Текст книги "Пламя возмездия"

– Очень признателен вам за оказанное гостеприимство, – благодарил Моралеса Майкл. – Вы очень облегчили мою работу, предоставив ваш дом в качестве моей временной резиденции, да и остальным было нетрудно прийти и встретиться со мной здесь.

Глаза без век изучающе смотрели на него.

– Большинство этих людей, сеньор Кэррен, согласились бы проползти через весь остров на брюхе из-за семидесяти пяти тысяч песет. Я бы этому не удивился.

Чему удивлялся Моралес, так это тому, что Майкл заплатил ему проценты за посредничество при сделке. И это в такие времена, когда они были готовы отдать свои гасиенды чуть ли не даром!

Майкл усмехнулся.

– У каждого из нас свое понимание того, как следует делать деньги. Лишь время вправе осудить нас или оправдать. – Он извлек из жилетного кармана часы. – Я должен отправляться.

– Да, вам пора, – согласился Моралес. – Экипаж ждет вас, чтобы отвезти на станцию.

Они направились к дверям. Моралес остановился и обернулся.

– Сеньор Кэррен, мне кажется, вы забыли одну очень важную вещь.

Моралес взял со стола небольшую папку. В ней были шестнадцать купчих, подписанных всеми шестнадцатью бывшими их владельцами. Моралес подал папку ирландцу, готовому во все горло рассмеяться, но этот Коко Моралес все равно ничего бы не понял.

14

Лондон

8 часов вечера

– Рад, что вы пришли, – встретил его Шэррик. – Пожалуйста, присаживайтесь.

Он указал на кресло, стоявшее у камина, и Чарльз опустился в него. Шэррик занял место напротив. Они находились в кабинете лорда. Чарльз ощутил запах торфа, это показалось ему странным.

– Не жарко вам? – осведомился Шэррик. – Боюсь, что эти тропики развратили меня окончательно – топлю камин даже этим нашим английским летом.

– Нет, нет, наоборот. Очень приятно. К вечеру заметно похолодало, это у вас торф? Не часто в Лондоне приходится нюхать торф, правда?

– Это своего рода каприз. Торф этот нарезан в Глэнкри, у меня дома, в Уиклоу. Мне доставляют его сюда в Лондон морем… знаете, запах дома все-таки, всяческие ассоциации, воспоминания.

Чарльза не удивило, что его собеседник назвал Ирландию своим домом. Вероятно, его далекие предки были либо саксами, либо норманнами, либо теми и другими вместе, но кто его знает, сколько их жило за проливом. Естественно, они никем, кроме ирландцев, себя не считали.

Между ними стоял столик с хрустальным графином и два тяжелых низких стакана.

– Может быть, виски? – предложил Шэррик.

– Благодарю, с большим удовольствием.

И виски был тоже ирландским, выдержанным и очень приятным на вкус.

– Изумительный виски, – признался Чарльз, отпив глоток и разглядывая жидкость в его стакане.

– Рад, что угодил вам. Вообще-то это не для продажи, мы его изготовляем в Глэнкри для себя. Но, Должен признать, что второе после него – шерри Мендоза. Это ваше «фино» – чудо из чудес.

Чарльз улыбнулся и поднял стакан. Он маленькими глотками пил янтарный напиток, украдкой разглядывая человека, у которого он сейчас сидел в гостях. Лорд Шэррик был человеком чрезвычайно занимательным – его считали ходячей легендой. Впервые об изысканиях этого лорда из Глэнкри Чарльз услышал еще в детстве. И лишь теперь ему довелось с ним познакомиться. Впервые в жизни Чарльз убедился, что и лысина может быть по-своему привлекательной. Он невольно провел рукой по своим заметно поредевшим в последнее время волосам. Может быть, пора прекратить эти стенания по поводу возможного облысения. Было слышно, как на каминной полке громко тикали часы.

Шэррик прервал молчание.

– Ну и что вы можете сказать по поводу моего сообщения?

– Я был очень удивлен вашим звонком, для меня было сюрпризом ваше желание встретиться со мной, а не с моим отцом или его братьями, – откровенно сказал Чарльз.

– Нет, я не имею в виду мой телефонный звонок.

