Текст книги "Пламя возмездия"

Бэт посмотрела на него, от ее зеленого платья глаза ее казались Майклу изумрудными. Шляпы на ней не было, зонтик сиротливо лежал рядом. Волосы ее были собраны вверху и заколоты пряжкой. Предвечернее солнце золотило их.

– Как ты нас нашел?

– Сложно было вас найти. Добрый вечер, Роза.

– Добрый вечер, сеньор, – он перешел на английский. – Я похитил вашу прелестную спутницу ненадолго. Вы прощаете меня?

– Бэт делает все, что ей заблагорассудится. Я вам не помещал?

– Садитесь, садитесь, – пригласила его Бэт, в шутку обращаясь к нему в преувеличенно-вежливой форме. – Выберите себе камень поудобнее и располагайтесь. – Они ведь очаровательны – последний крик сезона. А какая обивка!

Майкл выбрал подходящий камень и уселся на него. Перед его взором раскинулся океан. Сегодня на нем не было обычного волнения. Они сидели очень высоко, и сюда не доносился шум волн, разбивавшихся о камни внизу.

– Если мы еще чуть-чуть здесь посидим, я не удивлюсь, что на горизонте мы вдруг увидим «звезды и полосы», – сыронизировал Майкл.

– Полагаю, вы правы, – согласился Роза. – Интересным обещает быть это вторжение.

– Никаких исторических битв здесь не запланировано, – заверил его Майкл.

– Я тоже не думаю, чтобы они состоялись. Слишком неравны силы. Кроме того, до меня дошли слухи, что Его Преосвященство проводит как раз по этому поводу спешные консультации с лидерами и ставит их в известность о том, что Святая Церковь не рекомендует сражаться до последней капли крови.

– И что, прислушиваются к нему?

– Еще бы не прислушивались! Ведь говорит как раз то, что они хотят услышать. Люди ведь вообще склонны слушать лишь тех, кто высказывает их собственные мысли. А вы, сеньор? Вы будете сидеть здесь, и дожидаться американцев или предпочтете уехать до их прибытия?

– Пусть они пожалуют сюда, когда им вздумается, это их дело, но что до меня, то я собираюсь отплыть отсюда первым же пароходом. – Он услышал протяжный вздох Бэт. – Во всяком случае, буду стараться изо всех сил, как только закончу все заключительные формальности, – добавил он.

– Какие формальности? – недоумевал Роза. – По-моему, вы уже все здесь сделали, что могли. Мне рассказывали, что здесь на этом острове, есть группа из шестнадцати владельцев гасиенд, которые оказались в весьма пикантной ситуации – они так до сих пор и не знают – убить вас или заказать в костеле мессу во здравие ваше.

– Их дело, как им поступать. Сейчас они, во всяком случае, намного богаче, чем до моего приезда сюда.

– Да, но не настолько, как бы им хотелось.

– Что им еще нужно? Они ведь остались на своей земле, никто их с нее не сгонял и деньги эти они получили лишь за просто так. Не на что им жаловаться.

– Это талмудический аргумент. Вы понимаете, что я имею в виду?

Майкл покачал головой. Он ничего не знал ни о талмуде, ни о его аргументации.

– Ничего, – сказал Роза. – Придет время, может и узнаете. Суть моего высказывания в том, что люди не любят, когда их дурачат.

Майкл пожал плечами.

– Вы правы, но иногда без этого не обойтись.

Он впервые со дня ее приезда сюда смотрел Бэт прямо в глаза.

– А что касается женщин, они тоже против того, чтобы их дурачили мужчины?

– Женщины к этому привыкли, – задумчиво произнесла она. – Вернее, к тому, что мужчины думают, что их дурачат. Причем, им очень часто так кажется.

– Ты совершенно права, Бэт. Так ты подремала после обеда, ведь ты просто с ног валилась?

– Вместо этого я все же решила сходить и встретиться с сеньором Розой. Мне необходимо было задать ему несколько вопросов.

– Понимаю. И он дал тебе на них ответы?

