Текст книги "Свинцовый шторм"

Часть третья

Врачом оказалась женщина моего возраста, но выглядела она старше благодаря своей решительной и самоуверенной манере держаться. Она была невропатологом, Анжела познакомилась с ней во время съемок документального фильма о врачах. В зеленых глазах Мери Кларк играли смешинки, но голос при этом оставался сухим и педантичным. Она быстро осмотрела меня, и мы вернулись в кабинет с видом на розарий, где нас ожидала Анжела. Доктор Кларк попросила меня подробно рассказать о том, как я получил ранение. Она делала пометки и хмурилась, а Анжела, которая до того не слышала ничего похожего, вздрагивала от кровавых подробностей.

– Моя цель, господин Сендмен, – проговорила Мери Кларк, когда я закончил свой рассказ, – не иметь вас в числе моих пациентов...

– Вполне солидарен с вами, – галантно поддакнул я.

– ...потому что, – она пропустила мимо ушей мой неуклюжий комплимент, – я держала бы вас в постели, чтобы вы не могли причинить себе вреда.

Наступило молчание, нарушаемое лишь раздражающим звуком газонокосилки.

– Что вы имеете в виду? – проговорил я наконец.

– Я имею в виду, господин Сендмен, что ваша доморощенная физиотерапия привела к усилению ранее довольно незначительной отечности. Как медик могу вам сказать, что не вижу причины, которая мешала бы вам опять ходить нормально, разве что не слишком быстро.

– Гады, – зло проговорил я, позабыв о всякой галантности. – Эти ублюдки сказали, что я никогда не буду ходить нормально!

– Да, ублюдки могли так сказать, – Мери Кларк улыбнулась, – потому что спинальный отек обычно проявляется при полном разрыве нервов, окружающих мышцы позвоночника. Как правило, повреждения спинного мозга приводят к параличу на всю жизнь. Если же у больного частично восстанавливаются двигательные функции, то ставится диагноз – отек.

– Отек?! – воскликнула Анжела.

– Да, кровяная подушка, – слишком едко ответил я и тут же почувствовал себя виноватым. Я ведь уже долго общаюсь с врачами, а для Анжелы все было непонятным.

– Весьма отдаленно напоминающий кровяную подушку, – объяснила Мери Кларк Анжеле. – Она давит на спинной мозг и вызывает временный паралич, но в течение нескольких недель это обычно проходит.

– У меня не проходит, – угрюмо буркнул я, как будто хотел ее в чем-то уличить.

– Потому что у вас была очень тяжелая травма. Вы получили пулевое ранение, и произошел обширный отек. А теперь, господин Сендмен, считайте, что у вас он перешел в хронический. – Она помолчала, а затем почти озорно улыбнулась. – По правде говоря, ваша спина – это сплошное месиво, и после вашей смерти ваш позвоночник поместят в банку и будут использовать как пособие. Поздравляю.

– Но что-то ведь можно сделать? – настаивала Анжела.

Я был озадачен выражением неподдельной озабоченности на ее лице, пока мне не пришло в голову, что она беспокоится за исход съемок.

– Совершенно ничего, – радостно ответила Мери Кларк.

– Как – ничего?! – Анжела была явно шокирована.

Мери с помощью морской метафоры постаралась объяснить, что в моем теле нервные аварийные шкоты, которые контролируют правую ногу, каким-то образом перепутались, и именно из-за этого все мои беды.

– Новая операция может и помочь, но риск огромен. Вы все еще собираетесь в кругосветное путешествие? – спросила меня Мери, так ничего толком и не объяснив.

– По крайней мере, до Новой Зеландии.

– Конечно, вам не стоит этого делать. Если у вас еще остался здравый смысл, господин Сендмен, то вы получите пенсию по инвалидности, найдете бунгало с пандусом для инвалидной коляски и засядете за мемуары. – Она улыбнулась. – Но в этом случае вы, конечно, превратитесь в беспомощного калеку, так что, наверное, вам лучше все же отправиться в Новую Зеландию.

– Но... – начала было Анжела.

– Я ничем не могу помочь! – твердо сказала Мери. – Нога либо будет работать, либо нет. Врачи могут только экспериментировать над ним, а это, мне кажется, не подходит для господина Сендмена. Я права?