– Тогда боюсь, что не понимаю вас, – недоумевал Чарльз.

– Я имею в виду то послание, которое вы получили вчера вечером. Полагаю, вы успели ознакомиться с материалами.

Чарльз заметил, что его рука задрожала и он поставил стакан на столик.

– Я все еще не…

– Знаете что, давайте не будем попусту транжирить время, – перебил его Шэррик. – Сейчас его не так много у Мендоза.

Возникла пауза. Чарльз, поколебавшись, все же решился.

– Вы хотите сказать, что вы – Келли? – недоверчиво спросил он.

Именно этой фамилией и была подписана записка, приложенная к документам. В ней говорилось.

«Пожалуйста, внимательно прочитайте все, что здесь имеется. То же самое было передано вашему брату Тимоти в пабе «Лебедь» на Бэчелорс Уок в Дублине пятнадцатого июня. Келли».

– Да, я – Келли, – признался Шэррик. – Это имя моей матери. Иногда я так подписываюсь, в зависимости от ситуации.

Теперь все стало на свои места.

– Недавно вы побывали в Южной Америке. Об этом вы писали в «Таймс». Предположительно и в Парагвае, хотя об этом в статье не было ни строчки, – сказал Чарльз.

Теперь он понимал все.

– Верно. Хотя ваш брат Тимоти должен был об этом знать. Я же сообщил вам, что послал ему точно такой же отчет еще месяц назад. Он предпочел им не воспользоваться. А что предпочтете вы?

– Для меня уже поздно отдавать предпочтения чему бы то ни было. Заем выпущен. Уверен, что и вам это известно, – мрачно заключил Чарльз.

– Известно, но я не думаю, чтобы было поздно. У вас еще есть время для того, чтобы удержать Мендоза на плаву.

– Послушайте, нас лихорадит, спору нет. Я этого не отрицаю. Но о том, что банк лопнет, речи нет и быть не может, и посему просто абсурдно выступать с такими предложениями. Уверяю вас…

Шэррик остановил его жестом руки.

– Послушайте меня и вы поймете, почему я решил встретиться именно с вами. Дело в том, что Тимоти – человек обреченный. Это ясно. Даже если произойдет чудо, и он выкарабкается из этой комы, он останется на всю жизнь чем-то вроде мертвеца – бессловесным, ничего на соображающим существом. Растением. А вот что касается…

Чарльз побледнел.

– Значит, вам известно о том, что произошло с Тимоти?

– Известно. У меня есть источники информации. Теперь я не вижу смысла скрывать их от вас. Поскольку вы сейчас вынуждены заниматься делами вашего брата, я вам назову этот источник. Как вы поступите – дело ваше. Этот тюфяк Уиллис, лакей – самая настоящая свинья, его за пару шиллингов запросто купишь.

Чарльз покачал головой.

– А с какой целью вы шпионили за Тимом? Какое отношение вся эта история имеет к вам?

Чарльз призвал на помощь всю свою выдержку, но голос его предательски дрожал. Боже, кончится когда-нибудь этот безумный день?

– До сегодняшнего утра Тимоти был ключевой фигурой. И поэтому мне было необходимо знать, где он и что делает.

– Ключевой фигурой в чем? Где? Вообще, какое дело вам до Мендоза? Этого я никак не могу уразуметь, – недоумевал Чарльз.

Шэррик наклонился и наполнил стаканы.

– Надо признаться, что причина, почему я в это дело ввязался, предельно проста и носит ярко выраженный личный характер, – женщина. Леди.

– Женщина? Вы имеете в виду Бэт? Но ведь она с Майклом… – Чарльз не договорил. – Ведь это не Бэт, правда? Она способна заинтересоваться таким человеком, как вы. Это может быть только Лила Кэррен, Черная Вдова. Она тоже ирландка, как и вы. Вот ее в этой роли я себе очень хорошо представляю.

– Миссис Кэррен, к вашему сведению, единственная красивая женщина в Ирландии, Чарльз. Выпейте, а то у вас такой вид, что вам это просто необходимо, – заботливо предложил Шэррик.