Бэт посмотрела на Розу.

– Да. И очень подробные – теперь для меня все ясно.

Майкл чувствовал, что между этим стариком и Бэт возникло взаимопонимание, и это вызывало у него законное раздражение.

– Отлично. Рад это слышать. А теперь мне хотелось бы поговорить с сеньором Розой по одному очень важному делу. Ты нас извинишь, дорогая?

Его безапелляционный тон заставил Бэт вспыхнуть. Она быстро и как всегда грациозно поднялась.

– Нет, нет – сидите. Нет необходимости… Большое спасибо, что поговорили со мной, сеньор Роза. А сейчас я думаю немного пройтись по берегу.

И, не успел Майкл опомниться, как она, прихватив свой зонтик, стала быстро спускаться вниз, ловко и уверенно перескакивая с камня на камень. Майкл вскочил на ноги.

– Бэт! Обожди, Бэт! Это опасно! – Он повернулся к Розе. – Я должен догнать ее.

– На вашем месте я не стал бы этого делать, сеньор, – очень спокойно произнес Роза.

– Что значит не стали бы? Она же убьется!

– Ничего с ней не случится. Вон, сами взгляните. Бэт, тем временем, уже добралась до основания большой скалы внизу и спрыгнула на узкую полоску песка между морем и скалами. Одной рукой она подобрала платье, а в другой несла зонтик и туфли и шла по пляжу.

– Она взрослая женщина, способная за себя постоять, – с любовью в голосе произнес Роза. – Замечательная женщина.

Майкл еще мгновение смотрел вниз, на нее, потом уселся на свой камень.

– Замечательная, – согласился он. – И упрямая, как ослица.

– Женщины не бывают упрямыми, – вслух размышлял Роза. – Они терпеливые. Терпение у них в крови. Мы привыкли думать, что они хрупкие, слабые, что они постоянно нуждаются в нашей защите, но Бог их создавал для долготерпения, женщины подготовлены для того, чтобы противостоять, сеньор Кэррен, некоторые из них способны выдержать любой натиск, – он кивнул в сторону Бэт. – Вот как она, например.

– Похоже, вы долго размышляли о донье Изабелле.

– О донье Элизабет. Предпочитаю английские имена для английских леди – это звучит гораздо приятнее. И, да, я немало думал о ней. Кое в чем она мне очень напомнила вашу мать.

– Понимаю вас.

– Тот человек, которого любит такая женщина, с полным основанием может считать себя счастливым.

Эти слова были произнесены настолько тихо, что Майклу показалось, что он их не услышал, а они сами возникли в его голове. Ему было странно слышать от этого старика такую откровенность, граничащую, по мнению Майкла, с дерзостью.

– Что вы сказали?

– Ничего, сеньор. Я просто размышлял вслух. Мечтал. Ну, по какому поводу вы хотели увидеться со мной?

Майкл спохватился, вспомнив, что пришел сюда все-таки для серьезного делового разговора.

– Я хочу предложить вам работу. Место.

– Какого характера эта работа?

– Я хочу, чтобы вы стали управляющим «Банко Мендоза» в Сан-Хуане.

– Вот как! Понимаю.

– Сомневаюсь, чтобы вы понимали. Вы, вероятно, полагаете, что я вижу в вас какую-то водевильную фигуру, что-то вроде мальчика, который бы таскал за мной клюшки для гольфа. Ничего подобного – банк платежеспособен. Я собираюсь укрепить его. Мой двоюродный брат Чарльз Мендоза и я, мы собираемся занять места в Кордове и Лондоне. Наступают новые времена, Роза. Новые возможности. И мы не хотим и не должны упускать их.

– Ну, что касается Мендоза, новые возможности для них существовали всегда. Но мне не выпало такого счастья как родиться Мендозой, сеньор Кэррен.

– Ну и что с того? Мы поддерживаем тех, кто на нас работает. И всегда поддерживали – те люди, которые изготовляют наше знаменитое вино в Хересе, семья Руэс, они ведь сотрудничают с нами вот уже с шестнадцатого века.