– Чертовски правы, – отозвался я.

– А как же быть, если нога откажет где-нибудь посреди Атлантики? – возразила Анжела.

– Думаю, он с этим справится, – сухо заметила Мери. – Кроме того, до сих пор двигательная функция восстанавливалась, мышечный тонус хороший. – Она взглянула на меня. – Но если вы заметите, что с каждым разом продолжительность периодов потери чувствительности увеличивается, то вам лучше всего обратиться к врачу. Конечно, ничего особенного он не сделает, только лишний раз разрежет вас. Но на некоторых само общение с врачом оказывает неплохой терапевтический эффект. – Она поднялась. – Мой гонорар – бутылка «Кот-де-Бон'78».

Ну что ж, «Кот-де-Бон» – великолепное вино, а Мери Кларк – прекрасный доктор. Чаще всего лучший способ помочь – это не мешать.

Анжела должна была смириться, а я – жить дальше, и с этим выводом мы вернулись в Девон.

И наступили хорошие времена. Энтони Беннистер мотался между Лондоном и Средиземным морем, где «Уайлдтрек» участвовал в серии прибрежных гонок. Фанни Мульдер оставался при яхте, и дом в Девоне был в полном нашем распоряжении.

Очевидно, Мэттью и съемочная группа догадались, что произошло между нами. Никто ничего не сказал, но все радовались за меня, так как дела с «Сикоракс» продвигались довольно быстро. За двенадцать пинт пива мы взяли напрокат баржу с подъемным краном на борту и установили просмоленные мачты. Когда опускали грот-мачту, я аккуратно положил старинный пенс в килевой полуклюз, куда вставляется грот-мачта, чтобы та своим концом расплющила монету. Такая традиция, говорят, приносит удачу судну, но любовь принесла мне больше, поскольку Анжела дала указание о поставке материалов для «Сикоракс». Мы больше не ставили друг другу условий, мы просто сотрудничали. Я даже умудрился худо-бедно рассказать перед камерой о своих подвигах. О Джилл-Бет не было ни слуху ни духу, и я постепенно начал думать, что все угрозы Кассули были химерой. Несколько раз звонил Мики Хардинг, но мне нечего было ему сказать, и телефонные звонки прекратились.

День за днем велись работы по оснастке яхты. Провода, канаты, лес и бадьи с дегтем из Стокгольма перегружались на борт и превращались в хрупкие с виду сооружения, которые на самом деле были способны противостоять сильнейшим океанским ветрам. Мы не торопились, считая, если в оснастке будет какой-нибудь изъян, то пусть он лучше обнаружится на стапеле, чем в Атлантике во время шторма в восемь баллов. Я вырезал кофель-нагели из гуаяки и забивал их в дубовые кофель-планки, которые привинчивались болтами к мачте ниже чиксов. Съемочная группа уже и не пыталась вникнуть в происходящее. Они сетовали, что мы с Джимми разучились говорить по-человечески и, когда мы беспокоимся о всяких там юферсах, кренгельсах, клетневинах и прочих вещах, нас совершенно невозможно понять. Оператор в отместку подарил мне словарь, а Анжела преподнесла «Сикоракс» антикварные медные люки, которые она упорно называла иллюминаторами.

– Люки, – настойчиво повторял я.

В их массивные медные рамы было вставлено толстое зеленоватое стекло и приделаны шторки, которые можно было опускать в плохую погоду.

Я установил люки туда, где им полагалось быть, и занялся каютой. Я соорудил две койки, большой стол с картой и камбуз. Форпик я превратил в мастерскую и хранилище для парусов. Я отвел место для химического туалета, а когда Анжела поинтересовалась, почему я не поставил нормальные промывающиеся унитазы, как на «Уайлдтреке», я объяснил, что не хочу делать лишних дырок в корпусе судна. «Зачем тогда вообще делать гальюн?» – спросила она язвительно. – Проще купить еще одно ведро!" Я ответил, что девицы, с которыми я собираюсь жить, достойны большего, чем цинковое ведро. Она наподдала мне.

Паруса были в починке в Дартмуте и прибыли готовыми как раз в тот день, когда съемочная группа отсутствовала. Но мы с Джимми не смогли устоять и сразу же установили их на грот-мачте и бизани. Чтобы паруса работали как следует, их надо выходить под сильным ветром; и я почувствовал, как подрагивает корпус, которому передаются порывы.

