Текст книги "Свинцовый шторм"

Я работал на Джорджа Куллена. Чинил моторы, сращивал планширы, приводил в порядок гелевые покрытия и чистил с песком палубы. Мне платили пивом, бутербродами и кредитом. За счет кредита я приобрел три компаса «Пластимо». Один установил на столе с картой, другой на шпангоуте в кубрике, а третий – чуть ближе к корме от бизань-мачты. Еще я купил у Джорджа два больших якоря и затащил их на борт. Я все время приставал к Джорджу, чтобы он подыскал мне хронометр и барометр. И каждый день пытался дозвониться до Анжелы.

Я не оставлял сообщений на автоответчике в доме Беннистера, чтобы тот не вообразил, что у меня есть основания доверять Анжеле, зато активно использовал автоответчик у нее в офисе. Я умолял ее позвонить мне на верфи Куллена. Рита, чьи юбки по мере усиления жары становились все короче, относилась к моим звонкам сочувственно. Они напоминали ей романтические истории из журналов.

Но своими усилиями я ничего не добился. Анжела дома не бывала, и она ни разу не позвонила мне. Я дозвонился до телевизионной компании, и меня соединили с Мэттью Купером.

– О Господи, Ник! Ну ты и наделал дел!

– Ничего я не наделал!

– Не дал доснять хороший фильм, – горько промолвил он.

– Я здесь ни при чем, Мэттью. А как Анжела?

Он помолчал.

– Она кипит.

– Могу себе представить.

– Она все время твердит, что фильм еще можно спасти. Но Беннистер к нему возвращаться не хочет. Он получил официальную бумагу, что является владельцем «Сикоракс».

– К черту его, – сказал я. Рита, делавшая вид, что не прислушивается к разговору, невольно хихикнула. – Может, ты передашь Анжеле кое-что? – спросил я.

– Она больше не работает, Ник. Теперь она все время с Беннистером.

– Ради Бога, Мэттью! Пошевели извилинами! Разве хорошие директора не должны обладать мозгами? Напиши ей письмо на своем бланке. Она его прочитает.

– Хорошо, – неохотно ответил он.

– Попроси ее разыскать парня по имени Мики Хардинг. Его уже, наверное, выписали из больницы. – Я дал ему рабочий и домашний телефоны Мики. – Она должна сказать Мики, что он может ей доверять. Пусть она докажет это, назвав его Маусом и сказав ему, что в ту ночь со мной был Терри. Она поймет.

Мэттью все записал.

– И скажи ей, – добавил я, – что Беннистер не должен участвовать в Сен-Пьере.

– Ты смеешься, – ответил Мэттью. – Нас посылают снимать, как он делает поворот в Ньюфаундленде!

– Когда вы едете?

Он опять помолчал.

– Мне не разрешено говорить об этом, Ник.

– О Господи! Ладно. Просто передай ей все, что я сказал.

– Попытаюсь, Ник.

– И скажи ей еще кое-что.

Мне не надо было продолжать: Мэттью и так все понял.

– Я скажу ей, Ник. – В его голосе звучала грусть.

Положив трубку, я попытался дозвониться до Мики Хардинга, но в редакции его не было, а дома тоже никто не подходил к телефону. Когда я закончил звонить, Рита открыла небольшую коробочку с деньгами и положила туда мой счет за разговор. Джордж брал с меня пятьдесят центов за звонок и пятьдесят центов за каждую минуту сверх положенного времени. Рита подсчитала, что я уже должен старому плуту больше десяти фунтов.

– Он хочет, чтобы ты сегодня вечером вышел в море, – сказал она.

– Вышел в море?

– Его парень сломал руку, и Джордж хочет, чтобы ты взял его пятидесятидвухфутовый катер. Он сказал, чтобы ты заправил баки. Он сам пойдет с тобой.

Итак, сегодня ночью я примкну к клану знаменитых девонских контрабандистов.

Ночью я вывел пятидесятидвухфутовый катер в море, где на расстоянии двадцати миль от берега мы встретились с французским траулером. Французы сбросили нам три короба, в которых были радиоприемники, снятые с судов, стоящих в портах и гаванях по побережью Британии. Джордж заплатил им наличными, принял от них стакан бренди и, в свою очередь, презентовал им бутылку давешнего шотландского виски. Затем мы вернулись домой. На обратном пути в Хамоаз в этот прекрасный рассветный час мы не встретили водной полиции. Джордж сидел в каюте и попыхивал трубкой.

