Текст книги "Истории по пути в Роуз-Гаден"

– Ты людоед? – парень почесался.

Семейная часовня Уизли / Family chapel of Weasly

– Я честной христианин! – папаша подтянул портки. – А кто ты, богомерзкая нежить и урод, лишённый Христова света и царства небесного?

– Я? Твой первенец болотный дух. Для близких Слай просто. – парнишка расшаркался, как у них там по-дворянскому. – Я на пустоши царь. Если мать не даст втык. Пришёл взять, что ты обещал. – у Слая на плече повисла плетёнка из камышей. – Знаешь, я тоже думал, что урод. Увидал меня раз лесоруб в Свэе – плюх в Рок-ривер и пустил пузыри. Думаю, плевать. Девчонка я, что ли? А оказалось, зря я прикинулся тогда бородавчатой скотницей с усами. Да и люди не шастают голышом. Ну, живые. А так раз в Гэе девчонка застала меня в реке. У неё жуть что было на уме – со мной такого ещё не делали. Так я, папаша…

– Чур меня! – папаша перекрестился и сделал шаг вправо. – Сроду я… – что-то он там обмозговывал, – сроду я на болоте не якшался с бабами, бесовский ведьмак! Уизли отродясь не приближались к богопротивной топи!

– А пра-пра Гью? Его дядька Виллард макнул в трясину. Пра-пра был не промах – впился дядьке зубами в сапог. Дядьку бы засосало – да он съездил пра-пра камнем. Волки зажевали дядьку уже по дороге домой.

– Не понось имя Уизли, грязная болотная тварь! – папаша шагнул вправо.

– Да всего-то два раза я от крестьян подцепил вшей в трясине. Я овеваю их головы туманом – шлю на боковую. Купаться, папаша, я начал раньше, чем родился. Я и умер-то в Рок-ривер. В утробе матушки Лин Пен.

– Лжёшь, срамник, не зна… Лин Пен? – папаша Уизли вздрогнул и шагнул вправо.– Это не мой ребёнок. Эту потас… Твоя благонравная мать, болотное дитя, помнится, снесла ужин гостям, молодым Тивэлам. Ты, может, от Тивэлов? Лети в Тивэл-холл, могучий дух, я скажу, куда. Тивэлов было пятеро. Тивэлы сами же и заперли от нас дверь. – Уизли шагнул вправо и ухмыльнулся. – Чем докажешь, богомерзкий нехристь, что ты – моё христианское семя?

Слай скривился и показал клыки. В зрачках у него зажглась кровь. Миг – и он стоял лицом к лицу с Уизли. Развернул затылок. Раздвинул волосы и… в Уизли покойницкими глазами впилось своё же лицо – закостеневшее и синюшное. Прошибло папашу будь здоров – аж зубы застучали. Стоило сыну спрятать эту жуть, как он заголосил:

– Силы небесные! Разрушьте сию скверну, навлекающую на меня морок и обман. Страшись Божиего лика, трясинный выродок и отродье мерзости, коему не место на земле! Распадись прахом, позорное скопище греха и разврата!

И приложил Слаю ко лбу деревянный крест.

– Ах! – вскрикнула Милли.

– Чего ты?

– Он увернулся от гадкого Гилмора?

– Тихо ты. Проваландался – шишку на лбу Гилмор ему набил, это да. А потом он взял у папаши из рук, как её, чудо-деревяшку:

– А я-то, говорит, думаю, чего ты всё жмёшься к этому сучку. Это прошлая рука братца Седого Бук. Мы дружбаны. Я когда впервые нализался, захрапел на его ветке. Древесина у него что надо. – он потёр лоб. – Ну?

Имение лорда Уизли / Fief of the lord Weasly

– Пощади, сынок – бухнулся на коленки папаша. – Чего угодно твоей милости?

– Младшего брата.

– В соседней комнате.

– Ишь ты дворянская морда! – плюнула Энни Тод.