– Я ничего не смыслю в банковском деле.

– Вы образованный человек. О, поверьте, я знаю, как вы это изо всех сил скрываете, в особенности здесь, на этом острове, но, как говорится, это видно невооруженным глазом. Я, во всяком случае, это увидел, и вы очень быстро постигнете все, что необходимо. Я могу начать вводить вас в курс дела хоть с завтрашнего дня. И, кроме того, я не собираюсь отпускать вожжи, простите мне это выражение. Вы очень хорошо должны представлять себе, что основные решения будут приниматься мною в Кордове. Ведь как только американцы придут сюда, то будет мгновенно налажена связь отсюда с Нью-Йорком и нам не составит труда поддерживать друг с другом постоянный контакт.

– Знаете, сеньор Кэррен, давайте вернемся к американцам. Как вы думаете, что они сделают с вашим испанским банком, сеньор Кэррен?

– Я думаю, что они его и пальцем не тронут, и делаю ставку на это. Посудите сами, они люди практичные и понимают, что нет никакого смысла в разрушении старых институтов, которые в состоянии работать и работают. Боже мой, их ведь здесь раз-два и обчелся. Я собираюсь завернуть на пару дней в Нью-Йорк по пути в Европу, чтобы выйти там на американцев.

Роза продолжительное время молчал. Потом пожал плечами.

– А почему бы и нет, собственно? Хорошо, я принимаю ваше предложение.

– Отлично. Я надеялся, что вы не будете против.

– И вы были правы, с какой стати мне отказываться? У банкира столько же забот, сколько у владельца бара – одно и то же.

Роза снова молчал, потом заговорил Майкл. Сейчас в его голосе звучала досада.

– Есть одна вещь, которая мне не дает покоя. Вы ведь не собираетесь в Испанию в ближайшее время?

– Я бы давно это сделал, будь у меня такая возможность.

– Я не понимаю. Послушайте, если что-то не дает вам покоя и есть какие-нибудь сомнения относительно того, что там в Испании вы можете столкнуться с определенными сложностями, проблемами, то вы могли бы рассказать мне о них. Поймите, я не собираюсь копаться в вашем прошлом, и вообще предпочитаю не копаться ни в чьем прошлом. Но мне не хотелось бы, чтобы в будущем вы меня чем-нибудь неприятно удивили.

– Да нет, ничего такого, что мне внушало бы серьезные мнения. Я понимаю, что вы имеете в виду. Просто у меня нет никакого желания быть раввином в Испании. Даже теперь, сеньор Кэррен.

Майкл уставился на него.

– Вы что, раввин?

– Да. Меня послали во Францию учиться, я был тогда очень молодым. Мои родители верили, что к тому времени, когда я вернусь образованным, все в Испании должно измениться в полном соответствии с их надеждами и ожиданиями. Но они ошибались. Нет, конечно, никто не преследует, как в прежние времена. Допускаются многие вполне нормальные вещи. – Он искоса взглянул на Майкла. – Вполне нормальные для раввина, я имею в виду. Как, например, помочь женщине, которая бежит от помешанного мужа. Женщине с мальчиком…

– Я… Я не помню вас. Когда мы ехали по Испании, моя мать страшно боялась, что мой отец вдруг, ни с того ни с сего, переменит свое мнение и бросится за нами. Это было кошмарное путешествие. Помню, что нам кто-то помогал, но вот вас совершенно не помню.

– Я предпочитал оставаться в тени, сеньор. Можете спросить обо всем донью Лилу, она вам расскажет, как все было. Понимаете, если вы раввин, то у вас всегда есть множество связей. Но не забывайте, у испанских евреев не было возможности отправлять свою религию открыто. Они, по сути дела, оставались в Испании на нелегальном положении. Это очень сложно. Это убило мою жену. И я решил приехать сюда.

– Но почему именно сюда? Господи, что вы ожидали здесь обрести, в этом Пуэрто-Рико? Извините меня, я еще не успел привыкнуть считать вас человеком из духовенства.