– Там есть прекрасный маленький средневолновый приемник. Ведь ты можешь обойтись и средневолновым?

– В качестве платы за сегодняшнюю работу я бы предпочел коротковолновый.

Он шумно втянул в себя воздух.

– Но, Ник, ведь ты еще должен мне за койку!

– И ты называешь эту грязную сырую платформу койкой!

Он ухмыльнулся, но прежде чем уехать домой, бросил на мешок с парусами в кубрике «Сикоракс» потрепанный коротковолновик.

Все воскресенье я приводил его в порядок, и, к моему удивлению, он заработал.

Ровно через неделю после этого я занимался ремонтом плиты для камбуза, снятой с разбитого «Вестерли», которую Джордж купил буквально за гроши. Я на своем горбу тащил эту плиту через всю верфь. Я уже оснастил гафель, мне осталось только подсоединить подъемный гордень к плите, но дойдя до причала выше того места, где стояла моя яхта, я увидел, что я не один. В кубрике «Сикоракс» сидел Гарри Эббот. На нем были его клетчатые брюки для гольфа, на коленях лежали бутылка пива и пакет с бутербродами, а в правой руке он держал мой кольт сорок пятого калибра.

– Добрый день, Ник. – Он прицелился прямо мне в голову, и не успел я двинуться, как он спустил курок.

Кольт не был заряжен. Гарри усмехнулся:

– Непослушный Ник, очень непослушный! Ты ведь знаешь, какое тебя ждет наказание за незаконное хранение оружия?

– Уик-энд для игры в гольф с тобой, Гарри?

Он проговорил с упреком:

– Экий ты неблагодарный, Ник. Я никому не сказал о твоем убогом убежище, а ты в ответ только оскорбляешь меня. Что привез Джордж на этих днях?

– Ничего особенного, несколько приемников, в основном французских.

Я привязал канат на место и взобрался на палубу. Из грота-фала у меня получился прекрасный кран, с помощью которого я перенес плиту, правда, в опасной близости от головы Эббота. Он соблаговолил помочь опустить ее на пол кубрика.

– Я думал, тебе будет интересно узнать, – произнес он, – что ордер на твой арест аннулирован.

– А я даже не знал, что он существовал.

– Были даже крики «Держи! Лови!». Мы искали тебя повсюду: и на небе, и на земле! Ты знаешь, в какую копеечку ты встал правительству ее величества, которое оплачивало полицейским сверхурочные?

– Гарри, ты и сейчас на сверхурочной работе? – Я заметил, что он пьет мое пиво. Он галантно предложил и мне бутылочку, с которой я уселся напротив него. – Твое здоровье, Гарри.

– Твое здоровье, Ник. – Он выпил свою бутылку и принялся за вторую. – Забавные парни занимались этим делом, Ник.

– Забавные парни?

– Очень забавные. Совсем не такие добрые и мягкие, как я. Они исполнены сознания собственной значимости и весьма впечатляюще толкуют о безопасности государства. Но тем не менее они решили, что тебя надо пощадить.

– Почему?

– Откуда мне знать? – Закурив, Гарри бросил обгоревшую спичку за борт, и та исчезла среди прочего мусора, плавающего в доке. – Но с одним условием, Ник.

Я положил ноги на поперечину напротив. На мне были старые шорты, обнажавшие мои шрамы, красноватые и ужасные на вид. Эббот взглянул на них и скривился:

– Фосфор?

– Да.

– Я думал, тебя убили.

– Пуля попала в фосфорную гранату у меня на поясе. Фосфор загорелся, а пуля разделилась надвое. Одна часть прошла через мое правое бедро, а другая – вверх по позвоночнику.

– Ужас, – с оттенком искренней симпатии проговорил он.

– Да, у меня бывали дни получше, – согласился я.

– Ты знаешь, именно поэтому они тебе и доверяют: раненый герой и все такое прочее... Я имею в виду, что немыслимо себе представить, что кавалер Креста Виктории может участвовать в противозаконной перестрелке или помогать Джорджу Куллену перетаскивать никуда не годные приемники, не так ли?

– Абсолютно немыслимо, – подтвердил я.