– Конечно, это ее рук дело, кроме ее некому. – Чарльз не уступал. – Ведь она формально относится к нам. По причине ее замужества. Она – единственное звено между вами и банком Мендоза. – Он, последовав совету лорда, взял стакан и залпом выпил виски.

На этот раз Чарльз по-настоящему ощутил воздействие алкоголя. Виски согревающей волной прошло по всему телу, он сразу же почувствовал себя лучше.

– Еще? – предложил Шэррик.

– Нет, благодарю. Мне необходимо иметь ясную голову – с вами не соскучишься.

Лорд улыбнулся.

– От души надеюсь, что ваша голова не затуманится. Как я уже говорил, от вас сейчас очень многое зависит.

– На каком основании вы пришли к такому заключению? Мой отец и его братья, оба моих дяди…

– …которым пришел конец.

Ирландец снова наклонился к нему.

– Послушайте меня, молодой человек. Мендоза-Бэнк находится сейчас на полдюйма от обрыва и за этим обрывом пропасть. И он туда обязательно упадет. И Джеймс, и Генри, и Норман – все там окажутся. И от этого никуда не денешься – ведь все, чем они владеют – наличные деньги, недвижимость, другая собственность – все, что у них есть, свалится в эту пропасть вместе с ними. У руководства банком, а они – руководство, просто нет иного пути, кроме как в пропасть.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Извините меня, но мне кажется, что вы не в своем уме.

Чарльз возражал, но тихий, едва слышимый шепот внутри подсказывал ему, что все, что бы этот лорд ему здесь ни говорил, каждое его слово было чистой правдой. И ничем кроме правды.

– Вы же видите, что никакой я не сумасшедший. Сколько вам лет? Тридцать? Вы не помните тот кризис, который пережили Баринги? Вы должны его помнить, это произошло восемь лет тому назад, в девяностом году.

– Я помню, – Чарльз погружался в странное состояние, ему было лень говорить. – Но Баринги вышли из него молодцом. Они провели реорганизацию и…

– Именно. Именно реорганизацию, которая предполагает создание принципиально новой структуры. Баринги стали компанией с ограниченной ответственностью, во главе которой встал молодой Джон Баринг. А он, кстати, был в том же положении, что и вы сейчас, он не был главным компаньоном и, следовательно, не мог нести ответственность за некомпетентность, которая и привела их к краху.

Шэррик продолжал говорить, он говорил медленно, понимая, что его собеседнику очень трудно вобрать в себя все сказанное, требовалось время, чтобы осмыслить эту лавину информации, свалившуюся на него.

– Именно Аргентина свалила Баринга тогда. Примечательно, что и Баринг, и Мендоза пережили свой Ватерлоо в Южной Америке. Это весьма своеобразное место, вот только здесь, в Европе, это мало кто способен понять. И, поверьте, что-то говорит мне, что вы не последние из банкиров, кто поломает зубы на этом своеобразии.

– Да, и не первые, – помолчав, ответил Чарльз.

Он уже мог говорить спокойно.

– В этой части мира за последние пятьдесят с небольшим лет было чрезвычайно много случаев отказа выплатить долги, – добавил он.

Шэррик кивнул.

– Первым делом, как возьмете все в свои руки, вы должны провести полную реорганизацию. Но, полагаю, вы это и без меня знаете.

– В принципе, это может быть осуществлено, – Чарльз говорил, как бы размышляя вслух. – Мы могли бы предоставить этим латиноамериканцам более Реалистичные сроки выплаты долга, несколько иные условия предоставления средств, увеличить размер фонда непредвиденных расходов на случай задержек или всякого рода потерь. И самым лучшим, по моему мнению, было бы выкупить самим проданные облигации. Я имею в виду, что это позволило бы банку сохранить лицо в глазах общественности.

Эта тема заметно увлекла его.

– А их умение сохранить лицо – одно из непременных условий в банковской деятельности.

Он замолчал, внезапно поняв, что все им сказанное сейчас может быть истолковано, как его готовность вырвать бразды правления из рук его отца и его братьев. И не только как готовность, но и как страстное желание это сделать.

Шэррик без труда догадался, о чем сейчас напряженно думал этот молодой человек.

