вы появляетесь перед занавесом, – стал объяснять герцог, – желаете зрителям веселого, доброго вечера и пересказываете им в стихах дальнейшую программу.

Он улыбнулся.

– Судя по тому, что я узнал о ваших выступлениях в прошлом, у вас должны быть где-то припрятаны маскарадные костюмы, которые вполне могут пригодиться нам.

– Я могу выступить либо Арлекином, либо придворным льстецом времен Георга Второго, – ответил викарий. – Даже в парике и с усами!

Герцог рассмеялся.

– Я предоставляю выбор вам.

– А потом? – загорелась идеей Лавела.

– Потом поднимется занавес, – вскинул руки герцог, – и ваш хор споет точно так, как он пел в церкви.

– Один хор?

– Вы будете управлять им из оркестровой ямы, так что вас почти не будет видно. На сцене останутся только дети.

Лавела кивнула, и герцог продолжал:

– Я думаю, следует включить в хор несколько моих племянников и племянниц, которые явятся на Рождество. Они ужасно огорчатся, если не получат хотя бы маленькой роли в представлении.

– Конечно, – согласилась Лавела, – и неплохо было бы провести с ними хотя бы одну репетицию.

– Я могу отправить их сюда к вам, – предложил герцог, – но у меня есть другой план на вечер, когда состоится представление.

Он сказал, что еще раньше задумал оставить на ночь в Мур-парке детей вместе с мамами.

Лавела от восхищения даже подпрыгнула.

– Великолепнейшая идея! – воскликнула она. – Они так обрадуются, что надолго сохранят память об этом! А у вас хватит места для них?

Герцог не мог удержаться от смеха.

– Мы отдадим им все восточное крыло – там более двадцати спален.

– О, прошу прощения, – тотчас исправилась Лавела. – Я совсем забыла, какой у вас огромный дом!

– Прихожане будут в восторге, – сказал викарий. – Это весьма великодушно с вашей стороны, ваша светлость.

– Это не великодушие, а эгоизм с моей стороны, – возразил герцог. – Вы знаете не хуже меня, что благодаря Лавеле и Марии Кальцайо, если она примет приглашение, этот вечер в моем доме станет сенсацией!

– Я буду чувствовать себя ужасно… если… разочарую вас, – внезапно встревожилась Лавела.

Она выглядела столь испуганной, что герцог поспешил успокоить ее:

– У меня такое ощущение, что никто не испытает разочарования и мы все будем рады празднику так же, как и дети.

– Я тоже… надеюсь на это, – тихо молвила девушка.

– Затем, – продолжал описывать программу вечера герцог, – настанет очередь исполнителей на колокольчиках. Мне только хотелось бы, викарий, чтобы они играли веселые, по-настоящему рождественские мелодии, которые мог бы узнать даже зритель с полным отсутствием музыкального слуха.

Викарий рассмеялся.

– Вы хотите сказать, ваша светлость, что мелодии эти не должны быть излишне утонченными и слишком сложными?

– Вот именно!

– Они-то уж покажут, на что способны, – улыбнулся викарий. – Энтузиазма им не занимать!

– А дальше? Что будет после этого? – спрашивала Лавела так, словно ей не терпелось поскорее добраться до своей роли.

– Здесь наступает ваша очередь, – ответил герцог, – и здесь нам нужна девочка, которая подарит цветы Марии Кальцайо, а также молодая девушка, нуждающаяся в ее совете в любовном затруднении.

– Кажется, я знаю человека для этой роли, – промолвила Лавела. – Дочери нашего доктора как раз семнадцать лет, и она очень умная девушка. Мы с папой думаем, она идеально подходит для этой роли.

– Я уверен в этом, – поддержал ее викарий. – Она уже была Ведущим Светом в нашей рождественской пьесе, которую мы исполняем каждый год. Кроме того, она имела большой успех в роли Джульетты – мы ставили «Ромео и Джульетту»в нашей школе несколько месяцев назад.

Герцог, пораженный, не знал, что сказать.

Он доселе не мог представить себе какую-либо деревню в его поместье, где дети брались бы за постановку Шекспира.

– Что у нас дальше в программе? – поинтересовался викарий.

– Я хотел спросить Лавелу, знают ли ребятишки из ее хора еще какие-нибудь гимны, которые они исполняли бы так же прекрасно, как гимн «Раздалась в ясной полночи».

– Конечно, они знают еще много гимнов, – ответила Лавела. – Но, я думаю, лучший из них – «О скромный, гордый Вифлеем!».

– Великолепно! – воскликнул герцог. – Они будут петь его, а вы вновь, невидимо, станете дирижировать пением из оркестровой ямы.

Затем Санта-Клаус, которым скорее всего буду я, примчится на санях, которые перенесут по воздуху четыре лакея.

Немного подумав, он продолжал:

– Сани наполнят подарками для зрителей.

Я буду передавать подарки детям, а они, сбегая со сцены, станут вручать их каждому присутствующему в зале.

Он посмотрел на викария.

– Во время вручения подарков мне хотелось бы, чтоб мужской хор, – я почему-то подозреваю, он обязательно должен быть в Малом Веллингтоне, – спел гимны, которые известны любому взрослому и ребенку.

Лавела рассмеялась.

– Как вы узнали, что папа организовал мужской хор? – спросила она.

– Вы сами сказали мне, что у вашего папы хороший голос, – ответил герцог, – и я не мог представить, чтобы он был единственным мужчиной, поющим в церкви.