Текст книги "Утро – еще не день"

5

Современный Кельн, конечно, сильно отличается от давнего, но и ныне центром городской жизни является кафедральный собор, особенно когда речь идет о жизни полчищ туристов.

По соседству есть и музеи, гостиницы, кафе, рестораны, ночные заведения – все это задумано и сооружено так, чтоб сделать кратковременное пребывание тут приятным и содержательным.

Наше пребывание, к сожалению, кажется, не будет кратковременным. Вот уже десять дней моя деятельность сводится к тому, что я ничего не делаю. По собственному опыту я знаю, что неизвестность тягостна, но никогда не представлял, как увеличивается эта тягость, когда к ней прибавляется еще и безделье.

– У вас подавленный вид, – сочувственно замечает Мод однажды, когда мы прогуливаемся по пешеходной зоне.

– Я не привык болтаться без дела.

– Эти люди вокруг вас точно так же болтаются без дела и довольны этим.

– Они на каникулах.

– Считайте, что и вы на каникулах.

– Не поможет. Я не выношу каникул.

Мысль, которая подбадривает меня, вертится вокруг цифры 29 – последнего срока, когда я могу поднять якорь и отчалить в Висбаден, где меня ждет спасительная автомашина. В самом деле успокаивающая мысль, но немного приправленная горечью: возвращаться к своим с пустыми руками, словно блудный сын, – не такое уж большое счастье. Другое дело – возвратиться с какими-то данными о проекте «Спирит» и с внутренним удовлетворением от того, что Томаса настигла заслуженная кара.

По примеру туристов мы с Мод толчемся преимущественно в заведениях и магазинах вблизи кафедрального собора, заполненных толпами покупателей и ротозеев.

Мы принадлежим к категории ротозеев. Я – по принуждению, а Мод – по природной женской склонности ко всему, что может украсить или упростить быт. У витрины с ювелирными изделиями я пускаю пробный шар.

– Что бы вы сказали, если бы я предложил вам выбрать что-то себе за мой счет?

– Не вижу оснований, чтобы вы это делали. После того как я пустила вас в свою спальню…

– Вы не любите бриллиантов?

– Я не люблю подкупа.

– При чем тут подкуп?

– Никогда ничего не делают даром, Альбер. Разве что-то совсем ничего не стоящее. А бриллианты имеют цену.

– Наверное, вы и в самом деле не очень любите их. Хотя носите перстень с бриллиантом.

– Я бы не стала тратить деньги на бриллиантовый перстень, – замечает Мод, медленно двигаясь дальше вдоль витрин. – Это подарок бывшего мужа.

– У вас был щедрый муж, – бормочу я, стараясь избежать столкновения с мальчиком, который мчится на роликах прямо на меня. В последнее мгновение мальчик резко сворачивает, довольный, что напугал меня, и направляется к следующей жертве.

– И все-таки вы не раскрыли причину вашего развода, – говорю я.

– Я не сержусь на вас, что вы избрали мое прошлое как способ убить время, – ворчит Мод. – Но и на этот раз вы не угадали.

Не возражаю, но и она, кажется, чувствует необходимость как-то убить время, потому что после короткой паузы продолжает:

– Наверное, вы никогда не были женаты, если не понимаете, что всякий брак – это уже достаточная причина для развода. Может, я бы не сделала этого, если бы натолкнулась на кого-то из тех слабохарактерных мужчин, которые будут потворствовать всем твоим привычкам. Только мой муж хотел, чтоб я потакала его привычкам, принимала дома неприятных типов, ибо он считал это полезными связями. Шла к нему в постель, когда он захочет, родила ребенка, потому что он этого хотел, и даже бросила работу, ибо господин, видите ли, зарабатывал вполне достаточно для двоих.

Она не привыкла к длительным разговорам, поэтому, коротко изложив суть дела, умолкает.

– А ваш муж, конечно же, был коллегой Сеймура… – решаюсь я рискнуть еще.

На этот раз она молчит, словно размышляя, не слишком ли откровенна со мной.

– …имею в виду – социолог, – уточняю я.

– Не будем вдаваться в детали, – предлагает дама.