– Вот поэтому, Ник, ты должен отвалить. Забирай эту свою рухлядь и отправляйся на ней в кругосветное путешествие. И ни в коем случае не пытайся помешать господину Беннистеру участвовать в Сен-Пьерской гонке.

Я допил свою бутылку и открыл еще одну. День был утомительно жарким.

– Это и есть их условия, Гарри? Чтобы я отвалил и оставил Беннистера в покое?

– Слишком долго придется объяснять. – Его голос зазвучал предостерегающе. – Если бы Главный Клоун настоял на своем, гнить бы тебе, Ник, в тюрьме. И не в какой-нибудь приличной тюрьме, где разрешены посещения, а в настоящем викторианском застенке, полном ужасов и привидений.

– Спасибо, Гарри.

Несмотря на удушающую жару, инспектор Эббот позволил себе только снять пиджак, и не более того. Он вытер лицо тряпкой.

– Господин Беннистер подал на тебя жалобу, что ты испортил ему мачту, подрезал канаты и плюс еще та история, когда ты хотел утопить его в море. Ты знаешь, что у него есть магнитофонная запись?

– Эта запись...

– Я знаю, Ник. – Эббот устало поднял руку. – Мы беседовали с господином Хардингом, и тот полностью признал ошибочность своих намерений. А поскольку у него нет доказательств, то не может быть и скандальной истории, которая расстроила бы наших американских дядюшек. А мы не хотим огорчать их, так как на сегодня у них все деньги. А мы, Ник, государство-клиент.

– Понимаю.

– Вряд ли. Кстати, что за тип был с тобой в ту ночь, когда ты продырявил прекрасную яхту господина Беннистера?

– Не помню, Гарри.

– Надо, чтобы и он забыл. И не буди лихо, пока спит тихо, Ник, ибо в противном случае ты окажешься в опасности.

Я предложил ему еще пива. Он снисходительно согласился.

– Помни, – продолжил Эббот, – господин Беннистер хотел всячески усложнить тебе жизнь. Он натравливал на тебя адвокатов, но мы вовремя разъяснили ему, что если мы найдем тебя, а он будет настаивать на своих обвинениях, то мы, естественно, возьмем с него и с бура подписку о невыезде из Англии и начнем вызывать для дачи показаний.

– Чего ему совсем не хотелось... – я начал кое-что соображать, – ...потому что тогда весь его Сен-Пьер накрылся бы?

– Точно.

Я откинулся назад и положил голову на фальшборт «Сикоракс». Я спрашивал себя, а не слишком ли много я понимаю?

– Ты хочешь, чтобы господин Беннистер погиб? Гарри что-то пробормотал.

– Не стоит говорить о смерти, Ник.

– Ты хочешь сохранить рабочие места Кассули?

– Мне кажется, Главный Клоун хочет этого, да.

Моя голова все еще покоилась на перилах.

– Ты один из забавных парней, Гарри?

– Я просто гончая, Ник.

Я поднял голову. Этот полицейский любил играть под дурачка, но у него были очень хитрые глаза.

– Итак, Яссир Кассули получит то, чего хочет?

– Так обычно и бывает с богачами, Ник. – Гарри помолчал. – И строго между нами, Ник, господин Кассули жаждет твоего ареста. Он хочет бросить тебе в лицо эту чертову книгу. Но мы убедили его, что сами позаботимся об этом. Чем я сейчас и занимаюсь, Ник. Присматриваю за тобой.

– И все исходит от этого чертова правительства?

Он услышал в моих словах злость.

– Ник!

– Черт побери! – Я глотнул пива. – А представь, что Беннистер невиновен?

Эббот покачал головой.

– Зачем все запутывать? – Он засмеялся. – Черт побери, Ник, когда ты успел заделаться белым рыцарем? – Я ничего не ответил, и он тяжело вздохнул: – Ты настоящий дурак, Ник. Зачем ты пошел в газету?

– Я хотел, чтобы все узнали.

– Тебе надо было сначала поговорить со мной. – Эббот внимательно посмотрел на меня и грустно покачал головой. – Ник, все это идет сверху, и ты бессилен что-либо сделать. Забудь об этом.

Я что-то пробубнил.

Эббот допил пиво.

– На прошлой неделе я был у твоего отца.

– Ну и как он?