– Вы правы, сеньор Кэррен, я и сам давно уже отвык считать себя таковым. А что касается Пуэрто-Рико… – Он пожал плечами. – Я не знаю. Эта возможность представилась сама по себе, я решил ею воспользоваться, и вот я здесь.

Майкл поднялся.

– Впрочем, это не мое дело. Значит, тогда завтра утром. В девять утра в банке, устроит вас?

– В девять часов, сеньор, я буду там.

– И называйте меня просто Майкл.

Роза улыбнулся.

– Хорошо. Мне это больше по душе. А сейчас, полагаю, сеньорите понадобится небольшая помощь, чтобы снова взобраться сюда. В город нет другого пути. Думаю, что могу предоставить это вам, Майкл.

– Вы можете предоставить это мне.

Она оставила свой зонтик торчать в расщелине скалы. Майкл взял его и направился туда, где она стояла, на другой конец песчаной полосы.

– Ты забыла его.

– Я не забывала его. – Просто оставила там.

Он размахнулся и забросил зонтик далеко в море.

– Он тебе сейчас не понадобится, солнце все равно заходит. И, кроме того, в Нью-Йорке я куплю тебе новый. Красивее.

Бэт не отвечала и ждала, что он скажет дальше.

– Я прошу тебя поехать со мной в Нью-Йорк, – произнес Майкл. – Поедешь?

– В качестве кого?

– Не понимаю.

– Да нет, понимаешь. Ты приглашаешь меня поехать с тобой в Нью-Йорк в качестве любовницы или жены?

– Жены, – мгновенно ответил он. – Я полагаю, нам следовало бы немного обождать, прежде чем пожениться. Ведь Тимоти только что умер. Но я хочу жениться на тебе.

– А твоя Кордова? – она смотрела в море, она еще ни разу не взглянула на него с тех пор, как он подошел к ней.

– А что Кордова? – спросил Майкл.

– Я же не настолько глупа, чтобы не понять, что твои родственники там меня не примут. Ведь именно это всегда оставалось для тебя камнем преткновения, разве нет?

– Да, – с усилием произнес он. – Да. Но я решил. А могут ли они меня принять или нет – это их дело. И мою жену тоже. И потом сейчас, когда ты стала вдовой, все выглядит иначе. Это ведь не развод. Что касается меня, то мне все равно, и им ничего не останется, как принять тебя.

Она повернулась к нему. С моря дул бриз, покрывавший мелкой рябью воду, он подхватил ее выбившиеся из высокой прически локоны.

– Ты ведь хочешь детей? Сыновей?

– Конечно.

– И они должны стать иудеями, да? Это же одно из условий твоей сделки.

– Откуда ты знаешь?

– Я этого не знала и не знаю. Я догадалась. Я нахожусь среди Мендоза уже довольно долго, Майкл. И понимаю, насколько все непросто.

– Да, – согласился он. – Я пообещал вернуть свою семью в лоно иудейской веры. Не знаю, как мне придется действовать. Но я дал обещание, и буду пытаться его выполнить. У тебя есть какие-нибудь возражения? Ты против того, чтобы наши дети воспитывались в иудейском духе?

Бэт сунула руку в карман юбки и нащупала смятый клочок бумаги. Его вручил ей сеньор Роза перед тем, как появился Майкл. На нем было написано имя одного нью-йоркского раввина, человека, который мог бы ей помочь продолжить изучение иудаизма и обеспечить ей иудейскую веру. Нет, не станет она говорить Майклу об этом теперь, решила Бэт.

– Нет, я не буду возражать против того, чтобы наши дети воспитывались бы в иудейском духе.

– А чего ты тогда улыбаешься? – спросил он, делая к ней шаг и положив ей руки на плечи.

– Просто так. Я скоро тебе скажу одну вещь, но не сейчас. Это нечто важное и мы должны будем об этом поговорить. А когда мы будем уезжать отсюда, я возьму с собой Авдия. И Самсона, если он пожелает. Ну и, разумеется, Тилли и Бриггса.