– Это не детали. Ведь вы ради работы разорвали брак…

– Я разорвала брак ради своей свободы.

– О какой свободе можно говорить при такой работе!

– Любая работа – это всегда зависимость, Альбер. Свобода – лишь пауза между двумя рабочими днями, и я, чтоб вы знали, хочу сама распоряжаться этой паузой.

– Все-таки вы увлечены своей профессией.

Она не отвечает.

– Спущусь в «Дионисус» выпить кофе, – говорю я. – В нашей гостинице отвратительный кофе.

Кофе в «Европе» в самом деле готовят по старой немецкой привычке: как можно больше цикория и меньше кофе.

– Да, да, идите, – соглашается Мод. – Я тоже скоро приду. У меня телефонный разговор.

Последнее время Мод чаще доверяла мне, это очень легко объяснить, учитывая то, что мой бельгийский паспорт был у нее в сумочке, а об австрийском она даже не подозревала.

Ресторанчик «Дионисус» является составной частью ансамбля музея римского искусства, что прилепился у кафедрального собора. Заведение имеет вполне современный вид: большой параллелепипед из стекла и алюминия, из окон которого виден и фасад нашей гостиницы. Устраиваюсь около одного из окон; ресторан почти пустой – уже не утро и еще не обед, поэтому официантка сразу же приносит мне заказанный кофе.

Да, фасад гостиницы видно отлично, даже окно моей комнаты – третье слева на втором этаже: занавески на окне подняты, и я могу увидеть кое-что в комнате, а именно – большое подвижное синее пятно цвета туалета уважаемой Мод. Это такое, значит, доверие! Хорошо, что я вовремя преодолел легкомысленное стремление спрятать свой австрийский паспорт в гостинице.

Дама появляется в «Дионисусе» через четверть часа.

– Вы, кажется, сегодня в хорошем настроении? – спрашиваю я.

– Разумеется, сегодня воскресенье, – говорит она. – Даже по Библии, воскресенье – день безделья.

– В нашем календаре последнее время все дни воскресенья.

– В таком случае что вы скажете про обед у «Лавальер» вместе с Дейзи и Эрихом?

– Эти вопросы решаете вы. Кстати, кто такая Дейзи?

Она молчит, поэтому я снова спрашиваю:

– А Эрих?

– Посредник. Авантюрист.

– Однако вы, наверное, чем-то его держите…

– Его держит Дейзи. Идите к ней и расспросите.

Она замолкает. Так заканчиваются все наши разговоры. Непременно наступает момент, когда она перестает отвечать. Словно достигает какой-то невидимой границы и останавливается.

После солнечного света и жары на улице ресторан встречает нас приятной прохладой. Все тут в стиле «бель эпок». Мебель из темного дерева. Старинные бра с зелеными абажурами. Зеркала, в которых вы можете наблюдать, что делается у вас за спиной, не поворачивая шеи. А тем, кто не хочет, чтоб за ними наблюдали, предлагают уютные кабинеты.

Дейзи и Эрих заняли один из таких кабинетов. Не лишняя предусмотрительность, ибо ресторан почти полон.

Обед проходит вяло, несмотря на усилия Дейзи оживить разговор. На этот раз она комментирует вслух, что будто где-то в США похищено какое-то количество обогащенного урана.

– Не понимаю, почему ты так волнуешься, дорогая, – бросает Мод, на миг переставая жевать. – Разве это твой уран?

– Неужели ты не понимаешь, что, может, в эту минуту какая-то преступная банда уже изготовила где-то свою первую атомную бомбу? – спрашивает Дейзи, и ее большие синие глаза расширяются от ужаса.

– Я бы с удовольствием помог им, – добродушно говорит Эрих. – Не в изготовлении бомбы, а на дальнейшем этапе.

– На каком это «дальнейшем этапе»? Когда наступит очередь сбрасывать ее на наши головы? – спрашивает девушка, ероша свои золотистые волосы.

– Не сбросят, не бойся, – успокаивает ее Мод. – Я не верю, что они всадили в ту бомбу такие деньги только для того, чтоб посмотреть, как те деньги испаряются в воздух.