– Скучает по тебе. Когда ты к нему сходишь?

– Не знаю.

– Мне кажется, тебе стоит повидать его, Ник. Пусть это будет еще одним условием.

– Мне показалось, ты сказал, что больше не существует ордера на мой арест?

Эббот покачал пистолетом, как бы взвешивая его.

– Три года.

– А как ты его нашел?

Он улыбнулся:

– Джордж передал тебе, что я грозился использовать металлоискатель?

Я тоже улыбнулся, вспомнив этот спектакль:

– Да.

– Следовательно, ты спрятал свою пушку около куска металла, чтобы сбить с толку своего дядю Гарри. Поэтому я сразу пошел к мотору, и... как видишь...

– Это сувенир.

Он посмотрел на ствол:

– Ejercito Argentino... И что в этом хорошего? Так ты собираешься предупредить господина Беннистера? – Я колебался. Гарри покачал головой, пораженный моей глупостью. – Это ничего тебе не даст. Неужели ты думаешь, что он послушает тебя?

– Нет.

– Отсюда я делаю вывод, что пытаться ты не будешь, а такой ответ вполне удовлетворит Главного Клоуна. Ты собираешься держаться подальше от дома господина Беннистера, его телестудии, дома его любовницы и прочих чертовых домов?

– Да.

– И ты навестишь своего отца?

– Возможно.

– Примем это за согласие. – Гарри порылся в кармане и вытащил две сигареты «Монте-Карло» в металлических футлярах. – Передай ему это от меня, Ник.

– Хорошо.

– А после того как вы встретитесь, неужели ты и дальше будешь жить в этом плавучем утиле?

– Да.

– Ник Сендмен, вернись к людям. – Эббот покрутил пистолет. – Насколько я понимаю, это скрытое средство безопасности на яхте?

Я улыбнулся.

– Да, Гарри.

– Тогда спрячь его подальше, чтобы полицейский средних лет не наткнулся на него. – Он положил пистолет мне на колени. – Сколько Джордж предложил тебе за него?

– Точную цену он не назвал.

Эббот засмеялся, встал и удовлетворенно потянулся.

– Ну что ж, дело сделано. Я пытался предупредить тебя еще весной.

– Какое дело, Гарри?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей.

– Я принес тебе бутерброды и заодно оставляю газеты. Там все сплошная ложь, но тебе понравятся некоторые забавные строчки.

– Спасибо, Гарри.

Он выбрался на причал.

– Ты не бузотер, Ник, ты – просто лоботряс, которому неплохо бы подыскать нормальную работу. Но не могу сказать, что ты мне не нравишься. И я люблю твоего старика. Передай ему от меня привет.

– Передам.

– Счастливого пути, Ник.

После его ухода я водрузил на место плиту, установил подвес кардана, подсоединил его к газовому цилиндру и отметил завершение этого цикла работ, приготовив себе на плите чашку чая. Он жары по всей верфи распространялся смердящий запах. Я сидел на корме «Сикоракс», пил чай и читал газеты.

В Северной Ирландии человеку прострелили коленные чашечки. Между Ираном и Ираком шла война в пустыне. Россия убивала афганских крестьян. СПИД грозил унести намного больше жизней, чем это удалось пуританам три с половиной века назад. А со страницы светских сплетен на меня смотрела Анжела.

Я уставился на фотографию. На секунду мне почудилось, что это вовсе на Анжела, но я ошибся. Рядом с ней восседал Беннистер. Снимок сопровождался текстом: «Почти через год после трагической гибели своей первой жены, американской наследницы Надежны Кассули, господин Тони Беннистер в возрасте сорока шести лет объявил о своей помолвке с мисс Анжелой Уэстмакот. Мисс Уэстмакот, которая ранее не была замужем, работает продюсером в компании Беннистера». А далее говорилось, что бракосочетание состоится скоро, вероятнее всего, в Париже и, безусловно, до того, как Беннистер отправится на гонки в Сен-Пьер. Невеста оставила свою работу на телевидении, но, возможно, будет продолжать участвовать в выпуске музыкальных видеофильмов и рекламных роликов.

