Текст книги "Рейдер «Атлантис». Самый результативный корабль германского ВМФ. 1939-1941"

Глава 8
АРТИЛЛЕРИСТ С «КЕММЕНДАЙНА»

«Дым по левому борту!» – одновременно двое впередсмотрящих подняли тревогу. Это случилось в субботу, 13 июля, в 9.34 утра. Над туманным горизонтом висела узкая темная полоса; под ней вырисовывались труба, мачты и надстройки какого-то корабля. Если его впередсмотрящий был таким же зорким, как наш, то они давно должны были бы заметить «Атлантис». Для того чтобы не дать заподозрить нас раньше времени и выиграть тактически, я приказал повернуть на 20° влево; и как раз в этот момент из радиорубки донесли, что вблизи работает передатчик противника. Несомненно, вражеский корабль собирался вести передачу.

Я приказал артиллеристу не терять времени и дать предупредительные выстрелы. «Если я приказываю открыть огонь, пустите в ход все имеющиеся под рукой орудия и уничтожьте вражескую радиорубку!» Когда Кэш подчинился моему приказу, я велел снизить скорость с 9 до 7 узлов. Вражеский корабль – достаточно большой – шел с самым невозмутимым видом и только лавировал у нас за кормой в соответствии с международными правилами судовождения. Мы медленно и ненавязчиво лавировали вместе с ним, чтобы сократить расстояние, которое все еще оставалось существенным. Противник не придал этому никакого значения, и расстояние стало сокращаться. В 10.09 оно составило 1500 метров; мы сбросили маскировку и открыли огонь.

Первые четыре залпа пришлись мимо цели, но пятый и шестой накрыли мишень. Мостик охватило пламенем. Один снаряд проделал пробоину прямо над ватерлинией, второй угодил под мостик, а третий повредил паропровод.

– Ведет ли противник передачу? – несколько раз запрашивал я, но каждый раз получал отрицательный ответ.

Затем корабль противника поднял флаг «К» – «Я стопорю ход», – и мы прекратили огонь. Наша внезапная атака увенчалась успехом, и враг покорно сдавался, даже не пользуясь рацией. Мы медленно подошли к корме противника. Через бинокли мы наблюдали, как грузятся и спускаются на воду шлюпки и идут к нам; наши маскировочные откидные борта были снова закрыты, а абордажная команда готовилась ступить на борт захваченного судна. Все шло согласно плану. Я уже смог прочесть название захваченного корабля – «Кеммендайн». Учитывая, что на судне имеется достаточно кают для размещения пленных, оно вполне годилось для отправки домой вместе с пленными под видом корабля, прорвавшего блокаду, – при условии, что на борту хватает топлива, – но прежде всего следовало потушить пожар на мостике и починить поврежденный паропровод.

Мои мысли были прерваны в тот момент, когда прозвучал выстрел из орудия и над мостиком просвистел снаряд. «Кеммендайн» открыл огонь – девять минут спустя после сдачи, когда к нам уже шли шлюпки, а на нок-рее развивался сигнал, запрашивающий медицинскую помощь! Я приказал Кэшу открыть ответный огонь и дал команду «полный вперед». Камуфляжные откидные борта вновь открылись, и спустя секунды на корму британского корабля обрушился шквал смертоносного огня. Я видел на корме рядом с орудием одинокую фигуру артиллериста, но, как только был открыт ответный огонь, он бросился прочь от орудия, и мы немедленно прекратили стрельбу. Меня переполнял гнев, и я клялся, что предам этого дурака военно-полевому суду.

Позже мы выяснили, что корабельного шкипера не в чем было винить; артиллерист-одиночка не подчинился его приказам. В гражданской жизни – и, когда я это узнал, мой гнев улетучился сам собой, – он был мойщиком окон в Лондоне; ему повезло, что его бездумные действия не привели к большим человеческим жертвам. Было плохо уже то, что этот артиллерист вынудил нас потратить драгоценное время, но еще хуже, что «Кеммендайн» оказался настолько разбит, что его уже не представлялось возможным спасти. Мостик был объят пламенем – нечего было и думать о том, чтобы подняться на борт и подготовить судно к затоплению. Столб черного дыма поднимался в небо, и это могло вызвать подозрения у любого проходящего корабля, поэтому мы были вынуждены использовать торпеды, чтобы затопить судно.