– Именно так, – лениво подтверждает немец. – Прибыли реализуются не действием, а угрозой действия. Священный шантаж.

Полчаса спустя, когда подают кофе и коньяк, мы переходим к главной теме, не без помощи деловитой Мод.

– Судя по вашим общим рассуждениям, вы вряд ли готовы предложить что-то конкретное господину Каре, – говорит она немцу.

– Ошибаетесь, – спокойно отвечает Эрих. И, обращаясь ко мне, добавляет: – Женщины всегда ошибаются. И все по той же причине: торопятся.

– В таком случае оставим мужчин и не будем надоедать им своим нетерпением, – кивнул Дейзи, замечает Мод.

Они поднимаются и направляются в туалет. Моя дама оставила на столе свою сумочку. Очень милая рассеянность. Ведь и магнитофон должен продолжать действовать.

– Можете получить товар на этой неделе, – сообщает Эрих без предисловия.

– Какой ассортимент?

– Недоверчивость является нашим общим злом, герр Каре. Прошли те времена, когда слово имело больше веса, чем чековая книжка. Теперь господин поставщик, с которым я оформил столько соглашений, желает договариваться лично с вами.

– То, что к операции причастно третье лицо, усложняет дело, – говорю я, делая озабоченный вид.

– Почему?

– А потому, что тогда может появиться и четвертый.

– Нет, четвертого не будет, – крутит головой немец. – Мой человек в таких случаях действует самостоятельно.

– Будем надеяться, – звучит голос Мод, которая как раз возвращается на свое место.

Дейзи также садится.

– Я вот сказал, что нам необходима еще одна встреча… – объясняет Эрих.

– Где и когда? – спрашивает Мод.

– …и в ней примет участие еще одно лицо.

– Где и когда?

– Я же вам говорил, что женщины всегда торопятся, герр Каре, – пренебрежительно бросает немец. Потом обращается к моей даме: – Сегодня вечером, вас это устраивает? В восемь часов, ресторан «Интерконтиненталь» в Бонне.

«Ваша операция завершилась, мистер Томас», – учтиво говорю я.

«Не знаю, кто вы такой и о чем вы говорите», – холодно отвечает мужчина, остановившись против меня.

«Кто я такой, сейчас не имеет значения. А что касается операции, то она вам хорошо известна, ибо это ваше дело. Дело, которое закончилось полным провалом, мистер Томас».

«Вы не можете доказать мою причастность к этой операции».

«Ошибаетесь. Доказательства собраны, и свидетели в наличии. С вами покончено, мистер Томас…»

Этот разговор я не раз повторял в мыслях. С того времени, как американец спровоцировал смерть троих юношей, я стремился встретиться с ним и предъявить ему счет.

С той поры много воды утекло, а время размывает все, в том числе и ненависть. И все-таки, когда Сеймур вспомнил тогда имя Томаса, это сыграло определенную роль. Старые воспоминания снова проснулись, и я понял, что ошибся: с этим человеком еще не покончено.

Томас. Дипломат среднего ранга, или разведчик средней руки. Обычное агрессивное ничтожество, которое стремится чем-то стать. Серия его решительных, грубых действий в Чили и Нигерии закончилась почти катастрофой. Почти – ибо ничтожеству был предоставлен последний шанс. Его назначили культурным советником в Софию. Мог бы сидеть незаметно, ожидая, пока забудут его старые провалы. Но он не желает выжидать. Он стремится блеснуть, взять реванш, снова оказаться наверху. Так в маленькой головке этого ничтожного человека возникает идея: получить ценную информацию, использовав временно замороженного агента. Чтоб застраховать агента от разоблачения, основной ход прикрыть запасными вариантами; он втянул новых лиц, которые часто даже не подозревали о характере отведенной им роли.

Томас разбирается в тонкостях своей профессии. Однако полностью не представляет обстановку в нашей стране. Самоуверенность приводит его к рискованным решениям, нетерпение подталкивает к непродуманным действиям. И когда он наконец понял, что все идет не так, как он думал, то уничтожил несколько человек, лишь бы спасти себя.

