Текст книги "Серебряные фонтаны. Книга 1"

Глава двадцать седьмая

Элен удивилась этой приписке не меньше меня.

– Прочитайте его, моя леди.

Дорогая Эми!

Пожалуйста, извини меня за нарочито хвастливую военную бумагу, но наше подразделение, уезжало в спешке, и оказалось, что я забыл свои канцелярские принадлежности. Однако я не плачу YMCA неблагодарностью, потому что их барак все-таки дает какое-то убежище среди лагерного столпотворения. Сейчас я нахожусь в одном из крупнейших базовых госпиталей во Франции, – я не могу разгласить его название из опасения перед чернилами цензора. Противно сознавать, что каждое написанное мной слово будет прочитано третьей, непрошеной парой глаз, но, тем не менее, эта служба есть, и офицеры обязаны делать свое дело.

Затем следовало обычное продолжение, ни слова ни о переезде, ни об его причинах, а просто обыденные ответы на мои вопросы, комментарии моих новостей, а в конце подпись: «Твой преданный муж, Лео Ворминстер».

– Папа уехал во Францию! – повернулась я к Флоре. Она сморщила нос и сказала:

– Дядя Альби во Франции.

Я в тревоге взглянула на Элен, но та покачала головой:

– Эти базовые госпитали на самом берегу, моя леди. Они поставлены там, чтобы не подвергать раненых опасности, – пока она говорила, мое зачастившее сердце успокаивалось. – Месяца два назад Альби сообщил мне, что легкораненых не отсылают в Англию – их держат во Франции, пока они не вылечатся достаточно, чтобы снова идти воевать. Но за ними кто-то должен ухаживать, это и будет делать его светлость.

Я понимала, что Элен права, но, тем не менее – «Действительная служба»? Судя по словам Лео – «нарочито хвастливая военная бумага» – он был рад, что оказался во Франции, даже если ему предстоит всего лишь таскать носилки и опорожнять больничные судна.

Это известие произвело впечатление и на всех остальных. Когда я сообщила о нем мистеру Тимсу, тот, воскликнув: «Ну, не ожидал!», быстрее обычного зашаркал ногами прочь, чтобы первым рассказать новость другим слугам. Я пошла в кабинет имения, надеясь застать там мистера Селби, а затем вышла в сад, чтобы рассказать о письме мистеру Хиксу – несмотря на прошедшее время и перемену своего положения, я все еще побаивалась главного садовника, но хотела, чтобы он тоже узнал. На следующий день новость уже ходила по селу: «Как неожиданно, в его-то возрасте!» «Надо же, куда он отправился!» «Мало кто так поступил бы на его месте!»

Мистер Бистон специально зашел вечером, чтобы сообщить, что они с Люсиндой будут поминать Лео в молитвах. Я поблагодарила его, хотя не была уверена, что молитвы понравятся Лео. Но потом я стала расспрашивать о Сириле, и Лео был забыт – вполне естественно, потому что Сирил был на передовой, со своими слабыми почками. Разговор с мистером Бистоном о Сириле напомнил мне о Фрэнке – хотя я и не забывала этого, – и после ухода пастора я поднялась в детскую, где спала Флора. Я нагнулась над ней и поцеловала в спутанные кудряшки. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он уцелеет.

Видимо, моя молитва была услышана, потому что через два дня пришло другое письмо, от Фрэнка. Мои руки затряслись, когда я вынула из конверта единственный листок с короткой, наспех написанной запиской.

Дорогая Эми!

Так как моя настоящая жена не хочет со мной разговаривать, пишу вместо этого своей тайной жене. Я возобновил службу во французской армии уже в должности офицера связи, и теперь жизнь здесь не так отвратительна, как прежде. Я бы сказал, что чувствую себя почти как дома, и кормить, безусловно, стали лучше. Кроме того, служить при штабе гораздо приятнее, – эти проклятые пушки вызывают у меня головную боль!

Твой, кем бы ты не пожелала меня признавать, Фрэнк.

Я остановилась, дрожа от облегчения. Прошло одна-две минуты, пока я снова обратилась к письму и прочитала постскриптум: «Все нормально, ответа не жду – твоя совесть, конечно, не позволит написать его». Меня соблазняло ответить, но я сознавала, что не должна делать этого. Наконец я спустилась вниз и попросила миссис Картер испечь один из ее фруктовых бисквитов. Я уложила его в жестянку, купила сигарет и упаковала все в посылку. Флора с большой долей моей помощи вывела каракули на записке: «Дяде Фрэнку, с наилучшими пожеланиями от Флоры».