Первая торпеда не пошла на установленной глубине и ударила в центр корабля на уровне ватерлинии; вторая тоже поразила цель слишком высоко. Но на высокой волне корабль разломился пополам, обе половины на мгновение встали вертикально и сначала медленно, а потом все быстрее затонули в крутящемся водовороте обломков.

Оставшиеся в живых пленные, ступившие на палубу «Атлантиса», и те, кто еще оставался в шлюпках, с мертвенно-бледными лицами проводили взглядами тонущий корабль, а потом повернулись и молча посмотрели на нас. «Кеммендайн» принадлежал британской пароходной линии Индия – Бирма; этот корабль водоизмещением 7769 тонн был построен в Глазго в 1924 году. По причине военного времени его надстройки были выкрашены в коричневый цвет, мачты были серыми, дымовая труба – черной без всяких отметок, корпус тоже был черным, его оживлял только желтый крест, означавший, что судно размагничено. В Глазго оно ходило через Гибралтар, в Рангун через Кейптаун. Его шкипер ступил к нам на борт в компании 26 белых офицеров и матросов, 86 ласкаров, 7 белых пассажиров (пяти женщин с двумя детьми) и 28 пассажиров-индийцев. Шкипер утверждал, что груз судна состоял из небольшого количества пива и виски.

Женщины, которых сразу же отдали на попечение начальника медицинской службы, были женами британских чиновников в Бирме, а среди азиатов оказалось несколько семей, которые эвакуировались из Гибралтара. Хотя они потеряли на «Кеммендайне» все свое имущество – сундуки с шелком, коврами и драгоценностями, – они улыбались и сохраняли полное спокойствие в соответствии со своими религиозными заповедями. Как лиц, принадлежащих к высокой касте и другой вере, их поместили отдельно от других пленников и снабдили собственными кухонными принадлежностями .

Едва экипаж «Кеммендайна» и пассажиры перешли на борт «Атлантиса», шлюпки облили бензином и подожгли, но бензин испарился прежде, чем пламя как следует занялось; шлюпки пришлось расстреливать из 75-миллиметровых и зенитных пушек, пока от них не осталось и следа. Мы обратили внимание на то, что в каждой шлюпке имелся свинцовый ящик, в котором хранилась самая последняя информация относительно курса и расстояния до ближайшего побережья – в данном случае до Коломбо и Суматры.

В тот день, когда мы на всех парах уходили с места затопления, я провел официальное расследование с целью восстановить последовательность событий, произошедших на борту «Кеммендайна» после того, как они выбросили сигнал «К». Это было необходимо для того, чтобы впоследствии нас не обвинили в стрельбе по открытым шлюпкам. Таково было положение дел, пока капитан Армстронг Уайт с «Багдада» не опроверг эти слухи путем их простого отрицания. Расследование проводили я, капитан Каменц, лейтенант Мор, шкипер (капитан Р.Б. Рейд) и первый помощник с «Кеммендайна». Выяснилось, что свист из поврежденного паропровода заглушил приказ капитана не открывать стрельбу из орудия. В то же время, выкинув флаг «К», он застопорил машины и отдал приказ покинуть корабль, но не заметил орудийной стрельбы и узнал о ней только тогда, когда я сообщил ему об этом. Эти сведения были записаны на бумагу и подписаны капитаном Рейдом и капитаном Армстронгом Уайтом в качестве свидетеля.