– Бери, кого хочешь. Домашнее хозяйство на тебе. У меня есть о чем заботиться.

Его глаза потемнели. Они всегда темнели, если он о чем-нибудь напряженно размышлял.

– Послушай, я хочу кое-что тебе сказать. И скажу лишь один раз и больше никогда не стану повторять. Если ты когда-нибудь мне изменишь, я тебя убью.

Подбородок Бэт дрогнул.

– А как насчет тебя, Майкл Кэррен? Ты что, у нас священная корова? Ты, я вижу, до сих пор не понимаешь, что сбил с пути замужнюю женщину. Может быть тебе захочется повторить это еще с кем-нибудь?

Он покачал головой.

– Нет. Я останусь верным тебе до того дня, когда умру. Я клянусь тебе. И я понимаю, что говорю. Я люблю тебя. Если ты меня обманешь, я убью тебя.

Бэт прижалась щекой к его груди.

– Никогда я тебя не обману, – бормотала она. – Бог тому свидетель. Никогда. Я покажу пример такой верности, какой ты себе и представить не можешь, Майкл Мендоза Кэррен. Ту, которую я для себя только начинаю открывать.

Ирландия

Половина шестого вечера

До заката солнца оставалось еще много времени, но холмы Уиклоу окрасились в лиловый цвет в лучах заходящего солнца. О'Лэйри был зачарован видом холмов, от свежего деревенского воздуха у него слегка кружилась голова. Он ведь родился на запруженных народом улицах Дублина и все шестнадцать лет своей жизни провел в городских переулках. Открытое пространство было для него чем-то чужим, неестественным, непривычным.

Он поднялся по тропе, по которой направлялся сюда, на вершину одного из высоких холмов и стоял теперь, обозревая длинную узкую долину внизу. Перед ним, как на ладони, лежало имение Глэнкри. Он мог видеть огромный особняк, сложенный из серого гранита, множество крытых черепицей крыш и печных труб. Дом был окружен разными пристройками, амбарами, хижинами. Он не понимал, к чему им столько домов. Но может вскорости и поймет.

О'Лэйри стоял, раздираемый противоречиями: желанием сбежать вниз, и страхом. И выбрал компромиссное решение, усевшись на скалу, подложив под спину свой дорожный мешок, принялся расшнуровывать ботинки. В один из ботинков попал маленький камешек, и он терпел его с тех пор, как ушел из Дублина. Вначале не обращать на него внимание не составляло труда, в первые часы ему приходилось постоянно озираться и с бьющимся сердцем напряженно вглядываться и прислушиваться – все казалось ему угрожающим и подозрительным.

Сейчас он еще раз оглянулся назад, не ожидая, впрочем, никого увидеть, кто мог бы за ним следить. Он расстался с фениями, во всяком случае, на какое-то время. Сколько же это времени продлится? Он не имел ни малейшего понятия о том, что будет с ним, сколько бы об этом ни думал. Даже тогда, когда Пэдди Шэй объявил ему, что никакой совет не поручал ему отправиться в Глэнкри и они вообще этого делать не собирались и не желали, чтобы он был там.

Он вытряхнул камешек из ботинка, потом одел его и снова сидел, глядя вниз на долину, на холмы, на этот незнакомый новый пейзаж.

– Разве не за это мы сражаемся?

Звук собственного голоса показался ему странным и пугающим. О'Лэйри вскочил и еще раз проверил, не следит ли за ним кто. Потом громко расхохотался от своей глупости.

– За это, – ответил он на свой собственный вопрос. Потом уже гораздо громче продолжал: – Да, мы сражаемся за это, за Ирландию, прекрасную и свободную. И за то, чтобы каждый мог делать все, что захочет.

О'Лэйри встал и поправил мешок на спине. Где-то недалеко пела птица, он остановился, прислушался, затем отправился вниз, к имению. Может быть, он немного опоздал, может быть, главный агент скажет ему, что больше работы для него нет. Ну и что? Полно других мест и другой работы. В любом случае он свободен.