На фотографии Анжела выглядела великолепно. Она сидела на диване в ричмондском доме Беннистера, а на переднем плане стоял новый столик со стеклянной крышкой. Сидящий рядом с ней Беннистер плотоядно улыбался. Анжела положила свои стройные ноги одну на другую, и на лице ее играла так хорошо знакомая мне неопределенная улыбка, но глаза при этом оставались холодными. На ней было светлое платье, пикантно подчеркивающее линии ее тела. Правую руку невеста положила на плечо своего суженого, а левую – на подлокотник кресла, украсив безымянный палец кольцом с огромным бриллиантом. Такие породистые девушки с длинными ногами и смазливым личиком как нельзя лучше подходят для богатых телезвезд, и ни за что на свете их нельзя представить рядом с калекой-матросом в сломанной яхте, стоящей у вонючего причала.

Но глядя на фотографию, я понял, что все еще хочу Анжелу, и почувствовал себя жалким, брошенным и несчастным. Черт ее побери, вот она и заполучила безопасность, а вот я остался одиноким!

* * *

Между полицейскими графства и обитателями открытой тюрьмы шел крикетный матч. Стражи закона заработали уже сто тридцать четыре очка, а команда узников – только сорок два и потеряла одни ворота. Дело происходило в Мидленде, и мой отец был на седьмом небе от счастья, потому что я наконец-то его навестил. Он уже похвастался своим садиком и мастерской, где он собирал модели кораблей, и теперь мой папаша решил продемонстрировать мне крикетное поле. Все это смахивало на интернат, только учениками здесь были не мальчишки, а степенные мужчины средних лет. Вообще-то я представлял себе тюрьму несколько иначе, но сюда направляли лишь тех преступников, которым доверяли, тех, которые не были осуждены за насилие и не замышляли побег. Надзиратели величали моего отца «господин Сендмен», и он тут явно всех очаровал. Он не забывал осведомляться о том, как поживают их жены, и проявлял неподдельный интерес к результатам экзаменов их отпрысков. Кроме того, он всем пообещал трав из своего сада.

– Они хорошие ребята, – радостно говорил отец.

Выглядел мой родитель замечательно. Он сбросил лишний вес, и при его росте в шесть футов и четыре дюйма это было то, что надо. Он загорел и, несмотря на легкую седину на висках, выглядел здоровым и моложавым.

– Мне конечно же помогает работа в саду. А еще я играю в теннис и немного в бадминтон. Иногда я плаваю в бассейне, но вода там довольно холодная. И еще кое-чем занимаюсь.

– Не смеши меня, отец. Ты же в тюрьме.

– В открытой тюрьме, мой дорогой Ник. И такую я могу порекомендовать каждому, кто желает отдохнуть. Правда, процедура приема несколько утомительная, но зато потом мы ведем здесь вполне приличную жизнь. Мы работаем на местных фермах, и девочки всегда знают, где нас найти. Они конечно же в основном профессионалки, но во всем нужна постоянная тренировка. А как тренируешься ты?

– Да практически никак.

Он засмеялся.

– А на вид ты в полном порядке. А с Мелиссой у тебя ничего?

– Я даже и не думал об этом.

– А надо бы, – произнес он так, словно это было совершенно естественно. – То, что женщина не может жить с мужчиной, вовсе не означает, что она не может с ним спать. У тебя есть другая?

– Какое-то время была.

– Потерял ее? Не расстраивайся, Ник. В этом мире, хвала Господу, столько женщин! В этом плане Бог нам очень помог. Ох, как здорово! – это уже относилось к великолепному сильному удару, в результате которого полицейскому пришлось зря пробежаться до границы поля. – Игрок, отбивающий мяч, – указал отец сигарой, – отбывает три года за компьютерное мошенничество. Не так уж и умен, раз попался, как ты думаешь?

– Ты тоже не был достаточно умен, – ответил я.

– Да, я сплоховал, – улыбнулся он. Отец так обрадовался моему приходу, что даже ни разу не упомянул о письмах, на которые я не ответил. Я чувствовал себя неуклюжим и неполноценным, как всегда в его присутствии, а вдобавок меня еще и мучило чувство стыда. – Моя беда в том, – признался он, – что я возомнил себя слишком великим.

– Точно.

Он радостно засмеялся. Отец был арестован за мошенничество, и Бог его знает, за что там еще. Он владел страховой компанией, и у него не оказалось денег, чтобы выплатить по иску и по целой куче полисов, которые он, впрочем, продавал другим фирмам, словно букмекер, заключающий пари. Страховая компания оказалась подставной.