– А мы можем выйти на ней? – лукаво спросил Джимми.

Я выдернул фал из кофель-нагеля и спустил грот.

– Потерпи немного, Джимми.

– Подними стаксель, мой мальчик. Давай посмотрим, как она ходит, а?

Соблазн был велик. Стоял прекрасный день, дул юго-западный ветер с порывами до пяти баллов, и «Сикоракс» была бы рада снова оказаться в море, но я обещал Анжеле, что дождусь съемочной группы, чтобы они могли заснять мой первый выход на восстановленной яхте. Я поднял гик и гафель, чтобы Джимми мог отстегнуть лебедку и натянуть чехол на парус.

Он колебался.

– Ты уверен, мой мальчик?

– Да, Джимми, уверен.

Он убирал свернутый парус в чехол.

– Это из-за девицы? Держит тебя под ногтем, точно.

– Я ей обещал, Джимми, что подожду.

– Все твои мозги сейчас в ширинке. Вот когда я был мальчиком, настоящий мужчина никогда бы не подпустил женщину даже близко к судну. Когда баба верховодит на судне, это плохая примета.

Я выпрямился.

– А как насчет Джози Вудворд? Кто посадил ее в каюту в трех милях от Старт-Пойнта?

Он хихикнул и оставил эту тему. Я обещал, что ждать придется всего день-два, не больше, и тогда можно будет увековечить событие, о котором я так долго мечтал, – «Сикоракс» идет под парусами. Я подумал, что каких-нибудь два месяца назад я бы с удовольствием принял намек и мы бы вывели яхту в море, да еще подумали бы, возвращаться обратно или нет. А теперь я переживал за фильм так же, как и сама Анжела. Я начал на многое смотреть ее глазами, но все равно отказывался даже подумать об участии в Сен-Пьере, и Анжела согласилась на другую концовку: «Сикоракс» просто уходит в море...

Днем я позвонил Анжеле в ее офис в Лондоне.

– Яхта готова, – сказал я. – Паруса на месте, мэм, судно готово к выходу в море.

– Что, совсем готово?

– Нет радио, нет навигационных фонарей, хронометра, компаса, трюмных насосов, якорей, нет... – Я перечислял все, что стащил у меня Фанни Мульдер.

– Все уже заказано, – нетерпеливо перебила меня Анжела.

– Но все равно можно выйти в море, – произнес я с теплотой в голосе. – «Сикоракс» готова к морскому плаванию. Единственное, чего нам не хватает, так это бутылки шампанского и съемочной группы.

– Прекрасно. – Но голос ее звучал печально, может, оттого, что работа подходит к концу и, значит, скоро я уплыву и поминай как звали, и мой энтузиазм был тут несколько неуместен. Мы помолчали. – Ник?

– Поезд из Тотнеса отходит в пять часов двадцать шесть минут, – проговорил я. – Он прибывает в Лондон... э...

– Двадцать пять минут девятого, – вставила Анжела, но явно недовольно.

– Я мог бы сейчас выехать, – изобразил я нерешительность.

– Пошевеливайся, – резюмировала она, – или не будет ни радио, ни навигационных огней!

– А трюмные насосы?

Она притворилась, что думает.

– И конечно же никаких трюмных насосов.

И я поехал.

* * *

Квартира Анжелы находилась в довольно мрачном полуподвале в Кенсингтоне. В ней она жила, только если Беннистер был в отъезде. Но сам факт, что она сохранила собственную квартиру, говорил о ее стремлении к независимости. По крайней мере, мне так казалось. Квартира имела довольно заброшенный вид. Мебели было мало, все комнатные растения давно засохли, на камине лежал толстый слой пыли, повсюду валялись стопки книг и бумаг. Типичная квартира молодой деловой женщины, которая редко бывает дома.

– В следующий вторник, – сказала она.

– Ты о чем?

– Будем снимать выход «Сикоракс» в море.

– Не раньше?

Очевидно, она услышала нотки разочарования в моем голосе.

– Не раньше. – Она сидела перед зеркалом у туалетного столика и снимала с лица косметику. – Потому что понедельник уйдет на переезд съемочной группы.