– Свобода, – произнес он. – Молодой свободный ирландец. – А что еще человеку просить от Бога? Какого большего благословения?

Лондон

Десять тридцать вечера

На вокзале Виктория большая толпа ожидала посадки на поезд в Кале. – Когда я была ребенком, то не понимала, как поезда могут ходить через Кале. Мне всегда казалось, что они где-то по пути должны превращаться в корабли, а потом на суше снова преображаться в поезда.

Беатрис рассмеялась. Она раскраснелась от возбуждения и переполнявшего ее счастья. Ее довольно неуклюжее тело колыхалось в красном шелке и черных кружевах ее платья.

– Франсиско обрадуется, когда, наконец, ты окажешься дома? – спросила ее Лила. – Наверняка. Минут на пять. Это меня не волнует. Когда я выложу ему все то, что касается обустройства нашего будущего, он поспешит избавиться от меня, как избавился от своего банка, и…

К ним подошел Шэррик, прервав эту полу восторженную тираду Беатрис.

– Вот ваши билеты. Все в порядке. – С этими словами он вручил Беатрис целую горсть разноцветных билетов. – Вот это билет на место в пятом купе. Я уже предупредил проводника, он проследит, чтобы у вас было все в порядке. Вот эти синие билеты – в спальный вагон до Севильи. Там вам предстоит сесть на поезд до Кордовы.

– Благодарю вас, лорд Шэррик. Вы очень любезны.

– Я полагал, вы согласились называть меня по имени, – сказал он, подмигнув ей.

– Да, согласилась. Благодарю вас, Фергус. – Она повернулась к Лиле. – Насколько полезным может быть мужчина, правда, дорогая? Настоящий мужчина, конечно. Не тот, который только и знает, что трах-бах… Вот, например, лорд Шэррик. Он не из тех, которые ни о чем, кроме этого, не думают.

Улыбка застыла на лице Лилы. Она посмотрела на Шэррика. Он выглядел немного озадаченно, но ни в коем случае не был шокирован. Скорее всего, так и не понял, что хотела сказать Беатрис.

– Да, да, – быстро проговорила она. – Ты права, дорогая. А теперь тебе пора идти в вагон.

Они проводили Беатрис к вагону и, войдя в него, доставили ее прямо в уютное маленькое купе, в котором ей предстояло ехать до самого Парижа, где она должна была пересесть на поезд до Испании. Прибыл и проводник, который пообещал приготовить постель, как только мадам соизволит пожелать отойти ко сну, и что завтрак будет подан в семь.

– Ты ничего не забыла? – обеспокоенно спросила Лила. – Может быть, мне следовало поехать с тобой до…

– У меня все в полном порядке, – ответила с улыбкой Беатрис.

– Мне очень нравится путешествовать. Я же тебе говорила. Вот теперь я буду путешествовать и путешествовать, пока эти путешествия не измотают настолько, что меня потянет домой. Вот тогда я приобрету для себя маленький домик в Кордове и займусь тем, что буду присматривать за Майклом и его ребятишками. Ведь они у него будут?

– Конечно, будут. – Лила прижалась щекой к щеке своей золовки. – И никаких трахов-бахов, – прошептала она ей в ухо.

– Но для тебя, для тебя-то пора этих самых трахов-бахов только начинается. И причем, очень, очень славных.

Беатрис выкатила глаза и кивнула в сторону лорда Шэррика, стоявшего в узком проходе вагона.

– Ты невозможна, Беатрис, – улыбаясь, проговорила Лила. – До скорого, – добавила она по-испански.

– О чем это она говорила, стоя на платформе? – полюбопытствовал Шэррик, когда они, оставшись вдвоем, пробирались через толпу отъезжавших и провожавших.

– Да так, ничего особенного. Обычные женские тайны. Шутки. Только и всего.

– Трах-бах. Вообще, это звучит весьма описательно. Полагаю, что догадываюсь, что это должно означать.

– Да не можешь ты ни о чем догадываться, – Лила едва сдерживала смех. – И нечего пытаться.

Он хмыкнул.