– Не смущайтесь. Вполне естественно, что вам не чуждо желание обладать какой-то реальной властью или же пофантазировать, как бы вы поступили, обладай вы ею. Вы были бы никчемным человеком, если бы время от времени вас не посещали подобные мысли.

– Ко мне это не имеет отношения, – горячо возразил Чарльз. – Я не собираюсь участвовать ни в каком заговоре против моего отца и обоих его братьев, чтобы тем самым отдать их на съедение волкам. Я просто давал комментарий тому сценарию, который был предложен вами.

– Жаль, – ответил на это Шэррик. – Я думал, вы пожелаете их спасти. Ну, а если не желаете…

Чарльз сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

– Я не говорил, что не желаю. Я лишь сказал, что не стану ввязываться ни в какой заговор.

– Послушайте меня внимательно, молодой человек. На двух стульях вы не усидите. Либо вы берете на себя роль Пилата и отказываетесь принять на себя руководство, либо берете на себя ответственность и вместе с ней готовность рисковать и набивать шишки. У вас есть выбор, но делать его в любом случае придется.

– Кто вы такой, чтобы указывать мне, как мне поступить?

– Человек, который участвовал в этом деле с самого начала. Это было еще задолго до того, как кто-либо из вас стал понимать происходившее. Человек, которому за свою жизнь довелось увидеть гораздо больше, чем вам. Я вам слово даю, все будет происходить именно так, как я вам здесь описал. В конце концов, вы получите свой титул, что бы ни произошло. Но этого, знаете, маловато для сносного существования. Пусть вам даже удастся вытащить кое-какие свои вложения из под обломков… Впрочем, выбирать вам, как я уже говорил. Империя Мендоза или… коттедж в какой-нибудь тихой деревеньке. Вы отойдете от дел, уляжетесь там и будете зализывать раны, кое-как перебиваясь фунтов на пятьсот в год.

На камине тикали часы. Чарльз безмолвствовал. Шэррик выжидал. Наконец молодой Мендоза поднял на него глаза.

– Я не могу стоять и смотреть, как гибнут Мендоза, – тихо молвил он. – Это все равно что плюнуть на весь наш дом и на все, что создавалось веками, многими поколениями.

Шэррик кивнул.

– Хорошо. Я могу только одобрить ваше решение. Теперь, прежде чем мы продолжим нашу беседу, я хотел бы задать вам еще один вопрос. Вы хорошо ладите со своим кузеном Майклом?

– С Майклом Кэрреном? Я встречался с ним лишь пару раз. Слегка шумноват, по моему мнению, виной этому, должно быть, его испанская кровь.

– Я тоже не знаком с ним близко, но мне кажется, вы правы. Но он неплохой парень, знаете. Речь идет о том, что вскоре он должен взять на себя Кордову.

– Но Франсиско…

Чарльз смешался, вспомнив про телеграмму.

– Ах, да, – вспомнил Шэррик. – Так что с Франсиско?

– Да нет, ничего.

– Ладно, выкладывайте, что там у вас. Не играйте со мной в кошки-мышки. Сейчас это просто глупо. Мне известно, что сейчас творится в Кордове. Следовательно, вы уже наслышаны про Франсиско?

– Откуда вам это известно?

Чарльз снова замолчал, поняв насколько наивен его вопрос и еще раз поразившись широте сети, раскинутой для того, чтобы они в нее попались.

– Ведь и к тому, что происходит в Кордове вы ведь тоже имеете отношение?

– Строго говоря, да, – холодно ответил Шэррик.

– О, Боже мой!

Размах этого предприятия не переставал поражать его. Чарльз в своих рассуждениях теперь дошел до следующего звена всей этой замысловатой цепочки.

– Значит, весь этот сыр-бор из-за Майкла и его матушки, Черной Вдовы – они возжелали Кордову. Но ведь воля Хуана Луиса…

– Она не может быть привязана к вновь создаваемому юридическому лицу. Ни один пункт его завещания не распространяется на компанию с ограниченной ответственностью, которой суждено, подобно фениксу, восстать из пепла на обломках старого. И у меня есть вполне надежные сведения о том, что испанские законы в этом смысле аналогичны соответствующим британским.

– Откуда эти сведения? От Лилы Кэррен?