Я считал, что он не спасется, но, выходит, ошибся. Государственный департамент выбросил его из своей системы, однако разведуправление не забыло о нем. Этому человеку дали возможность дослужить до пенсии на одном из складов «Интерармко».

Несмотря на то что этим типом мне пришлось заниматься довольно долго, я его почти не видел, кроме одного-единственного раза, да и то издали, на вокзале в Стамбуле. Знаю его преимущественно по фотоснимкам: маленький человечек с добродушным лицом – банальная внешность, так же как и все другое, включая безукоризненный синий костюм. Внешность без отличительных примет – это только плюс в его профессии, где не очень желательно, чтоб тебя замечали, а тем более запоминали.

Сейчас, когда я вблизи наблюдаю за его подвижным лицом, я бы не сказал, что оно совсем без отличительных примет. Маленькие желтоватые глазки с меняющимся оттенком смотрят на вас, когда вы избегаете их, и избегают вас, когда вы смотрите в них. Небольшой остренький нос придает бледному круглому лицу какое-то мальчишеское выражение. Маленькие, едва заметные морщинки вокруг глаз и губ. И наконец, также не очень заметный тик – время от времени он быстро моргает, словно в глаз ему попала соринка.

Томас и Сандра сидят против меня и Мод, Эрих и Дейзи оккупировали третью сторону стола, а четвертая отдана кельнеру. Официант с ловкостью иллюзиониста подкатывает и откатывает тележки с закусками, ставит и забирает блюда, зажигает спиртовки и поджаривает на огне кусочки мяса. Дамы с нескрываемым удовольствием наблюдают за его действиями, а Томас, пренебрежительно отвернувшись, тихонько разговаривает с немцем.

Если бы не аттракционы кельнера, то ужин проходит немного принужденно, как это бывает, когда людям не о чем особенно говорить. Попытка Дейзи оживить разговор темой о взрывах на Солнце, очевидно, только что почерпнутой из «Штерна» или «Квика», ограничивается ее монологом. Никого за столом это не интересует. Компания сосредоточенно ест – только приборы позвякивают, да изредка звучат короткие реплики.

– Жаркое – просто чудо, – констатирует Сандра.

– Еще бы, за такие деньги, – замечает Томас.

Снова звон приборов, снова пустые фразы.

– Почему нет музыки? – спрашивает Дейзи.

– Потому что дирекция уважает клиентуру, – отвечает Эрих.

– Венский вальс пищеварению не помешал бы, – возражает девушка.

– Да, правда. Я заметил, что желудок лучше работает под музыку, – добродушно подтверждает Томас.

– Когда мы слышим венский вальс, нам чудится запах венского шницеля, – бурчит Эрих, который немного не в настроении.

С тех пор как нас представили друг другу, Томас не сказал мне ни слова, но я чувствую, как он тайком изучает меня. Делаю вид, что не замечаю этого, словно он совсем не интересует меня. Сандра более интересный объект для наблюдений, однако и тут надо сдерживаться – по всему видно, что она подруга Томаса. Они пришли вместе: дама, чтоб не казаться выше своего кавалера, надела позолоченные босоножки без каблуков. Томас был в черных туфлях с шестисантиметровыми каблуками.

Есть немало людей, для которых низкий рост ничуть не является источником неприятных переживаний. Есть и такие, что воспринимают это болезненно, но успокаивают себя тем, что многие знаменитости также были невысокого роста. А Томас, наверное, принадлежит к людям третьей категории. К тем, которые считают себя обиженными судьбой.

Я лениво раздумываю об этом, машинально пережевываю очередной кусок мяса и стараюсь не смотреть на мужчину напротив.

За чашкой кофе принято переходить к деловым разговорам. Поэтому, когда кельнер в белом жилете церемониально расставляет миниатюрные чашечки и уходит, я надеюсь услышать что-то по образцу: «Итак, господа, чем могу быть вам полезен?» или «Насколько я понял, мистер Каре интересуется нашими изделиями?»

Однако все пьют кофе в мертвой тишине, словно понимают, что повод для ужина отпал. Наступает время рассчитываться. Плачу я – не от чрезмерной щедрости, а потому что перехватываю многозначительный взгляд Мод. Никто не возражает.