– А почему они не могут приехать в воскресенье?

– Тогда им придется платить втройне. Потерпи до вторника. Хорошо?

– Высокий прилив начинается в десять часов сорок восемь минут утра, – сказал я по памяти. – Да, высокий прилив.

– Это важно?

– Это хорошо. Мы быстро дойдем до моря.

Прилипнув к зеркалу, она делала что-то особенно сложное с глазами.

– Но есть еще одна причина, почему именно вторник, – добавила она, и я почувствовал напряженность в ее голосе.

– Говори.

– Хочет приехать Тони. – Произнося эти слова, она избегала смотреть на меня. – Его присутствие очень важно. Я имею в виду, что фильм-то частично и о том, как он помог тебе, ведь так? И он хочет увидеть, как «Сикоракс» выйдет в море.

– И быть на борту?

– Может быть.

Я лежал в ее постели и, как дурак, ревновал. Я чувствовал себя так, словно удачно начавшийся праздник неожиданно приобрел какое-то скверное течение, а между тем все было вполне естественно. Я знал, что Анжела в первую очередь думает о Беннистере, но все же меня это раздражало. Последние две недели я прожил как во сне, а теперь пришла пора проснуться. Мое счастье было иллюзией, а возвращение Беннистера безжалостно напоминало, что нас с Анжелой связывает только постель.

Анжела повернулась ко мне. Она знала, о чем я думал.

– Прости меня.

– Не надо.

– Просто... – Она пожала плечами, не зная, что сказать.

– У него пальма первенства?

– Наверное, да.

– А у тебя нет выбора? – спросил я и тут же пожалел об этом, потому что тем самым проявил свою ревность.

– У меня всегда есть выбор, – ответила она с вызовом.

– Тогда почему же мы не можем уплыть на «Сикоракс» в воскресенье? В воскресенье Беннистер будет еще во Франции, хотя «Уайлдтрек» отправился домой три недели назад. Ты поплывешь со мной, – продолжал я. – Через несколько дней мы будем на Азорах, а там решим, что делать. Может, ты хочешь еще раз побывать в Австралии? Или мечтаешь побороздить Карибское море?

Анжела скрутила волосы и уложила их вокруг головы.

– Я страдаю морской болезнью.

– Через три дня все пройдет.

– Я этого не переживу. – Она смотрела в зеркало и вставляла в волосы шпильки. – Я не гожусь для моря.

– Все с этим справляются, – заметил я, – через какое-то время. Поверь мне, это не надолго.

– Ну, Ник!

Я давил на нее слишком сильно.

– Прости.

Она внимательно разглядывала свое отражение.

– Неужели ты думаешь, что мне не хочется бросить все это? Я сыта по горло этой неуверенностью Тони, этой завистью на работе, возней с графиками и киноинвентарем, суетой и вечными поисками идей для следующей программы! Но я не могу решиться на такое, не могу. Будь мне двадцать лет – другое дело. В этом возрасте весь мир состоит из любви – надо только немного в это верить. Но мне уже двадцать шесть.

– Двадцать шесть – это еще не возраст.

– Я чересчур стара, чтобы быть хиппи.

– Но я же не хиппи.

– А кто же ты, черт побери? – Она вытряхнула из пачки сигарету и закурила. – Ты собираешься шляться по миру как цыган. А где ты возьмешь деньги? Что будешь делать, если откажут ноги? А когда ты состаришься? Для тебя это нормально, тебя это особенно не заботит. Ты уверен, что все получится. Но я не такая, как ты...

– Ты хочешь быть в безопасности.

– А разве это плохо? – спросила она воинственно.

– Нет, просто я люблю тебя и не хочу потерять.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Найди работу, поселись в Девоне. С твоей медалью это легко.

– Может быть.

Ее лицо исказилось, и она загасила сигарету, даже не сделав первой затяжки. Она встала, обошла кровать и сбросила купальный халат на пол. Она стояла передо мной совсем голая и смотрела на меня.

– Послушай, давай сначала закончим фильм, а потом уже будет думать о будущем.

Я откинул для нее одеяло.

– Хорошо, босс.

Анжела улеглась рядом со мной.

– Ты останешься до завтра?

Завтра была пятница.

– А как насчет уик-энда?