– Да, и пусть у вас не возникнет мысли, что она это все проверяла кое-как. Это замечательная женщина. Вы на вашем уровне просто недооценили ее. И Тимоти недооценивал, отсюда и все его промахи.

– Тим заключил с ней некий альянс?

– Так ему казалось. Миссис Кэррен просто использовала его. Она и вас будет использовать, стоит вам лишь попасться на ее удочку.

– А как этому можно противостоять?

– Очень просто этому противостоять. Нужно лишь никогда не забывать о том, что голова дана нам, чтобы ею думать, причем как следует думать, не хуже, чем это удается Лиле Кэррен. И никогда и ни за что на давать ей повода для опасений, что вы из нее хотите сделать дурочку. Чего бы это ни касалось.

– А она об этом знает? О том, что вы мне сегодня рассказали?

– Нет, не знает. Дело в том, что у нее масса причин и поводов воспринимать все происходящее сейчас излишне эмоционально, гораздо более эмоционально, чем это воспринимаю я. Ей кажется, что она сможет разнести Лондон в пух и прах. Разрушить здешний Мендоза-Бэнк до основания. Но в ее логике есть одно слабое местечко – придет время, и я этим займусь. Так, давайте вернемся к Майклу Кэррену. Вы смогли бы с ним сработаться?

– Представления не имею. Думаю, что смог бы. В том случае, если он обладает мышлением банкира.

– Ну, в том, что касается мышления банкира, вы его, несомненно переплюнете. Но, полагаю, его можно кое-чему и подучить. У него есть напористость, хватка, без которых не обойтись и чего не всегда хватает вам. Вы бы отлично дополнили друг друга, и это был бы неплохой дуэт.

Чарльз пытался все это осмыслить. Он потянулся к графину.

– Думаю, сейчас мне не мешало бы выпить. Вы позволите?

– Что за вопрос? И я вместе с вами выпью.

Оба выпили, пожелав друг другу здоровья. После этого беседа продолжалась еще какое-то время, но Шэррик не порадовал Чарльза новыми фактами. Вероятно, остальное не заставит себя долго ждать, но время пока не пришло. Оставалось еще очень много не выясненного до конца, но Шэррик, судя по всему, не был пока готов к тому, чтобы внести ясность. Чарльз понял, что разговор перешел в стадию болтовни из вежливости и что деловая часть беседы была окончена, а сейчас заполнялось время перед уходом гостя.

– Мне кажется, что на сегодня все, – осведомился молодой человек.

– На сегодня – да, – согласился с ним лорд и встал.

Чарльз тоже поднялся с удобного кресла лорда.

– Не беспокойтесь, лорд. Вам нет необходимости провожать меня.

– Какое это беспокойство!

Шэррик повел его по длинному коридору ко входным дверям. Чарльз, наблюдая за тем, как он шел впереди, заметно припадая на левую ногу, поражался неуемной энергии этого человека. Какое же колоссальное удовлетворение должно доставлять лорду Шэррику, совершаемое им сейчас!

Большие часы в вестибюле дома пробили половину десятого.

– Вы сейчас домой? – спросил его Шэррик. – Должно быть вам нелегко уместить все сегодняшние события в один единственный день.

Чарльз догадался, что лорд знал о его утреннем визите к Тимоти. Эта мысль уже не вызывала у него удивления. Лакей Тима просветил лорда Шэррика и о самом визите и о том, что произошло перед завтраком. Зато мысль о том, как он поступит с этим Уиллисом доставила ему явное удовольствие.

– Нет, – ответил он наигранно-безразличным тоном. – Сразу я домой не отправлюсь. Я заеду перед этим к брату проведать его.

– Да, конечно, это очень печальное событие. Полагаю что… Впрочем, ладно. Надеюсь, что будущее окажется лучше настоящего.

Чарльз коротким кивком дал ему понять, что оценил его пожелание.

– Ну и когда я… я имею в виду, когда мы встретимся еще раз?

– Мы, конечно, должны встретиться. И, думаю, эта встреча не за горами. Я свяжусь с вами.

Чарльз вышел из дома Шэррика. Было уже совсем темно, и хозяин дома постоял, глядя ему вслед, затем закрыл дверь и не спешил уходить из полутемного холла. Он раздумывал. Незаметно появился его дворецкий.