– Рыбка не клюнула, – замечаю я, когда Мод ведет свой «мерседес» к Кельну.

– У меня такое впечатление, словно это вас утешает, – сухо отвечает женщина.

– Сеймур еще что-нибудь придумает, – безразлично бросаю я.

Не могу же я ей объяснить, что мой собственный план не имеет ничего общего с их планами и что независимо от того, клюнет рыбка или нет, двадцать девятое число уже не за горами.

Минуем Бонн и выезжаем на автостраду. Мод немного увеличивает скорость, сосредоточенно вглядываясь в асфальтовую ленту, освещенную фарами. Я невнимательно смотрю, как проносятся мимо нас темные силуэты деревьев. Тишина и плохое настроение. Все-таки у моей дамы есть одна очень хорошая черта: она молча смиряет свое раздражение, вместо того чтоб сорвать его на мне. Только когда мы уже заходим в гостиницу и садимся в лифт, Мод говорит:

– Сочувствую вам, Альбер, но, кажется, ваша миссия затягивается.

– Я тоже сочувствую вам, дорогая. Вы слишком близко к сердцу принимаете неудачи вашего шефа.

– И ваши…

– При чем тут я?

– Не знаю. Но Томас явно назначил эту встречу для того, чтоб посмотреть на вас. А когда он вас увидел, вы, кажется, не понравились ему.

Мы выходим из лифта и желаем друг другу доброй ночи.

В своем номере я кладу сумочку, где ношу теперь свой австрийский паспорт, на ночной столик, потом вешаю пиджак на спинку стула и ложусь. Надо все обдумать.

Партнеров в торговле выбирают не по тому, симпатична ли у них физиономия или нет. Если я не понравился Томасу, причина может быть одна: он узнал меня. Однако как он может узнать человека, никогда не видав его? Быть может, так же, как я узнал его, – по фотографиям. Это вполне возможно. Мне известно, что я зафиксирован в картотеке ЦРУ.

Как бы там ни было, встреча в «Интерконтинентале» завершилась неудачей. Если причина неудачи не во мне, то надо искать ее в других. В Эрихе. Или в каком-то нежелательном постороннем свидетеле, которого я даже не знаю.

«Зачем ломать голову, – говорю я себе. – Рассчитаться с таким типом, как Томас, было бы неплохо, но в сегодняшнем твоем положении это непозволительная роскошь. Никто тебя не уполномочивал чинить правосудие. Делай свое дело».

В дверь три раза постучали – не очень громко, но решительно. Так стучит Мод.

– Я тут, не бойтесь, – говорю, открывая ей.

– Я не пришла вас проверять, – парирует она и входит. – Мне только что позвонили. Нас ждет еще одна встреча, Альбер.

– Но ведь уже полночь…

– Какое это имеет значение? Вы же еще не умираете от недосыпания.

Через пять минут мы выходим из гостиницы. По привычке я направляюсь к «мерседесу», но Мод останавливает меня:

– Обойдемся без автомобиля. Это совсем близко.

Сворачиваем направо, потом налево, потом снова направо, снова налево, наконец останавливаемся перед темным двухэтажным домом. Здание могло бы показаться незаселенным, если бы над входом не сиял кроваво-красный неоновый свет: «Баккара. Диско-танцы».

– Я не знал, что Сеймур увлекается танцами.

Дама оставляет мое замечание без внимания и нажимает на массивную дверь. Грохот, что обрушился на нас еще с порога, был лишь нежным вступлением. Надо пройти вестибюль и войти в зал, чтоб сполна оценить неограниченные возможности усилительной радиотехники. Визжание медных инструментов шипами впивается в уши, а ударные будто кулаками бьют по темени. Если на протяжении первых нескольких минут пребывания в подобном заведении тебя не хватит кондрашка, есть шанс вскоре настолько отупеть, что окружающая обстановка тебя уже не будет шокировать.

Хотя я в подобных местах и не впервые, у меня такое впечатление, будто я попал в ад. Это впечатление создают не только нетерпимо резкие звуки оркестра, усиленные специальными установками, но и яркие вспышки огней, в то время как несколько десятков танцоров корчатся на большой площадке.