Значительно позже нам стало известно о том глубоком впечатлении, которое произвело в Индии и Бирме затопление «Кеммендайна» и неизвестная судьба его экипажа и пассажиров. Не только многие из пассажиров приходились родней высокопоставленным чиновникам, но и сам корабль был достаточно хорошо известен. Это был первый случай, когда германский торговый рейдер напрямую повлиял на общественное мнение в Индии; бирманский газетный издатель выразил чувства всей страны, когда написал, что «потеря этого корабля бросила тень на всю Бирму».

Глава 9
СЕМЕЙНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

Вечером 13 июля я собрал личный состав и довел до всеобщего сведения информацию о событиях 11 и 13 июля. В заключение объявил, что за доблестную службу до 10 июля нашему кораблю пожаловано тридцать Железных крестов 2-го класса. Однако во избежание ревности и личных обид и потому, что у нас на борту все равно не было самих наград, я объявил, что раздача наград будет отложена до того дня, когда корабль вернется домой или когда пришлют комплект наград. Я объявил, что, поскольку каждый член экипажа исполнил свой долг, все должны считаться награжденными. Я еще раз предостерег личный состав от грабежа, одновременно пообещав, что каждому члену экипажа в должное время будет вручена коллекция «сувениров», причем независимо от того, был ли он в абордажной команде или работал кочегаром в машинном отделении.

Вплоть до затопления «Кеммендайна» – к тому моменту миновало три с половиной месяца с того дня, когда мы оставили Германию, – я ни разу не вышел на связь; в отличие от других рейдеров, я соблюдал строгое радиомолчание. Будучи хорошо осведомленным о моем нежелании использовать радио, в Морском штабе не слишком беспокоились о моем корабле, справедливо заключив из докладов с минного поля у мыса Игольный и из различных сообщений британского адмиралтейства, что мое молчание было намеренным, в то же время «Атлантис» был первым рейдером, спущенным на воду, и Берлин остро нуждался в информации, в частности об Индийском океане, который служба радиоперехвата не могла контролировать. Мне было приказано 8 июня выйти на связь и доложить о своем местонахождении и о всех затопленных на данный момент судах. Военные действия рейдера были делом новым для всех его участников, и «Атлантис» рассматривался как пионер подобных операций. Морской штаб ожидал, что я использую данное мне разрешение посылать короткие сообщения.

Когда по истечении пяти недель от нас по-прежнему не поступило вестей, Берлин повторил приказ, что дело не терпит отлагательства и что, судя по докладам с «Графа Шпее», нам грозит небольшая опасность, что нас запеленгуют и засекут вражеские радиопеленгаторы. Я отправил первое сообщение 14 июля: «6° южной широты, 77° восточной долготы, могу выдержать 85 дней, до настоящего времени потоплено 30 тысяч тонн водоизмещения».

Но ни это сообщение, ни его повтор два дня спустя не были получены в Берлине, хотя мы могли принимать передачи из Берлина. Текст сообщения в конце концов достиг цели по кружному маршруту.

В течение нескольких следующих дней мы еще раз двигались зигзагами по первоначальному району нашего поиска. Берлин информировал нас о том, что из Сингапура вышел конвой из транспортов с войсками и примерно 20-го числа пройдет недалеко от нас, – встречи с ним мы должны были избежать любым путем. С наступлением сумерек мы пошли на юг, сохраняя ночью постоянную скорость 13 узлов и снизив ее до 9 узлов только с наступлением утра. Так было лучше для большей верности, после этого мы ежедневно пытались связаться с Берлином, но безуспешно. Наконец мы даже послали сообщение на волне, на которой сам Берлин вел свои передачи, чтобы проверить, не будет ли оно прервано, но ничего не произошло. На следующий день мы дважды посылали свои позывные с интервалом в час задолго до рассвета в Германии. Единственным результатом явилось то, что служба радиоперехвата командующего флотом Британии в Ост-Индии взяла радиопеленг, который показывал, что вражеский вспомогательный крейсер предположительно находится в точке с координатами 5°30' южной широты и неизвестной долготой. Вскоре после этого пришло сообщение из Берлина, что британское адмиралтейство предупредило все суда в отечественных водах немедленно докладывать о любом подозрительном корабле и считать любое приближающееся к ним судно рейдером, чтобы у врага оставалось меньше времени на уничтожение их антенн.