– Извините, сэр. Я не понял, что джентльмен собрался уходить.

Это было сказано Джоунзом, как всегда, нараспев – житель Уэльса сидел в нем крепко.

– Ничего, старина. Мы справились с этим сами – я не стал звонить.

– Хорошо, милорд. Какие последуют распоряжения?

– Нет, Джоунз, ничего больше не последует. Идите спать. Я сам потушу свет, перед тем, как отправиться наверх.

Дворецкий удалился.

«Чем заняться сейчас?» – размышлял лорд. Он посмотрел на часы, подаренные ему его дедушкой. Это была удивительная машина, изготовленная каким-то безымянным мастером времен правления королевы Анны. Кроме времени, по ним можно было определить фазы Луны, знаки зодиака. Состояние дел на небесах интересовало Шэррика гораздо меньше, чем время на грешной земле. Часы показывали без двадцати десять. Может быть, позвонить? Да нет, поздновато для звонков в «Коннот». А следовало ли туда звонить? Решив, что нет, Шэррик вернулся в свой кабинет. Он заметил, что Джоунз уже побывал там – стаканы, из которых они пили, исчезли, вместо них стояли чистые, подушечки на креслах взбиты, в камин подброшено несколько свежих брикетов торфа. Он горел теперь ровным пламенем, в кабинете стоял приятный запах дымка. Внезапно ему страстно захотелось домой, в Ирландию, снова подняться по ее зеленым взгорьям, подышать ее мягким, сырым воздухом, глазами и ушами ощутить себя дома.

Нет, не сейчас. Гонки еще не завершены и приз не завоеван. Как поведать Лиле о том, что скипетр должен быть передан Чарльзу Мендозе? Ведь она хочет, чтобы этот символ власти был вдребезги разбит и похоронен в английской земле. Он достаточно хорошо был знаком с ее биографией и не мог не осознавать вею глубину ненависти, которой была охвачена эта женщина. Шэррик считал, что ненависть эта была не туда направлена – ведь в действительности не Лондон, а как раз Кордова обрекла ее на годы мучительных страданий, Лондон был и оставался ни при чем. Но Кордову она не могла разрушить из-за своего сына, и вся ее ненависть была механически перенесена на тот объект, который был ближе и доступнее. Ах, Лила, блестящая, неповторимая Лила, даже и ты время от времени допускаешь ошибки. Но ошибиться здесь я тебе не позволю. Только, как ей об этом сказать? Не сейчас, решил он. Во-первых, поздно, а во-вторых, эта информация, обладавшая такой разрушительной силой, для телефона не предназначалась. А вот завтра он с ней непременно встретится. От этой мысли его сердце забилось сильнее, хотя он не сомневался, что беседа неизбежно примет весьма бурный характер и для лирики места не останется.

Шэррик плеснул себе еще виски и, не торопясь, маленькими глотками стал вливать в себя этот эликсир Глэнкри. Забавно, но ведь она так до сих пор не понимала, ради чего он ввязался в это дело. Она не верила, что ради нее и только ради нее. Лила все еще продолжала строить различные догадки относительно каких-то иных мотивов его, более важных, на ее взгляд и пока ей непонятных. Но она была уверена, что рано или поздно разгадает его маневр, в том, что это был маневр, она не сомневалась. Господи, как же она ошибалась. Все было гораздо проще – впервые за это многолетье он встретил женщину, настоящую женщину, которую искал всю жизнь и пожелал завоевать ее сердце. Любое ценой. Но при одном условии – он Должен был оставаться самим собой и не дать ей поглотить себя. Если бы Лиле было позволено диктовать ему свои условия, устанавливать свои правила, она никогда бы не сохранила уважения к нему. Они никогда бы не могли быть вместе, будь это так. И, в один прекрасный день, она бы возненавидела эту игру, как ненавидел бы он сам.

Лорд Шэррик допил свой ирландский домашний виски и улыбнулся своим мыслям.