– А чего? Знаешь, Слай просочился в один дом на отшибе. В Гэе, что ли… Или Свэе? Хозяева храпят. За стеной – люлька. Парень думает – дай гляну младенца. Не которого в крапиве нашли. Живого. Сел, таращит глаза… Чу! За спиной возня. К люльке идёт заспанная девчушка. Дочка хозяев. Слаю бы дать дёру. Да деваха: «Батюшки, говорит, эльф. Ты утащишь Эби? А то у меня пять сестёр. Только и вокшайся с ними». Эби духу болот была на дух не нужна. У него пруд пруди такого. Он успокоил сестру, что Эби не жилец. И – в трубу. Может, и у Уизли прорва детей? В-общем, Слай помчал за братом… и почуял в замке смерть. У парня нюх. Он – вжих в комнату мадам. Так и есть. Та – на окне. С пацанёнком Уизли.

– Дух болот! – сказала мадам. – Не уноси моё безвинное дитя на гнилую топь. Не лишай его спасения и мира Христова. Утащи-ка ты лучше моего нечестивого мужа Гилмора.

Замок Уизли / Weasly castle

– Вот и мне, леди, Гилмор не сдался. Я забираю мальца. Чего ему? Торчать в замке? Тут вонь. Морозяка. Папаша Гилмор – людоед. А дядя Эван! У меня, леди, уйма приятелей по месяцу разлагалась в навозе… Но я увидал дядю Эвана… У него вместо носа дупло. Он там филинов разводит? Крестьяне говорят, с ним нельзя есть из одной миски. Он, похоже, болеет. То ли дело болото! Братишку возьмут мистер Жаба и миссис Глотка. Они в Гэе держали аптеку. А как поели грибов, больше яды не стряпают. Жаба гонит чумовое пойло. Я тут хватанул. У! Днём опустил на болото ночь. Развернул вспять Рок-ривер. Эти ребята хотят ребёнка больше других вурдалаков. Ты чего ревёшь-то, леди?

– Тогда, – ревёт мадам, – моё безгрешное дитя предстанет со мною пред Господом. Тело его упокоится в склепе Уизли. А чистая душа на небесах станет ангелом!

Что ты будешь делать, а… Раз мадам влезла на окно, жди чего-то такого. Самое то здесь – улепетнуть в дымоход. Жаль бросать мальца. Да чего уж… «Тс, – говорит Слай, – леди, тс! Ухожу, ухожу». Да в комнату, как на болотном выхлопе, вкатило Гилмора. Отдай, визжит он, дура, ребёнка. Скок на окно, вцепился в мадам… И всё семейство – кроме Слая – кувырк вниз.

– Ах! – вздохнула Милли. – Умерли в один день. Вместе вошли в рай…

– Мадам-то вошла в колодец. Стала русалкой. Слай успел раздвоиться – словил братишку в миг, как у того встало сердце. Снёс на пустошь. И думал было оттуда усвистеть. Как слышит голос:

– Внучок!

Ба! Дедуля Уизли.

– Внучок, – зашамкал дед Уизли, – волочи меня на поганое болото. – дед Уизли закашлял. – Я заслужил сию кару. Порядочно мои сыны нашкодили в округе. Я за стервецов в ответе. Сидеть мне, внучок, веки вечные на болоте речным духом. Такова моя горькая доля!

– Мистер дед, сэр и пэр! – сказал Слай по-благородному, как там между знатью, разными царями. – Ты избежал своей горькой доли. В смысле я не думал чего-то тебя там волочить… – Слай дёрнул в трубу. – А! Тебя завтра возьмёт древесный царь. Ну, тот. На кресте. Прощай!

Как дедуля Уизли обрадовался. До слёз. Ба! А тропинка-то где?..

История 4, последняя – О бесстыдстве болотной мерзости, лишённой спасения

Братец Седой Бук / Brother Gray-haired Beech

– Что-то здесь не то… – Рози наморщила лоб. – Где город? Не знаете? Я прямо с ног валюсь. Сядем? У меня-то тут хожено-перехожено. А вы… Впрямь вас послали в Роуз-Гаден?

– Вот те крест. Да, сядем. Мы чуть-чуть заблудились, да? Но город-то близко, да?

– Ну… Место страх глухое. Слышите? Волки. А тебя, Энни, послали в Роуз-Гаден?