– Ты же знаешь, я не могу.

Беннистер хотел, чтобы Анжела прилетела к нему во Францию на уик-энд. После нескольких удачных гонок он переехал на Ривьеру для участия в жюри телевизионного фестиваля. Теперь работа была закончена, и он хотел, чтобы Анжела прилетела на закрытие. Предполагалось, что она будет в Ницце в пятницу вечером, а в понедельник утром они вернутся обратно и сразу же поедут в Девон. Мы оба понимали, что сегодня – наша последняя ночь украденной свободы, так как с возвращением Беннистера возникнут всем известные трудности.

Утром Анжела ушла пораньше – ей надо было побывать в нескольких студиях, где делали предварительный монтаж отснятого материала. Я сам себе сварил кофе в маленькой кухоньке, принял душ в ее миниатюрной ванной комнате, затем сел и составил список карт, которые мне понадобятся. Список получился длинным, а денег как всегда было в обрез, и, поразмыслив, я сократил его, оставив лишь Азоры и Карибское море. Каждая поездка в Лондон означала, что придется вычеркнуть из списка еще несколько карт, но я полагал, что «Сикоракс» не будет на меня в обиде. Я окинул взглядом немногочисленные вещи, принадлежащие Анжеле: разбросанные бумаги, оставшиеся от прошлых программ, приятная акварель на стене да потертый плюшевый мишка, единственное напоминание о детстве в родном доме.

Зазвонил телефон. Я не двинулся с места. Аппарат был с автоответчиком, и я, хотя и находился в квартире, оставил его включенным. Если это Анжела, то, услышав ее голос, я подниму трубку и отключу автомат. Я ненавидел этот механизм, он напоминал мне типичную уловку при изменах, но предосторожность была необходима. Иногда звонил Беннистер, и я слушал его властный голос, дающий четкие указания, и во мне закипала ревность.

Вежливый голос Анжелы, записанный на пленку, приносил извинения, что она не может лично поговорить по телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудка, говорила она, и послышался сигнал. Потом наступила тишина, и я уже было подумал, что звонивший повесил трубку, как вдруг раздался знакомый голос: «Привет. Вы меня не знаете. Меня зовут Джилл-Бет Киров. Мы встречались на банкете у Энтони Беннистера. Может, помните? Я разыскиваю Ника Сендмена и поскольку знаю, что вы делаете фильм о нем, то подумала, что, может, вы передадите ему о моем звонке. Мой номер...»

Голос прервался, так как я отключил автомат и поднял трубку:

– Джилл-Бет?

– Ник! Привет!

Я был рассержен.

– Откуда, черт побери, ты знаешь, что я здесь?

– Что с тобой, Ник? – опешила она. – Я просто разыскиваю тебя. Я не знала, где ты, и собиралась зажечь маяки везде, где только можно. Нам надо поговорить. Идет?

На мгновение я забыл о договоренности с Мики Хардингом.

– Думаю, нам нечего сказать друг другу.

Она помолчала.

– Ты хочешь играть по-жесткому или по-мягкому?

– Что это значит? – не понял я.

Она вздохнула.

– Однажды мне пришлось собирать сведения о парне, похожем на тебя, Ник. Правда, у него был ялик, совершенно прелестный. На носу у ялика была фигура русалки с лицом его жены. Парень очень гордился своим судном. Но оно сгорело. Это была трагедия. Понимаешь, человек вложил в этот ялик всю свою душу, а одна-единственная сигарета устроила фейерверк, как салют на Четвертое июля.

– Ты мне угрожаешь?

– Ник! – в ее голосе слышалась обида. – Я просто хочу поговорить с тобой, хорошо? Что здесь такого?

Я вспомнил Мики и его обещание, что газета поможет мне выйти сухим из воды.

– Хорошо, – осторожно ответил я.

Она предложила встретиться прямо сегодня, за завтраком, но я не знал, смогу ли я так быстро связаться с Мики. Я вообще не был уверен, что разыщу его в выходные дни.

– Мы сможем встретиться не раньше понедельника, – сказал я, – это в лучшем случае, и я буду в Девоне.

– Хорошо, Ник.

Она назвала кафе, которое я знал, и назначила время.