Меня удивило, что этот приказ относился только к судам в отечественных водах и не касался судов в Индийском океане или где-нибудь еще.

Примерно в это время оба моих радиста, Венцель и Веземанн, добились замечательного успеха. Веземанн три года прослужил в германской дешифровальной службе, разгадывая иностранные сообщения. Теперь он преуспел в расшифровке больших разделов британского торгового морского кода единственно на базе двух раздельно перехваченных законченных сообщений. Используя кодовые группы обоих сигналов в качестве ключевых указателей и выстраивая их вдоль возможных значений последующих перехватов, он постепенно свел воедино около одной трети в британской перестановочной таблице номер 1 для торгового морского кода; это имело для меня неоценимое значение, поскольку отныне я мог прочесть значительную часть британских радиосообщений.

Мы получили еще одно сообщение из Берлина, в котором говорилось, что ко всем французским кораблям в открытом море следовало относиться как к противной стороне, а относительно грузов, предназначенных для неоккупированной Франции и французских владений, следовало применять законы, касающиеся захвата призов и контрабандных товаров. Естественно, из этого следовало, что районы вокруг подобных территорий должны были считаться вражескими водами. Далее пришло сообщение из Берлина, что воды у мыса Сент-Фрэнсис в Южной Африке закреплены за «Судном 33» – рейдером «Пингвин» – для установки мин. Этот приказ показался мне очень путаным, и я пытался понять ход рассуждений Берлина. Мы легко могли бы сами заминировать мыс Сент-Фрэнсис одновременно с мысом Игольный, и второе минное поле, возможно, до сих пор не было бы обнаружено. Кроме опасности, грозящей «Пингвину», казалось, не имело смысла ставить мины в пределах 100-фатомной зоны, если все корабли союзников предупредили, чтобы они держались от нее подальше. Кроме того, появление «Пингвина» очень стеснило бы нас; существовала не только возможность пересечения зон наших боевых действий, но опасность заключалась еще и в сходстве обоих рейдеров – оба судна первоначально принадлежали пароходной линии Ганзы.

В то время это была не единственная моя головная боль. Бесконечный поток перехваченных нами радиограмм показал, что рейдер «Вдова» произвел сенсацию, потопив два корабля в так называемой американской зоне безопасности и бросил оставшихся в живых дрейфовать в открытых шлюпках. Всего за месяц до этого «Атлантис» и «Орион» предупредили по радио о том, что следует уважать эту зону. После активных действий «Вдовы» в Карибском море встал вопрос, не произошло ли каких-либо перемен в политике, о которых «Атлантис» и «Орион» не были извещены.

Еще два дня мы на всех парах шли по маршруту «Тираны», прежде чем изменили курс в ее направлении. 29 июля в 7.22 заметили корабль в точке рандеву и, не теряя времени, переправили на него топливо и припасы. Я решил отправить «Тирану» домой, как только судно заправится топливом и пополнит запасы; «Атлантис» тогда начнет свой первый тщательный осмотр, заодно будет выполнено множество мелкого ремонта. Моторные лодки и катера безостановочно курсировали между двумя судами, а тем временем механики «Атлантиса» начали техосмотр; в тропическую жару это было нелегким делом, но люди Кильхорна энергично взялись за работу.