– На следующий год, – размышлял он вслух, – я уже был бы платежеспособным. У меня имелся очаровательный планчик, как прокрутить иранские деньги в Швейцарии. Ты знаешь, Ник, если ты решишь поехать в Берн...

– Нет, отец.

– Ну, конечно, Ник. Деньги – не твоя стихия.

Отец покаянно замолчал и тут же с гордостью представил меня главному надзирателю и его семье, особо подчеркнув, что я награжден Крестом Виктории. Члены семьи рассыпались в благодарностях, словно Томми Сендмен был местным бароном, а они – его вассалами. Мне они сказали, что рады знакомству.

– Добропорядочные люди, – заметил отец, когда мы пошли дальше. В тени раскидистого дуба стояли два шезлонга, и мы сели. – Так чем ты занимался, Ник?

– В основном лечился. – И я рассказал ему о «Сикоракс».

Папаша чрезвычайно развеселился, узнав, что я нашел себе прибежище у Джорджа Куллена, и я во всех подробностях описывал ему наше ночное рандеву с французским траулером.

– Я думал, этот старый мошенник давно помер. Пьет как сапожник! И он содрал с тебя деньги за твои же вещи?

– Чтоб мне провалиться!

– Ник, Ник! – Мое поведение его явно разочаровало, отец сам был не прочь поторговаться. Неожиданно он нахмурился: – Спроси-ка его насчет Монтегю Доусона.

– Художника? – Мой отец любил ошарашивать людей, однако я вспомнил, что в его лондонском офисе я видел две классические картины Доусона. Обе изображали большие корабли, бороздящие волны с белыми барашками.

– Джордж продал несколько его картин, – объяснил отец. – Все они были кривые, как змея в брачный период, но Джордж подцепил в пивной Барби-кан американского яхтсмена и навешал ему лапши насчет того, что Доусон был другом их семьи. – Он усмехнулся. – А картины эти рисовал на самом деле какой-то парень из Окехемптона. Кстати, он же был автором того полотна Матисса, что так нравилось твоей матери. Талантливый парень, но неудачник. Но как бы то ни было, один из его Доусонов оказался не в тех руках. Полиция искала повсюду, и дело, по-моему, так и не закрыли. Угрожать этим Джорджу, конечно, бесполезно, но напомнить не помешает, и, безусловно, он будет относиться к тебе несколько по-иному, если ты скажешь, что можешь сообщить кое-что в Скотланд-Ярд. Интересно, сохранился ли у них еще отдел, занимающийся искусством? Я точно не знаю, но дома у Джорджа наверняка все еще висит парочка поддельных Доусонов. Ты когда-нибудь был у него в гостях?

– Нет.

– Отвратительное место! Пластмассовая мебель и бар с музыкой. Старый черт богат как Крез, а вкус у него как у верблюда. О, отличный удар! – Мяч пролетел через травяное поле и попал как раз под наши шезлонги. Я принял его ногой и, наклоняясь за ним, вздрогнул от пронзившей меня боли. Я бросил мяч ближайшему игроку, а отец с грустью за мной наблюдал. – Так болит, Ник?

– Да ничего. Я даже могу управлять яхтой.

– И отправиться в кругосветное путешествие? – спросил он с сомнением.

– Да, в кругосветное, – упрямо ответил я.

Отец спокойно кивнул и замолчал, наслаждаясь погодой и отдыхом. Сигаретный дым, закручиваясь, медленно поднимался вверх и исчезал в густой кроне. Отца так растрогали эти сигареты, что теперь я ругал себя, что тоже не запасся подарком. Несмотря на расслабленную позу и синюю тюремную одежду, мой папаша выглядел весьма респектабельно. Он бросил на меня проницательный и в то же время довольный взгляд.

– С неделю тому назад ко мне заходил Гарри. Он рассказал мне кое о чем.

Я сделал вид, что наблюдаю за игроками.

– Опять воевал, да, Ник?

– Гарри надо научиться держать язык за зубами.

– Ты понял, что Кассули подставил тебя?

На какую-то долю секунды у меня отнялся язык, а затем я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза:

– А что ты, черт возьми, можешь об этом знать? Мой родитель тяжко вздохнул.