Я положил трубку. Оказалось, Кассули и не думал прекращать преследование. Псы были спущены и уже бежали по следу, и мне предстояло вывести их на свет, где они будут ослеплены и смущены гласностью. Я позвонил в газету и нашел Мики в отделе новостей. Я объяснил, где и когда мы встречаемся с Джилл-Бет.

– Ты сможешь? – спросил я.

– Я все сделаю. – Он оживился и, наверное, уже представлял себе заголовки: «Магнаты замышляют пиратство!», «Янки-миллиардер угрожает рабочим местам в Великобритании» или более вероятный в его газете: «Отпор Кассули».

Анжела вернулась в плохом настроении: редактор фильма заболел, а помощник, по ее словам, – просто мясник. Поговорив с Джилл-Бет, я перемотал кассету, и на наш разговор наложились приглашение на завтрак, информация о расписании самолетов в Ниццу и звонок от подруги детства, которой хотелось просто поболтать с Анжелой.

– На самом деле ей нужна работа, – съязвила Анжела. – А ты как провел день?

– Купил две карты и видел кучу вещей, которые не могу себе позволить.

– Бедный Ник. – И она дотронулась до моей щеки своей холодной худой рукой. – Один знакомый предложил мне свой коттедж в Норфолке на уик-энд. Телефона там нет, а на реке стоит лодка. Лодка Ферона?.. Это что-то значит?

– Ферон много чего значит! – Я радовался как дитя, но все же решил уточнить: – А Ницца?

– К черту Ниццу! Я скажу Тони, что слишком занята.

Итак, Анжела послала Ниццу к черту, а я не сказал ей о звонке Джилл-Бет. Я не хотел ничего скрывать, но не знал, как объяснить причину нашего свидания, а рассказывать о Мики и газете было опасно. Анжела рассердится, потому что наша деятельность может повредить карьере Беннистера. Да и вообще, сказал я сам себе, я иду на это, чтобы положить конец вмешательству Кассули, и прекрасно справлюсь сам, так что помощь Анжелы мне не требуется. Я даже испытал некоторую гордость и совершенно не чувствовал себя виноватым. После всех необходимых приготовлений вечером в понедельник с Яссиром Кассули будет покончено, впрочем как и с Ниццей.

Мики и я выехали в Девон в понедельник днем. Я нервничал.

– Мики, ты отдаешь себе отчет, с кем мы связались? Они угрожали сжечь мою яхту.

– Ах, – саркастически произнес Мики. – Ник, мы выведем этого ублюдка на чистую воду. – Я сидел как на иголках и все время оглядывался. – Ты думаешь, за нами следят?

– Нет. – На самом деле я искал «порше» Анжелы. Она поехала в Хитроу встречать Беннистера, и если прямо оттуда они отправятся в Девон, то легко нагонят нас. Мне не хотелось видеть их вместе. Я ревновал. Все выходные я был неудержимо счастлив. Со мной была Анжела и небольшая парусная лодка. И вот сейчас реальный мир наваливался на меня с жутким скрежетом судна, садящегося на мель.

Мики закурил.

– Ты что-то нервничаешь, старина. Я бы мог написать об этом: герой войны, а ведет себя как размазня.

– Я к такому не привык.

– И поэтому вызвал подкрепление?

– Точно.

«Подкрепление» ждало нас в кафетерии, где сержант Терри Фебровер поглощал остатки вареных яиц и кусочки белого хлеба с коричневым соусом. Я не знаю никого, кто ел бы столько. Не человек, а ходячая фабрика по переработке холестерина. Утром, днем и вечером он не переставая жевал и при этом совершенно не поправлялся. Единственная вещь, которая раздражала его на Фолклендах, – это непостоянство времени приема пищи. А однажды я собственными глазами видел, как он пробирался по минному полю аргентинцев за ранцем противника по одной простой причине – а вдруг там окажется банка говяжьей тушенки. При нашем приближении его усталое лицо не выразило никаких эмоций.

– Черт побери, – приветствовал он Мики Хардинга, – да ведь это Маус!

Маус, знавший нашего йоркширца по Фолклендам, пожал Терри руку.

– Ты не меняешься, Терри.

– Ты знаешь, Маус, я жду не дождусь, когда армия захватит власть, и тогда я пойду на Флит-стрит бить всех этих чертовых писак.