Я осознал, что первый этап моей кампании подошел к концу. Он прошел успешно, несмотря на трудности с определением точного местонахождения противника, находящегося в одиночном плавании, на такой обширной акватории. Самым важным было то, что противник понятия не имел о протяженности нашей зоны действий, пока мы оставались в ее пределах. Хотя противник мог вычислить наше местоположение, отрабатывая известный курс «Багдада» до последнего сеанса радиосвязи, он все равно не мог знать, что представляет собой «Атлантис» – подводная ли это лодка или надводный корабль. Интенсивность радиообмена между командующим флотом в Ост-Индии и его подчиненными указывала на то, что командование тревожится и что он сам весьма приблизительно представляет себе наше местонахождение. Информация, полученная нами, о небольшом судне, ведущем патрульную службу на траверзе Адена, могла иметь к этому какое-то отношение. Для сравнения скажу, что в процессе наших опасных приключений мы хорошо изучили принимаемые англичанами контрмеры и меры предосторожности; мы узнали, что шкиперы и экипажи вражеских судов в открытом море были не так бдительны, как в прибрежных водах. Мы также поняли, что в дальнейшем у нас будет больше времени на то, чтобы производить ремонтные работы на наших призовых судах и перевозить с них грузы; а из захваченных документов мы узнали, что можем действовать ближе к побережью и в водах с более интенсивным движением без риска быть контратакованными.

Как только мы перевезли пленных и подготовили «Тирану» к отплытию, я решил взять курс на Мадагаскар и Маврикий. Перевозка 420 тонн дизельного топлива на «Тирану», безусловно, ограничивала радиус наших действий, однако нам следовало избавиться от почти 400 пленных, которые представляли собой серьезную проблему, поскольку быстро опустошали наши запасы продуктов. Во всяком случае, вопрос о потоплении «Тираны» на повестке дня не стоял ввиду ценности ее груза.

Заправить «Тирану» оказалось задачей нелегкой, поскольку разыгрался шторм с силой ветра 7 баллов, волнением 4 балла. С целью сэкономить время «Атлантис» и его призовой корабль стали кормой друг к другу и соединились прочным тросом из манильской пеньки. К сожалению, задний корабль постоянно относило к корме переднего, и работа гребных винтов, которая должна была как-то скомпенсировать силу ветра и волн, привела к тому, что оба троса лопнули, едва только были перекачаны 45 тонн горючего. Заправку пришлось прекратить. Оба корабля всю ночь лежали в дрейфе и, несмотря на сильное волнение, ветер и дождь, утром возобновили перекачку топлива.

Новый метод заправки тщательно разработал для меня капитан Каменц. Оба корабля медленно продвигались вперед на небольшом расстоянии друг от друга, а моторная лодка связала их 7-сантиметровым линем; к нему был привязан 10-сантиметровый пеньковый трос, а к тому, в свою очередь, – стальной буксирный канат. Таким образом оба корабля оказались связаны между собой. Заправочный шланг связывал два корабля независимо от буксирного троса, и оба судна шли вперед на малой скорости на слегка сходящихся курсах до тех пор, пока буксирующий корабль не выбрал слабину троса; буксируемый корабль застопорил машины и оставался на постоянном расстоянии от буксирующего, используя легкие буксирные тросы. Таким способом 450 тонн дизельного топлива были перекачаны с «Атлантиса» на «Тирану» за три с половиной часа. С общим количеством 650 тонн горючего на борту «Тирана» могла с легкостью дойти до любого порта в Бискайском заливе.

Когда мы заканчивали переброску припасов, Мор поймал экипаж «Тираны» на мелком преступлении. Ведомый старшим телеграфистом, экипаж залез в почтовые мешки и выгреб их содержимое; один телеграфист загреб столько, что впору было открывать магазин. Как только капитан призового экипажа обнаружил, что происходит, он приказал прекратить грабеж, все прибрать, разрешив при этом каждому сохранить три пары носков, две рубашки и пуловер; но, несмотря на строжайший приказ ничего сверх того не припрятывать, Мор выяснил, что одиннадцать членов призового экипажа кое-что утаили для себя. Я немедленно приказал судить этих людей военным судом. Но это было еще не все. Незадолго до этого исчез бинокль, принадлежащий шкиперу «Багдада». Обращение к чести экипажа ни к чему не привело, но в одном из шкафчиков была найдена записка о том, что вор выбросил бинокль за борт, чтобы избежать разоблачения. Сравнение почерков выдало виновного. Это был помощник боцмана, который во всем сознался. Трибунал под председательством Мора и с Булем и боцманом в качестве его членов приговорил его к двум годам тюремного заключения, позорному увольнению из военно-морского флота и выплате компенсации капитану Армстронгу Уайту, который был, в свою очередь, приговорен к отправке на нашу родину с очередным призовым судном.