– Ник, сделай маленькое одолжение. Может, я и не проплыву на хрупкой скорлупке в десятибалльный шторм, но зато уж немного в курсе того, как устроен сей грешный мир. Однажды я уже имел дело с Кассули. Это твердый орешек. Все еще любит затевать склоки, несмотря на жену в Бостоне и костюмы с Севиль-роу.

– Что значит – подставил меня?

Он сделал глубокую затяжку.

– Расскажи мне об этом, Ник.

– По-моему, у тебя уже готовы все ответы. – Я защищался, как мог.

– Просто расскажи, Ник, – мягко повторил он. – Пожалуйста.

И я выложил ему все без утайки. Я собирался умолчать только об Анжеле, но не удержался и в конце концов рассказал и о ней. Мне нужно было кому-нибудь выговориться. Я сильно тосковал без Анжелы, и, хотя давно уже свыкся с мыслью, что она не для меня, потому что она слишком городская и амбициозная, слишком элегантная и непростая, мне все-таки никак не удавалось убедить себя, что без Анжелы мне будет лучше. Я скучал по ней и вот, неожиданно для самого себя, рассказал отцу о поездках в Лондон, о ночах, проведенных в ее маленькой спальне, об уик-энде в Норфолке, о ее помолвке и предстоящей свадьбе. Кстати говоря, в газетах уже была объявлена дата. Церемония бракосочетания Анжелы и Беннистера состоится в англиканской церкви в Париже в ближайший понедельник.

А потом я рассказал отцу о Мульдере и Джилл-Бет, о Беннистере и Кассули. Он молча слушал меня. Окурок его сигары дымился в траве, как только что упавшая частица шрапнели. Когда я закончил, отец задумчиво потер лицо.

– Эта девица Киров. Ты сказал, что она звонила на квартиру Анжелы?

– Да.

– Как ты думаешь почему?

– Конечно потому, что хотела разыскать меня.

Он покачал головой.

– По всей видимости, она хотела внедрить тебя в команду Беннистера, так? Значит, самое главное – чтобы тот ничего не заподозрил. Тогда зачем же настораживать его, позвонив на квартиру его любовницы, да еще оставлять там послание для тебя? Ответ может быть только один, Ник. Ей было нужно, чтобы Беннистер знал, что ты ведешь нечестную игру. Посуди сам – ты спасаешь эту девчонку от Мульдера, она вызывает тебя в Штаты и она же как бы неумело оставляет свой след на автоответчике Анжелы. Зачем?

Раздались радостные, но неприличные возгласы, когда один из заключенных вышел на мяч. Узникам для победы требовалось еще пятьдесят три выхода, а у них оставалось всего восемь ворот.

– И кто-то прислал Мульдеру эту газету... – медленно проговорил я. Ситуация была такой, словно после ужасного шторма тучи разошлись, и солнечные лучи освещают постепенно успокаивающееся море, и наконец становится ясно, что натворила стихия. Когда до меня дошел смысл сказанного отцом, я облился холодным потом. – Эту фотографию снимали на приеме у Кассули в Кейп-Коде. И он не сказал, кто ее прислал.

Отец бросил на меня взгляд, полный сострадания.

– Разумеется, девица Киров. Или Кассули. Они хотели, чтобы Беннистер знал, что ты с ними связан. А как ты считаешь, кто сообщил Мульдеру, где ты и Джилл-Бет назначили встречу?

– Она же? – неуверенно произнес я, не желая этому верить.

– Конечно! Им нужно было отвлечь его внимание. Пусть Беннистер поверит, что наконец-то нашел ложку дегтя в бочке меда, то есть тебя, и почувствует себя в безопасности. Они искали козла отпущения, а ты, мой мальчик, прекрасно подошел для этой роли. Они подстроили этот неумелый саботаж, и опять-таки яхта в это время находилась как раз в таком месте, что ты легко мог туда забраться. А между тем тот, от кого исходит реальная угроза, залег на дно.

– Мульдер, – теперь это было ясно.

– Бинго. А как Беннистер познакомился с Мульдером?

– Фанни нашла его жена.

– А кто принес кассету с записью?

– Мульдер.

– Это, конечно, была счастливая случайность, – заметил отец. – Возможно, он взял с собой фотоаппарат, чтобы запечатлеть тебя в обществе девицы Киров, а наткнулся на твоего приятеля с магнитофоном. Так на кого, мой дорогой Ник, работает Мульдер?