Я была готова отнести посылку на почту, но вдруг до меня дошло, что я делаю. Я попросила у миссис Картер еще один бисквит – она всегда пекла их по несколько штук – и упаковала в другую посылку. К ней я написала записку: «Лео, с наилучшими пожеланиями от Эми». Флора тоже вывела там свое имя, а я капнула чернил на большой палец Розы и прижала его к записке, с объяснением на обороте. Перед тем, как послать ее, я вспомнила про сигареты, но Лео никогда не курил ничего, кроме сигар, поэтому я заказала в «Харродсе» коробку его обычных сигар и попросила отослать их прямо во Францию. Когда обе посылки были отправлены, я села писать свое обычное еженедельное письмо.

Наступил ноябрь. Я выучилась водить машину, а мистер Селби сказал, что в следующем месяце я смогу сама полностью вести счета домашней фермы. Я с гордостью написала об этом Лео в своем еженедельном письме. В ответе он выразил уверенность, что я буду хорошо вести их, но письмо было короче обычного. Оно было написано химическим карандашом, словно у Лео кончились чернила, а он не позаботился о том, чтобы купить еще.

Вскоре после этого пришел приказ от военных властей – мы должны были заполнить подробные анкеты на всех молодых людей, работающих на домашней ферме. Мистер Селби со вздохом показал его мне.

– Будут призваны все мужчины до тридцати лет, если у нас не будет серьезных причин удерживать их. Не знаю, что скажет на это мистер Арнотт. Мы подорвем хозяйство, если потеряем столько мужчин, – однако я указала ему, что их не будет слишком много, потому что большинство истонских мужчин уже ушли на войну, даже те, кто был женат. Я вспомнила об Эмми, сестре Клары. Она вот-вот была должна родить, но не видела своего Билла почти все девять месяцев – мужчины в солдатах получали отпуск раз в год или даже реже. Но Фрэнк был офицером, он вернулся в армию в сентябре, значит, приедет в конце февраля… я поймала себя на этой мысли и поспешно отбросила ее.

Фрэнк ответил Флоре короткой запиской, благодаря, за посылку, и я решила каждый месяц отправлять посылку Лео, который сам был во Франции, а значит, мог отнестись с пониманием к тому, что я заодно пошлю такую же и Фрэнку. Я была очень довольна таким решением – конечно, посылка будет от Флоры. Поэтому во время, свободное от чтения книг по сельскому хозяйству, я брала каталог «Харродса», выискивая деликатесы, и вязала теплый свитер для Лео. Я была бы рада связать свитер и для Фрэнка, но Флора не умела вязать.

Я выучила о сельском хозяйстве так много, сколько было возможно, потому что мистер Селби был вынужден все больше времени уделять общественным делам. Главный военный комитет сельского хозяйства теперь имел местный исполнительный комитет, поставленный, чтобы решать, как использовать земли и какие культуры на них выращивать. Мистер Селби был членом этого комитета. Так как корабли все время топили, Британия должна была выращивать больше пшеницы у себя дома. Лео в прошлом году отвел многие пастбища под плуг, но другие фермеры так не сделали, потому что не было гарантированных цен. Однако из-за осенних недостач зерна цены поднялись, и домашняя ферма принесла большую прибыль. Но теперь правительство стало вводить контроль цен – молоко уже контролировалось, – поэтому было ясно, что фермерам будет невыгодно отводить дополнительные земли под вспашку, если учесть нехватку рабочей силы. Мистер Селби рассказал мне, что Военный комитет собирается заставить фермеров распахивать больше земли.

– Это неслыханно, леди Ворминстер, неслыханно. Это идет вразрез с британскими традициями. Подобные принуждения будут встречены враждебно – но что еще мы можем сделать? Люди должны есть.

Мистер Селби в последнее время выглядел измотанным, кроме того, его повар слег с простудой. Я была уверена, что он не питается как следует, поэтому стала приглашать его с собой на все трапезы в Истоне, пока его повар не мог работать. Каждый вечер мы сидели за ужином, разговаривая о войне, о переменах, которые она внесла в сельское хозяйство, о том, как мы можем наилучшим образом взаимодействовать с Военным комитетом. Я очень многому научилась во время этих ужинов и была рада, когда Лео написал мне: «Я получил письмо от Селби, – он утверждает, что ты становишься хорошей помощницей». Я предложила мистеру Селби приходить ко мне на обед каждое воскресенье, даже если его повар выздоровеет, и тот сказал, что это будет очень полезным, так как мы сможем обсудить дела на всю следующую неделю.