Авиатехникам после четырех с половиной дней каторжного труда удалось собрать самолет из имевшихся на борту запасных частей. Хотя у них не было технических инструкций и описаний, они смогли построить машину, которая летала. В первом своем полете, имея на борту 45 галлонов бензина и никакого вооружения, самолет сделал пару кругов над кораблем и благополучно приземлился. Днем он вновь стартовал, но теперь на борту было меньше горючего, зато имелись пулеметы и две 50-килограммовые бомбы.

Ремонт машин «Атлантиса» шел успешно, и я мог посвятить все свое внимание переброске пленных, в первую очередь женщин, детей и пассажиров-индийцев, затем англичан и норвежцев. Кроме того, я снарядил партию матросов под командой лейтенанта Фехлера и отправил на борт «Тираны» для производства ремонтных работ. Оба корабля обновили свою окраску, загрузились, очистили ржавчину, посмотрели и подремонтировали оборудование. Работа проходила нормально, в спокойную погоду; в пятницу, 2 августа, к полудню, в судовом журнале должна была появиться очередная запись: «Без изменений», и в тот момент внезапно из дымки выплыло судно.

На «Тиране» его заметили первыми и сразу включили сирену, чтобы привлечь наше внимание. «Атлантис» моментально превратился в гудящий улей. Матросы бегали, натыкаясь друг на друга, гремели колокола громкого боя, приказы отдавались в полной суматохе, звякал телеграф, передавая сигналы из машинного отделения, – мы все из кожи вон лезли, чтобы обеспечить себе пространство для маневра. Вражеский корабль приближался на большой скорости. Позже мы узнали, что причина такого подозрительного поведения была вполне человеческой – простое любопытство со стороны второго помощника, который в этот момент стоял на вахте. Он решил, что прибыл на рандеву двух однотипных судов, позже, заметив снующие между ними лодки, предположил, что у одного из кораблей барахлит машина.

По мере того как «Атлантис» набирал ход, матросы, висящие в люльках за бортами, торопливо карабкались обратно на борт со своими кистями и ведерками с краской и мчались к боевым постам; одинокий моряк в крошечном ялике отчаянно греб за нами, боясь оказаться брошенным в Индийском океане. «Тирана» с частью экипажа «Атлантиса» на борту тоже двинулась в путь и последовала за нами. На борту противника имелось орудие, и, наблюдая, как возле него суетятся артиллеристы, мы открыли огонь без промедления.

Первый залп угодил на добрых 400 метров мимо цели – мой офицер-артиллерист по-прежнему оставался на борту «Тираны», – но второй накрыл цель, а после третьего появилось пламя, означавшее, что мы не промазали. Вражеские артиллеристы бросали свое орудие, и мы соответственно прекратили огонь; но затем орудие снова направили на нас, нам пришлось ответить огнем. Этого было достаточно. После четвертого залпа мы смогли прекратить огонь. В этот момент враг исчез в пелене дождя, и мы устремились за ним. Видимость снизилась до 200 метров, и в течение десяти минут наши поиски были напрасны. Вдруг завеса дождя внезапно поднялась, и мы увидели лежавшее в дрейфе вражеское судно, не имевшее никакого желания оказывать сопротивление. Несколько минут кряду оба судна неподвижно стояли рядом. Мы не могли двигаться, ожидая, когда абордажная команда на моторном катере причалит к борту вражеского судна. Когда наконец они поднялись на борт, то обнаружили, что это судно под названием «Талейран» плавает под норвежским флагом, имеет водоизмещение 6731 тонна, шкипер капитан Фойн, приписан к пароходной линии Вильгельмсена, зарегистрированного в Осло и построено на верфи в Киле в 1927 году. Из пяти кораблей, что мы захватили, это был третий, построенный в Германии.