– Ты еще скажешь мне спасибо, моя дорогая Лила, – вслух произнес он, позволив своим мечтам унести себя в неведомое будущее. Каким же безоблачным оно казалось ему сейчас! – Ты и я, лорд и леди Глэнкри распахнем наши сердца, наши ирландские души навстречу солнцу, ветру и красоте нашей родной земли, а потом, умиротворенные, будем пребывать в этом покое столько, сколько пожелаем! Какой великолепный конец! Нет, какое великолепное начало! Но сейчас… сейчас предстояло изыскать не менее великолепное решение этой проблемы, чтобы не было горьких сожалений, глупых раскаяний и изматывающих душу сомнений в его правильности. Я спасу тебя от тебя самой, Лила Кэррен! Я спасу тебя для себя!

Опустевшее здание банка безмолвствовало в этот довольно поздний час. Лишь в кабинете Нормана на первом этаже еще горел свет. Их было двое в банке – ночной сторож, да Норман. Огромное пустое здание усугубляло его чувство одиночества, не покидавшее его на протяжении всего прошедшего дня. Иногда у Нормана возникало желание бросить все, встать и уйти, но он не мог бросить работу, которой было непочатый край, не мог уйти сейчас. Разве что совсем ненадолго выйти и постоять на улице, глотнуть свежего воздуха. Норман поднялся из-за стола и направился к выходу из кабинета на улицу, которым пользовался лишь он один. Ночь была не по сезону прохладной – небо было усыпано крупными звездами. Лоуэр Слоан-стрит была безлюдной и тихой – лишь небольшой элегантный кэб стоял в двух шагах от банка. Дожидается кого-нибудь, мелькнуло в голове у Нормана. Сам Норман вызвал свой экипаж на десять сорок пять. Он взглянул на часы – было десять. Значит, ему оставаться здесь еще три четверти часа, работы еще много. Лучше вернуться и сесть за стол.

Стопка бумаг, которую его исполнительный секретарь возложил ему на стол все еще торчала у него под носом, топорщась массой документов, накопившихся за время его отсутствия и ожидавших его подписи. Кроме этого, имелось еще несколько срочных писем. Ответ на них должен быть дан незамедлительно, а сверху лежала копия телеграммы и конверт – они тоже ждали своей очереди.

Когда Норман сегодня пришел в банк, было уже около четырех пополудни. Он решил не появляться в банке в сопровождении Филиппа после их посиделок в ист-эндском пабе. Первым делом он отправился домой – необходимо было переодеться и принять ванную, чтобы смыть с себя грязь этих двух дней. Господи, где бы принять ванную, чтобы смыть грязь с души? Теперь, когда он вернулся к своему детищу в полной готовности сделать то, что задумал, он обнаружил, что судьба или Бог, или кто-то еще, ответственный за справедливость, уже распорядился за него. Очередную, ошарашившую его новость, принес с собой тут же появившийся в его кабинете Джемми.

– Чарльз только что сообщил мне… Я очень сожалею, Норман.

– О чем ты сожалеешь?

Джемми всегда приходилось подгонять, из него все приходилось вытягивать – он не обладал способностью выложить все сразу. Или, хоть, поинтересоваться у своего брата, где того двое суток носило. Он имел обыкновение полностью сосредоточиваться на текущем моменте, на происходящем в данную минуту и подходить ко всему излишне эмоционально. В этом и была главная беда Джемми – он не умел отделять бизнес от эмоций.

– Давай, что там у тебя? – потребовал Норман. – Что тебе там наговорил Чарльз?

– Это касается Тимоти. С ним произошло несчастье. Думаю, что это очень серьезно.

Затем последовал спешный визит домой к Тимоти и стояние у его постели. И вот тогда, стоя в его спальне, видя перед собою это неподвижное белое лицо, это вытянувшееся на кровати с закрытыми глазами, перебинтованное нечто, походившее на мумию какого-нибудь египетского фараона, а не на его сына, он пережил очередной шквал эмоций. Перед Норманом лежал ненавистный ему и любимый им младший его сын. Норман не мог дать однозначную оценку своего душевного состояния. Да он и не пытался. Он переживал и радость, облегчение от того, что возмездие свершилось, хотя ему самому не потребовалось и пальцем пошевелить для этого и стыд за эту радость и за это облегчение.