– Чудесное место для встречи, – горланю на ухо Мод. – Мы будем разговаривать с помощью мегафона, не так ли?

– Берегите свои голосовые связки, – отвечает дама. – Они вам в дальнейшем пригодятся.

Добираемся до темного угла. Мод ведет меня узкой крутой лестницей, спиралью поднимающейся к потолку. Наконец мы достигаем узкой галереи, опоясывающей дансинг, минуем несколько пьянчужек и входим в маленькую комнатку. Стол, и за ним двое – Томас и Сандра.

Помещение тускло освещают лампы с красными абажурами. В этих красных сумерках вспыхивают две сигареты, будто два бледно-желтых огонька.

Посреди стола выстроилась батарея бутылок: газированная вода, кока-кола, ведерко со льдом и две бутылки виски, одна почти наполовину пустая.

– Может, следовало извиниться за недавний инцидент, – говорит американец. – Не знаю, как иначе еще можно назвать тот ужин, кроме как «инцидент», но если кто-то и должен извиняться, то это не я, а наш общий друг.

Он отпивает глоток скотча. Судя по полупустой бутылке, он набирает темп. Обычная болезнь некоторых шпионов в отставке. После того как он целую жизнь вынужден был придерживаться меры, наступает момент, когда все запреты перестают существовать.

– Я сказала Эриху, что готов с вами встретиться, предложил место и время встречи, – объясняет Томас. – Но не приглашал в свидетели ни его, ни его подругу. Надеюсь, вы также.

– Конечно, – киваю я в ответ.

– Так я и думал, а Эрих утверждает, будто пришел по вашему желанию и будто вы вообще настаивали, чтоб связь между вами и мною поддерживалась через него. Вам что, в самом деле необходим посредник?

– Посредник возник по необходимости, – отвечаю я. – Наилучшие соглашения, как вы знаете, заключаются один на один.

– Мне приятно слышать, что мы с вами придерживаемся одинакового взгляда по этому поводу, – удовлетворенно бормочет американец.

Он поднимает стакан, опорожняет его, наливает снова и бросает туда два кусочка льда.

– Не забывай и про меня, Генри, – говорит Сандра.

– Извини, дорогая.

Американец наливает своей даме и снова обращается ко мне:

– Следовательно, по первому вопросу мы пришли к соглашению: Эрих остается вне игры.

– Если это возможно, – отвечаю я и чувствую под столом нажим крепкого бедра Мод. – Но все-таки мне необходим человек для транспортировки.

– Это ваше дело, мистер Каре. Если Эрих необходим для транспортировки, используйте его.

– В таком случае все хорошо, – бросаю я, снова почувствовав бедро своей дамы.

– Теперь второй вопрос. Должен признаться, что сначала я отнесся к вашему предложению с определенным недоверием. И, чтоб быть откровенным до конца, добавлю, что недоверие и до сих пор не совсем исчезло. Я, знаете ли, привык оперировать с определенным количеством и точно обозначенным ассортиментом изделий.

– Понимаю вас, – киваю я. – Но ваше недоверие вряд ли было сильнее моего недоверия к господину Эриху. Я не могу высказывать конкретных предложений, пока не удостоверюсь, что имею дело с серьезными партнерами. Насколько помню, мы с вашим знакомым вели разговор про стеклянные изделия.

– «Стеклянные изделия», ха-ха! – смеется Томас. – Да, он в самом деле говорил мне, что вы воспользовались этой странной терминологией.

Американец глотает очередную дозу скотча, закуривает сигарету и говорит:

– Я готов воспринять ваши «стеклянные изделия» как увертюру, но думаю, что уже настало время поговорить и об оружии.

– Не вижу причин, которые бы нам мешали.

– Тогда хочу услышать ваше предложение, – сообщает Томас и делает еще один глоток.

– Я уже объяснил господину Эриху, что отдаю предпочтение большим партиям товара. Но сейчас речь идет о первом соглашении, после которого будут еще и другие…

– Могут быть, а могут и не быть, – качает головой Томас. – На рынке оружия ситуация быстро меняется. Поэтому позвольте мне дать вам совет: берите столько, сколько можете взять.