В середине ноября Клара стала волноваться, ожидая известий об Эмми, и однажды вбежала в детскую:

– Мама прислала сообщить, что у Эмми началось!

– Тебе, Клара, будет лучше пойти туда и помочь. Она унеслась словно молния.

Мы с Элен и Дорой сидели, гадая, как долго протянутся роды и кто родится – мальчик или девочка. Бабушка Витерс сказала, что Эмми носит так высоко, что наверняка будет мальчик. После чая, когда я кормила Розу, Клара прислала свою племянницу.

– Тетя Эмми принесла замечательного мальчика, с ней все хорошо – так сказала бабушка Витерс, – сообщила та.

Мы все засмеялись и заплакали от волнения и радости.

– Билл будет так доволен! – сказала Элен.

Я пошла, чтобы рассказать об этом мистеру Тимсу, а затем спустилась к мистеру Селби – казалось, война отступила с рождением младенца.

На следующий день я решила отвлечься от дел имения. Миссис Чандлер пригласила меня повидать Эмми, которая выглядела усталой, но гордой и счастливой. Я взяла и покачала ее маленького сына, а затем сказала, что мне не хочется отдавать его назад. Я еще не хотела следующего ребенка – но мысль о том, что его никогда не будет…

Через пару дней ко мне приехала леди Бартон. Сидя за гренками и чашкой чая в моей гостиной, она огляделась вокруг:

– Я рада, что ты постоянно используешь эту комнату. Она напоминает мне об Элизабет. Как хорошо я помню, когда приезжала к ней сюда! Они с моей матерью были такими близкими подругами – дружили еще девочками. Истон, конечно, был домом Элизабет – Ворминстер жил в Пеннингсе, но она всегда посещала Истон после замужества, по нескольку раз в год, – леди Бартон вздохнула. – Бедняжка Элизабет, столько лет она хотела ребенка. И это случилось, когда она уже совсем потеряла надежду. В последние месяцы Элизабет была так счастлива, просто сияла. Я помню, как она сидела у этого окна и шила – она не была красавицей, Элизабет, но в тот день выглядела красивой. Она ни разу не усомнилась, что носит мальчика. «Я назову его именами трех моих любимых героев, – говорила она. – Я спрашивала Артура, и он согласился. У нас будет сын – наконец-то!» Она, не переставая говорила о ребенке. «Он будет высоким и стройным, как отец, и станет блестящим молодым офицером. Я уже вижу его в красном мундире». – Леди Бартон снова вздохнула. – Это был последний раз, когда я видела ее. Через месяц она умерла, а сын, на которого она возлагала такие надежды, родился таким уродом, что собственный отец не мог выносить его вида. Бедный маленький Леонидас оказался в Истоне среди фамильных портретов, а Артур стал полным затворником. Это показывает, что цыплят нужно по осени считать – все мечты бедной Элизабет обратились в ничто.

– Лео вступил в армию, – твердо сказала я.

– Знаю, дорогая, но разве это то же самое? Фицворрен-Донне всегда были генералами, они возглавляли войска на фронте, а не таскали больничные судна в тылу. Правда, дорогой Фрэнсис поддерживает фамильные традиции, – она испытующе взглянула на меня. – Какая жалость, что между ним и дорогой Аннабел вышло такое.

– Да, – тихо сказала я. К счастью, проснулась Роза, и я потянулась к ней.

– Все еще кормишь ее, дорогая? Значит, ты пока не в тягости. Жаль, что Леонидас уехал – ничего, даже солдаты, бывает, приезжают в отпуск, – леди Бартон улыбнулась. – Хорошо бы в следующий раз был мальчик, правда?

– Нет, следующего раза не будет, – покачала я головой. Было таким облегчением признаться в правде хоть кому-нибудь. – Лео сказал, что у нас больше не должно быть детей, потому, что они родятся скрюченными, как он.

На мгновение леди Бартон замолчала.

– Но почему он так считает? – спросила наконец, она.

– Когда он женился на французской графине, ему так сказали доктора, – объяснила я.