Сиделку звали мисс Дансер. Еще один курьез. Эта женщина, с габаритами с хорошего взрослого слона и такая же неповоротливая, должна была волею судеб носить такую фамилию.[6]6
  Дансер – от англ. dancer означает танцовщик, танцовщица, плясунья, балерина.


[Закрыть] Но, тем не менее, эта Дансер, похоже, была опытной в своем деле.

– Обещаю вам – молодой джентльмен будет под постоянным присмотром.

Норман не помнил, сколько времени он провел, стоя в спальне Тимоти, отдавшись мыслям, которые мучили его на протяжении последних сорока восьми часов. Он думал о наследии Мендоза, о том, как оно переходило от отцов к сыновьям, о тех сыновьях, которые были его достойны и о тех, которые не сумели оправдать доверия отцов. У него было двое сыновей – один блестящий, умный и не оправдавший доверия, другой – весьма лояльный, покладистый и недалекий. И кого из них он должен был выбрать – это для Нормана всегда было проблемой. Теперь решение было принято за него. Норману ничего не оставалось, кроме как покориться судьбе.

Здесь, в его полутемном кабинете, горела лишь лампа. Мысли Нормана снова потекли в привычном русле раздумий – его рука замерла над письмом, ожидавшим его подписи, а мыслями он был далеко. Окажется ли Чарльз готовым к тому, чтобы взвалить на свои плечи это бремя, можно ли ему доверить все секреты, будет ли он в состоянии нести свой крест, защищать дом от недругов? Боже, всемогущий, ведь он, Норман, до сих пор этого не знал. Или, может, следовало остановить свой выбор на ком-нибудь еще из родственников, пусть даже кузенов или представителей еще более отдаленного родства… Ничего. У него еще достаточно времени и сил, чтобы продолжить, когда-то им начатое.

Он постарался отогнать эти мысли, волнами накатывавшиеся на него, взял ручку и поставил под одним из писем свою фамилию, потом еще под одним, и еще… Минут через двадцать он уже сидел, по уши увязнув в обычной рабочей рутине. Разделавшись с приходящими, он приступил к тому, что посерьезнее. Прежде всего, следовало заняться телеграммой, посланной Франсиско из Кордовы.

На оригинал он не обращал внимания, какая-то добрая душа сняла копию – Чарли, он узнал руку своего старшего сына. Даже их Филиппу Чарльз не решился доверить такую информацию. Это было добрым признаком. Существовали сведения, предназначавшиеся исключительно для родственников. Джемми, разумеется, об этом знал и Генри тоже. Чарльз старался изо всех сил, чтобы содержание этой телеграммы никому больше не было известно. А телеграфист, передававший ее? А тот, который ее принимал? А доставщик? Да вариантов утечки информации можно было насчитать до десятка. Боже мой! Как можно было быть таким тупицей, как Франсиско?

Для особо важных сообщений, которыми иногда обменивались Кордова и Лондон существовал специальный шифр. Он был изобретен Робертом-Ренегатом и Лиамом, его родным братом. Это было еще в те благословенные времена, когда оба дома управлялись англичанами. Нельзя сказать, что к помощи этого шифра приходилось прибегать очень часто. Если речь заходила о каких-то вопросах, имевших принципиальное значение, то предпочтительнее были личные встречи. Этот вариант был вполне приемлемым, ибо теперь морское сообщение между Англией и Испанией стало более стабильным и надежным, чем в те далекие времена. Но, если возникали обстоятельства, когда шифр был все же необходим, пользовались им. Может Франсиско просто не знал о его существовании? Если принять во внимание его стремительный взлет на этот пост, то удивляться было нечему.

Впрочем, сокрушаться по поводу возможных каналов утечки информации было слишком поздно. Или же наоборот, слишком рано. Главное сейчас – отыскать причины этих кордовских неприятностей и определить размеры нанесенного ими ущерба. Кому-то придется взять это на себя. Но кому? Не мог же он сам оставить все дела и уехать в Кордову. Здесь в Лондоне дел невпроворот. Джемми, естественно, отпадал. Генри был слишком эмоционален и нерешителен, когда требовалось занять жесткую позицию. Еще два месяца назад он бы, не раздумывая долго, послал бы Тимоти. Но теперь…