– Согласен. Однако я еще не знаю, что вы можете мне предложить.

– Разве Эрих вам не говорил?

– В общих чертах. Упоминал что-то о пистолетах и ручных гранатах.

– И автоматы. И карабины с длинными или укороченными стволами. И легкие пулеметы. И даже минометы, если они вам нужны. Вообще ассортимент широкий. Вам остается только выбирать.

– Меня интересует все, кроме пулеметов и минометов. Ну и все вместе с необходимым количеством боеприпасов. Но надо знать и цену.

– Видимо, вы ее знаете.

– Приблизительно.

– Ну хорошо: дам вам тридцать процентов скидки, если, конечно, количество товара будет заслуживать этого.

– Но ведь ваш товар устарел…

Бедро Мод не подает мне никаких сигналов, наверное, все идет как полагается.

Томас поднял рюмку, но не пьет, а смотрит на меня, моргая так, будто в глаз ему влетела соринка.

– А какой товар не устарел? Любое оружие становится товаром только тогда, когда устаревает. Новое оружие, уважаемый, еще испытывают на полигонах.

– Согласен. Но согласитесь и вы, что существуют разные степени устарелости.

– Я дам вам новейшее из устаревшего, – уверяет Томас. – То, что только два года назад было на вооружении нашей армии. Так что оно будет намного современней всего того, чем сейчас воюют в африканских джунглях и на Ближнем Востоке.

Чувствую, как Мод толкает меня ногой: соглашайтесь! Но в этих делах я разбираюсь немного лучше, чем Мод, и если уж сел играть, то надо играть как следует.

– Ваше предложение соблазнительно, – признаю я. – А как насчет скидки на пятьдесят процентов?

– Э нет, уважаемый! – смеется американец. – Вы не можете рассчитывать на такую скидку хотя бы потому, что до сих пор не назвали количество необходимого вам товара.

В ожидании конкретных цифр Томас выпивает виски и наливает снова.

– Не забывай и про меня, Генри, – подает голос Сандра.

– Извини, дорогая. Что поделаешь: мужской разговор.

Дамы, очевидно, хорошо понимают, что происходит именно мужской разговор, ибо не только не делают попытки включиться в него, но даже и не переговариваются между собой. Зачем портить магнитофонную запись лишними шумами!

– По скольку штук вы упаковываете? – интересуюсь я.

– Пистолеты по тридцать штук в ящике, автоматы – по шестнадцать, карабины – то же самое.

– В таком случае мы возьмем по двести ящиков каждого изделия. Что касается боеприпасов…

– Оставьте боеприпасы, – останавливает меня американец. – Боеприпасов каждый хочет как можно больше. Поэтому у нас норма: пять ящиков на каждый ствол.

– Не очень щедро. Но это мелочи, если мы договоримся о главном.

Американец задумчиво смотрит на меня и моргает, будто ему снова мешает соринка в глазу. Потом отпивает из стакана и снова моргает.

– Вы заказываете шесть тысяч пистолетов и при этом настаиваете на большой скидке. Да я могу реализовать сколько угодно пистолетов без малейшего усилия без всякой скидки. Пистолеты!.. Пистолеты – это золотой бизнес!

Он умолкает, будто прислушивается к диско-грохоту, потом начинает легонько постукивать пальцами по столу, словно проверяя клавиатуру пианино, и говорит:

– Вам надо взять больше карабинов. Удвоим количество карабинов, наполовину уменьшим количество пистолетов, скромнее закажем автоматов, и тогда вы можете рассчитывать на тридцатипроцентную скидку.

Плотное бедро снова жмет меня под столом: соглашайся! На этот раз я тоже толкаю его в ответ: не мешай!

– У меня такое впечатление, будто компромисс уже намечается, – замечаю я. – Мой начальный вариант – и сорок процентов скидки. Или, если хотите, ваш вариант и пятьдесят процентов скидки.

Нога Мод замирает в напряженном ожидании, а Томас снова заливается смехом:

– Разве это компромисс? То, что вы предлагаете, для меня – настоящая капитуляция. Согласитесь, мистер Каре, что человек капитулирует лишь тогда, когда нет другого выхода. А у меня есть достаточно каналов, чтоб сбывать свой товар.