– Дай сяду. Умаялась. – Энни Тод перекрестилась. – Вот те крест. В Роуз… – она сглотнула, – то есть… как оно вышло-то. Мать забрюхатела. Десятым. Гляжу, мои-то среднюю Крис – это наша Крис, которую покусали крысы, а не чесоточная Крис, дочка Фулеров… Ну, мои и дают Крис мою работу. И шушукаются. Мать меня и подзывает. Затвори, говорит, дверь. Семья у нас большая. Меня самый возраст спихнуть в услуженье. Мои отхватили место. В замке. Пойдёшь, говорит, в горничные к Эвану. А коли ихняя милость Эван тебя облапает… Я, говорю, ему въеду по рогам. А она: «Это ты брось. Глядишь, он – Бог в помощь! – сыщет, с кем тебя перехомутать. Вона от покойника Гилмора толстухе Эмили Куоксон привалила везуха, он ей откопал…». Чего, говорю? У Эвана на лице червяки. Забейте кольём – не пойду. Мать понесла чушь. Прискакал батя, мечет слюни: «Завтра я её, заразу, сам туда сволоку. Прорва такая – трескает как в топку закидывает. За неё сторожу плочено. А она выкобеливается. Лихорадка!» Батя саданул меня клюкой. Я маханула скамейкой. Вот мои и загнали меня милами в сараюху. Дверь подпёрли бочкой с брюквой. Я её плечом снесла с петли. Сижу я, шевелю мозгами. Гляжу – на полу доска. Думаю, суну в платье. Оглаушу батю по дороге. Удеру через лес к бабусе Гарклин. Ейный Йози на майском празднике в меня втюрился – поволок в стог. Я засветила кулаком. Он и задумал жениться. Бабуся Гарклин была за. Такая, говорит, жена – мило дело переть Йози из кабака. Тут слышу – под дверью скребутся.

Замок Уизли в долине Свэя / Weasly castle ih the valley of Sway

– Кто, говорю, там?

– Тсс! Крис. Шибко тебя отлупцевали?

– Терпеть можно. – я кой-чего сообразила. – Крис, а, Крис… Отодвинь бочонок! А? Я сразу уйду. Навсегда! Подамся к бабусе Гарклин – она обещала.

– Прямо! Батя меня подпихнёт Эвану. Наши-то раскатали губу, чтоб ты отстёгивала деньжищи…

– Я буду слать. Вот те крест! У меня всё сговорено с бабусей Гарклин. А батя-то коли сдаст кого Эвану, так Эшли. Ты тощ… стройная. Чисто леди. Эван-то, говорят, любит, чтоб как я и Эшли.

Слышу – Крис бубнит «ну, раз Эшли». И двигает бочку. Я – в лес, вдоль реки. Заблужусь ещё… Там меня сморило. Просыпаюсь – день. К бабусе Гарклин – это жди потёмок. Слышу – голоса. Гляжу из-за дерева – вы. На вид вы были ничего. Рози вообще всё равно как с церковного праздника. Вот я и увязалась. Бабуся Гарклин мне, по правде-то, ни шиша не обещала… А уж когда Рози позвала на харч и столковалась насчёт работы! А оно вон как…

– А… твоя мать? – Милдред зыркнула на Энни Тод. – Какую несла чушь?

– Ну её. Проваливай, говорит, к трольчихе Лин.

– Да ты проклята! – Рози присвистнула. – Но… – она почесала затылок. – Проклятья на абы кого не кидаются. Вот если б кто из нас ещё…

– Это сказки! Мы видали город. Да, Рози? Если кого засосёт – так мерзавку Энн. Её прокляла мать! А меня дура-бабка… Мать с отчимом с год как померли. Отчим причащал перед смертью старикашку Дэниэла Корбека. Схватил заразу. Но молитва дошла до Бога. Так на его похоронах сказал старикашка Корбек. За мной глядела тётя Прис. А с полгода дядя Харви… Мы ладили, когда он батрачил. До тёти Прис. Но с недавнего он стал говорить, что я прямо роза. И пялился как Тэд Сандерс, Бак Филдстоун, Стив Дули и ещё куча дылд. Мамкиной бабке Шоу это об стену горох. Я торчала в лесу да на реке. Тётя слегла. И – с копыт. После похорон стало хоть удавись. Раз я воротилась. А в сенях-то дядя! Разве, говорит, целомудренные девы шастают по темени? Знаем, говорит, знаем. Тут Бог помог – в сени выперла рожу карга Шоу: «Шлындаешь, говорит, шкура? Это какой ей догляд от дяди Харви! А чувырле кол на голове чеши! Я это чуяла про неё, паскуду, до еённого рождения. Когда дурынду Марджи охмурил собачий хрен Джош-Мордашка, – чтоб его, засранца, в аду дьяволы баграми окунали в чан с дерьмом! Опузатил жену и загнулся. Окрутим-ка, Харви, её, срамницу, с каким мужиком. С рук шалаву!» Дядя что-то забурчал. А назавтра у крыльца толклось полдеревни.