«Талейран» направлялся из Фримантла в Кейптаун, где должен был дозаправиться и проследовать дальше в Англию. Груз судна состоял из шерсти, пшеницы, стальных болванок и древесины тикового дерева. Вооружение судна – одно-единственное орудие, и размагничено оно было в Сиднее; это был его первый выход в качестве вооруженного судна. В его цистернах оставалось всего 400 тонн топлива – слишком мало, чтобы доставить его на нашу родину без дозаправки. Экипаж корабля состоял из 36 норвежцев-мужчин и одной женщины, но при этом не испытывал недостатка в рабочих руках. Внешний вид корабля был довольно необычен: корпус окрашен в черный цвет, на носу и корме четко выписано название судна, надстройки и мачты выкрашены в серый цвет. Шкипер сказал, что это сделали для того, чтобы судно не походило на британский корабль. При этом он добавил, что намеревался идти прямым ходом в Норвегию без захода в Англию, о чем экипаж был поставлен в известность. Он рассказал нам о том, как трудно было набирать команду в Австралии, потому что все, кто служил на нейтральных судах, не хотели наниматься на суда, идущие в Англию. Сам он не испытывал подобных трудностей, поскольку экипаж его поддержал.

Капитан Фойн узнал в Австралии об исчезновении «Тираны» и «Багдада». Он утверждал, что, по предположениям австралийцев, «Тирана» скрылась в водах Итальянского Сомали или Мадагаскара, а германский рейдер находился где-то в районе экватора. Когда Фойн ступил на борт «Атлантиса», его тепло приветствовал коллега с «Тираны».

– Что, Гундерсен, – закричал Фойн, хлопнув товарища по спине, – ты по-прежнему боишься пересекать Индийский океан? Ты ведь так говорил в Мельбурне.

– Разве я это говорил?

– Да, говорил, и я это слышал.

Капитан Гундерсен некоторое время помолчал, потом прямо посмотрел Фойну в глаза, и оба расхохотались.

– Похоже, – выдохнул Фойн, – что шкиперы компании Вильгельмсена в Мельбурне наслаждаются обществом одних и тех же дам.

Из этих и других реплик я уяснил, что фирма «Тонсберг и Вильгельмсен», должно быть, семейное предприятие. Так что мы наблюдали встречу двух друзей, служащих в одной пароходной компании, включая друзей и родственников, двух братьев, которые не видели друг друга много лет, и даже отца и сына – рулевого и корабельного плотника.

Какое-то время я колебался относительно принятия решения об отправке «Талейрана» на нашу родину в качестве приза; судно повреждений не имело, если не считать пробоины в носу, и на борту имелся ценный груз. На мое окончательное решение повлияло то, что, отправив на борт «Талейрана» часть своего экипажа, чтобы было кому управлять призовым судном, мы тем самым ослабляли свою боевую мощь. Более важным обстоятельством являлось то, что на борту «Талейрана» оставалось всего 400 тонн топлива, и если заправлять его с «Атлантиса», то мы сами могли остаться на голодном пайке. В конце концов участь «Талейрана» решил именно топливный фактор. Прежде чем потопить это судно, мы уклонились на юг с тем, чтобы снять с корабля все и чтобы нам при этом не мешали. Наши припасы плюс припасы «Талейрана» означали лишних два месяца спокойного существования.

Переброска началась с перевоза норвежского экипажа со всеми их пожитками на «Тирану», которая приняла на борт их шлюпки; «Атлантис» в свою очередь принял на борт только моторный катер, который на первый взгляд казался исправным и мореходным. В добавление к своим собственным пожиткам каждый член экипажа захватил с собой постельные и обеденные принадлежности; остальная посуда вместе со свежими фруктами и запасами продуктов отправилась на борт «Атлантиса», который, кроме того, за пять часов перекачал в свои цистерны 420 тонн горючего с «Талейрана». В последний момент капитан Фойн перемолвился словом с лейтенантом Фехлером, и в результате значительное количество ящиков с виски было переправлено с «Талейрана» на «Тирану». Это в какой-то мере служило гарантией того, что капитан Фойн и его друзья не сбегут во время долгого обратного пути к нашей родине.