– Да, но у вас, наверное, и товара больше чем достаточно. Зачем ему лежать и ржаветь?

– Не волнуйтесь, товар не ржавеет. Он хорошо смазан.

– Но стареет.

– Он долго не залеживается, чтоб стареть.

Наступает молчание, предвестник разрыва. Мод назойливо толкает меня, но я не реагирую.

– Жаль, что мы не пришли к соглашению, – наконец говорю я. – Будем надеяться, что когда-то, другим разом…

– Я же вам сказал: не полагайтесь на другой раз, – бурчит американец. – Оружие, в отличие от стеклянных изделий, не предлагают ежедневно на каждом шагу.

Он хлопает глазами, потом подносит к губам стакан. Я беру с него пример, безразличный к сигналам Мод. Возможно, время отступать, думаю я, но как раз в этот момент вижу, что Томас тянется к неоткупоренной бутылке, ибо первая уже пустая. Нет, давать отбой еще рано. Впереди у нас целая бутылка, поэтому нечего торопиться.

– Видите ли, мистер Каре, – говорит американец, привычным движением откручивая металлический колпачок. – Поскольку это в самом деле наше первое соглашение и неизвестно, будет ли когда-то второе, я хотел бы вам угодить. Но вы должны понять меня: я не шеф фирмы, и мои права ограничены определенными рамками. Поэтому не требуйте от меня невозможного.

Он щедро наливает себе, не забывая на этот раз и Сандру. Потом подсовывает бутылку мне. Беру ее, но, прежде чем налить, говорю:

– Чтоб не требовать невозможного, надо знать ваши возможности.

– Могу увеличить скидку на пять процентов, если брать второй вариант.

– А как с первым?

– Максимум – тридцать процентов, как я вам уже сказал.

– Хорошо, – говорю я, – но позвольте мне подумать день или два.

– Ну что ж. Если день-два, подумайте, – кивает Томас. – Таких выгодных условий вам никто не предложит.

Напряжение спало. Мод успокоилась, Сандра что-то мурлычет в такт диско-мелодии, которая доносится снизу.

Почувствовав, что соглашение почти заключено, Томас также расслабляется. Алкоголь, до сих пор нейтрализованный силой воли, кажется, начинает действовать и на него. Он бросает на меня дружеский взгляд и говорит:

– Оружие – это самое выдающееся изобретение! Единственное лекарство против человеческой глупости. Мы должны быть благодарны глупости, уважаемый Каре. Если бы не она, кто бы покупал оружие?

– Все это теория, – возражает Сандра. – Пойдем танцевать.

– Только не я, – качает головой американец. – Я могу выпить еще рюмку, чтоб сделать тебе приятное.

– Тогда с вами, – вдруг обращается секс-бомба ко мне.

Она уже поднялась, и я не могу отказать, тем паче что и Томас добродушно подбивает:

– Идите, идите! Вы же знаете! Когда дамы приглашают…

Я трогаюсь вслед за дамой по узкой галерее. Вдруг она оборачивается ко мне и спрашивает:

– Вы и в самом деле считаете, что Эрих вам необходим?

– Конечно. Если это для вас имеет значение.

– Для меня едва ли. Но, слушая ваш разговор, я подумала, какие мужчины глупые. Тратят попусту время на какие-то никчемные проценты, а про главное забывают.

Она делает многозначительную паузу и снова поднимает на меня глаза, в которых уже нет и следа опьянения.

– Эрих – опасный человек.

– Я это понял. Но вы высказываетесь очень общно.

– Нет времени на подробности. Нам надо возвращаться наверх, – говорит женщина.

– Почему так быстро? Или Томас тоже опасный человек?

– Оставьте шутки. И если вы не совсем утратили здравый смысл, подумайте над тем, что я вам сказала.

– Вы мне все-таки потрепали нервы, милый, – заявляет Мод, когда мы наконец оказываемся на улице и направляемся к гостинице.

– Вы мною недовольны?

– Наоборот, вы превзошли все мои ожидания! Не понимаю только, зачем было переигрывать и ставить переговоры на грань срыва.