Долина Гэя / Valley of Hay

Первым сватал Джайлс Дули:

– Мой, говорит, Тедди, кум Боттелгейл, не прочь захомутать Милли.

А дядя:

– Помогай Бог, свёкр Дули. Так в пятницу свадьба? Шиковать нам не с руки. Такие дела. По ангелу Прис и сороковины не прошли.

– А сколько вы, куманёк Боттелгейл, за ней отвалите чистоганом?

– Господь с тобой, свёкр Дули. У Милли и гроша нет.

– Как так? Вы, куманёк Боттелгейл, не в хрюшнике живёте.

– Так имущество-то моё, свёкр Дули. Такие дела. Постника Эндрю – пусть он на небе причащает ангелов! – трясучка в день запекла вкрутую. Без завещания. Горе-то какое, свёкр Дули! – дяденька сморкнулся в кулак. – Покойник-то, свёкр Дули, строит дом в Роуз-Гаден. Его, свёкр Дули, тамошние Бойлы протиснули в новый приход. Ай-ай-ай! О кузенах-то вы ни сном ни духом? Постник Эндрю, свёкр Дули, вбухал всё в дом в Роуз-Гаден. Удумал выдать Милли чуть не за царя. Ох, гордыня, гордыня… – дяденька покачал головой. – А Господь-то цап своего праведника – дядя потёр глаза. – Такие дела. Дом-то, свёкр Дули, до зарезу нужда спихнуть. Четыре года угрохать на достройку. Ой-ой-ой! – дядя схватился за голову. – А покупатели? Прогорим! – дядя схватился за сердце, – Вот я и выдаю Милли, свёкр Дули. Она красавица. Хозяйка. Знает по-писанному. Читает Библию. Кружевница. А какая…

– Эвона чего! Свиной Хрящ обул дурёху. Ну, бывай, Харви.

За Дули умотали все. От деревенских ясно чего жди – от ихних исповедей у меня всегда волосы вставали торчком. Карга Шоу дрыхла. А я мету кухню. Слышу – припёрся старикашка Корбек. Он засел с дядей в каморку, как, бывало, прихожане с отчимом.

Дом Милдред Бойл / Mildred Boyle’s house

– Покойник, – говорит, – Свиной Хрящ отмолил мою хворь. Осчастливлю-ка я его голытьбу. Женюсь.

– Мистер Корбек, – говорит дядя, – в ваши лета в монахи бы, что ли. Вы…

– Захлопнись. Я – мужик в соку. Только что бессонница. Раз я видал, как кой-кто до свету бегал в аптеку к молодчику Кёрли… – старикашка загыгыкал. – Коли племяшке от тебя вышла дуля, ей на шише в кармане один ход. А я, опосля как помру, отпишу всё ей. Приведи её на ночь. Забористая егоза! Поле я своё унавозил. Чего б не потяпать? Всё одно бессонница. На-ка бумаги. Читай и заверим.