Еще до полудня все операции были завершены, и «Талейран» подготовлен к затоплению. В первую очередь наш самолет предпринял попытку сбить с воздуха корабельную антенну и сбросить на судно бомбы. Ни тот ни другой эксперимент не удался. Пилоту удалось расстрелять мостик и радиорубку из пулемета, и, судя по его попаданиям, можно было сделать вывод, что пулеметным огнем с воздуха можно остановить судно прежде, чем оно пошлет сигнал бедствия. Когда самолет приземлился, Фехлер со своей командой подрывников поднялся на борт «Талейрана», чтобы заложить заряды, и на этот раз они взяли с собой 70 килограммов взрывчатки. Первый заряд сработал в 5.46, сразу же последовал другой, и затем раздался сильный взрыв в машинном отделении. Корабль задрожал и стал тонуть начиная с кормы; в течение восьми минут судно скрылось под водой.

«Талейран» оказался четвертым кораблем, потопленным нами, и в сумме это составило водоизмещение в 28 205 тонн; наш пятый трофей был подготовлен к тому, чтобы отправиться к нам на родину.

Я как раз заканчивал заполнять судовой журнал, когда младший лейтенант Вальдман, призовой капитан «Тираны», пришел, чтобы попрощаться.

Он был несколько обеспокоен по поводу перекачки горючего, поскольку старший механик был уверен в том, что в судовых цистернах находилось лишь 556 тонн горючего. Я послал своего старшего механика для проведения инспекции, и тот доложил, что на борту «Тираны» имеется по меньшей мере 663 тонны горючего. Этого хватило бы, чтобы идти на скорости 17 узлов несколько дней, если нужно, или сорок дней идти на скорости 9 узлов, кроме того, имелось дополнительных 155 тонн горючего – достаточно для того, чтобы несколько дней идти на всех парах, и больше, чем обычно несет торговое судно в качестве запаса. Вальдмана не очень убедил этот доклад, но он воздержался от комментариев, когда я предложил ему отплыть спустя пять минут после полуночи.

Я велел ему держать курс на Сен-Назер, а в случае необходимости на Ларьян или Байонну[17]17
  Сен-Назер, Лорьян, Байонна – порты на западном побережье Франции в Бискайском заливе.


[Закрыть]. Я тщательно разработал для него курс, который позволил бы ему держаться подальше от районов патрулирования британскими или германскими субмаринами, и предупредил Вальдмана уделить особое внимание итальянским подводным лодкам, которые в последнее время проявляли особую активность в районе Азорских островов. Я записал ему в приказе, что он должен держаться подальше от мыса Доброй Надежды и следовать курсом посередине между штатом Баия на восточном побережье Бразилии и портом Фритаун на западном побережье Африки, где, возможно, действовали вражеские авианосцы; оттуда между островами Кабо-Верде и Азорскими прямо к побережью Испании. Последнее опасное место – мыс Финистерре (Испания) – следовало миновать на высокой скорости ночью и используя зигзагообразный курс днем. Любые встречи с другими кораблями исключались, но орудие должно было быть готово к бою и не маскироваться; Вальдман мог использовать его для самозащиты, и он должен был приложить все усилия, чтобы корабль не попал в руки врага, я предупредил его, чтобы он остерегался любых попыток со стороны пленников – включая норвежцев – обезвредить подрывные заряды, предназначенные для затопления судна, или сигнализировать другим кораблям; любые подобные попытки должны были пресекаться при помощи оружия, а саботажников следовало расстрелять. Вальдман должен был все это ясно объяснить пленным.