– На Кассули. – Я чувствовал себя как оплеванный. – И Мульдер избил меня, чтобы доказать свою преданность Беннистеру?

– Думаю, что так.

– Но ходят слухи, что Мульдер помогал убийству!

– А кто распространяет эти слухи?

– Кассули?

– А кто убедил Кассули, что его дочь была убита? – спросил он и сам же ответил: – Мульдер.

А зачем? Потому что благодарность богатого человека бывает весьма ощутимой. Ты должен был понять, что здесь что-то не так, еще когда Кассули предложил тебе четыреста тысяч. Цена за убийство не может быть больше двадцати кусков, но люди вроде тебя всегда считают, что чем больше сумма, тем серьезнее дело.

– Но Джилл-Бет привезла эти деньги с собой! – запротестовал я. – Я сам их видел. Сто тысяч долларов.

– Который Мульдер забрал бы у тебя как вещественное доказательство. – Отец говорил очень мягко. – Почему он гнался за вами в ту ночь? Возможно, он надеялся, что ты припрятал их на «Сикоракс». Мой дорогой Ник, они поймали тебя. Скорее всего, поначалу Кассули считал, что ты можешь пригодиться в качестве дублера, вот он так все и обставил для тебя в Америке. Но когда понял, что ты будешь занудствовать и холить свою честность, он превратил тебя в марионетку, чтобы отвлечь Беннистера. – Отец увидел мое лицо. – Не вини себя, Ник. Кассули играл на куда более высокие ставки и против самых ловких людей, каких только породил капитализм. И не стоит огорчаться оттого, что тебя победил сильнейший.

Но я все равно чувствовал себя отвратительно. Я никогда не отличался особым умом, как прочие члены нашей семьи. Когда в детстве мы играли в слова, они старались вовсю, а я в основном помалкивал, сознавая свою тупость. Я был лишен проницательности. И только полный идиот мог потащиться прямо вверх по склону этого чертова холма, в то время как нормальные люди обходили его с фланга. Правда, мое безрассудство спасло многим из них жизнь.

– Черт побери, – растерянно проговорил я. Отец молчал, и я выдвинул свой последний отчаянный аргумент: – Но ведь Кассули даже точно не знает, была ли убита его дочь.

– Может, и знает. Может, у Мульдера есть доказательства. Может, Мульдер шантажировал Беннистера и брал деньги у Кассули. Как бы там ни было, – отец пожал плечами, – Яссир Кассули осуществит свою тонкую месть. Ты можешь проститься с Беннистером.

– В море? – с горечью сказал я.

– Вдали от всяких законов, – согласился мой отец. – Там, где нет трупа, нет полицейских собак-ищеек, нет судебных экспертов, нет орудия убийства и нет свидетелей, за исключением его собственных людей.

– Но я же знаю об этом, – упрямо возразил я.

– А кто тебе поверит? А если ты станешь раздувать эту историю, то как ты полагаешь, надолго ли хватит терпения у Яссира Кассули? – Он ласково дотронулся до моей руки. – Нет, Ник. Твое участие в этом деле закончено.

Я смотрел на крикетное поле, но ничего не видел. Итак, та ночь, когда я услышал крики Джилл-Бет и вообразил, что Мульдер ее насилует, была частью тщательно продуманной ловушки? И я, со своей честностью, угодил в нее. Я тихо выругался, сознавая, что отец прав. Он всегда здорово умел разложить все по полочкам. Истина была у меня перед носом, но я все равно оставался слепым. Теперь, судя по журналам парусного спорта, шкипером на «Уайлдтреке» станет Беннистер, а Мульдер – его тактиком и штурманом. С точки зрения Кассули, это идеальный вариант.

– Когда у тебя автобус? – спросил отец.

– В пять.

Мы поднялись и пошли по краю поля.

– Мир жесток, – задумчиво проговорил отец. – Им движет не честность, справедливость и любовь, а просто пища, которую властители дают народу, чтобы тот не волновался. Миром правят жестокие люди, знающие, что пирог невелик, а число голодных ртов растет день ото дня. Если ты не хочешь революции, ты должен накормить эти рты, и поэтому дележка пирога проводится чрезвычайно жестко. Кассули играет на безработице и капиталовложениях.