Меня как огрело кувалдой. Не помню, как воротилась на кухню. Тут только оставалось со смирением уповать на Бога – молиться, кабы до сумерек старикашка Корбек загнулся. Я схватила нож… И докумекала. Растрепала волосы. Сыпанула золу из печки на лицо. Напялила тужурку карги Шоу. Порезала руку и измазала лицо кровью. Вламываюсь к дяде – шмяк на коленки! Мне, ору, было виденье. И лбом – об пол! Дева Мария. Она сказала: «Раба божия! Ступай в Крукси в монашки»! Гляжу – старикашка Корбек хвать у дяди бумаги. «Что ж ты, говорит, погань, скрывал, что племяшка у тебя тёплая? Искушал вдовца на старости лет, чтоб хапнуть евонное добро? Выкуси!». И за порог. У меня отлегло… А дядя ухмыляется: «Хочешь в Крукси? Маманя Шоу! Милли взбрело стать монашкой. Я с завтрего еду к сёстрам в Крукси сторговаться – чтоб не содрали за дочку попа. Я у них бывалый гость». Он до свету уехал. Я ещё в ночь решила: удеру к роузгаденским Бойлам. Но денег-то прихвачу. А ну про Бойлов брехня? С похорон я ночевала у тётки. Заставлялась сундуком. Там было шитьё и ненадёванное платье. Платье я расставила. Сшила сумку. Сунула платье, тёткины башмаки, нитки, иголки, ножницы и кружево, которое делаю сама. А деньги-то как спереть? Да ещё карга Шоу тявкала, что я ей подсуропила стирку. И с ранья выставляла Сандерсов, Филдстоунов и Дули, по своей доброте хотящих меня в работницы. Я навязалась с ней полоскать. А как пошли на реку, взяла скатерть – прыг на каргу со спины. Повалила. Скрутила лапы. Сунула в пасть ей чулок. Сорвала еённый крестик, он серебряный, и серьги из ушей и пихнула за щеку. И – вброд по реке с сумкой на голове. Карга орёт: «Проваливай к Лин!» Я выкарабкалась – и в лес. Пока переодевалась, услыхала ваши голоса… Святые угодники! Неужто… – она озиралась, – день же на дворе. Мы выберемся. Малость отдохнём… здесь… одну минуточку… Ты, Рози, прости. А то кабы не ты, мне б досюда не дойти… Уж бы я батрачила на твою тётю…

Старый монастырь Крукси / Old monastery Cruxy

– Эй-эй, не заваливайся мне тут! – Рози хлопнула себя по лбу. – Голова моя гнилушка! Сейчас посвежеет. Братуха Седой Бук! Подцепи-ка деваху. Валится как сноп. А, старина?

Разом стемнело. Ветер прохватил Милдред. Её оплели голые ветки. Встал туман стеной. Вон болотные огни… Что это? Воздух колыхался, бормотал, бубнил. Различался голос Рози. Платье её тлело. Вылезли наружу плечи. Под кожей дергался огонь вроде свечного пламени за плёнкой из бычьего пузыря.

– Болотная банда! К новичкам. Спорщик Зелёный Боб, Хоб-карлик Отгрызи-подмётку, Джек Семипетельщик, Джинни-свечка Пляшущая Фонарщица! Нате вам, и Багор? А вам – не сойти с места. Я – царь Слай… Ты на что глазеешь?

– Пресвятая Бого… – перекрестилась было Энни Тод. – Вот он где! Мой-то Йози. Как Йози-то утоп, я обревелась. Думала, помру. А он эвона где. С крючищем. Я моего Йози признаю хоть бы и опосля трёх бочонков ячменного да такого мордобою, как аккурат на запрошлое говенье на живодёрне.

– Этот? Багор – молоток парень. Ты Багрова зазноба? А? Багор, да сватают-то хоть как?

– Я знаю, как сватают. Я согласная. Перехомутаюсь с Багром. Ладно уж. Без харчей, как в раю.

– Это можно. Но согласна ли ты, Энни Тод, снять нательный крест и остаться в моём царстве?

– Да делов-то.

– Дай я… Кхе, ты, говоришь, дохляков вроде меня скручиваешь узлом? Так и будь Ломотой-Лихорадкой. Валяй, трясина, забирай своё. Дуй-ка, Багор, в Вересковый дол жениться. Опрокинем по черепухе, да? За мной не заплесневеет. Только я, ребята, эту крошку еле доволок. В дороге-то? Дребедень всякая. А ну? Кыш, кому говорю!

Милдрет смотрела, как над Энни вьётся неведомое существо. А на нём-то! Всё вон как ползёт по швам, чернеет, съёживается. Под тлеющей юбкой болтаются тощие ноги. Оно тянется к Энн… Милдрет отвела глаза. Вот уже в тумане проявилось новое болезненное вроде как желчно-жёлтое свечение. Пф! Все разлетелись. Слай сел на вывороченное корневище. Его волосы чернели над головой вроде водорослей в реке. Он вглядывался в Милдрет – аж шею вытянул.