Леди Бартон изумленно уставилась на меня. Затем она наклонилась ко мне и сказала с серьезным видом:

– Но, дорогая моя, я никогда не верю докторам, из принципа. Знаешь, когда Джордж был маленьким, доктора сказали, что у него туберкулез. Мы тут же увезли его в Швейцарию, где он целый месяц бегал по горам словно зайчишка! Это оказался просто детский кашель. Джордж больше в жизни никогда ничем не болел, пока эти гадкие немцы не ранили его в руку. Это не слишком хорошо, дорогая – он был вынужден остаться в лондонском военном ведомстве, хотя ему это совсем не нравится, – но, должна признать, для меня это большое облегчение, как и для любой матери. А что касается Леонидаса, – она наморщила лоб. – Я отчетливо припоминаю – мы с мамой виделись с Нэнни Фентон, когда она приехала с маленьким Леонидасом, и она дала нам полный отчет об ужасном испытании Элизабет, – как принято у женщин этого класса, – она сказала, что Леонидас родился таким, потому что в чреве Элизабет были опухоли, причем в течение многих лет. Доктор сказал ей, что она забеременела чудом. Поэтому бедный маленький Леонидас, будучи крупным ребенком, вырос там искривленным. А когда он рождался, его пришлось вытаскивать, и его повредили еще больше. И, конечно, Элизабет была так обессилена, что кровотечение остановить не удалось. Мы с мамой плакали, когда Нэнни рассказала нам это – такая трагедия. Артур обвинял ребенка в ее смерти, хотя разумнее было бы обвинять себя. Но разве мужчины так делают, дорогая? Но я уверена, что Нэнни правильно рассказала о причине уродства Леонидаса – кроме того, так ей сказал акушер, значит, это должно быть верным, – она взглянула на Розу. – Ведь эта малышка сложена безупречно, правда?

Я растерянно уставилась на нее, моя голова шла кругом.

– Значит, как только он приедет в отпуск, сразу же отправляйся к нему в постель, чтобы он сделал тебе ребеночка, – продолжила леди Бартон. – Роди ему сына, или двоих, это даже лучше.

– Он не поверит мне.

– Тогда я поговорю с ним.

– Он не поверит и вам – он слишком самоуверен. Он сказал мне, что мы больше никогда не будем вместе как муж и жена.

Леди Бартон поставила чашку.

– Как! Дорогая моя, это уже серьезно. Не может же он жить монахом теперь, когда получил другую жену, да еще такую хорошенькую! Но… – ее глаза посуровели, – если он так давно был убежден в этом, – она ткнула пальцем в Розу, – откуда же тогда взялась эта малышка?

– Я так хотела ребенка, что хитростью добилась этого от Лео.

Леди Бартон вскочила, и я почувствовала, как ее пахнущие фиалками губы прижались к моей щеке.

– Дорогая моя, Элизабет была бы так благодарна тебе! Как ты была права! Леонидасу нужна твердая рука, порой он сам себе бывает врагом – она протянула руку и прикоснулась к темным кудряшкам Розы. – Но раз ты сделала это однажды, дорогая – теперь пора ему иметь сына.

– Он никогда не позволит мне… – покачала я головой.

– Не беспокойся, Эми, – прервала она мои протесты. – В четверг я поеду в город и поговорю об этом с Джорджем. Он знает, что делать, он всегда был таким.

Когда она уехала, я приласкала Розу, представляя ее в возрасте Флоры. К тому времени у моей груди будет уже другое дитя, может быть, даже мальчик. Затем я решительно остановила себя – мне не следовало мечтать, я слишком часто и беспочвенно делала это раньше. Но я как на иголках ждала возвращения леди Бартон.

Вскоре она снова приехала ко мне, улыбаясь.

– Все устроено, дорогая. Джордж поговорил с одним из своих знакомых медицинских светил, и выяснил, что научные взгляды изменились. Следовало бы сказать об этом Леонидасу двадцать лет назад, но теперь они лучше в этом разбираются. И рассказ Нэнни Фентон подтверждает это, – ее голос упал до шепота. – Ты просто не представляешь, что этот доктор еще сказал Джорджу – что кайзер, как и Леонидас, родился с кривой шеей, но его умудрились выпрямить! А теперь у него семеро здоровых детишек – правда, все как один немцы – и это доказывает, что проблем с детьми быть не может. Только не рассказывай этого никому, дорогая – мы же не хотим, чтобы вокруг думали, что Леонидас оказался в положении этого немца? – она опустилась в кресло с удовлетворенной улыбкой. – Как только Леонидас вернется домой, ты сообщишь ему хорошие новости.