– Вряд ли у тебя это получится, – отозвался Мики, – наши куколки-секретарши вас, гомиков, распнут на кресте.

Обменявшись «любезностями» с Маусом, Терри обратился ко мне и громко спросил, есть ли у него время съесть еще одну тарелку, но я ответил, что нам пора двигать.

– Может, купить тебе бутерброд с сыром? – спросил я.

– Запах сыра вызывает у меня ощущение чего-то гниющего, лучше я возьму с беконом, – он пожал мне руку, едва не раздавив ее, – ты неплохо выглядишь, босс. Салли сказала, что тогда у тебя был совершенно непотребный вид.

– А как она сама?

– Как всегда, босс, как всегда. Чертовски плохо.

Терри был в штатском: поношенный синий костюм, застегнутый на все пуговицы. Я подозреваю, что он купил его за год до того, как ушел в армию, и с тех пор с ним не расставался. Впрочем, костюм ему был не особенно нужен, ибо Терри относится к тому типу людей, которые и дома ходят в маскировочной одежде. Терри был похож на быка: коренастый, упрямый и на все сто надежный. Я рад был снова увидеть его. Когда я поинтересовался, не трудно ли было ему вырваться из батальона, он ответил:

– Без проблем. Они мне еще должны отпуск за эти изматывающие учения.

– Как они прошли?

– Да как всегда, босс. Сначала увязли в поле с турнепсом, а потом чуть не утонули в реке. И естественно, никто из этих болванов-офицеров не знал, где мы находимся и что должны делать. Скажу тебе откровенно, приятель, – это он уже обращался к Мики, – если русские когда-нибудь нападут, они прихлопнут нас, как раскаленная кочерга курицу.

– И ведь неудивительно, правда? – заметил Мики. – Если все наши солдаты такие же нежные и привередливые.

– Так оно и есть, – засмеялся в ответ Терри, – так что же мы делаем?

– Ник нервничает, – сообщил Мики по пути к машине.

Я кивнул и объяснил Терри, что встречаюсь сегодня с этой американкой и вполне возможно, хотя и маловероятно, что в случае моего отказа она будет угрожать сделать что-нибудь с яхтой, и я был бы очень благодарен, если бы Терри побыл на «Сикоракс», пока мы с Мики не вернемся.

– Будь спокоен, – сказал Мики, выезжая на дорогу, – тебе придется просто вечерок посидеть на этой чертовой яхте.

Занятый бутербродом с беконом, Терри не обратил внимания на его слова.

– Так что эти подонки хотят устроить? Если они вообще что-то собираются делать?

– Поджог, – ответил я. Джилл-Бет намекнула на это, и я испугался. Пара тряпок, смоченных в бензине, могу в считанные минуты превратить «Сикоракс» в груду пепла. Вообще-то я собирался согласиться, но если я откажусь, «Сикоракс» окажется под угрозой, и у них будет целый час, пока я доберусь от места встречи до реки. Я предполагал, что Джилл-Бет уже расставила своих людей поблизости и может отдать им приказ по телефону. Сейчас все это казалось невероятным, но, когда я размышлял над этим в выходные дни, мои опасения выглядели весьма реальными. Яссир Кассули был решительным человеком, да еще и ожесточен, и в таком состоянии судьба какой-то небольшой яхты в Девоне для него ничто. Ведомый страхом, я позвонил Терри с сельского телефона в Норфолке. Я попросил сообщить сержанту Ферброверу о моем звонке, и через час тот перезвонил мне. Анжеле я сказал, что разговариваю с Джимми Николсом о якорных цепях. Мне не хотелось лгать, но в данном случае было быстрее и проще сказать неправду, чем пускаться в путаные объяснения. Сейчас, когда Терри с его успокоительной мощью был рядом, я спрашивал себя, а не перестраховался ли я. – Честно говоря, я не думаю, что что-то случится, – признался я, – но, знаешь ли, немного нервничаю.

– Нет проблем, босс. Я здесь. – Терри откинулся на заднем сиденье и принялся за второй бутерброд.