– Хорошо, не буду. – Шэррик дал ей опереться на него. – Знаешь что, – он чуть наклонился к ней. – Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется?

– Чего?

– Чтобы сейчас мы вместе отправились в путешествие. На поиски приключений. Ты когда-нибудь была в Индии?

– Никогда.

– Махараджа Джайпура – мой приятель. Он хочет, чтобы я приехал туда к нему поохотиться на тигров. Я мечтаю взять тебя с собой. Лила, это невероятно! Ты будешь разъезжать верхом на огромном слоне – ты не представляешь, какой он огромный, каким огромным он тебе покажется, когда ты увидишь его собственными глазами. Кроме того, местные жители ставят ему на спину «ховда» – это что-то вроде трона, изумительно украшенного. Потом твой…

– Фергус, перестань болтать, прошу тебя. Выслушай меня…

Они уже вышли из здания вокзала и подходили к экипажу Шэррика, ожидавшему их.

– Я слушаю тебя. Я всегда тебя слушаю.

– Речь идет о Майкле. И еще об одной женщине. Жене Тимоти, хотя сейчас ее уже можно называть вдовой Тимоти.

– Гмм-м… да, вероятно, вдовой. Послушай, какой прекрасный вечер! Может быть, ты отважишься на прогулку?

– Да, с удовольствием.

Он сделал знак кучеру, тот подошел и они обменялись несколькими словами, потом Шэррик повел Лилу по Виктория-стрит в направлении Парламента.

– Так вот, Бэт, – начала Лила. – На прошлой неделе я отправила ей телеграмму, в которой сообщила, что произошло с Тимом.

– А что побудило тебя сделать это?

– Фергус, не надо прикидываться невинным простачком. Я сообщила ей, что он серьезно болен. Я надеялась, что она сразу же вернется сюда для того, чтобы позаботиться хоть о наследстве своем, по крайней мере, хоть для этого. Она, должно быть, считает, что Тим завещал ей солидное состояние.

– А каков же результат этого твоего маленького вмешательства в ее внутренние дела?

– Не могу сказать, каков. Ведь, если она даже отправилась сюда, до Лондона еще ей за это время не добраться. Поэтому я хочу тебя спросить, не слышал ли ты что-нибудь об этом?

– Нет, об этой молодой леди мне ничего не приходилось слышать. Но зато я слышал, что Тим изменил завещание и ей теперь ничего не достанется – он обвинил ее в нарушении супружеских обязательств и не оставил ей ни одного пенни.

– Черт возьми! – выкрикнула она. И тут же принялась перед ним извиняться. – Прости меня. Но, знаешь, отродье Мур-стрит напоминает о себе иногда, оно ведь достаточно глубоко сидит. Оно скрыто лишь тонким слоем благовоспитанности.

– Мне достаточно хорошо известно об этом отродье с Мур-стрит, как ты изволила выразиться. И я без ума от него. От этого отродья. Неустрашимое отродье Мур-стрит. Так вот, об Индии. Я…

– Фергус, я думать не могу о том, чтобы куда-нибудь ехать, пока не буду совершенно уверена, что Майкл не наделает никаких глупостей и не развалит то, ради чего я столько трудилась.

Они шли по Вестминстерскому мосту. Потом Шэррик подвел ее к перилам и они стали смотреть вниз на черную как тушь Темзу.

– Майкл ведь тоже над этим потрудился изрядно, – сказал он. – Ты не должна представлять все это так, будто ты выковала драгоценный кубок и вручила его своему сыну. Ведь он с самого начала участвовал в подготовке и разработке всего этого огромного плана и свою часть работы он выполнил безусловно блестяще.

– Да, я это понимаю, но…

– Да нет здесь никаких «но», пойми. Он взрослый человек, мужчина, Лила. Тебе хотелось бы, чтобы он был другим? Может быть, таким, как Франсиско?

Она покачала головой, ее взгляд был прикован к Биг-Бену.