Я не могла поверить – это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Позже, когда я снова пошла в село, я встретилась на улице с доктором Маттеусом.

– Можно мне… можно мне кое-что обсудиль вами? – устремилась я к нему.

– Разумеется, леди Ворминстер – когда мне зайти к вам? – наверное, он заметил разочарование на моем лице, потому что добавил: – Или вы предпочтете пойти со мной в приемную? Я как раз возвращался домой.

Когда я села у него в кабинете, он спросил:

– Так чем я могу быть полезен? Какие-нибудь хорошие новости?

– Нет… я… дело в том, что… – я запнулась, покраснев. Доктор Маттеус просто сидел и ждал, но выглядел таким доброжелательным, что я наконец, решилась рассказать ему о словах леди Бартон. Закончив рассказ, я спросила: – Так он прав, знакомый сэра Джорджа?

– Почти наверняка, по-моему, – улыбнулся он.

Я разрыдалась. Доктор Маттеус пошел и принес мне бренди.

– Леди Ворминстер, я не представляю, почему ваш муж верит в такое, – сказал он, когда я выпила бренди. – Если бы он только доверился мне… хотя глупо на это надеяться – он из тех людей, кто не доверяет никому, кроме вас, конечно. Но, скажу со всей искренностью, если бы он спросил меня об этом двадцать лет назад, я дал бы ему такой же совет, хотя тогда, учитывая обстоятельства его рождения, я говорил бы об этом с меньшей уверенностью. Но даже если есть какая-то вероятность искривления, сейчас она исправляется упражнениями в детском возрасте, – он наклонился и взял Розу за подбородок. – Но вот перед нами прекрасный пример, что об этом можно не беспокоиться. Я уверен, ее вид убедит лорда Ворминстера, что он способен иметь и другого здорового ребенка, – он взглянул на меня и увидел выражение моего лица. – Поздновато, да? Но он не поверил бы мне после того, как его предала одна особа.

Я ничего не могла ответить – я чувствовала себя такой виноватой, испугавшись, что нечаянно выдала тайну рождения Фрэнка.

– Не расстраивайтесь, леди Ворминстер, – ласково сказал доктор Маттеус. – Я уже понимал, что вероятно, так и есть. Я знаком с менделизмом, который указывает, что некоторые особенности наследуются реже остальных. В любом случае, упомянутая особа уже мертва.

– Но ее сын жив, – прошептала я.

– Доктора не выдают тайн, – еще ласковее сказал он.

– Но леди Бартон, сэр Джордж…

– Я уверен, что сэр Джордж не называл имен, когда советовался со своим знакомым – британский правящий класс знает, как вести себя с простыми людьми. Подозреваю, что леди Бартон с сыном сами знают об этом лет двадцать, не меньше. Они же давно знакомы с вашим мужем. – Я вспомнила твердое высказывание леди Бартон: «Ему пора иметь сына», и поняла, что доктор Маттеус был прав. Он все еще убеждал меня: – Кроме того, сложение вашего мужа почти наверняка не передается по наследству, поэтому неважно, скольких здоровых детей мы предъявим в доказательство – двоих или одного. Если хотите, то можете сказать Ворминстеру, что я сделал эти предположения позже. Кстати, может быть, вы захотите, чтобы я проконсультировался с кем-нибудь еще?

– Пожалуйста… и спасибо за вашу доброту. Несколько дней спустя доктор Маттеус сообщил мне результаты запроса – они оказались в точности такими, как он предсказывал.

– Итак, в следующем письме к мужу вы можете сообщить, что зачатия можно больше не опасаться.

Конечно, я не написала об этом Лео – объяснение могло оказаться трудным. Он мог бы рассердиться, если бы подумал, что я выдала тайну его первой жены. Однако я была уверена, что доктор Маттеус прав, утверждая, что леди Бартон знает о ней, как и мистер Селби, – а сколько еще людей подозревали правду! Деревенские жители постоянно отзывались с одобрением о цвете волос Розы: «Какие славные кудряшки – точь в точь как у его светлости». Я молилась, чтобы Фрэнк никогда не узнал об этом. Но он наследовал Пеннингс, а Лео почти не бывал там – значит, все будет в порядке. А я тем временем дам Лео сына для Истона.