– Дело у нас не шутка. Согласна ли ты остаться в моём царстве?

– Я, добрый царь духов, скверно говорила о твоей матушке и…

– Про бабку с дедом это лихо, да. Но мы о тебе. – его лицо дрогнуло. – Поспеши.

– Добрый дух болот! Умоляю… Отнеси меня в Роуз-Гаден… к родне.

– Твоя воля. Да не плачь. Родню твою я не знаю. Она у тебя там есть? Джинни-свечка усадит тебя у ратуши. Утром на тебя кто-нибудь напорется. Закопают с колоколами! Правда, Джинни, когда нашли, похоронили чего-то не очень так…

– Я не хочу…

– Так и быть. Я уложу тебя спать на раз-два.

– И я проснусь здоровой?

– А как же! И в раю. У тебя мать там живёт?

– Я не хочу в рай.

– Там ещё какое-то место есть. А хочешь… Бук, друган! Я проверну тут одну штуку. Так мы о ней не шелестим, да, старик? Эй… хочешь, я тебе приснюсь? Я пока такого не откалывал. Да ты разберёшься. Твои в раю не узнают. Я могу стать, как её, Рози. Это когда ты мне на мне показывала меня. Или каким показывала? Напомни только, какой я. А, проще раздвоиться, что я. По-другому тебе меня не коснуться. А есть в Гэе, интересно, ещё девчонки наподобие…

– Если я останусь… у меня здесь никого нет…

– Ну, держись меня. Может, кто из твоих и подгребёт. Чего б тебе такое… Погоди-ка. Смотри!

Плечи его расправились. Лохмотья истлели. Он весь тускло светился своей призрачной кожей. Внутри у него мерцал и бился будто бы какой-то тугой пузырь посреди ходящей кругами стаи зеркальных рыб, багровых, жгучих, бирюзовых – и они то блеснут, то шмыгают на дно… Он всматривается. Дрогнул. Что-то блеснуло в его глазу… Но тут он хлопнул в воздухе пяткой о пятку.

– Бук, приятель! Подцепи шнурок, а, брат. Вон тот, ага. Скрипи живей, сгнои меня трясина, ну? У меня завалы мелкоты. Станут драть горло. Кому охота их слушать, верно? Кто это у нас, сам как думаешь?

Милдред куда-то выкинуло с земли. Она открыла глаза. Ой, как высоко… Она не падает? Что это? Кто здесь разговаривает? Она огляделась. Какая прелесть! Город вдали, а дома стоят перед глазами. А над ними вверху – живые картины. Слетать бы туда поглядеть. Шепчут там? Да уж, небось, ночь… Она заметила что-то дразнящее, щекочущее, сиреневатое… Это лесные феи сеют через сито пыльцу для диковинных просяных хлебов. Лучше бы стряхнуть её, кто его знает… Ай, мамочки! Это сама она состоит из вихрей розового и фиолетового прозрачного песка. Всё-превсё через неё просвечивает насквозь.

Гляди! Это Кроссшир! / Look! This is Crosshire!

– Ты как? А, барышня Болотный Морок? – спросил подтянувшийся вверх Слай. – Видала Кросшир? Ого они там дают храпака, только погляди! – пальцем он показывал на город, но как-то тайком скосил один глаз вниз, и туман объял со всех сторон топь. – Трясина, – шепнул он, – эй, тсс, забирай-ка своё.

Но Милдред расслышала. Она кинулась вниз. Что-то ей нужно там было увидеть, и она тыкалась туда-сюда вслепую в Слаевом тумане, да только где его одолеть даже её нечеловеческим глазам. Но тут муть разбежалась от чьего-то дуновенья. Вон оно, то место, куда забрели они с Энни Тод. Тонким дымом она нависла над человеческой фигуркой в болоте, зажала рот прозрачными ладонями, но её стон прошёл сквозь них. Прохладная рука легла ей на плечо. Она смотрела, как затягивает волглой землёй лицо, худые руки, пальцы с обкусанными ногтями… Ну вот и всё. Никого, считай, здесь и не было. А в небе уже пробивался Веспер.

Утренняя служба в церкви Гэя / Morning prayer in church of Hay