Через два часа мы были у реки, и, пока Мики ждал на дороге, я повел Терри напрямую, и, обогнув эллинг сзади, мы оказались на «Сикоракс». Я увидел двух членов команды Мульдера. Они копошились в эллинге, готовя «Уайлдтрек-2» к завтрашнему дню, поскольку завтра на нем установят платформу с кинокамерой для съемок первого выхода «Сикоракс» в море. По их присутствию я догадался, что Мульдер вернулся со своих успешных гонок в Средиземноморье, но не стал ничего спрашивать. Взглянув на дом, я не заметил в окнах никакого движения. Я подумал, что сегодня ночью Беннистер будет спать с Анжелой, и меня стала грызть нестерпимая ревность.

Прилив был еще невысок. Мы с Терри взобрались на палубу «Сикоракс», и я открыл каюту. О спрятанном кольте я умолчал, так как не хотел разрушать его карьеру обвинением в незаконном ношении оружия.

– Еда есть, босс? – поинтересовался он с надеждой.

– В шкафу у раковины печенье, наверху яблоки, а под койкой – пиво.

– Черт побери. – Мой ассортимент вызвал у него отвращение.

– Да, тебе может понадобиться вот это. – Я поставил два огнетушителя на новый стол с картой. На «Сикоракс» не было компаса, якорей, радио, насоса и хронометра, но об огнетушителях я позаботился. Яхта была деревянной и боялась не воды, а огня. – Если кто-нибудь спросит тебя, что ты тут делаешь, скажи, что ты мой друг.

– Я им скажу – пусть убираются, босс.

– Я должен вернуться к девяти, и мы пойдем и пропустим по стаканчику.

– И поедим? – с надеждой в голосе произнес он.

– Там подают очень хорошие стейки и пудинг с почками, – подтвердил я. Теперь я мог быть спокоен хотя бы за «Сикоракс». Кассули потребуется Экзорсист, чтобы изгнать оттуда Терри Фебровера. Впрочем, я сомневался, что и у Экзорсиста это получится.

Я вернулся той же дорогой и уселся в машину. Мы поехали на север, сквозь лабиринты улочек, ведущих в Дартмут. Я подавленно молчал, размышляя, во что мы влипли, а Мики, наоборот, был полон энтузиазма, предвкушая материал, который пройдет по первым страницам газет в обеих странах.

Мы подъехали к охотничьим угодьям. Низкие темные облака надвигались с запада, и было ясно, что ближе к ночи польет дождь. Мы оставили позади живую изгородь и выехали на голое плоскогорье. Ветер шептался со скалистыми пиками. Мы подъехали к сельскому кафе в центре охотничьих угодий, где была назначена встреча, раньше на целый час. В туалете Мики приспособил ко мне радиомикрофон. Устройство было довольно компактным. Проволочная антенна в защитной оболочке проходила под брючиной, маленькую коробочку размером с карманный калькулятор с помощью пластыря прикрепили на поясе, а маленький микрофон прицепили под рубашкой.

– Я вернусь в бар, – сказал Мики, – чтобы не подумали, что мы гомики, а ты поговоришь со мной. – В объемистую сумку Мики запихивал магнитофон и принимающее устройство. Чтобы слышать то, что записывается на магнитофон, к слуховому аппарату подсоединили тонкую проволочку.

Система работала. После проверки мы сидели за столом, и Мики давал мне указания. Передатчик был слабый, и, если я отойду больше чем на пятьдесят ярдов, он не сможет принять сигнал. Еще он сказал, что микрофон направленный и будет передавать только то, что говорится на близком расстоянии, поэтому я должен держаться как можно ближе к Джилл-Бет.

– Надеюсь, ты не против? – спросил Мики. – Тебе ведь она нравилась, так?

– Да, было дело.

– Ну так вспомни старое. Будь ближе к ней. И посматривай на меня. Если я перестану слышать, то почешу нос.

– Неужели таким способом – почесывая нос и с крошечным радио – мы поймаем в ловушку одного из богатейших людей в мире? – поинтересовался я.

– Вспомни Уотергейт. Все вышло наружу, потому что какой-то придурок не смог сделать слепок с дверного замка. Ты заблуждаешься, полагая, что миром правят способные люди. Это не так, Ник. Им правят страдающие от запоров идиоты, которые даже не могут вспомнить собственное имя, если оно не пропечатано на визитных карточках. Так, теперь: что ты ей скажешь?