– Не думаю, чтобы тебе этого хотелось. Так вот, если ты признаешь за ним право выбора, право быть взрослым, ты должна будешь признать за ним и право выбирать себе в жены ту, которую он считает нужным. И, наконец, понять, что это его дело, а не твое.

– Нет, это мое дело! У него есть обязательства, он дал обещание.

– Твой сын, Лила – человек чести и, я думаю, понимает, как эти обещания выполняются.

Шэррик вспомнил, как послал Бэт Мендоза телеграмму, в которой сообщил ей о смерти Тимоти.

– Предоставь ему поступать так, как он считает нужным, Лила. Дай возможность им обоим стать творцами их судьбы. Тебе самой следует задуматься над твоей будущей судьбой.

Лила повернулась и стояла теперь, опершись о перила моста. Шэррик видел, что она взволнована, он видел, как вздымались и опускались черные кружева, пышно топорщившиеся у нее на платье.

– А какая она, моя судьба, Фергус?

– Я – не провидец. И потом, вероятно, это слово не совсем подходит в данном случае. Судьба. Нет, я назвал бы это будущим. Твоим ближайшим будущим. Вот этот термин здесь вполне уместен.

– И?

– И я в своем хрустальном шаре вижу, как мы с тобой отправляемся в путешествие.

Он ласково прикоснулся пальцем до ее щеки, это было настолько легкое и нежное прикосновение, будто его палец был нематериальным, это было и не прикосновение вовсе, а нежный шепот обещания.

– Сначала Глэнкри, – едва слышно произнес он. – Ведь мы с тобой – ирландцы, Лила, ты и я, нам ведь не запах слаще дымка торфа, для нас нет ничего милее нашего синего ирландского неба. И мы останемся в Глэнкри, пока нам не надоест.

– Ты сказал «сначала». А что потом?

– А потом Индия, как я уже говорил. И мы будем там, пока тебе не захочется куда-нибудь еще. Может быть, в Африку. Или, если ты пожелаешь, в Китай. Мы могли бы, например, доплыть до Гонконга, а потом отправиться вглубь страны – Шанхай, Кантон, Пекин. Это будет великолепно, тебе понравится, я обещаю.

Лила глубоко вздохнула.

– О, Фергус…

– Что, Фергус? Что с тобой? Почему у тебя такой голос?

– Потому, что я уже, наверное, не смогу представить себе такую жизнь, когда можно жить, не имея перед собой никакой цели, не быть захваченным какой-то идеей, по сравнению с которой все остальное – ничто, страстью, которая…

– Я ведь и предлагаю тебе страсть, девочка моя. Не сомневайся в этом. Великую страсть.

Она посмотрела ему прямо в глаза, она, казалось, силилась разглядеть через них его душу.

– Ты предлагаешь мне заменить ненависть любовью, – тихо вымолвила она. – Я знаю. Я хорошо понимаю тебя. Поверь мне, я понимаю тебя.

– И?

Она колебалась.

– Я не знаю. Мне пришлось так долго ненавидеть, что я даже и не знаю, смогу ли я осилить такую перемену. Но мне хотелось бы попытаться. И, если ты проявишь терпение, много терпения, может быть, мне это удастся.

Экипаж лорда следовал за ними. Сейчас он стоял довольно далеко от них, под одним из низовых фонарей на набережной Темзы. Лорд Шэррик взял ее руку в свою и нежно прижал ее к губам.

– Я буду очень терпеливым, Лила, обещаю тебе это. А теперь я отвезу тебя домой.

Лила отстранилась от него и заглянула ему в лицо. Шэррик остановился.

– Фергус, у меня есть одна безумная идея.

– Поделись ею со мной. Обожаю безумные идеи. Она кивнула в сторону ожидавшей их кареты. – А что, если мы отправимся прямо сейчас? Сию минуту? Тогда мы и правда сумеем попасть домой? Я имею в виду, мы успеем в Ливерпуль к завтрашнему парому на Дублин.

Шэррик расхохотался.

– Ты – чудо, девочка. Я таких чудесных женщин еще не встречал. А что? Может и успеем!

И, схватив ее за руку, потащил ее к экипажу.